Морсентур

Церковь было решено закрыть, а учеников отправить в Паресонские школы — академий в Морсентуре никогда не существовало. Самые защищённые смогли бы пересечь Морсентур и остаться вживых, но не повезло тем, кто любил проказничать... на выходе из леса они стали заикаться и слегли на холодную землю в конвульсиях, благо не смертельно — отделались лишь шоком. Леди Магнесс, стоявшая у лавочки умершег пекаря пыталась найти решение проблемы с образованием малышей. Она была красива, как распустившийся одуванчик, на плечи спадало меховое болеро, в руках она держала серебряную трость и розу. В Морсентуре выпал снег, отчего ей приходилось поправлять шляпу, чтобы снег не падал на каштановые ухоженные кудри. — Леди Магнесс... вы уверены, что хотите построить здесь школу? Это же особняк Лабиринтин... — Раз хозяин сам продал мне поместье, я вправе делать с ним всё, что хочу. — Леди вспомнила, что на заднем дворе похоронены муж, сын и сама Анка. Никто не возлагал ей цветов, не ухаживал за могилой и не убирали листья, скрывшие под собой могильный крест. — Оградим кладбище, вынесем всю мебель и позволим нашим малышам получать образование. Я приглашу сюда лучших учителей. — Вряд ли они захотят ехать сюда, леди Магнесс. Это ведь проклятый город. — Исторический, — нетерпеливо поправила леди, вздёрнув подбородок. — Это будет безопасное место, я найму сторожей, лучших врачей и скульпторов! Под дулом револьвера я не позволю преступнику лишить детей образования. Все дети — бывшие ученики воскресной школы. Они чище, чем воды в чистилище. — Как пожелаете, леди... любой ваш каприз будет исполнен, — заверил скульптор и, взяв в обе руки тяжеленную коробку с инструментами, направился в особняк. Что-то заставило его поднять голову. На втором этаже виднелось исказившееся от ужаса лицо женщины, как подумал скульптор, лицо Анки Лабиринтин. Она не желала видеть незнакомцев в своём доме и была настроена помешать плану Магнесс построить здесь школу. Магнесс и Лабиринтин никогда не ладили. Одну впечатляли деньги, возможность купить всё с помощью червонцев и зелёных купюр, а браки по расчёту она не считала чем-то постыдным. Другую же напротив впечатляла возможность отдавать деньги нуждающимся, строить церкви и школы во благо детей и позволять людям обращаться к Богу. Кура никогда не отказывала никому в помощи. Будь это пьяный нищий, женщина лёгкого поведения и маленький разбойник — все они были людьми. Если Лабиринтин город недолюбливал, мечтал наказать её и никогда не поощрял её поступков, то леди Магнесс, «королеву людских сердец», Морсентур боготворил. — Лабориосус, начинай с первого этажа. Осторожнее с люстрой. — А вы знаете, как умерла Лабиринтин, моя леди? — ни с того ни с сего спросил Лабориосус. — Отравилась стрихнином. Горничная не вытерпела унижений и убила хозяйку, после чего повесилась прямо здесь, на этой самой люстре. Поговаривали даже, что рядом с её телом лежало большое воронье перо, но это, как оказалось, слухи. Кто-то перепутал воронье перо с пером на шляпе господина Блэка. — Ужасно, — поразился Лабориосус. — Смерть, неважно чья — врага или любимого человека — печальна. Тяжело представить, что мы все окажемся под землёй. — Кроме вампиров, — оскалив клыки, сказала Магнесс. — Я не знаю, что такое смерть. Я не была замужем, несмотря на то, что мне двести тридцать восемь лет. Я ощущаю себя на все семнадцать. — Такой женщине и мужчина не нужен, моя леди. — Если хочется любить — ради Бога. Я не Лабиринтин, я люблю мужчин за их доброту и искренность, а деньги в портмоне — боже, да разве меня это волнует? Что ты смеёшься, Лабориосус? У меня есть деньги, слава, любовь людей, но нет мужчины, потому что я не могу провести свою бессмертную жизнь с мужчиной, для которого главное деньги, а не традиционные ценности нашего города. Когда я приезжала в Морсентур, первой моей рекомендацией было: «Беречь себя во благо мира, пока другой не занял это место своим тщеславием». Что произошло? Лабиринтин умерла, пытаясь наскрести побольше денег. Её убила собственная горничная потому, что Лабиринтин никого не уважала. Она убила своего сына только из-за того, что он родился больным. Лабориосус, погляди на несчастных Анварисов! На милого Носферату, которого посчитали за разносчика чумы. Этот мальчик ничего не сделал, но его остерегается весь Морсентур! Погляди на малютку Ишу, дочь Амалии и Фридриха! Все считают её душевно больной только из-за того, что она необычайно умна ддя своих десяти лет. — Леди Магнесс... вы ошиблись... дочь Амалии и Фридриха на самом деле зовут Кимберли. — Нет, это ты ошибся... Кимберли утонула в тысяча шестьсот девятом году. Ишу — второе имя Кики... она же действительно дочь Амалии и Фридриха? — Дети не бывают вампирами, леди.

***

— Очнись! В мастерской было жарко. Жарче, чем в Тартаре, — а виной всему раскалённая балка со сгустками крови на конце — ей прижигали самые глубокие раны. На столе лежала Ишу в новой одежде, волосы её были коротко отстрижены, а в глаза вставлены новые красные зрачки. Вместо комбинезона, который она так любила, на ней была красная рубашка с большим воротником и чёрный сарафан. На ногах неожиданно для неё самой чёрные гольфы и такие же туфли, украшенные красными маленькими бантами. — Мефистофель... — прохрипела Ишу и поднялась на локтях. — Что произошло? Где длинные волосы? — Ишу дотронулась до причёски и разочарованно выдохнула. — У тебя волосы были в смоле. Их пришлось отстричь. Ишу посмотрела в ближайшее зеркало и не оценила свой внешний вид. Она была похожа на Кимберли с портрета, на котором она держалась вдали ото всех и держала в руках плюшевого безглазого медведя. Ишу чувствовала присутствие Кики. Чувствовала руки на своей шее и ледяное дыхание, слышала, как Кики зовёт её и манит невидимыми пальцами. Ишу смогла побороть желание пойти за ней. Она осталась в центре мастерской, сжимала кулаки, дабы снять напряжение и глубоко дышала, отгоняя мрачные мысли. Кики была вне себя от ярости: Ишу прогоняла её. Она не должна была этого делать! Она же слаба, юна ещё совсем, лишь глупая марионетка, и приказы для неё — смысл жизни! Эта «дрянь» отказалась выполнять её поручения?! — Ты здесь, Кимберли. Покажись! — крикнула Ишу, оглядываясь по сторонам. Ей показалось, что каждое лицо на портрете смотрело на неё с осуждением. — Хватит прятаться! Если вырвалась на свободу, покажи себя всю! Призрак вышла из картины. На теле порванная ночная рубашка, на ногах вздутые вены и водоросли, а в глазах горит огонь ненависти ко всему живому и мёртвому. В чёрных бездонных глазах ребёнка было больше ненависти, чем у взрослого человека. — Почему ты носишь мою одежду... ты чужая! — Кимберли подлетала к Ишу и схватила руками за шею. — Ты забыла, что не являешься дочерью моих мамы и папы? — Ишу является. Так решила хозяйка. — Ишу улыбнулась. — Приказы хозяйки важнее, чем сумасшедшего призрака. — Запомни, что даже если ты исполнишь моё желание, ты никогда не станешь мне подругой. Я презираю соперничество. — И кто же у тебя был в соперниках, что ты всех ненавидишь? — Я ненавижу людей за их пороки! — Кимберли разозилась и пыталась столкнуть вазу, но тонкая рукая прошла сквозь неё. — Соперничество с Носферату, уважаемыс братом твоей хозяйки за любовь моих родителей! Подумать только, что отцом Мефистофеля является Вольфганг! Не удивительно, что мама и папа заботились о нём как о родном сыне. И я бы не ревновала, если бы мама и папа не уделяли ему больше времени, чем мне. Мефистофель, узнав о моей смерти, утопился... посчитал, что так искупит грехи. Он всего-лишь слабый мальчишка! Кики вдруг замолкла и поглядела на себя в зеркало. Ощупывая следы рук, трогая синюю шею и вертя на пальцах слипшиеся от водорослей волосы Кики вспомнила, как умерла. Это была ночь тысяча шестьсот девятого года. Она лежала на земле связанной и совсем раздетой, а над ней навис смутно знакомый мужчина, обхвативший обеими руками её шею. Это был последний миг, когда Кики поняла, что с ней сделали — над ней безжалостно надругались и отстригли длинные волосы с целью скрыть следы преступления. — Кики, кто тебя убил? — Тебе какое дело, кто меня убил?! — развозилась Кимберли. — Если хочешь выполнить цель, сначала нужно избавиться от главного паразита, — сказала Ишу, кивнув на скрипку. — Нет, узнаешь позже. Сначала ты должна покончить со слухами. «Адель...» — Булл Блэк. Я узнала, какие статьи он пишет. Он отрицает всё происходящее в Морсентуре, считая это последствиями употребления опиума и ненавидит нищих. «Она будто не знает Аделину... а ведь её ум куда опаснее статей Булла, в которых он призывает людей избавляться от побирушек с целью снизить уровень заболеваемости чумой...» — мыслила Ишу и резко поняла, что беспокоиться насчёт Адель. Её не должна волновать жизнь Аделины. — Только посмей тронуть Аделину. Я знаю, что ты мечтала её убить, — приказала Кимберли, отошла в сторону и растворилась в воздухе, напитав спальню запахом мертвечины. Когда Кимберли была жива, в её спальне никогда не было кукол. Будь это фарфоровые, созданные по её внешности или дорогие подарки... она никогда не хранила кукол рядом с собой, боясь, что они могут забрать её душу и устроить геноцид. Кимберли убежала врачей, что куклы нечисты, а те, кто их имеет — душевно больные. Когда перед ней стала Ишу, человекоподобная кукла с характером, привычками и указаниями, Кимберли окончательно поняла, что никогда не сможет полюбить кукол, и что страдать она будет не только от собственной смерти, но и от педиофобии. — Ишу. — В мастерскую вернулся Мефистофель со сложенными за спиной руками. — Сестрица сказала, что ты должна отдохнуть. Тело ещё не восстановилось, на это понадобится несколько дней, а то и недель. — Кики дала приказ убить отца Аделины, Мефистофель. Он приписывает нищим чуму и пишет статьи и том, что их нужно ловить. — Кики не существует. Она — призрак. Она не сможет убить тебя, если ты откажешься выполнять её поручения. — Это правда, Мефистофель! Она преследует Ишу! Мефистофель осёкся: карты ведь показали реинкарнацию, а карты Таро Морсентура никогда не ошибаются. — Чёрт... — выругался он и схватил с пола первую попавшуюся ткань, накрыл им большое зеркало и, взяв Ишу за руку, вышел с ней из спальни, плотно закрыв её на ключ. — Чем больше зеркал, тем выше шанс, что Кики заберёт нас в небытие. Я поверю тебе, Ишу. Мне упал аркан «Смерть». — Мефистофель, откуда у тебя карты Таро?! Кто тебе их продал?! — Это подарок Морсена, — шепнул Мефистофель. — Если они предскажут твою смерть, что делать то будешь?! — Я уже мёртв, Ишу. Я буду отключён, а не закопан под землёй. — Отключение равносильно смерти. Особенно если отключение навсегда. — С чего тебе вообще беспокоиться обо мне, если ты ненавидишь меня? — удивился Мефистофель, сложив руки на груди. — Так и есть. Ишу, услышав писк, посмотрела на пол. К ней бежала её большая крыса. Она была белого цвета, глаза красные и злобные, как будто она хотела причинить кому-нибудь вред. Ишу подставила ей руку, крыса заползла к хозяйке и села на плечо, обнюхала зажившую кожу и сложила лапы у морды, будто прося лакомство. — Мефистофель, не проси еды... ты уже натрескался. — Я не просил... — помедлил Мефистофель и осёкся. — Ты что, так сильно ненавидишь меня, что назвала крысу в честь меня?! — Тебя в честь крысы. Этот Мефистофель любит Ишу и позволяет себя гладить. — Ах ты... — Мефистофель с кулаками подошёл к Ишу, но вовремя остановился, стоило крысе зашипеть и перепрыгнуть с плеча хозяйки на плечо Мефистофеля. — Я тебе никогда этого не прощу, — уверил Мефистофель и, сбросив с себя крысу, побежал на второй этаж, пнув по дороге столик с вазой. Она треснула, и на мраморный пол высыпался песок. Ишу собрала осколки вазы, положила их на рояль, подмела пыль стоявшей рядом метёлкой и поднялась на второй этаж. Снова что-то упало, но на этот раз Ишу не придала этому значения. И зря — Кимберли во всю пыталась привлечь её внимание, чтобы, на удивление её самой, предупредить об опасности. Из взрослых дома был только Данте, правда он уже второй час не выходил из спальни и даже отказался от мяса. Куклы не любили проводить время вместе, каждый ценил одиночество и имел собственные занятия. Морана любила читать книги и убираться, Мефистофель играть на фортепиано и раскладывать Таро, а Ишу — заниматься скрипкой, если того требовала хозяйка. Она играла по собственному желанию лишь один раз и, к сожалению, это ничего не дало. Сочиняла тексты о смерти, реинкарнации и моральном истощении, но никогда не играла на тему любви, ибо не понимала, что это такое. Когда её мама хотела услышать романтическую музыку, она разочаровывалась, распознавая в мелодии нотки тревоги агрессии. Ишу двинулась в библиотеку, почувствовав неладное. Разбитая чашка и звуки в самой библиотеке вынудили её поставить крысу на пол и вооружиться кинжалом, чтобы дать отпор незваному гостю, ибо если бы в библиотеке копошился домочадец — он бы не стал закрывать дверь. Даже Вольфганг не закрывал дверь, когда ходил почитать пьесы или попить вина. Ишу не видела, чтобы Данте выходил из спальни, Дизель не прилетал, Морана и Мефистофель жили на втором этаже, а Ишу остановилась на лестнице, убирая осколки с глаз долой. — В дом пробрались, мышка из преисподней. Убей его, — приказала Кимберли, оказавшаяся у Ишу за спиной. Холодные руки обхватили руку Ишу, и она направила на дверь нож. Кики толкала Ишу к библиотеке, желая поскорее избавиться от источника грязных и лицемерных сплетен, ведь она уже знала, что в дом пробрался Блэк. Призрак распахнула дверь, отчего Булл подпрыгнул и выронил из рук толстые тетради. Он изучал архив Миланте и вырвал из дневников пару страниц, догадавшись, кто в ответе за все преступления в Морсентуре. Однако он не учёл, что убийца стоял прямо перед ним. — Аделина знала, что ты убийца. Я не верил ей! Но теперь всё налицо. Будь ты проклята! — Блэк разбил стекло, бросив в него канделябр, собрался убегать, но невидимая сила остановила его. Кики держала мужчину за край пальто так ловко, что создавалось ощущение, будто его держал сильный мужчина, а не призрак одиннадцатилетней девочки. Затем она притянула его к Ишу, и она вонзила в него кинжал. Кровь полетела на одеяния и кожу Ишу. В последние секунды своей жизни Блэк видел, как на коже Ишу выступили шарниры и прорезались шрамы на ладонях. — Адель... была права... — прохрипел Блэк и отвернул голову, после чего он перестал дышать. Ишу схватила Блэка за ноги и поволокла через весь особняк, размазывая по полу кровь. У входа она отдышалась и упала на колени. Кимберли разочаровалась: Ишу, как оказалось, недостаточно сильна. Кики вселилась в Ишу, и уже с её помощью она унесла Блэка в трущобы, получив пару крысиных укусов в ногу. Здесь пахло испражнениями, мертвечиной и гарью. Здесь сжигали тела поражённых чумой, находили тела всех жертв «потрошителя» и проводили дегустации только пробуждённые вампиры, не понимающие, какую кровь им необходимо пить, чтобы не сойти с ума. В трущобах были найдены тела для кукол. — Не смей оправдываться! Ты вынуждаешь Ишу убивать лишь потому, что кто-то не подходит твоей философии! — крикнула Ишу, спрятав нож под платье. — Ты никогда не поймёшь моей философии. Я должна была создать равное общество, где каждый бы уважал друг друга, не было бы лицемерия и преступлений. — Твоя философия — ещё большее преступление. Это... даже геноцид. Ты уничтожишь весь мир, если не перестанешь твердить, что твоя философия — способ очищения от грязи! — Ишу вздохнула. — Если у Ишу будет возможность сделать что-то по её желанию, она предпочтёт, чтобы её отключили. — Этого не будет, — утвердила Кимберли. — Я твой морок, мышка Ишу. — Ты больная на голову, сумасшедшая, испорченная девка! Только чудовище додумается о таком очищении мира! — А как ещё очистить мир от гнили?! Пока прокуроры прохлаждались, гибли люди и страдали дети лишь из-за того, что к мужчинам в городе относились с уважением. «Какое преступление они могли совершить? Это же уважаемые аристократы». Какое может быть уважение к тем, кто надругался на детьми, а вскоре убил их?! Какое может быть уважение к чёрным вдовам и лицемерам?! Ты слышишь себя, Ишу?! Этот мир абсолютно гнилой! — Он гнилой для тебя. Мир не будет полностью чистым, обязательно найдётся преступник. А мечтая о перевороте, ты сама станешь этим преступником и убьёшь Ишу только потому, что сама уже мертва. Ведь Ишу марает руки и считается преступником. Убьёшь Ишу — сделаешь добро. Ишу — жестокая убийца, и на её счету, из-за твоих с господином убеждений, двадцать четыре преступления. Кимберли ничего не ответила. Она быстро исчезла, отчего подул ветер, и подол платья Ишу слегка поднялся вверх. В мраке она разглядела чью-то фигуру. Она двигалась на неё, держа в руках подсвечник. Кто-то скрывал своё лицо под драной мантией, но Ишу по одним рукам поняла, кто на неё шёл. — Хозяйка, простите Ишу... — сглотнула Ишу и отошла в сторону, давая Миланте подойти к жертве. Она оглядела мужчину, присела и вытащила из кармана скомканные листы из дневника. Со своими записями она обнаружила ещё один пропахший хлебом листок. На обороте была подпись Аделины, каракуля и нарисованная карта. Аделина ловко обозначила места на двух кладбищах, нарисовала вокруг трущоб две дороги, ведущие к особняку Анварисов и тёмному лесу. Дом Анварисов был обведён в круг. Миланте догадалась как Блэк пробрался в дом — он выбрал кратчайший путь через трущобы. «Чем больше я пишу в этот дневник, тем сильнее мне страшно жить. Морок — то, что налегло на мою семью. Мой отец пишет статьи о нищих и считает, что они разносят чуму, как это делал Носферату. Мне понятна философия убийцы — это желание превратить мир в paradisus. В Морсентуре прошёл слух, что дети могут становиться вампирами. Это ложь. Они умирают, если выпить их крови. Вернуть их к жизни невозможно. Я расписала это потому, что Ишу и Мефистофель не являются вампирами. Из глаз Ишу текла смола. Если раньше я отказывалась верить в то, что это на самом деле не человек, а существо из Ада, то теперь я окончательно убедилась, что Ишу и Мефистофель — порождения тьмы.» Ишу, прочитав записку, опешила. Как Адель сумела выяснить, кто на самом деле придумал воскрешать детей с помощью кукол? «Иди в дом. Нечего тебе делать в трущобах...» — приказала Миланте и подала ей руку. Ишу приняла руку хозяйки и аккуратно ступила на асфальт, чтобы не порвать подол длинного платья Миланте. В дом Блэков прилетела летучая мышь. Сев на подоконник, она приняла человеческий облик. Лу Блэк увидела тело своего мужа в трущобах и была в бешенстве, — тот, кто это сделал — пожалеет. Лу со злости сбросила со стола печатную машинку, обвиняя её в смерти мужа. После, она поднялась на второй этаж, стянула капюшон с головы и постучала в дверь Адель. Она не открыла, — боялась, что мама укусит её, и она умрёт. — Аделина! Доченька! Выслушай меня! — Не собираюсь, — ответила Адель, отвлёкшись от дневника. — Горе... Адель... папа мёртв. Адель опешила и в страхе бросила свой дневник на пол. Она предсказала смерть отца и пожалела, что вообще написала об этом. — Гарпия... — выругалась она и обхватила себя за колени. Мать залилась слезами и осела на пол возле двери дочери, Адель драла себя за волосы и проклинала себя за то, что, написав про кукол, вдохновила отца на «поход» в особняк Анварисов, чтобы он смог подтвердить слова дочери и разбогатеть, разоблачив потрошителя.