Бытовые проблемы Комиссии: Безумие — это семейное

      Обычный, казалось бы, светлый на погоду, простой рабочий день завершался паршиво слишком часто. В девяноста девяти процентах случаев. Хотелось и кричать в пустоту, дабы выпустить скопившееся недовольство, и ударить кулаками по столу или стене, поскольку рукоприкладство в офисе она сама осуждала. Или же завалиться в постель, укрыть голову подушкой и, наконец, заплакать. Тяжело, невероятно тяжело Долорес давалась должность Куратора. В эмоциональном плане. Слишком много ответственности, вечная кипа бумаг, постоянная возня сотрудников, жаждущих обсудить очередное событие в отделе, слежение за верным ходом времени всего мира. И ещё более проблематично всем этим заправлять, когда тебе лишь совсем недавно исполнилось двадцать четыре. Какой-то неподъёмной ношей ощущалось всё это. Благо находился свой странный, но крайне приятный и важный плюс. Пробуждалось желание поговорить с отцом, который, меньше года назад, сам был начальником безумной организации.       — Поразительно, что ты, став Куратором без чьей-либо помощи, не сошёл с ума в первые месяцы... — тихонько выдала девушка, прокручивая в ладонях чашку с горячим напитком. — Ты и действительно был лучшим.       — Всему нужно время, милая.       В такие мирные послерабочие посиделки наедине, Пятый, почему-то, казался загадочным и невероятно мудрым собеседником, отчего охотнее верилось его словам. В этой спокойной тени вечеров под одинокой лампой, когда уже не хотелось куда-либо спешить. Как и в её детстве, мягко улыбался, правда сейчас смотрел уже как на взрослую. Именно в такие моменты просыпалось немного ноющее и стыдливое желание попросить крепко обнять. Или же самой уронить голову ему на плечо и прижаться, обвив его теплую руку своими. Словно с ним всё вокруг замирало и без способности.       — Как ты справлялся? — Может и хотела услышать наставление от бывшего коллеги, но про себя давно знала столь простой ответ. Что уж там, она даже видела этот "ответ". Он засел в ванной, погрузившись в расслабляющую и ароматную пену.       — Я не был один.       Спустя столько лет в браке, от одной лишь мысли о супруге, Пятый, словно мальчишка, всё ещё расплывался в улыбке. В столь нежной и действительно уникальной, что никто другой, кроме членов семьи, не должен был видеть его таким... живым и по-настоящему счастливым. И глядя на то, каким отец был в минуты своего умиротворения, невольно закрадывалась белая зависть.       Хотелось любить, быть любимой, быть нужной кому-то, кто в ответ будет нужен тебе. Но не как дочь. Хотелось, чтобы рядом был тот, кто будет ценить и ценим тобой в ответ. Жаль, но любить кого-то, кто не Кармэн... не хотелось. Никто, если честно, и не был так уж важен, кроме Кармэн. Но увы, осталась лишь Долорес. И чувства, которые некому отдать. Чем больше накатывали эти мысли, тем ощутимее внутри становилась пустота. Пусть родители с дядей и разбавляли уныние, но это всё равно не помогало так, как хотелось бы.       Но лучик, такой крохотный, очень хрупкий, засветил во тьме. Маленький огонёк свечи, способный потухнуть от малейшего вздоха или же согреть своим невероятным теплом. Крохотный человечек, привнесший что-то новое и одновременно забытое старое в жизнь.       — Привет, братик...       В нём нашлось то, что давно потеряло свою способность разбавлять унылую серость будней яркими красками. В малыше нашлось спасение. Фроуд был необходим. И чем старше он становился, тем больше понимал свою значимость. Не только для родителей, но и для сестры. Действительно осознавал, какую важную роль играл его звонкий смех, искорки в глазах, маленькие морщинки на носу, появлявшиеся в минуты весёлого настроения, странные вопросы, шалости и глупости, желание знакомиться с миром. Он понимал, что действительно нужен этой семье.       В моменты тоски близкого человека Фроуд всегда старался быть рядом. Верил, что его присутствие хоть немного, но изменит к лучшему состояние. И это действительно было так — лично убедился, когда Долорес, вернувшись с собрания, без каких-либо разговоров заперлась у себя в спальне. Ненадолго удалось побыть одной.       — Тебя кто-то обидел?       Она аж подскочила с писком, когда в комнате перед собой увидела маленького мальчика в жёлтом комбинезоне и с кривыми невидимками в кулачке — Ингрид обучала его не самым правильным вещам, ссылаясь на развитие мелкой моторики. Но чёрт побери... Спасибо ей за это.       — Нет, что ты... — дрогнувшим от фальшивого смешка голосом ответила Долорес и постаралась утереть выступившие слёзы. — Всё хорошо. Просто я...       Он внимательно следил за ней. Заглядывал в глаза. Переминался с ноги на ногу. И пока она отвлеклась на вновь подкатившую влагу, не заметила, как мальчик приблизился и обнял за ноги, устроив головёшку на её коленках.       — Ты молодец, сестрёнка.       Фроуд толком и не знал, насколько важным и тяжёлым было собрание. Не осознавал трудностей её работы, чем вообще занималась. Не понимал, что именно так расстроило любимую сестру. Но сказанное им... заставило расплакаться.       — Ты молодец.       — А ты — маленькое чудо-солнышко! — всхлипывая, рассмеялась Долорес и, не сдержавшись, подхватила брата на руки, чтобы потом крепко-крепко обнять. Он засмеялся вместе с ней. Такой тёплый, действительно солнечный комочек. И даже тихий неожиданный чих с недовольным шиканьем за дверью не смутили. Фроуду достались лучшие качества неугомонных родителей, что до сих пор видели во взрослой дочери милую малышку. — Мам, пап, можете уже не делать вид, что вас не спалили.       Увы, но почувствовалась рябь от перемещения. Пара не хотела нарушать скромную идиллию детей, но им обоим было важно состояние дочери. Ей стало лучше. Рядом с ней уже был тот, кто смог подарить пусть и небольшую, но приятную частичку спокойствия.       — Не ругайся на них, — чуть надув губёнки и прижавшись головой к груди, попросил несколько строго брат.       — Я и не собиралась... — И в самом деле даже не думала возмущаться, но всё же его поведение и реакция удивили.       — Они любят тебя. Сильно-сильно.       — Я... знаю, малыш.       — Не надо только знать, надо говорить!       В свои три года Фроуд уже был до безобразия смышлёным — хах, о Долорес в её юные годы говорили точно так же, настала её очередь. До такого безобразия, что сложно было поверить в истинный возраст задорного карапуза. Да и с каждым последующим годом становилось всё больше и больше понятно, что мальчишка, пошедший в мать, — потому и ничуть не удивило его появление в стенах Комиссии, — блеснёт своей сообразительностью. Как и способностью похищать себе всё внимание своего собеседника. Этот безобразник, умеющий шокировать и ввергать в ступор одной улыбкой и сомнительной фразой, вызывал зависимость. С ним не обязательно продолжительно общаться, чтобы заинтересоваться его персоной. Присутствия уже было достаточно либо для паники, либо для полного успокоения.       Правда с возрастом, а точнее с переходом от обычного стажёра к заместителю руководителей отдела, паренёк стал опаснее. Будто становился совершенно другим человеком, о сущности которого знали лишь единицы. Вызывал колючий трепет, пробуждающий самый натуральный животный страх. Фроуд пугал, когда строил из себя сурового метафизика. Был грубым, резким, громким и до холода серьёзным. Он походил в такие минуты на отца. Особенно из-за жуткой улыбки, граничащей с хищным оскалом. Потому-то его визиты в кабинете Куратора часто распугивали уже имеющихся там коллег. Словно старое начальство явилось.       — Пошли прочь отсюда. — И вот опять. Ворвался без стука, а уже командует не своим грубым голосом. — Все. Живо!       Словно таракашки, работники в серых костюмах засуетились и, подскочив с мест, ретировались прочь из кабинета, желая оставить руководство наедине. Ох, сколько же глупых сплетен скоро разнесётся по отделам вновь.       — Мистер Харгривз-Трафэл, вас не вызывали ко мне.       Сложно было держать при себе маску сурового Куратора. Ведь перед Долорес сейчас стоял далеко не маленький мальчик, а вполне себе крепкий и сильный молодой человек в испорченном кровью и пеплом халате, смотрящий на всех и вся с высока. Такого миленьким не назовёшь. Проще обратиться вторым именем, нежели привычным. Роланд. Но стоило лишь перевести взгляд на буйные кудряшки, среди которых виднелись намотанные, словно бигуди, огрызки карандашей, то губы невольно вытягивались в улыбке. Любимый рыжий балбес — главное вслух так не назвать, а то обидится ещё. И всё же строгой с ним временами нужно быть, ну или хотя бы попытаться.       — Знаю, — выпалил тут же, готовый ответить на любой последующий вопрос.       — Вы прервали своих коллег, с которыми я, между прочим, обсуждала важные рабочие вопросы.       — Знаю. — Заело, что ли, опять?       — Тогда почему вы пришли?       — Потому что эти идиоты тебя достали и вывели из себя.       Удивительно, что он почувствовал это, находясь в совершенно другом здании. Словно у него внутри находился специальный датчик, что отслеживал не нахождение, а настроение любимой сестры. Поразительное качество. И очень нужное.       — Верно... — уныло вздохнув, призналась Долорес, чем вызвала тихий смешок. — Спасибо тебе за это... Они меня реально достали.       — Поэтому мы здесь с предложением попить маминого чаю и перекусить лучшими сэндвичами! — Ни секунды не медля, парень занял свободный, нагретый другим человеком, стул и выудил из своих бездонных карманов термос с тёплым ароматным напитком и пакет сытного, приготовленного с утра, ланча. — Заодно расскажешь своему братику, что тебя беспокоит.         За его улыбками всегда что-то скрывалось. Но лишь с семьёй он был искренен. С одной лишь Долорес был готов забывать о любимой работе. Он действительно хотел выслушать, поддержать, а если надо, то ещё и наказать виновников дурных мыслей его дражайшей сестры. Ну и до кучи накормить, потому быстренько всучил крышку от термоса и закуску в обе руки.       — Мне нечего рассказать, я просто устала. — В самом деле, ничего страшного или выбивающего ещё не успело произойти. — Вот и всё.       — Честно-пречестно?       Ну не маленький же, а всё равно вел себя как наивное дитя. Глядел с прищуром, смешно поджав губы, медленно приближался, чуть забираясь на стол. Да сам же и дернулся, когда с головы упал "жуткий" карандашный огрызок. И вот это кучерявое чудо боялась вся Комиссия. Нет, можно было понять причину чужого страха, но в её глазах Фроуд был, есть и будет неугомонным задорным мальчишкой. Любимым младшим братом. Новым смыслом к движению вперед.       — Честно, — стараясь не подавать виду, что чужой испуг позабавил, девушка проглотила смешок вместе с небольшим куском сэндвича. Арахисовая паста и маршмеллоу. — Однако твоё появление явно не добавит плюсов в сегодняшний день.       — Как это? — искренне удивился, отпрянув от термоса. — Если перекуса мало, то могу предложить шоколадку. Ну или перед уходом обнять покрепче.       — Балбес. — Чёрт, всё же вырвалось. Благо в отместку просто показали язык и поморщились, вынуждая светлые веснушки сгруппироваться по центру переносицы. — Дело не в тебе, а в местных сплетниках.       — Только скажи, и я принесу тебе их языки на блюдечке, — выпалил, не думая. А он ведь мог что-то подобное совершить. Главное, чтоб не повторился тот перформанс с матерью в главной роли, от которого даже сейчас дрожь по телу. — Для тебя я всё сделаю.       — А потом ты удивляешься, почему многие в Комиссии думают, что ты мой любовник...       — Ой, фу! — Честное слово, реакция, как у младшеклассника. — Какой к хренам любовник? Они совсем еб...       — Роланд. Что отец говорил о бранных словах?       Прикусил-таки язык, прикрывшись сэндвичем. Прожевывая ланч, явно прокручивал в голове все те ругательства, которые, на его персональную жалость, никто не хотел оценивать по достоинству — кроме Ингрид, по большей части, приложившей когда-то руку к пополнению ещё тогда невинного словарного запаса. И быстро успокоился, хлебнув напитка. Всё же, как бы по-детски временами себя не вёл брат, он всё прекрасно понимал. Да и сестру расстраивать лишний раз не хотелось, потому остаток перерыва провёл с периодическими гляделками в мирной тишине. Может и сидели в кабинете, а не за столом уютной кухни, но всё равно отдавало домашним теплом. Явно не в еде дело.       Но весь уют был готов вот-вот испариться, ведь отведённое на еду время закончилось. Снова нужно бежать с проверками, за дурацкими отчетами, слушать пустую болтовню и сомнительные вещи, о которых Куратору потом придется ещё десяток раз перечитывать в документах. Вновь загружаться этими чёртовыми проблемами...       — Ты молодец, сестрёнка.       Пришлось проморгаться, чтобы понять услышанное. Поднять взгляд, чтобы увидеть у двери Фроуда, мило и, как в детстве, задорно улыбающегося. И тяжело вздохнуть перед тем, как сказать слова, которые так сложно было говорить кому-либо другому. Кому-то, кто не Кармэн. Или же вновь сморозить глупость, от которой весь последующий день будет очень стыдно.        — Не убейте кого-нибудь сегодня, ладно? — прозвучало то ли язвой, то ли глупой шуткой. Но брата это нисколечко не задело.       — И мы тебя любим, Дол. Честно-пречестно.