Тысяча шестьсот девятый год, за несколько часов до пожара.
В столовой было тихо. Миланте доедала свой бифштекс и не обращала внимания на ходящего из стороны в сторону отца. Несколько дней назад скончалась его жена, мать Миланте и Мефистофеля. Вольфганг будто чего-то боялся и старался не смотреть на свою дочь, даже когда они находились в одной комнате или сидели за одним столом. — Отец, всё в порядке? Вы странно себя чувствуете? — спросила Миланте, вытирая с губ сок. — Нет, домнишоара. Я скорблю по вашей матери. — Отец, вы не вернёте мать. Присядьте и поужинайте... — Миланте встала и коснулась руки отца. Тот отошёл от неё, прикрыл рот пальцами и закрыл глаза. Миланте не понимала, что с ним. Его странное поведение взбудоражило всех членов семьи и даже её жениха. Вольфганг был бледен, руки его дрожали, а пахло от него лекарствами и... смертью. Миланте насторожилась и отпрянула, учуяв этот презрительный запах. В её голову лезли самые безумные предположения, она даже подумала, что он кого-то убил. Однако она своими глазами видела, как мама, задохнувшись, умерла у него на руках. Вольфганг таил ужасное от своей почившей жены, отчего ему было стыдно держать преданную супругу на руках — его ждала молодая любовница. Распахнулась главная дверь, отчего подол белого платья Миланте слегка поднялся вверх. Мерзкая погода продолжалась уже несколько дней, и Миланте успела соскучиться по солнцу, которого теперь на дух не переносила. В столовую вошёл Фридрих с дочерью на руках: она безразлично смотрела на потолок и ни с кем не говорила. На руках и коленях были синяки, губы обкусаны до крови, а длинные косы отстрижены. Миланте не узнавала племянницу, — это уже не Кики. В больнице её заставляли молиться и просить прощения за то, что она родилась с шизофренией, стоять на сушёном рисе и спать без одеяла на холодном полу. Убеждать в том, что в больнице были подходящие условия для выживания она не собиралась, ведь родители глубоко верили ей. — Давайте я помогу вам, Фридрих, — внезапно предложил Вольфганг, чем удивил Миланте. Забрав Кики себе, он положил горячие руки на ноги, поднялся на второй этаж, вошёл в её спальню и положил девочку на постель. Кики поджала ноги и отвернула голову. Вольфганг, погладив большим пальцем её подбородок, улыбнулся, отчего Кики стало противно смотреть на его самодовольное лицо. Она резко дёрнулась, оскалила зубы и прикрыла рот рукой, демонстрируя острые ногти и ещё не зажившие костяшки. — Уберите свои похотливые пальцы! — крикнула Кимберли, отчего Вольфганг прижал её рот. — Тише, психопатка! — потребовал он и ударил племянницу по щеке. Кики схватилась за поражённое место и заплакала. Вольфганг обнял девочку, она ударила его по груди и слезла с постели, вооружившись первой попавшейся под руки вещью — своим карманным зеркалом. — Я вас ненавижу, дядя. Вы идёте против природы! Не смейте трогать меня! Я убью вас, если вы снова коснётесь моих ног и шеи. — Кики никогда не врала. Кимберли любила острое оружие и вилы, умела пользоваться спичками и могла бы поджечь целый стог сена, если бы никого не было рядом. Кимберли была сумасшедшей. — Я ребёнок, — напомнила Кимберли и провела зеркалом вдоль шеи, намекая, что подобное произойдёт с Вольфгангом, если он ещё раз распустит руки. — Ты больная! — крикнул Вольфганг. — Я убью вас, дядя. Убью и глазом не моргну. Умрут все, кто издевается над детьми. Умрут все люди, которые не уважают других. Вы не сможете ничего сделать. Кимберли бросила в него зеркало, но Вольфганг вовремя отпрянул. Зеркало вдребезги разбилось, и Вольфганг невзначай взглянул в него. Он не верил в проклятья через зеркало и не увидел ничего, что могло привлечь его внимание. Лишь его белые волосы, красные глаза и розоватые губы. — Убирайтесь! — Кимберли вытащила из-под платья кинжал, и Вольфганг вскинул руки вверх. Девочка хранила под юбкой два ножа и маленькое стёклышко на случай обороны. Она не доверяла никому и была готова напасть на самых близких ей людей, если она почувствует опасность. — Кики, успокойся... — попросил Вольфганг, но Кики его не послушала. — Убирайтесь! Вон! Чтобы духу вашего здесь не было! — Кимберли бросила в него кинжал, и он врезался в стену. Не сумев в ней удержаться, нож упал на половицы, и под ними послышался странный звук, больше напоминавший мышиный писк. — Миссис Стони! — Кимберли подбежала к половице, сняла её и вытащила своего белого грызуна. — Моё маленькое сокровище... как же вы умудрились попасть туда? Мышь снова пискнула, будто отвечая, почему она оказалась под половицей. Не теряя минуты, Вольфганг выбежал из спальни Кики и наткнулся на немощного и умирающего сына. — Отец... помогите мне... — Мефистофель протянул ему руку, но Вольфганг отпрянул от него, брезгливо подняв руки. — Не трогай меня, Мефистофель. Я не хочу заразиться от тебя. — Вольфганг побрёл дальше по коридору. — Какой позор, что мой сын заболел чумой. Что обо мне подумает мой народ? Мефистофель стёр со лба бисеринки пота и скрючился на коленях. Вольфганг остановился, услышав, как Мефистофель вырвался прямиком на ковёр. — Бестолочь! Убирай! — Вольфганг толкнул сына ногой, и тот упал. — Мефистофель, я тебе что говорил? Ты не можешь покидать спальню, чтобы не разносить чуму! — Да, отец... я хотел... попрощаться. — Не будь таким жалким, Мефистофель. Мефистофель вытер рот и сглотнул, зябко поёжившись от отвратительного привкуса переваренной еды. Под одеждой почти ничего не было, его панталоны безжалостно испачканы, а ходить по дому в одежде ему запрещалось. Чем реже его вещи попадались на глаза домочадцам, тем меньше Мефистофель подвергал их опасности. Вольфганг зашёл в покои и закрыл за собой дверь. После того как тело Летиции вынесли, в комнате остался запах отвратительный запах лекарств. Вольфганг достал из-под кровати шприц, слил лишнюю воду в миску и снял иглу. Мефистофель, подкравшись к двери отца, заглянул в щель и застал отца за странным занятием. «Папа... убил маму?» — подумал Мефистофель и отполз от двери, наткнувшись на Кимберли. Она все ещё держала кинжал в руке и сильно пугала Мефистофеля своим надменным взглядом. — Кики, отец... — Я знаю, — прервала Кимберли Мефистофеля. — Как знаешь? — не поверил Мефистофель. — От него воняло лекарствами! Он бы никогда не стал пить таблеток, сам знаешь! — Кимберли пнула Мефистофеля и направилась к Вольфгангу, дёрнув кинжалом. — Нет, Кики! — попытался остановить её Мефистофель, но получил туфлей по лицу. Сплюнув на ковёр кровь, Мефистофель поднялся на кривых ногах и, держась за поручни, добрался до первого этажа. К нему подбежала напуганная Миланте. Она, Амалия и Фридрих были единственными, кто не отвернулся от Мефистофеля после заражения. Обхватив щёки брата обеими руками, Миланте сквозь слёзы улыбнулась и стала молить прощения. Мефистофель не понимал, почему сестра это делает. Она всегда отличалась странностью и необычайной ранимостью, но чтобы ни с того, ни с сего молить прощения, если ничего такого не сделала... Мефистофель не знал, как реагировать на её действия. — Прости, прости меня, братец... Отец опять тебя ударил, не уберегла... — объяснила Миланте и прижала брата к себе. Он пытался отстраниться, чтобы бубоны не касались её нежной мраморной кожи. Но Миланте понимала, что не сможет заболеть, ибо является вампиром. Им не страшны болезни, голод и смерть. Они выиграли пари у самой Смерти и стали единственными, кто своими глазами видел дьявола. — Мили... пожалуйста, помни меня. Я не хочу, чтобы ты обо мне забыла. — Это... скоро случится? — не поверила Миланте. — Я умираю... — прохрипел Мефистофель и задрожал в объятиях сестры. Амалия не могла смотреть на племянника и заплакала, держа мужа за руку. Он наблюдал за душераздирающей картиной и сжимал губы, силясь не выдавать эмоций. Мефистофель был ему как сын, и осознание, что скоро этого мальчика не станет, ранило его в самое сердце. — Кики! — Фридрих посмотрел на второй этаж и увидел дочь с кровавым кинжалом в руках. — Что ты сделала, Кики?! — Дядя убил Летицию! Я видела шприц! Он вколол ей смертельную инъекцию! — Кики не обратила внимание на кровавое оружие. — Ты его убила?! Кики, что ты наделала?! — Амалия встала и подбежала к дочери. Она вспомнила, что Кики не принимала пилюль, и её поведение могло быть непредсказуемым. На удивление всех Вольфганг вышел из своей спальни, держась за левую руку. Он был зол и почти разломил общий портрет, висящий около его спальни. Кики, увидев Вольфганга, убежала на улицу, не взяв с собой накидки. Вольфганг перевёл взгляд на дочь. — Отпустите его немедленно! Он же больной! — Нет, отец! Он — мой брат! Он умирает! — пыталась убедить Миланте, но Вольфганг остался непреклонен. Мефистофель вырвался из объятий сестры и убежал вслед за Кики, едва не упав по дороге. Ему не впервой бегать по земле босиком: когда на теле появился первый бубон, отец сжёг его обувь, чтобы не распространять болезнь по всему дому. Громкие голоса и крики привлекли Данте, и он вышел из спальни Миланте. Она, увидев жениха, в слезах подбежала к нему, отчего Данте разозлился. Прижав возлюбленную к себе, он приказал Вольфгангу не кричать на неё и потребовал извинений, на что Вольфганг никак не отреагировал. Бросив родственников, он направился в дом любовницы, которая уже несколько дней ждала его. Она знала о смерти его супруги и была неимоверно рада этому — соперницы больше нет, этот мужчина принадлежит ей и никто не посмеет помешать ей. Она видела шедшего к реке Мефистофеля, видела как пару раз он вырвался на землю и скривилась от отвращения. Несколько недель назад Анка отравила своего мужа и присвоила его поместье себе. Украшения, платья, дорогие шляпы и душистые мыла принадлежали только ей. Она пообещала себе принять ванну, когда Вольфганг предложит ей стать его женой. Она могла родить ему прекрасных здоровых детей, если бы была бессмертной. — Мисс Лабиринтин... может, поедите? — предложил дворецкий. — Не мешай госпоже. Я жду своего будущего мужа. — Как прикажете, ваше благородие... — кивнул дворецкий, поднялся на второй этаж и закрылся в спальне хозяйки, начав наводить там порядок. Анка, увидев в окне своего возлюбленного, подбежала к двери, открыла её и встала у порога. Вольфганг подбежал к любовнице, поднял её на руки и поцеловал в губы, слегка наклонив. — Ты пришёл, Вольфганг! Я так тебя ждала! — Любовь моя... ты погибнешь от любви ко мне. Ты человек. — Сделай меня вампиром, и я буду с тобой навечно. У меня нет никого роднее тебя... — Анка словила его губы и слегка прикусила их. Вольфганг огляделся по сторонам, почувствовав неладное, и не найдя ничего подозрительного, повёл Анку в дом, запер за собой дверь и снял шляпу. Поодаль дома из кустов за ним наблюдала пылающая от ненависти Кимберли, сдерживая в руках кинжал, чтобы не ворваться в дом и не убить обоих за распутство и предательство. Осознав, что она не проберётся в дом, Кимберли села на пенёк около речки и провела пальцем по кинжалу. Когда с пальца стекла кровь, она слизала её и повторила процедуру, не понимая, почему ей не больно. В доме Лабиринтин Вольфганг снял одежду с любовницы, оглядел её панталоны и, оскалив клыки, впился в гладкую кожу на шее. Анка в наслаждении прикрыла глаза и положила руку на упругое плечо любовника. Пока он испивал кровь, Анка получала наслаждение и терпела любую боль, лишь бы навечно быть с любимым мужчиной. Отпустив девушку, Вольфганг стёр с уголков губ кровь и облизнулся: через две недели Анка должна была стать вампиром, и тогда бы её не взяла ни одна болезнь. В процессе превращения она не могла заниматься любовью и забеременеть. Это привело бы к её ранней гибели. Вольфганг остался у любовницы до самого вечера. Он целовал её, обнимал, танцевал и гладил руки, обещал сделать своей женой и оплодотворить её. Анка была уверена в нём. Однако она не знала, что отпускает мужчину и не увидит его ближайшие двести лет. Вольфганг собрался, надел шляпу, напоследок страстно поцеловал Анку и покинул особняк. Провожавшая его в нижнем белье девушка улыбалась ему и благодарила за подаренное бессмертие. Вернуться домой он решил кратчайшим путём — через лес и трущобы. Успешно миновав трущобы и даже не содрогнувшись, он свернул в лес, где его ждала притаившаяся Кики. Оказавшись у него за спиной, она замахнулась на него кинжалом, но Вольфганг успел перехватить девочку и повалить на землю. — Убью, убью, гад! Вы убили Летицию и занимались любовью с другой женщиной! Бесстыжий! — Кики пыталась добраться до кинжала, но Вольфганг пнул его в сторону, ударил девочку ногой и сел поверх неё. Потеряв сознание на несколько секунд, Кики моргнула и увидела, как Вольфганг оттягивает брюки. Кики закричала, Вольфганг прикрыл её рот руками и ударил по голове, чтобы она больше не смела кричать. Совершив преступление, он оглядел дрожащую Кики и сжал её шею в двух руках. Она захлебнулась в собственной слюне. Чтобы скрыть следы преступления, Вольфганг донёс тело девочки до озера и бросил туда. Мефистофель, увидев то, что не должен был, в испуге ринулся на отца. — Будь ты проклят! Ты убил Кики! — Я не хотел... не хотел! — Врёшь, гад! Ты жалкий лгун! Ты убил маму! Ты убил Кики и маму, ты дьявол! Будь ты проклят! Кимберли достанет тебя в аду и уничтожит за то, что ты надругался над ней и задушил! Вольфганг подбежал к сыну, схватил его за шкирку и опустил голову в реку. Мефистофель пытался высвободиться, но отец был сильнее. Лишь когда Мефистофель обмяк, Вольфганг понял, что убил сына. В страхе он отпустил Мефистофеля, и тот пошёл на дно, ухватив за собой водоросли. Вольфганг утопил собственного сына и задушил племянницу. Он — детоубийца, которых всегда мечтала убить Кики. Схватившись за голову, он упал на колени и истошно закричал, не веря в произошедшее. Он был не в себе и не понимал, что делает. Но это не спасёт его от наказания. Он пожалеет, что посмел убить детей. Пожалеют все, кто об этом узнает. Вольфганг резко поднялся и свернул в другую сторону — к особняку Штраусов. Пробравшись внутрь, пока Изольда и её муж спали, он разлил спирт на штору и бросил туда спичку. Через несколько минут вспыхнул весь первых этаж. Разбросав по второму этажу канделябры, Вольфганг спрыгнул с окна и ринулся к своему особняку. Родители Данте даже не поняли, что умерли. Не желая иметь родственников, которые могли бы сдать его следователю, он поджёг и свой дом. Весь дом охватило кровожадное пламя, Вольфганг слышал истошные крики сестры и мольбы о помощи. Держа в дрожащих руках кинжал, которым его хотела убить Кики, Вольфганг убежал в лес и сел возле ближайшей берёзы. Он увидел, как из особняка выбежал Данте и упал в снег. Амалия и Фридрих уже были мертвы. Вольфганг не слышал криков сестры и нервно сглотнул, осознавая, что он пошёл на убийство семьи ради сохранности репутации. Однако в последний момент он понял, что люди, узнав о пожаре, сразу подумают на него. Вольфганг оглядел кинжал, попросил у Анки и у убитых детей прощения, обхватил его обеими руками и вонзил себе в шею. Данте умер на руках невесты, которая чудом спаслась. Огонь не тронул её. Она так громко кричала, что перепугались все птицы. В какой-то момент она замолчала, открыла рот и не смогла произнести звука. В тот день была сильная метель, и после того, как Миланте потеряла голос, погода больше никогда не была ясной.***
Ишу перестала смотреть на портрет. Магическими свойствами, не известно как, она смогла увидеть прошлое этого дома и узнать, как на самом деле погиб Мефистофель. Ишу пожалела, что обозвала его дураком, что он, опустив руки, свёл счёты с жизнью, надеясь таким образом избавиться от проблемы. Мефистофель бы умер, но только естественной смертью. Он бы ни за что в жизни не подумал наложить на себя руки, какой бы тяжёлой не была его жизнь. Мужчина, с которым она жила под одной крышей уже долгое время всё это время был жестоким детоубийцей и фальшивым доктором. Ишу вздрогнула, ощутив на себе руки. Кимберли сжала её в объятиях и провела холодным пальцем по зажившей щеке, приказала взять оружие и покончить с Вольфгангом. Ишу закрыла глаза и отвернула голову, чтобы не столкнуться лицом к лицу с ненавистным ей человеком. Кимберли ненавидела, когда Ишу закрывала на неё глаза. Кровь из носу — Кимберли не сможет уйти, даже если сильно этого захочет. — Подари мне покой... и тогда я подумаю насчёт дружбы. Может, ты не так уж и плоха... — шантажировала Кики, но Ишу была непреклонна. Вонзив в её руку смычок от скрипки, Ишу отбежала в сторону и приставила инструмент к себе, намекая, что она воздействие скрипки распространяется даже на призраков. — Это моя скрипка. Не быть нам с тобой друзьями, Ишу, — развозилась Кимберли, вытащила из руки смычок и отбросила его в сторону. Двигаясь к Ишу вразвалочку, Кики оставляла на полу лужи, в которых она отражалась. — Что ещё ты присвоишь себе, мышка Ишу? Украла у меня всё... лучше бы ты была на моём месте — мёртвой. Я нужна маме и папе. Ишу понимала, что вести диалог с ней — плохая идея. Кимберли не станет слушать соперницу и скорее набросится на неё, отчего Ишу пришлось приставить к подбородку смычок. Пройдя им по струнам, Ишу вынудила Кики внезапно остановиться, отчего она разозлилась и прижала к сердцу позеленевшую от водорослей руку. «Почему именно Ишу видит меня?! Ну, почему эта дура видит меня?! Умри, гадина!» — мыслила Кики и шипела от боли, которую приносила покрытая красной краской скрипка. Ишу двигалась назад, не прерывая игры. Кики оставалась на месте и истошно кричала, проклиная Ишу за её чёртову игру на скрипке и силу убеждения. Убедившись, что Кики не набросится, Ишу рванула на первый этаж, едва не споткнувшись на лестнице. Зацепив платьем вазу, Ишу добежала до мастерской хозяйки, забежала туда и осела на дверь, тяжело дыша. Разозлённая Миланте, увидев Ишу, резко успокоилась и закрыла дверь на замок. Тишину мастерской нарушали мужские стоны и кашель. Ишу отодвинула занавеску и увидела привязанного к стулу Вольфганга с тряпкой во рту. «Убей!» — приказала Миланте и дала Ишу бензин и спички. Ишу еле удержала в руках канистру, открутила крышку и облила пол вокруг. Учуяв запах бензина, Вольфганг стал истошно кричать и дёргать ногами, силясь порвать крепкую верёвку и освободиться. Ишу подожгла спичку, посмотрела на неё, вздохнула и бросила в ноги Вольфгангу. Пламя охватило его тело, а через несколько секунд он издал протяжный стон и замолчал. Где-то внутри дома ликовала Кики, ведь убили её убийцу. Сидевший на стуле Мефистофель наблюдал за смертью отца и не шевелил губами: в его глазах читалась абсолютная ненависть к отцу. Разве будет кто-то сопереживать смерти насильника, детоубийцы и фальшивого доктора? Разве что его любовница, прогнившая до самых ушей. — Значит, когда появился первый бубон, он заставлял меня сидеть в спальне и не выходить, — повторил Мефистофель. — Но я не выдержал одиночества, вышел попрощаться со всеми, ибо понял, что умираю, а попал под его горячую руку. Увидев, как он изнасиловал и убил Кимберли, я побежал к озеру, где он утопил меня. А после он поджёг дома и перерезал себе горло. Ишу не замечала Мефистофеля и смотрела на почерневшее тело мужчины. Миланте кивнула и развернулась к столу, будто ничего не произошло. Мефистофель обошёл Ишу по кругу, остановился, чтобы посмотреть в глаза и сел за стол, сложив руки в домик. Ишу, конечно, плохо разбиралась в жестах Мефистофеля, но если он складывает руки в домик и не показывает никаких эмоцией — её ждёт долгий и суровый разговор. — Совсем скоро похоронят человека, которого мы хорошо знали. Тебе не известно: Адель повесилась и оставила предсмертную записку с дневниками, где на каждой странице уже красовалось твоё замечательное имя. Тебе было велено не трогать Адель, — сообщил Мефистофель со злостью, ведь умерла девочка, в которую он продолжительное время был влюблён. — Ишу не виновата, — утвердила Ишу и прикусила язык. — Прекрати врать! — разозлился Мефистофель и сильно сжал руки, чтобы не вырвать ей все волосы. «Мефистофель, имя Ишу на страницах значит, что Адель разгадала личность потрошителя. В записке она никого не обвиняла в своей смерти!» — уняла Миланте Мефистофеля и бросила в Ишу порванную мантию. Одежда Ишу не понравилась. Вместо того чтобы попросить другую, она бросила её на пол и плюнула, ибо одежда принадлежала Кимберли. — Что, если ты убьёшь всю семью, как это сделал Вольфганг? Миланте повернулась к брату и хотела дать ему подзатыльник, но не успела. Ишу добежала до Мефистофеля, вцепилась в его воротник и угрожающе приставила к шее кинжал, намериваясь убить его, если он ещё раз посмеет сравнить её с Вольфгангом. Ощутив негативную энергию, Кики поддалась к двери и заулыбалась — она смогла довести Ишу и была рада лицезреть, как в гневе она бьёт ненавистного Мефистофеля. Миланте оттянула Ишу за шкирку, поставила на пол и схватила за щёки — у неё всё ещё кукольные глаза... тогда почему она набросилась на Мефистофеля, если её никто об этом не просил? — Сломаешься — больше не починят. Делать кукол из меня и Мораны ещё куда ни шло, но вот ты... чужая, бестолковая и агрессивная девка! Сестра, зачем ты создала убийцу?! Ишу ощутила необычную лёгкость в груди, отчего она встала и нашла в себе силы ответить наглому Мефистофелю. — Господин этого требовал, глупец. Миланте помнила, что не давала Ишу этого запомнить. — А кто господин? Он не хуже тебя. Ему выгодны убийства да и только, а ты слушаешь в оба уха и всё выполняешь. Главный кошмар не Кики, а ваш союз. — Ишу должна избавить город от заразы, — сказала Ишу и поняла, что сказала точно так же, как и Кики. Закрыв рот ладонью, Ишу закрыла глаза и села на пол. Мефистофель подошёл к ней и навис со спрятанными за спиной руками. Сила убеждения не работала на Ишу, и в этот момент Мефистофель посчитал себя бесполезным. Он не смог понять, кто сказал избавить город от заразы — Ишу или Кики? Он одинаково ненавидел обеих и презирал их, считая, что беды начались именно из-за того, что на свет появились те, кого не устроило мироустройство. — Кики родилась в богатой семье, училась в хорошей школе и любила изучать языки — более того, она помогала приюту и давала монеты нищим. Что должно было произойти, чтобы в восемь лет ребёнок решил раз и навсегда покончить с унижениями и затеять геноцид, который бы не устроил взрослый человек? Почему именно ребёнка не устроил мир и насколько нужно быть озлобленным, чтобы мечтать убить людей, даже если они были самыми плохими? Смерть плоха. В смерти нет ничего радостного. Это не смешно, — это отвратительно, что кто-то мечтает о создании идеального мира таким способом. Отвратительна ты, что продолжаешь это дело. — Мефистофель плюнул Ишу в лицо и двинул по лицу ногой. — Сделаю ли я добро миру, если убью тебя? Меня тоже убьют. Видишь, Ишу? Одна смерть влечёт за собой другие, и ты виновата в том, что пустила цепную реакцию своим появлением в этом доме. Едва открыл он дверь, как Ишу вооружилась скрипкой и заиграла, вынудив Мефистофеля остановиться. Когда Ишу пускает смычок по струнам, её игру невозможно остановить, даже если Миланте соберёт всю имеющуюся силу. Однако мелодия распространялась лишь на тех, о ком Ишу подумала — сейчас она мечтала убить Мефистофеля за то, что он так жестоко её оскорбил. Проведя смычком по воздуху, Ишу показала на Мефистофеля, и спустя секунду голова упала с его плеч. Однако Мефистофель был жив. Более того, он поднял голову и «прикрутил» к плечам, надавил на макушку, отчего раздался треск. На шее даже не было заметно трещин от сильного давления, а Мефистофель выглядел так, будто только что слез со стола. Миланте ударила себя по лицу. — Глупышка, этим меня не убить, — засмеялся Мефистофель и вышел из мастерской.***
Лу сидела на скамье в церкви, где отпевали её дочь. Адель лежала в белом платье и с серебряной заколкой в чёрных волосах, подаренной ей Холи. За два дня Лу потеряла смысл жизни — свою семью — и теперь не понимала, как жить дальше. Она вынуждена скитаться по Морсентуру на протяжении сотен лет, и даже если она найдёт себе нового мужа, она не сможет родить ребёнка. Аделина была прекрасной розой, и эта роза завяла. А с ней завяла и любящая мать... ведь Лу хотела попросить прощения у дочери за то, что была агрессивно настроена к ней и к Буллу. Лу смотрела на девочку в форме монахини, которая держала в руках бледную руку Адель. Это была Морана, и она сдерживалась, чтобы не заплакать, ибо ей было запрещено нарушать отпевание. Адель умерла с грустной миной, и в гробу она лежала с грустной миной. Многие ученики школы не выдержали, прервали пение и начали плакать, обнимая друг друга. Лишь Морана продолжала держать её за руку, но сдержать слёзы ей не удалось. Капля упала прямо на холодную руку Адель. Хор трижды напел песню о Вечной памяти, а священник читал прощальную молитву. После кивка священника, Лу подошла к гробу и поцеловала лоб дочери. Морана отпустила её руку и ушла к плачущему хору. Это был последний раз, когда Лу видела лицо своей дочери — через две минуты гроб с телом девочки унесли на кладбище, а от самой церкви вплоть до дома Блэков Морана разбросала розы. Морсентурцы не видели такого уже очень много лет. Чтобы организовать отпевание и похоронить человека в гробу, людям пришлось бы отдать всё имущество и получить несчастные монеты, которых едва хватит лишь на услуги священника. Лу отдала последние сбережения с кольца мужа, так и не подарив дочери то, чего она так хотела. После того как несколько рабочих закопали гроб с Адель, священник подошёл к убитой горем матери и высказал свои соболезнования. Лу понимала, что дочь этим не вернуть, но грубить мужчине она не собиралась. Продолжительное время у могилы сидела Морана и гладила мягкую землю. Она хорошо знала Адель, а узнав о её смерти, она разбилась. Она не могла никого обвинять в её смерти и понимала, что Адель не попадёт в рай, так как умерла не естественной смертью. Тем не менее она продолжала молиться, чтобы искупить её грехи. Детский хор не переставал плакать. Священник не обращал на детей внимания и был сосредоточен на беседе с Лу, не забывая иногда поправлять крест на груди. Лу рассказала ему о дневниках и предсмертной записке, отчего священник помрачнел. За толстой ивой с чёрным зонтом в руке стоял Мефистофель. Он хотел возложить на могилу мак, но боялся попадаться на глаза, ибо его запросто могли посчитать причастным к самоубийству Адель. Он ждал, когда священник, хор и Лу уйдут, и лишь после этого возложил на мягкую землю мак. За его действиями наблюдала Ишу, совершенно не понимавшая, кто виновен в смерти Адель — Кимберли или Ишу?