Морсентур

Через три дня Лу позволили похоронить мужа. Следователь помог ей закопать тело на заднем дворе, воткнул в землю крест и положил на землю одну красную розу. Адель наблюдала за похоронами сидя на подоконнике, свесив с него ноги. Ночью она выплакала все слёзы и теперь ничего не ощущала. Отца не вернуть. Слёзы не обладают такой силой, но излить душу самой себе — её личная потребность. Блэка похоронили во фраке, в котором он женился. Обручальное кольцо Луминица сняла и положила в шкатулку, чтобы в дальнейшем обменять его на монеты. Один раз Булл сказал жене, что, если он умрёт, Лу должна продать кольцо и обеспечивать дочь. — Луминица, не стоит благодарности. Это мой долг, — сказал следователь, стерев со лба бисеринки пота. — Спасибо, Офелиан, — грустно произнесла Лу и подняла голову наверх. — Надеюсь, он попал на небеса. «Если бы он попал на небеса...» — подумала Адель и откинула эту версию в сторону, ведь Булл — чванный и лицемерный человек, и по версии потрошителя, таким наверху не место. Адель вернулась в спальню и закрыла дверь на балкон, положила на тахту розовые подушки, плюхнулась на них и стала водить пальцем по грязному стеклу. Написав имя отца, Адель зачеркнула его и стёрла локтем свои старания, понимая, что скорбью отца не вернуть. Она хотела плакать, рвать волосы и устроить дома беспорядок, чтобы успокоиться, но её что-то останавливало. Вместо хаоса она предпочла сидеть в одиночестве, не касаться дневника и не играть в игрушки — в тот момент для неё была ценна именно тишина и стучащие по стеклу капельки дождя. Лу взглянула на второй этаж и тут же отвернулась, не увидев на балконе дочери. Следователь ждал её у дерева, опёршись бедром об забор. Его пальто промокло до нитки. — Луминица, что вы делали в трущобах сегодня ночью? — Я вампир, Офелиан. Мне нужно питьё. Когда ночью лавка с пакетами крови закрыта, мне приходиться искать любые способы, чтобы утолить жажду. Сами понимаете, что трущобы кишат трупами. — Разрешите задать вам несколько вопросов? — спросил следователь и потёр щёку. Луминица кивнула и прикусила губу, чтобы попить собственной крови. — Они касаются вашей дочери. Откуда девочке известно о мотивах убийцы, и что это за энциклопедия, из которой был вырван вот этот лист? — Следователь показал коричневую бумагу и поднёс её к носу: бумага пахла землёй и мертвым животным. — В её школе выдавали эту энциклопедию для самопознания. К сожалению, школа сгорела. Я не интересовалась тем, что читает моя дочь, — призналась Лу. — Поразительно, что вы не интересовались жизнью дочери. Аделина ведёт дневник, и этот лист находился там. После того, как она прибежала в лес, чтобы рассказать про потрошителя, я ей не поверил. Однако недавно я обнаружил ту самую энциклопедию в антикварном магазине, ценой в десять туров. Откуда у вашей девочки такие философские познания и почему она так уверена, что убийца — это ребёнок? Лу задумалась. Словам дочери она не придавала никакого значения, и лишь сейчас, стоя у могильного креста мужа, она поняла, что Адель права. — У неё есть подозреваемые — Ишу и Мефистофель Анварисы. Согласно энциклопедии, «дети не могут быть вампирами, от их укуса они умирают, и стоит им выпить человеческой крови — как те становятся самыми настоящими людоедами». Кто автор энциклопедии и почему её давали ученикам воскресной школы? — Что? — не поверила Лу. — У Анварисов с роду не было никакой Ишу. Вы, должно быть, путаете. — Я своими глазами видел дочь Анварисов, мисс Блэк. — Дочь Анварисов — Кики, и она умерла. Ишу не имеет к ним никакого отношения. Следователь пришёл в ступор. Он же точно видел их живую и невредимую дочь! Нет, должно быть, мисс Блэк врёт... — Мистер Савиор, Ишу — это та девочка с длинной косой и накрашенными губами? Это их не родная дочь. Это... дьявол. Следователь поднял брови и открыл рот. Удивлён — не сказать, напуган — до чёртиков. А ведь не зря он подозревал Ишу в том, что она совсем не вампир. Он с концами убедился, что дневник Адель целиком и полностью правдивый. Следователь ринулся в дом Блэков, побежал на лестнице на второй этаж так, что с дивана упала подушка. Оставив на полу ошметки грязи, следователь мысленно пообещал вымыть полы и постучал в дверь девочки. Адель не открыла ему и заговорила через щель: — Что нужно? — Аделина, пожалуйста, впустите меня. Мне нужно взглянуть на дневник. — Нет, — отказалась Адель и отошла от двери. — Я убедился, что ваш дневник правдивый и все записи в нём подтверждены. Адель остановилась, подумала и открыла дверь, потребовав не наступать на чистый красный ковёр. Следователь остался у порога и снял шляпу, поправляя едва седые волосы и потерев морщинистую переносицу. Адель вырвала из дневника статьи, посвященные расследованию, специально оставив статью с предполагаемой личностью убийцы у себя. Она могла оказаться не права, не нужно вести следователя по неправильному следу, чтобы потом не получить серьёзный выговор или насмешку. Адель отдала запись с картой, характеристикой Ишу и «загадочной девочкой у озера в Паресео, имя которой заканчивалось на «И». К сожалению, Адель не смогла найти достаточно информации, чтобы написать имя полностью. — Что вы выяснили, мистер Савиор? — спросила Адель. — Составил портрет. Убийца молодой и опытный, левша, у него чёрные волосы, а носит он карнавальную маску, украденную у женщины на балу госпожи Лабиринтин. Низкого роста, метр шестьдесят четыре, обувь на высокой платформе. Тонкие руки и вечно выпадающая кровавая салфетка. — Салфетка? — Которой он вытирает кровь с оружия. — Савиор что-то вспомнил. — У убийцы несколько орудий, более того, Аделина, от кого-то прошёлся слух, что он — заклинатель грызунов. Пекарь Пиг был загрызён одной из таких крыс, и как оказалось, она была заражена чумой. Адель понимала, что Савиор не прав. Он не видел очевидного и слепо верил, что убийца — зрелый человек, а не десятилетняя девочка. Адель молчала, чтобы её не посчитали за сумасшедшую. Отдав ему записи, она отказалась вести разговор дальше, легла на кровать и прикрыла глаза. Офелиан тихо закрыл дверь и спустился по лестнице. Не увидев в доме Лу, он выбежал из дома, чтобы не получить по голове за грязные ковёр и полы.

***

В комнате Офелиан изучал записи под лупой и обнюхивал листы, не понимая, чем они пропитаны. Пахло и кедром, и душистым маслом, и даже красным вином. На бумаге много каракулей, сносок с подробностями к информации и пожелания следователю хорошего здоровья и сна. Этот дневник был создан не с целью изливать душу, а с целью спасти людей от начинающегося геноцида. Адель во всех подробностях описала ужас трущоб, висящие на колах трупы людей в лесу и гигантских крыс у помоев и отходов. Дневниковый Морсентур — красное туманное место. «Красный — цвет крови и убийств, тотемов в лесу и черепов на колах. Морсентуром управляют смерть, голод и чума. В далёком семнадцатом веке была Гражданская война, унёсшая жизни тысячи мужчин и женщин, убившая Порочных детей с хроническими заболеваниями или видной мутацией, — кому-то отрезали лишние пальцы, убивали из-за того, что кто-то родился слепым или гнали прочь за то, что они, из-за особенности, молчали. Душевно больные дети, по мнению Морсентурцев — порождения дьявола, которые провинились перед Богом. Однако порождением дьявола, согласно данным психиатрической клиники святого Михаила, являлась Кимберли Луиза Анварис». Адрес психиатрической клиники лежал в кармане промокшего чёрное пальто следователя — необходимо пройти через рынок, свернуть в переулок, где будет виден бывший особняк Лабиринтин и пойти левее. В больнице горел свет, на подоконнике сидела девочка, теребящая в руках волосы. Следователь увидел в спальне на первом этаже свисающего с люстры мальчика. Он не пережил экспериментов и унижений потому, что родился с шестью пальцами на руках. В клинике были распространены самоубийства. Душевно больных детей бросали родители, их заставляли падать ниц перед иконами и замаливать грехи, просить прощения за то, что имеют психические заболевания. Следователь вошёл в помещение и сразу же словил на себе взгляд худого мальчика. Он был в порванной рубашке, мокрых штанах и рваных башмаках, носы которых были то ли в грязи, то ли в чьей-то крови. У комнаты номер три на стуле неподвижно сидела девочка. — Вам здесь не рады, — прокричал мальчик. — Я не вижу... врача, — запнулся следователь. — Наш Плага повесился. Венеф пошёл за ним, чтобы закопать на дворе. Нас там похоронено около двухсот, — ответила девочка. — Почему? — забеспокоился следователь и сел перед ней на колени. Девочка молниеносно прикрыла колени руками и отвернула голову. По одним движениям Офелиан понял, по какой причине она находится в клинике. — У него было шесть пальцев. Дурак не захотел молиться, и вместо этого он повесился на поясе от халата Венефа. Вам нечего здесь делать, — заявила девочка. — А у меня нет одного пальца, — следователь показал на ногу. — Правда? — удивилась девочка и чуть подалась вперёд. — Конечно, правда. — Вы пришли сюда, чтобы лечиться? Вы тоже не могли стоять на рисе? — спросил мальчик. — На рисе? — Да, на рисе. Это больно, — оголив колено, утвердил мальчик. Оно было в занозах и кровоподтёках, от бактерий рана начала гноиться, но мальчик не придавал этому значения. Ему было важно поговорить с человеком, у которого тоже есть «особенности». — Если не лечиться, то зачем? — Искать улики по потрошителю, Викти, — заключила девочка, и мальчик замолчал. Он ненавидел, когда его имя знали посторонние люди. — Потрошитель, должно быть, герой. Он защищает слабых. Он убил людей, которые испортили другим жизни. Венеф нам рассказывал, что здесь лежала Кимберли... она мечтала сравнять богатых и бедных, не делить людей на сословия и создать идеальный мир. Венеф говорил, что потрошитель помешан на её желании. А может быть... это и сама Кимберли? — Кики давно мертва. — Она не мертва. Я видел её своими глазами. Она была злой и страшной, и я ещё никогда не видел столько ненависти в глазах. Кики вернулась, чтобы отомстить. — Кики вернулась, чтобы отомстить, — повторила девочка за мальчиком и улыбнулась. — Мы её никогда не знали, но Венеф заставляет нас кланяться ей и Богу, что мы, отродья дьявола, посмели родиться с особенностями. Следователь не верил словам больных детей. Они были уверены, что следователь послушает их и пойдёт по правильному следу, но вместо этого Офелиан мотнул головой и опёрся бедром об стол, демонстрируя своё недоверие. «Зачем оправдывать такое? Такого я нигде не видел... вообразить себе, что на подобные зверства пойдёт умерший ребёнок? Двести лет прошло. Всё это несуразно...» — Кики бы разозлилась, если бы кто-то назвал её Фемидой. Но знаете, в больнице почти каждый говорит о ней как о Фемиде... никто её не знал, но все делают вид, будто тысячу раз её видели. Кто-то даже жил в её палате, однако вскоре он перевёлся в другую. Кики — великий вершитель — была рождена для того, чтобы изменить мироустройство. Рождённая аристократкой она ненавидела себе подобных за то, что они нагло издевались над нищими. — В Морсентуре есть легенда о трёх всадниках. Смерть — Кики, чума — Носферату, голод — некая Морана. Ничего опаснее всадника чумы нет и не было. Однако враждовали всадники смерти и чумы: один завидовал другому, мечтал присвоить себе два титула и быть более опасным. Вражда двух всадников породила нового — всадника войны, но имя его не известно. Ходили слухи, что всадник войны — потрошитель, — пересказал мальчик и вздрогнул. На коже появились мурашки, а сам он будто змею увидел — испугался так, что сузились зрачки. Следователь повернул к мальчику голову и вернул обратно, уже не застав девочки. Она же точно сидела прямо у него под носом! — Где... где девочка? — спросил следователь у мальчика, и тот показал пальцев себе на спину. — Вы тоже сумасшедший. Пайпер неделю назад упала с лестницы и умерла. Её вижу только я... а теперь ещё и вы. — Я не сумасшедший. Я видел, что она сидела здесь и говорила со мной! — перепугался следователь и встал. В сию же секунду из комнаты умершего мальчика вышел мужчина, и при виде следователя он разозлился. Пышные чёрные брови поднялись наверх, презрительный взгляд пробирал до дрожи, а наличие ножниц в руке вызывало страх. — Нет никакой Пайпер. Немедленно иди в постель, хватит бегать по коридорам, ты всех перебудишь! — приказал мужчина и стукнул по полу ногой. Мальчик послушно убежал. — Кто вы такой и что здесь делаете? Эта клиника для душевнобольных детей. — Я следователь Офелиан Савиор, прибыл в Морсентур с целью поймать потрошителя и спасти ваш город. Вот мои документы. Мужчина сменил гнев на милость и попытался мило улыбнуться, чтобы поменять о себе мнение, но следователь уже был убеждён, что доктор Венеф, как и большинство людей здесь — лицемерен и помешан на деньгах. Ведь на руке он носил дорогие перстни, шляпа была сделана из лучшей бобровой шкуры, а с недавно отремонтированных очков свисала золотая цепь. Венеф воспитывал детей в строгости и, являясь одним из предводителей «Чистых», презирал любые особенности человеческого тела, будь то немота, слепота или хромота. — Ну, и что же вам нужно, господин Савиор? — вздохнул врач. — Из достоверного источника я узнал о существовании такой девочки как Кики. Она была пациенткой этой больницы в далёком тысяча шестьсот четвёртом, записи и мемуары должны были сохраниться. Эта девочка мечтала устроить геноцид в Морсентуре, потому что к нищим относились как к рабам, людей с особенностями убивали, а мужчин, которые причиняли женщинам и детям физический вред — оправдывали в силу того, что они высокопоставленные чиновники. — Это запрещённая информация, мистер Савиор, а раз уж вы пришли с документом, я всё достану. Однако позвольте спросить: неужели убийства в городе связаны с целью этой сумасшедшей девочки? — Абсолютно, убийца — последователь Кики. Кое-кто утверждает, что убийца именно она, но, как известно, это невозможно. — Тогда потрошитель повторит судьбу своего идеала, — заявил врач, и следователь удивился. — Кики была убита. — Убита? Ходили слухи, что она утопилась... — Вы перепутали её с Носферату. Над Кимберли надругались и сбросили тело в реку в Паресео. Кто это сделал — неизвестно, и предполагать я даже не собираюсь. Следователь размышлял, почему ребёнок помешался на идее перестройки мира, на ценности нижних сословий и геноциде. Презирая насильников и мечтая их уничтожить, Кимберли погибла от его рук. — О чём вы думаете, господин Савиор? — повернулся к нему Венеф и поправил очки на переносице. — О том, что этого ребёнка держали здесь, а не в темнице, — заключил следователь и нахмурил пышные брови. — Скольких людей она убила при жизни? — Ни скольких. Все те, кто попадал под её категорию, заканчивали жизнь самоубийством. Кики ничего с ними не делала. — Тогда вам не кажется, что это подозрительно, что её жертвы заканчивали жизнь самоубийством? Может, это шантаж или доведение? Вы не думали, что здесь держали чудовище? — Следователь начинал доводить врача до колеи. Он стукнул ногой, схватил мужчину за воротник рубашки и впечатал в стену. — Как вы смеете?! — Венеф бросил следователя на пол, схватил за волосы и поднял его голову на себя. — Просите прощения, что посмели так сказать! Кимберли — не чудовище! Вы оскверняете историю нашей лечебницы! — Вы в своём уме?! Она же настоящее чудовище! Взрослый человек ни за что не подумает вот так просто истребить половину населения! — Да после её смерти весь Морсентур просил прощения у нижних чинов! — Это ничего вам не дало. Аристократы продолжают унижать нищих и превращать их в рабов. Что дал ваш культ Кики? — Следователь резко дёрнул головой, вынудив Венефа отпустить его. Сплюнув, Офелиан поднялся, почесал шею и злобно посмотрел на Венефа, уже вооружившегося толстенной рваной книжкой. — Если вы так уважаете Кики, почему заставляете детей просить прощения, что те родились с особенностями? Ведь эта Кики тоже родилась с особенностью, но у неё не было лишних пальцев. Больница носит название «Святой Михаил. Для душевнобольных и порочных». Выходит, что дети с особенностями не только те, у кого лишние пальцы, но и те, кто имеет психические заболевания? Вы сами понимаете, где работаете? Врач молчал. — Посмотрел бы я на вас, когда придёт ваша очередь просить прощения. Что вы скажете? Что спасали детей? Вы проводили над ними эксперименты и отрезали лишние конечности только потому, что это «против Божьей воли». Всё, что Им сделано — не против воли. Это вы себе придумали, что особенность — дело дьявола. — Следователь прижал Венефа к стене, вытащил из кармана верёвку и связал его руки. — Вы арестованы. — Вы не понимаете! Все эти дети видят незримое для нас! Они опасны! — Это не значит, что нужно проводить над ними эксперименты! — прокричал следователь, отчего из соседней спальни показался бледный и почти ослепший мальчик. — Вы не единственный работник здесь. Все эти дети попадут под опеку леди Магнесс, а вы и ваши работники будете наказаны за зверство. — Хоть убейте. Эти дети вряд ли обрадуются. — Да чтоб ты сдох, тварь! Из-за тебя умерла моя сестра! — Мальчик пнул мужчину и плюнул ему в лицо. — Сдохни, сдохни, сдохни! Моя сестра достанет тебя и отомстит за свою смерть! — Кики была бы рада знать, что такое чудовище, как ты, подохло! — Вслед за мальчиком за приоткрытой дверью девочка бросила в Венефа туфлей и показала языком. Все дети сбежались на крик мальчика и, увидев сидящего на Венефе следователя, подбежали к нему и глубоко поклонились. Работники больницы не слышали звуков. Следователю показалось, что они сами уснули или того хуже — потрошитель добрался до них раньше, чем Офелиан увидел их бесстыжие лица. — Добегите до мужчины на бричке. Это мой кучер. Скажите ему, чтобы он ехал к леди Магнесс. Вызвались многие, но Офелиан показал пальцем на взбаламутившего всю больницу худого мальчика. Тот ринулся на улицу в дождь босиком, открыв дверь, он чуть не улетел, но удержался на двух синих ногах и добежал до кучера. Получив указание, он помчался в город искать леди Магнесс. Через полчаса во двор больницы заехало три большие кареты, в одной из которых сидела леди Магнесс. Созвав свиту, она вбежала в больницу, держа в руках подол розового платья. Все дети улыбнулись, увидев прекрасную женщину, похожую на добрую фею. Так считало большинство присутствующих. — Господин Савиор... это правда?! — не поверила женщина и присела на колени. Первая попавшаяся девочка упала ей в руки, и Магнесс крепко сжала её, гладя по голове и целуя в грязную макушку. — Господи, изверги! Тюрьма по вам плачет! Разве можно так издеваться над детьми?! Где остальные работники? Со второго этажа прибежал мальчик. Его порванная рубашки и руки были в крови, сам он был напуган и едва ли не плакал. Офелиан напрягся. — Их убили, — заключил мальчик и упал на мраморный пол. Магнесс приказала одному мужчине из свиты поднять мальчика на руки, укутать в одеяло и положить в свою карету, а другому довести всех десятерых детей до остальных. — Как это возможно?! Я же даже ничего не слышал! — Офелиан поднял голову связанного и тут же опустил. Он ещё жив. Кучер прибежал к господину, и они вместе отвели мужчину до брички. Немного подумав, следователь попросил Магнесс уезжать в город и заниматься детьми, кучера — ждать, а сам поднялся на второй этаж, чтобы посмотреть на мёртвых работников. В луже крови лежало четверо мужчин и две женщины. Изо рта сочилась странная жидкость, больше похожая на смолу, а на теле было выгравировано: «больше не чистый». Офелиан обернулся и увидел на стене надпись «вся нечисть приносит больше пользы». В надписи следователь узнал почерк Ишу. В этом коридоре было холоднее, чем на улице, и следователь испугался, стал озираться и сообразил, что виной всему не открытое где-нибудь окно, а чьё то присутствие здесь. Он увидел обезображенную девочку в рваной рубашке и кровоподтёками на шее. У неё не было зрачков, зубов и ногтей. Сам того не осознавая, следователь понял, что перед ним стояла Кимберли Луиза Анварис. При жизни её взгляд означал лишь одно — ненависть к людям. В больнице она никого не обижала, довела всех своих врачей до самоубийства и поймана на вандализме — она облила помоями памятник основателю больницы. Её выпустили в тысяча шестьсот девятом году, а через несколько месяцев она была убита. В больнице ходили легенды, что призрак Кимберли бродит здесь после девяти вечера, до смерти пугает работников и ищет своего плюшевого медведя Кики. Она назвала его в честь себя. Кимберли — злой и опасный дух, и даже после смерти она продолжает заниматься своим делом — очищением города от паразитов. Она сделала весь Морсентур своими марионетками, обрезает верёвки с тех, кто не уважает других, убийц, насильников и жадных чиновников. Кики не найдёт покоя после завершения цели. Она попадёт в мир, где про неё больше никогда не вспомнят — в небытие. Своим присутствием Кики довела следователя до шока, и он прикрыл глаза, не желая видеть обезображенного и жестоко убитого ребёнка. — Все любопытные умрут, — заключила Кики и растворилась в воздухе. Следователь успокоился и осмотрел мокрый пол. Лишь через несколько секунд до него дошло, что Кики имела в виду. Он выбросил свой револьвер и не оборачиваясь сбежал из больницы, сел в бричку и приказал немедленно уезжать. Ишу стояла у дерева и вытирала с кинжала кровь. Кики вернулась к ней и сразу же накричала на неё за то, что она отказалась убивать навязчивого следователя. Ишу была в истерике и не могла сказать и слова, чтобы показать своё не желание продолжать «очищать мир» дальше. Кики схватила её за шею, ударила об дерево и назвала её ничтожеством. Ишу стёрла смазку с носа, бросила в Кики нож и убежала прочь из этого злополучного места. Поздней ночью Лу решила проведать дочь и постучала в её дверь, но Адель не ответила. Она точно помнила, что видела открытую дверь на балконе и стала стучать громче. Снова тишина. Перепугавшись, Лу превратилась в летучую мышь и вылетела на улицу, села на ветку дерева рядом с балконом дочери и испугалась. На полу валялась табуретка, листы из дневника, а на кровати стояли чёрные туфли. На шее Адель тугая красная верёвка, в которой Лу узнала пояс своего халата. — Нет! — вскрикнула Лу и, превратившись в человека, подбежала к уже остывшему телу дочери. На столе лежала прижатая коробкой записка: «Прости, мама. Мне никто не поверил.»