***
Следователь решил: убийц необходимо искать среди музыкантов и хирургов. В Морсентуре хирурги являлись «чёрными врачами» — теми, кто вырезал органы своих жертв с целью эксперимента или незаконной пересадки, обычные хирурги, если и были, очень рано кончали с жизнью или покидали город в надежде найти нормальную по их мнению работу. Хирурги, которые лечили жертв, могли покидать Морсентур без вреда для здоровья. Вся проблема заключалась в том, что Морсентурцы нуждаются в услугах гробовщиков, чем хирургов, оттого они ничего не получают и, имея медицинское образование, работают не по профессии где-нибудь в барах или кучерами. Паресеонские хирурги были вынуждены сменить направление и стать чумными докторами: болезнь начинала прогрессировать, и людям приходилось ежедневно носить маски со специальными травами и жаловаться на головную боль. Новая жертва была найдена с перерезанным горлом. О ней не было ничего известно, и следователь посчитал, что убитый не житель Морсентура, ибо даже Морсентурцы не знали, что это за мужчина. — Не густо дело, друг мой, — пробурчал следователь и сложил руки на груди. — Могут сделать такой разрез скальпелем? — Нет, это инструмент побольше, я думаю. — Что, например? Мачете? — А если мачете? — Тогда убийца либо фанатик, либо действительно имеет у себя в багаже мачете. Что это за убийца получается? — Жестокий, — заключил следователь и изучил порез на горле жертвы: работал искусный фанатик мачете, или... скрипач? — Это... канифоль? — Следователь провёл пальцами по жидкости на руках жертвы и принюхался. — Эверетт... — Убийца — скрипач? — предположил Эверетт и сразу подумал на вечно интересующую следователя Ишу. — Быть такого не может, — отказался следователь. — Смычком невозможно пораниться, а убиться — тем более. Он же сделал из конского хвоста! — Нам необходимо опросить каждого скрипача в этом городе, а начать я предлагаю с Ишу. Вы видели её скрипку? — Красная, подлатанная скрипка, но я ни разу не видел смычка и её игры, а очень бы хотелось. — Это подозрительно, что вы не видели смычка, но видели скрипку. — Эверетт помедлил, размышляя над Ишу. Она ведь действительно ни разу не играла на скрипке при следователе, лишь переводила тему, говорила, что у неё убежало вдохновение и смычок необходимо обработать, чтобы улучшить игру. Следователь велел кучеру погрузить тело в мешок и закопать. Оборванная одежда цеплялась за край мешка, отчего кучеру постоянно приходилось поправлять края, чтобы не порвать до конца. Мужчина умер в ужасе — наверняка он видел лицо потрошителя и не мог поверить в то, что зверствует маленький ребёнок. — Я решил, что убийца искусный хирург или скрипач, последовать Фемиды и Бог низшей справедливости. Не важно, какого он пола. Это может быть кто-угодно — отличительной чертой является его владение обеими руками. — С чего вы взяли? — Потому что у восьми жертв горло было перерезано слева-направо, а у девяти — справа-налево. Я бы не придал этому значения, если бы не идеальные разрезы. — Это... чудовище с длинными ногтями — на шее вмятины. — Следователь сверился с записью из дневника Адель и пришёл к выводу, что благодаря девочке, расследование пошло в правильном направлении. Когда он вернётся в Паресео, он добьётся, чтобы из дневников Аделины сделали книгу. — С сегодняшнего дня я обхожу всех хирургов и скрипачей. — Следователь задумался на счёт Ишу: подозрения Эверетта ведь вполне разумны... эта девочка знает слишком много и заранее предупреждает о том, какой грех будет у следующей жертвы. Спустя несколько часов блужданий по городу следователь зашёл в номер, чтобы подкрепиться. Его как всегда ждал Эверетт, сидящий на кровати и листавший газету. На тумбе было аккуратно запечатанное письмо, пропахшее кровью и грязью. Эверетт сообщил, что письмо от некоего «инкогнито», которому известно абсолютно всё, что происходит в городе. «Потрошитель сомневается, что вы действительно умнейший следователь в своём городе. Он посмеет сказать, что вы глупы и наивны, раз верите всему, что говорят. Весь этого прогнивший город зациклен на сплетнях, и любой человек цепляется за каждую услышанную новость, как за магнит, считая, что это правда. Потрошитель убьёт больше людей, пока вы продолжаете действовать не в том направлении. Он убьёт вас и вашего морально сгнившего кучера — прямо как вашего никчёмного сына. Потрошитель обладает такой мощью, о которой вы даже не слышали. Потрошитель умён и прекрасно понимает, что останется «инкогнито», потому что такой человек как вы не способны увидеть очевидное. Вы верите ребёнку, который ошибается.Ваш убийца, которого так и не поймали.»
Следователь не верил своим глазам — убийца лично написал письмо и высмеял его за доверчивость и неправильные выводы. Неужели следователь действительно ошибся и упустил из виду маленькую деталь в виде малютки Ишу? Неужели я оказался не прав, думал следователь и опускал руки. Раз убийца заметил, что все ведущие к нему улики оказались бессмысленными, то есть ли смысл продолжать дело дальше? Офелиану уже не так важны огромные деньги, которыми он мог бы закрыть долги и купить сыну могильную плиту, о которой мечтал последние восемь лет. И откуда потрошитель знает о погибшем сыне Дистраста? Неужто он не наложил на себя руки? Быть такого не может. Дистраст видел, как его сын свисал с люстры, а под ногами лежала банка сильного успокоительного и предсмертная записка: «Не дай Офелиану умереть, папа». Савиор потерял жену, сына и новорождённую дочь, потерял весь смысл жизни, ведь целыми днями пытался вытащить семью из долгов и не погибнуть самому на очередном деле. Он долгое время искал убийцу женщин и детей, пока не увидел его в своём доме с кинжалом в руке рядом с мёртвым телом жены.***
Особняк был тих — лишь ветер стучался в окна. Взрослые члены семьи Анварис занимались своими делами: Амалия читала книжку, а Фридрих спал после принятого снотворного. На столе в столовой стоял полный кувшин свежей человеческой крови. Совсем недавно семейство пообедало, и каждый стал заниматься своими делами. В мастерской убиралась Миланте, пока Мефистофель писал письмо, адресованное следователю. Он уже сбил его со следа и сильно пожалел, что согласился выполнить этот приказ. — Я не могу больше нести ахинею! — ответил он и бросил перо на стол. Миланте подошла к брату, убрала перо в чернильницу, взяла письмо и пробежалась по нему глазами — Мефистофель опять не удержался от оскорблений и назвал Офелиана грязной свиньёй, ссылаясь на его любовь к табаку и алкоголю. «Увы, Ишу не может написать это самостоятельно. Ты окажешь услугу, если заменишь Ишу в последний раз.» — Миланте намекнула, что ещё одной поломки Ишу она не переживёт. Механизм кукол в Морсентуре не был долгим, и постоянные починки вскоре могли привести к последней для жизни поломке. Ишу сломалась во второй раз, и если это случится в третий, Миланте будет вынуждена выбросить неисправную куклу на свалку — похоронить также, как когда-то Вольфганг похоронил детей. С поломкой меняется внешний вид куклы: на Ишу было чёрное платье с белым воротником, белые носки с рюшами и чёрные высокие туфли. Справится ли она с такой подошвой? — Что будет, если она сдохнет? — грубо спросил Мефистофель, и Миланте расстроилась. — Нет, правда, сестра. Что будет, если она сдохнет? Расстроишься? Это же Кики — убийца и не состоявшаяся Фемида. Грязные преступления совершает она, а скрывать её личность должен я. «Прости, братец, но ты прекрасно знаешь, что Ишу не стоит называть Кики. Пусть она незнакомый человек в прошлом — сейчас она член нашей семьи. Что было бы если бы я создала куклу из тела Кимберли? Она бы обладала хорошей памятью и сразу же уничтожила весь Морсентур. Господину не нужна смерть города — ему нужно вернуть прошлый Морсентур.» — Прошлый Морсентур? Такой, где властвовали всадники апокалипсиса и развивалась чума? Морсентур не будет прежним. Ты никогда не увидишь солнце и не согреешься под его лучами. Миланте надеялась, что Мефистофель врёт, и солнце обязательно взойдёт, а тучи уйдут. Она ведь трудилась ради этого... а господин обещал, что ее желания будут исполнены, а деяния оправданы. Мефистофель закончил писать, равнодушно его оглядел и отложил в сторону, не желая больше вспоминать о том, что ему пришлось писать от лица кровожадного малолетнего убийцы. — Надоело мне постоянно спасать Ишу. Всё это — бессмысленная игра, в которой победителем не стать. Следователь рано или поздно найдёт улику, когда Ишу отправится на очередное дело, ведь она сломана. Он может увидеть рядом с местом преступления смолу или канифоль, а может увидеть волос или по подошве определить убийцу. Долго прикрываться маской и высокими ботинками она не сможет. Любое действие Ишу обязательно критикуется, а сама она меняется в худшую сторону — она ставит под сомнение собственные действия, хотя ни в коем случае не должна думать об этом. К чему привели эти поломки? — Мефистофель указал на разобранную куклу. — К тому, что Ишу начинает думать. Это запрещено. Она очеловечится, а что будет дальше? Её придётся выбросить, потому что куклы, которые внезапно потеряли одну конечность или руку уже перестают быть интересны, и хозяин их выбрасывает. Кимберли важна Ишу, которая убивала. Ишу, которая начинает осознавать о смысле своего существования не должна существовать. «Прекрати сейчас же, Мефистофель! Ты не имеешь право так говорить об Ишу!» — взбесилась Миланте и стукнула кулаком по столу. — Я высказался, — заключил Мефистофель и вышел из мастерской, тихо закрыв за собой дверь. Миланте не думая последовала за ним, ведь осознавала, куда он направлялся — избавиться от ключа, который отвечал за работоспособность кукол, чтобы Ишу больше никогда не проснулась. «От зла надо избавиться. Зло не вернёт то, чего жаждет господин. Убийства не приведут ни к чему хорошему. Нужно уберечь Морсентур... и Ишу от Кики... если она отключится, она потеряет к ней интерес и навсегда попадёт в небытие.» Миланте догнала Мефистофеля, вытащила из его шеи ключ и отошла в сторону. Мефистофель упал на пол, сказав, что ненавидит себя и желает помочь Ишу. Лишь после того, как глаза Мефистофеля побелели, Миланте поняла, что её брат тоже медленно очеловечивается.***
Через три дня Ишу и Мефистофель пришли в себя. Хуже всех себя ощущала Ишу — в голове находился тяжёлый вонючий шарнир, и одно неправильное движение приводило к невыносимой головной боли. Дождя и снега не было уже три дня — сплошной туман, бегающие по дорогам крысы и сильнейший ветер вполне мог бы снести крыши дряхлых домов обычных смертных. Альберт Партисетс был найден повешенным на ветке старого дуба со вспоротым животом. На его теле кровью было выгравировано «взяточник», а рядом стоял потрошитель в чёрной мантии и карнавальной маске. Роль потрошителя играл Мефистофель — явно не желая подводить сестру, которой он пообещал совершить это вместо Ишу. Убийство не вызвало у него радости. В смерти нет ничего радостного, даже если это самый настоящий враг. Убийство — грех, и если бы Ишу и Мефистофель попали в ад, они бы оказалась в седьмом кругу — для насильников и убийц всех мастей. Мефистофель спрятался, услышав подъезжающую бричку. Следователь получил сообщение об убийстве и незамедлительно направился на место. Увидев висящего вниз головой мужчину, следователь и кучер сморщились и мгновенно приняли обычный вид. В тумане Мефистофеля бы не было заметно, однако он не учёл, что от него пахло кровью и канифолью. — Убийца здесь... — шепнул следователь кучеру и вытащил револьвер. Мефистофель затаил дыхание и подхватил концы мантии, чтобы его не нашли. Он думал, что за заснеженными кустами его не увидит. Стоило следователю перевести внимание на жертву, как Мефистофель ринулся по направлению к трущобам. Следователь и кучер уловили движение, каждый из них стрельнул Мефистофелю в ноги. Одна пуля задела его голень, но он, невзирая на рану, продолжил бежать. По спине определить убийцу невозможно. Следователь понимал, что не сможет догнать убийцу и остановился, направив на него оружие. Что-то внутри подсказывало ему, что он промажет, оттого решил не стрелять. — Низкий... Эверетт... — обратился следователь к кучеру, и тот, тяжело дыша, перевёл на него взгляд. — Это... ребёнок!