Фроуд со своими милыми кудряшками и большими невинными глазками был очаровательным сорванцом…
Только для родных. Для всех остальных же, кто с ним хоть раз сталкивался взглядом или видел и слышал, как он общается с самим собой, но будто не с собой, мягко говоря, он был не таким как все. Понятное дело, что причиной тому семья, которую нормальной не назвать, но даже для них порой малыш был слишком причудливым. Особенно для Пятого — его смущало многое в поведении и поступках сына. Можно списать на детское любопытство, шалости и желание познать мир, как было с Дол, не понимающей всей опасности мира, но Фроуд это делал как будто осознанно или словно ведомый кем-то другим.
Кем-то, кто сидел в его голове.
С каждым годом его "особенность" прослеживалась все чётче. Пусть и выяснил, что его поступки тревожат каждого в доме, но спокойнее от этого вести себя особо не стал. Складывалось ощущение, что он познал эту чёртову жизнь в тот самый момент, как открыл глаза, и решил отыграться. Его рождение, как и Долорес, и так сотрясло мир нарушением сотни тысяч правил мироздания, но ему хотелось большего. Благо, Фроуд сеял хаос, который мог себе позволить по силам маленький мальчик.
— Он ребёнок, — с улыбкой ответила Ингрид, держа на руках сына. — В его возрасте это нормально.
— Прости, Гри, но то, что он делает, не есть нормально.
По мнению Пятого, женская часть семьи — плюс Клаус, — сходила с ума от любви к маленькому рыжику с милой улыбкой и не замечала тех вещей, свидетелем которых становился сам. Разговоры стали слишком серьёзными, как и проступки, начиная с разбитых камнями стёкол у автомобилей и заканчивая драками с детьми постарше, которые сам же и развязывал. Но самым страшным было даже не это…
Однажды Фроуд, гуляя с сестрой, принёс в своих крохотных ладошках мёртвую птицу. И всё бы ничего — стало жалко и так далее. Но в тот день, глядя на мать с отцом, он попросился в лабораторию и спросил разрешения на использование инструментов и химических средств. Ингрид, повторяя за своим почившим отцом, противиться не стала, считая, что из сына вполне мог вырасти новый гений. Пятый промолчал, но ясно дал понять, что против. Они следили за ним со стороны. Как разрезал, чем-то заполнял, а потом, с неприятно филигранной точностью и аккуратностью зашил пташку. Он с несколько секунд прикрыл её ладонями и, закрыв глаза, медленно задышал.
Её сердце забилось вновь, и, ловя момент возвращения, она издала пронзительный щебет.
— Какого?.. — оторопел тогда Пятый, не веря, что мальчик трёх лет осилил сделать нечто подобное.
Ингрид же испытывала неподдельный восторг. Её сын, её маленькая яркая звёздочка в самом деле рос гением. Истинный Трафэл, не только по волосам и веснушкам, но и по разуму и талантам. Что уж там, она сама смогла сделать что-то подобное лишь к десяти годам, ещё и удачно! Но радость пропала, уступив место тревоге.
Маленькая птичка выглядела изуродованной. С трудом перебирала лапками и мотала головой. Ничего толком не могла увидеть, так как одного глаза она успела лишиться ранее, а второй, на неумелость спасителя, залили веществом и не обработали сразу. После зашивания стало очевидно и то, что провели финальную процедуру криво, задев мышцы — не могла взлететь, потому что одно крыло застыло в одном положении, пока второе странно, со своим каким-то интервалом, трепыхалось в попытках взлететь. Она истерично пищала. Несчастное создание испытывало агонию, и Фроуд это понимал, оттого и перестал улыбаться. Выглядел слишком серьёзными и очень разочарованным.
— Такое случается… — отозвалась Ингрид, желая успокоить сына и забрать несчастное создание, да тут же вздрогнула.
Явно обмозговав произошедшее, мальчик круто развернулся к рабочему столу, уложил птичку на спину, нашёл что-то потяжелее и, замахнувшись…
— Роланд, стой! — строго и злобно выкрикнул Пятый, вынуждая мальчика, чуть пошатываясь, замереть. — Ты что творишь?!
Повернув медленно голову и уставившись жуткими стеклянными глазами, Фроуд опустил руки с какой-то пластиной и слишком недовольно, как-то по-взрослому вздохнул. По лицу можно было прочесть, что он не рад ни вопросу, ни тому, что его остановили. А жалобный писк всё больше и больше раздражал.
— Не видно? — дерзко ответил мальчишка. — Исправляем ошибку.
— Убийством?!
— А что лучше: провести ещё одну неудачную операцию из-за отсутствия опыта, вынуждая тем самым страдать ещё больше, или же смиловаться и даровать ей покой?
Слова холодом пробежали по спинам обоих родителей. Какого чёрта в свои столь юные годы Фроуд понимал подобные вещи? Почему он так спокоен и суров, будто не птицу хочет раздавить, а просто игрушке лапу оторвать? Что с ним такое?!
— Мы проявляем милосердие, позволяя несчастному созданию, что нашими руками нарушило закон природы, жизни и смерти, отойти в иной мир с меньшей болью… Простите…
— "Мы"? — удивлённо переспросил Пятый, уже хватаясь за голову.
Вновь развернувшись и замахнувшись, Фроуд почти нанёс удар, но вновь замер. Птица погибла сама, терзаясь в боли и муках — крошечное сердечко не выдержало. Мальчика затрясло. Такая боль и паника в глазах. Выронил своё орудие и, закрыв лицо ладонями, горько заплакал. Прижавшись лбом к столу рядом с тельцем, он громко захлебывался слезами и просил прощения.
— Он не хотел… Мы не хотели!
Мгновение назад он походил на жуткого учёного из отдела метафизики, что легко и без сожаления издевался, а потом лишал жизни многие невинные души. А сейчас это был ребёнок, ставший впервые свидетелем чужой смерти. Смерти, случившейся во второй раз ещё и по его вине. Это было жуткое зрелище для родителей от начала и до конца. Но всё отошло на второй план. Да, он напугал, да, он показался слишком взрослым. Да, он странный. И всё же, он их сын, которого, пусть и сглатывая комки нервов, они искренне любили. Первой подбежала Ингрид. Она тут же подняла его на руки и прижала к груди, позволяя скрыть в своем домашнем свитере зарёванное лицо. Фроуд жался к ней, сминая окровавленными ручонками воротник, плакал и все продолжать просить о прощении, приговаривая, что это "они" виноваты.
— Это ненормально, — как можно тише процедил сквозь зубы Пятый, приблизившись к парочке и, сначала одернувшись в недоверии, погладил сына по голове.
— Ты это говоришь о ребёнке киллера, что однажды выстрелил женщине в голову на глазах собственной дочери…
— И метафизика, что собирал и разбирал по кускам тех, кто осмелился ослушаться приказа, — парировал он на выпад.
Но в её словах была львиная доля истины. Фроуд странный для кого и где угодно, но не в собственном доме. Это необходимо было понять и признать, потому что ему было в кого таким пойти. Но в их силах перевести всё в нужное, более безобидное русло.
Пятый предложил отправить его в школу. Долорес смогла социализироваться, да и в целом она походила в свои детские годы на среднестатистического ребёнка самой обычной пары. Вот только Фроуд был далек от своей сестры. Поэтому решение отправить его в учебное заведение в четыре с половиной года, — а выглядел он на все восемь, если не десять, — оказалось фатальной ошибкой.
Чёрт бы с вызовами к директору из-за очередных разбитых стекол, споров с учителями на уроках, проказ в столовой. Можно вытерпеть. Но беспокоили образовавшиеся спустя некоторое время учебы синяки, ушибы и шишки, разорванные вещи и постоянно сияющая при всём этом лучезарная улыбка. Мальчика обижали, возможно, что причиной конфликтов был он сам, но всегда говорил, что они просто играли.
Над ним издевались, просто он ни разу так и не дал сдачи.
— Роланд, — не выдержав очередного разорванного рюкзака и кровавых разводов под носом, Пятый решил поговорить, вычесывая из кудряшек жвачки и комки бумаги. — Кто это сделал?
— Это вышло случайно! Мы просто играли!
— Кто "мы" и во что именно вы играли? Ты всегда говоришь "мы", даже когда один что-то вытворяешь.
Фроуд не сознался. Не в этот раз, не в последующие. Пятый предпринимал несколько попыток узнать правду и в школе, в очередной раз сидя напротив классной руководительницы сына. Можно было к гадалке не ходить, потому что всё было предельно ясно по манере речи и мимике учительницы. Она знала о происходящем, но не пыталась предотвратить участившиеся стычки. Она, как и многие в стенах школы и вне, боялась мальчика.
— Дети просто играют, хоть иногда и происходят мелкие казусы.
— Но не каждый же день. На моем сыне живого место нет, — подавляя злость парировал Пятый, понимая, что закипал всё сильнее.
— Если вас беспокоит это, то сводите своего сына в больницу.
Могу дать контакты хорошего психиатра.
Сам знал, что в маленькой рыжей голове творился хаос, но это не давало право другим говорить об этом вслух, пусть и завуалированно. Тем более, подобное не должно вырываться из рта учителя, ещё и с такой самодовольной улыбочкой. Да, его сын странный, но это семейная черта, о которой нужно помнить.
— Буду не против, — рассмеялся он, да тут же сорвался с места, резко ударив ладонями по столу. — Но и я вам оставлю несколько контактов для повышения квалификации и по устранению личностной мерзостности!
Пятый окончательно разозлился, потому, не желая больше видеть побитого сына, скрывающего правду за улыбкой, принял решение перевести его в другую школу. Но получил сопротивление в лице того же Фроуда, который просил не делать этого, поскольку обзавелся друзьями, с которыми ему всегда весело играть и учиться.
— А ещё получать от них тумаки?
Как и всегда в такие моменты, мальчик потупил глаза к полу. Сминал нервно пальчики, перемотанные пластырями, и шмыгал носом, который, на огромное счастье, очень быстро и легко восстановился после трёх попыток его разбить.
У малыша Фроуда не было друзей в школе, как и вообще спокойной жизни там. Слишком умный, чтобы сидеть на скучных уроках, которые касались каких-то наук, потому частенько вступал в споры с учителями, выставляя их идиотами. Он любил играть и изучать мир, в то время как никто из сверстников не желал становиться напарником.
Вновь вернулись разговоры с самим собой. Это начало напрягал всех ещё больше. Так и стал лёгкой мишенью для издёвок, не способной дать отпор или же пойти на нормальный контакт. Боялся навредить, стать пугающим, как тогда с птицей, пусть и не понимал, что ситуации максимально разные.
А может и понимал, потому и сдерживался?
— Сын, — мальчик тут же поднял голову, глядя с печалью на отца, словно уже готовый к выговору, — ты должен уметь постоять за себя, иначе всё это продолжится. Нельзя позволять другим издеваться над собой только потому, что ты не такой, как они.
— Они не издеваются… мне не обидно, честно!
Тяжело и устало вздохнув, Пятый опустился перед сыном на колени. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока мальчишка не отвел виновато взгляд. Конечно же его задевали чужие слова, ведь он столько оскорблений услышал за последние два месяца в школе. Его действительно поджидали на каждой перемене, чтобы в очередной раз ударить или толкнуть, его обеды отнимали, тетрадки и учебники рвали, а потом выставляли так, будто он сам все это творил.
Потому что он странный. Потому что он чудной. Потому что он сломанный, неправильный, больной и дефектный.
— Неужели хоть раз ты не хотел ответить им?
— Он ответил… — признался мальчик, поджимая голову к плечам и нервничая сильнее. —
Мы ответили… И нападок стало больше. А желание ударить становилось все сильнее… Но я понимаю, что ему нельзя давать волю, хоть он и хочет защитить! Потому что потом я не смогу его контролировать, а вы опять расстроитесь!
Не совсем понимал, о чём велась речь, но предположил, что Фроуд говорил о злости и чувстве несправедливости — оставил попытки выяснить о неизвестном друге, поскольку понимал, что из мальчишки, как и из матери, ничего не вытащить, пока сам не будет готов говорить. То, что имелось осознание о возможных крупных последствиях, радовало и даже заставляло гордиться сыном. Но… нужно было дать ему волю и шанс показать, что он не мальчик для битья. Он — Харгривз-Трафэл, и с ним необходимо считаться.
— Ты должен ответить хотя бы раз. Просто для того, чтобы от тебя отстали раз и навсегда.
— Но!..
— Ругаться не буду, честно.
Это была фатальная ошибка под номером два. Потому что Фроуд решился ответить обидчику, не сдерживая себя… А точнее то, что желало вырваться на свободу и наконец показаться, ведь истинный хаос в действительности скрывался за милым безобидным обликом.
Причиной всех конфликтов и проблем был не какой-то наглый здоровый пацан-хулиган, которого боялись все первоклашки и даже некоторые ребята постарше. Ею была Архелия — местная любимица работников школы и дочь одного из местных учителей. Ей хватало разок пустить слезу, чтобы взрослые тут же взъелись на своих и чужих детей, не желающих делиться или подчиняться. Она отменно играла эмоциях, ведь знала на что и как давить — слишком миленькая и ангелоподобная. Все кружились рядом с ней, подобно мухам, делились игрушками, если она требовала, отдавали еду, развлекали. Она была принцессой, а все прочие в классе — ее прислуга и рабы. Лишь один Фроуд никак не поддавался на уловки и попытки задавить. Оказался слишком сообразительным, чтобы понимать, когда его используют, а когда с ним реально хотят общения. Увы, это и сыграло с ним злую шутку. Архелия играючи настроила всех против него одного и ни капли не задумывалась над тем, что её действия могут привести к катастрофе.
Или же одна неудачно брошенная фраза.
Фроуд ещё долго сдерживался, поскольку ни к чему лишний раз вестись и давать волю злости. Точнее тьме, клокочущей в нем всякий раз, как прилетали очередные тычки. Да и обижать девочку не хотелось — она же девочка! Даже разрешение отца полностью не освободило от внутренних оков. До тех пор, пока Архелия, окруженная свитой из одноклассников, на перемене не решила в очередной раз оскорбить непокорного её воле.
— Какой же ты чудной, — сев рядом, рассмеялась девочка, а следом за ней загоготали и подпевалы. — Ты такой странный!
— Я знаю, что мы такие, но в этом нет ничего плохого, — прошептал Фроуд, поедая раздавленную и недавно выкопанную шоколадку, которую он так старательно прятал от обидчиков. Но говорил он это не обидчице, а самому себе, словно мантру. — Ты не должен так остро на это реагировать… Нам всё равно…
— Эй, чудила, ты меня что, совсем не слушаешь?! — возмутилась Архелия, дёрнув за рукав и уставившись на мальчика. Она хрюкнула, увидев обёртку от сладости. — А почему со мной не поделился? Или что, мама с папой не учили?
Кольнуло. Неприятно. Правая рука сама тут же сжалась в кулак, но, будто придя в себя, Фроуд резко ухватился за запястье. Нельзя реагировать на столь очевидную провокацию.
— Хотя, думаю, не учили. Потому что у таких ненормальных чудил не может быть родителей. От таких, как ты, взрослые отказываются и отдают в зоопарк. Им не нужны чудилы! — она громко засмеялась, явно представляя мальчишку в клетке. — Ну или же их просто бросают, а потом их находят такие же странные чудилы! Я, кстати, слышала, как твой папа приходил и кричал… Точно такой же чудила! И мама твоя, наверное, такая же! Семейка глупых чудил!
— Чудилы! — заголосила прочая ребятня.
Стали нормой подобного рода нападки, происходящие каждый будний день. Ну да, он вот такой, что с того? Он же не стал от этого плохим. Но одно дело слышать такое про себя. И совсем другое — про семью.
Фроуд не помнил, как сорвался. Не помнил, как повалил нахальную девчонку на землю. Не слышал воплей, пока выдирал ей волосы. В глазах и голове будто всё накрыло кроваво-красной пеленой. Слышал лишь дикий рёв, полный ярости и обиды, которая очень давно хотела вырваться на волю. Никто из ребят не решался оттолкнуть взбесившегося мальчика, но все тут же побежали в класс, когда из носа Архелии побежала кровь — ответил болью за боль.
— Никто не смеет так говорить о маме и отце! Они самые замечательные! И сестра у нас замечательная! Нас любят и никто от нас не отказывался! У нас хорошая семья! — кричал он, держась и грубо дёргая за чужой воротник розовой блузки.
— Папа! — горько плача, взвыла девочка. Понимала, что сама с обезумевшим Фроудом не справится. Ей впервые стало по-настоящему страшно, ведь его глаза горели жутким ядовитым огнём, губы вытянулись в жуткой улыбке, обнажая клыки на месте обычных резцов, а по веснушчатым щекам бежали слёзы.
— Не смей так больше говорить о них! Они нас любят! Даже такими!
Ослабив хватку, не сдержался и разрыдался в голос. К моменту, как он слез с обидчицы, прибежали дети, держа за руки взрослых. Все переживали за Архелию, её окровавленный нос. Она жалась к учительнице, дрожала и не могла успокоиться. Всем было её жалко. Но никто не решился подойти и успокоить мальчика, что сидел поодаль ото всех.
Против всех. Лишь директор набрался смелости, чтобы приблизиться и, строго глядя сверху вниз, выдать:
— Родителей в школу! Немедленно!
На счастье самого Фроуда, до отца не удалось дозвониться — Пятый в этот день должен был отправиться в Комиссию, чтобы помочь Долорес с некоторыми бумагами. Следовательно, и сестру не могли пригласить. Жаль, конечно, что не стали связываться с дядей, правда и помочь он мало бы чем мог в данной ситуации. На связь вышла и приняла приглашение на серьёзный разговор только мать семейства. И ещё не известно, хорошо ли это было или нет, а самое главное — для кого именно.
— Миссис Харгривз-Трафэл! Такое поведение в стенах нашей школы недопустимо! — кричал директор, не сдерживая гнева ни перед ней, ни перед перед Архелией с её отцом-преподавателем. Парочка в этот момент явно наслаждались торжеством справедливости. — А что, если бы травма была серьёзнее? Её могли увезти в больницу!
— Но не увезли же, — сухо ответила Ингрид, потирая пальцами в перчатках висок. — Нос, как я погляжу, особо и не пострадал, кровь остановили. Жива, не очень здорова. Ну да, зуб выбили…
— И для вас это нормально?! — выкрикнул уже отец девочки, не веря собственным ушам.
— Они дети. Подобные травмы они получают каждый день просто гуляя по улице, — никак не отреагировала Ингрид. Уже просто проходила подобные вопли от Пятого, когда он узнавал об очередных травмах Долорес.
— Но это была драка, а не обычная шалость! Ваш зверёныш просто накинулся на несчастную малышку и избил её! Вырвал волосы! Да она вся в синяках будет теперь ходить!
— И? — Постепенно начинала закипать, потому что сама не один и не десять раз видела, в каком состоянии приходил её ребенок, только почему-то тогда её ни разу не звали на подобную беседу, хотя жалобы от Харгривза поступали. А тут нате вам. — Судя по всему, мой сын просто ответил на то, что с ним начали ни с того ни с сего вытворять.
— Да сдался кому-то ваш психованный… — прошипел мужчина, да тут же подскочил на месте, когда Ингрид со всей дури ударила ладонью по столу. Даже трещина пошла.
— Выбирайте выражения.
— Не вижу смысла вести диалог с этой женщиной! Она слепа и не понимает очевидных норм! Всё же я бы хотел пообщаться с отцом мальчика. Мужчине проще быть примером для подражания у сына. Да и он быстрее поймет произошедшее, после чего займется воспитанием малолетнего маньяка.
— То есть... вы намекаете, что я не в состоянии воспитать своего ребёнка должным образом? Отец сделает лучше, потому что он мужчина и мозгов у него побольше, так что ли?
Директор с учителем неуверенно кивнули, тем самым подписав себе приговор. Они видели многих мамочек, что в своих малышах души не чаяли и видели лишь всё самое лучшее и хорошее, потому и защищали всеми возможными силами, принимая удар на себя. Но впервые столкнулись с матерью, принимающей плохие и хорошие стороны чада, и жаждущей справедливости, а не пустого трёпа. Они впервые столкнулись с Ингрид Харгривз-Трафэл, способной за своих детей, вне зависимости от их возраста, порвать глотку любому.
И сейчас она чертовски зла.
— Хорошо. Но будьте добры, скажите мне, глупой женщине, насколько хорошим может быть примером мужчина, способный поднять руку на мать своего ребенка? Крайне сомнительным, вы тоже так считаете? А что насчет мужчин, что на глазах у собственных детей кричат и унижают женщин, считая их недостаточно умными? А как вам ублюдки, творящие над своими жёнами и детьми такие мерзости, о которых юному уму вашей очаровательной малышки ещё рано знать? — Директор тут же напрягся, а мужчина, сорвавшись с места, прикрыл дочери уши. — Ну или, что по поводу папаш, целующих своих детишек в задницу, лишь бы те не капризничали и не сводили их с ума своим нытьём?
— Выбирайте выражения! — передразнили, злясь, на что Ингрид лишь усмехнулась.
— Что такое? Обиделись на правду? — Как и в случае с Долорес, они с Пятым подняли всю возможную информацию о родителях будущих одноклассников. — Не переживайте, это касается не только мужчин. Уж поверьте, будь моя воля, некоторых особо одарённых женщин я бы лишила возможности воспроизводить жизнь. — Демонстративно медленно, с до жути пугающей улыбкой и пульсирующим неоном в глазах, Ингрид поднялась с места, поравнявшись лицом с другим родителем. — А теперь подумайте хорошенько… Раз я мать бешеного и психованного зверёныша, то кто же его отец?
Не решались и рта открыть, зато Архелия вновь заплакала во весь голос. Её напугали. Сначала мальчишка, теперь его мать. А ещё горько было признавать, что кому-то было откровенно плевать на её состояние. Верила, что способна своей персоной вызвать сочувствие у любого взрослого. Но сегодня впервые увидела, что своим нытьем она вызвала лишь отвращение и раздражение.
— Я поговорю с сыном, не переживайте. И я уверена, что он соврет, взяв всю вину на себя. Вот только мне, как матери, будет ясно, что ваша маленькая противная, избалованная, лживая… — Явно проглотила оскорбление, — ...актисулька с навыками манипулятора натравила весь класс против одного несчастного ребёнка, которого никто в этой дыре не слышал и даже не пытался услышать.
Моего ребёнка. Который ходит в синяках каждый божий день. Который искренне боится наступления очередного утра перед школой!
Ингрид резко развернулась к директору и, ударив по столу руками, да склонившись так близко, что мужчина ощутил холод её дыхания, уставилась прямо в глаза. Надо было звать Харгривза. Пусть рядом с ним чувствовалась опасность, но рядом с Ингрид ясно и пугающее четко ощущалось, кто здесь хищник, а кто жертва.
— Пришлите на почту бланк для заявления об отчислении из вашей помойки, — прорычала она, после чего плавно отстранилась и выпрямилась. — Моему малышу нет места среди подобного гнилья и дегенератства.
Нужно было прийти в себя, ведь там, за дверью в кабинет, её ждал сын, которого следовало бы успокоить, в отличие от девчонки, после которой хотелось прочистить глаза и уши. Там ждал брошенный и забитый мальчик, что так боялся поднять глаза на мать, явившуюся по зову директора. Маленький Фроуд, что с самого начала этого разговора сидел рядом с кабинетом на скамейке и, держась с самим собой за руки, повторял, что виноват, что поступил неправильно… Что они просто защищались…
Что ему просто стало обидно.
Она развернулась и неспешно пошла к выходу. Сейчас важнее сын. Чуть приоткрыв дверь, заметила, как тот поёжился, потому быстро подмигнула. Всё в порядке, на него не злятся. А вот кто и достоин праведного гнева, увидел её жуткую улыбку в пол оборота.
— Имейте в виду, что я сравняю это место с землёй, если пожелаю. — Ингрид с грохотом хлопнула дверью. То была не пустая угроза, ведь через две недели, она была уверена, школу либо снесут, либо подожгут, либо подорвут. Надо лишь час выбрать, когда никого не будет.
Всю дорогу до дома Фроуд молчал и продолжал с колючим волнением смотрел на мать. Но тревога отступила, когда маленькую ладошку аккуратно и ласково сжали. А переступив порог дома, он тут же прижался к боку. Его ещё потряхивало от произошедшего, так сильно цеплялся за одежду, словно его могли вот-вот схватить и утащить. Он шмыгал носом, готовый вновь зайтись слезами.
— Мамочка, мы…
— Тсс… Всё хорошо, мой маленький апельсинчик... — Ингрид ласково растрепала буйные рыжие кудряшки. — Теперь тебя никто не обидит.
Пряча часть лица, от чего красные щёчки выглядели ещё больше и мягче, Фроуд решился поднять глаза. Он казался таким беззащитным и ранимым, что сложно было поверить в суровую реальность — он действительно разозлился и избил одноклассницу. Не как Долорес, что просто отшлёпала когда-то обидчика лопаткой и ведерком. Он бил осознанно, желая отомстить. Но удивительно, что при таких ударах девочку не увезли в больницу — просто пара царапин, ну и поврежденный нос с парой выбитых зубов. Будто бил, да тут же каким-то непонятным образом лечил её. Уничтожал, восстанавливая вновь, и наоборот.
— Прости нас, мамочка!
И раньше обращала внимание на эти "мы" и "нас", но впервые решилась задать несколько вопросов. Отведя сына на кухню, пока на плите готовился ужин, а в микроволновке подогревалось овсяное молоко, она обработала свежие раны, которые, что необычно, по большей части успели затянуться. С Фроудом явно было что-то не так… Она, поставив перед сыном тарелку с пастой и чашку, легонько поцеловала в макушку, желая так приятного аппетита, и села рядом. Ждала, когда он поест и вновь заулыбается.
— Милый, — Фроуд оторвался от напитка. — Скажи, пожалуйста, что всё же произошло?
— Мы просто… Архелия с самого начала, как мы пришли в школу, обзывала нас.
Он всегда хотел дать сдачи или обозвать как-нибудь в ответ, но я понимал, что так лишь разозлим всех ещё больше… Отец разрешил дать отпор, но я боялся, потому что, ну… Она же девочка! А девочек бить нельзя! — Ингрид вздохнула, закатив глаза, так как понимала, придётся как-то объяснять, что иногда зло имеет невинный вид, пусть и не кулаками, а ответить надо. — Мы немного привыкли, что одноклассники зовут нас чудилой, психушником или дурилой, а учителя считали нас дифетными... — Помотал головой. Ошибся. — Дефектными зверёнышами с сомнительным отклонением в психическом и физическом развитии.
Ладно несмышлёные дети, — хотя в этом возрасте какой-то мозг иметь они уже должны, — порой они не понимают, что можно произносить вслух, а чего нельзя. Но чтобы взрослые люди... Чёрт побери, чтобы учителя так о ребёнке говорили! Мысль о том, чтобы уничтожить ту дыру запылала огнем. Но стало очень тревожно, когда мальчик, не желая вспоминать происходящее, всё же признался.
— Но когда она сказала, что отец чудила, как и мама... И что у нормальных родителей мы не могли появиться... Мы так разозлились...
— Сынок, почему, когда ты что-то делаешь, ты говоришь не "я", а "мы"?
— Потому что это делаем
мы? — ответил так, будто это слишком очевидно.
— Ты... С кем-то? — Фроуд кивнул. — С кем именно?
— С братиком Роландом.
Второе имя, которое выбрал Пятый. Это имя значилось в документах о рождении. Но... Оно было присвоено только одному ребенку. Какой ещё братик? Фроуд появился на этот свет один. Или же...
— А как давно Роланд с тобой?
— С самого начала.
С того момента, как сердце, ещё толком неразвитое, впервые забилось. Так странно, ритмично и громко оно тогда тарабанило — Ингрид навсегда запомнила этот момент, потому что её собственное в то важное мгновение будто остановилось. Когда услышал голоса родителей и песню сестры, когда впервые сам смог вздохнуть и заплакал, оповещая мир о своём появлении.
С тех самых пор. С самого создания. Роланд всегда был рядом и, судя по тому, как мальчик сжал ладошкой ткань рубашки в районе сердца и лучезарно улыбнулся, та, казалось, тёмная половина желала лишь добра.
— Ро-Ро хороший. Он всегда со мной, когда дети не хотят играть, рассказывает сказки, которые сам придумывает, но... появляется и общается не так часто, потому что спит днём.
— А что он делает ночью? Он... Что-то делает с тобой? — Услышанное никак не укладывалось в голове, а с учётом того, что в их мире существовали инопланетяне, люди со сверхспособностями и говорящие шимпанзе, можно было поверить и в то, что в ребёнке обитала сомнительная сущность неизвестного происхождения. Все же Фроуд не человек. Он существо, похожее на человека. И могло быть так, что из-за маленькой ошибки на свет явилось нечто... Действительно ненормальное. Но полученный в итоге ответ пробудил боль в груди.
— Он плачет. Ему очень грустно, потому что он не спит, но ничего не может сделать сам. Он видит лишь темноту. И тогда он думает, что хотел бы закричать, позвать вас... Но даже не может слово произнести. — Фроуд аккуратно погладил свою правую руку. — А когда я просыпаюсь, то он спит, или же защищает нас, поэтому ему некогда говорить.
— А он... Не обижается на тебя? Не злится, что ты можешь сделать всё то, чего не может сделать он? Не пытается, ну... Взять контроль?
Фроуд отрицательно помотал головой, размахивая кудряшками. Да с таким видом, словно из-за этих слов Роланд легко мог обидеться.
— Никогда! Ро-Ро хороший! Он очень добрый! Просто иногда... Он как папа... — Ингрид склонила голову в бок, не совсем понимая, чем именно неизвестное создание могло походить на Харгривза. — Он очень вспыльчивый. А ещё часто ругается. Его всё бесит. Напоминает вредного ворчливого дедулю! — Тихонько прыснула со смеху. — Только мамочка с отцом, а ещё Дол, дядя Клаус и я ему нравимся! Он никого из нас не хочет обижать и пугать! Только защищать!
Голова шла кругом. Любая мысль, которая хоть как-то пыталась объяснить, чем же именно являлся Роланд, казалась бредовее предыдущей. Хотя парочка вариантов ещё имела место быть, но нужно проверить.
— Малыш, разреши маме кое-что сделать.
Они перебрались в домашнюю лабораторию. Фроуд мирно сидел на столе, мотая ногами, пока Ингрид собирала материал для исследования. Смеялся и лишь иногда дёргался, когда ему было щекотно из-за ушных палочек или стетоскопа. Но соблюдал полнейшее спокойствие, когда пришлось взять кровь из вены. Не боялся, не жмурился. Молча наблюдал за тем, как чуть темнее обычного кровь заполняла пробирку. Когда же всё необходимое было собрано и отправлено на экспресс-обследование к метафизикам, Фроуд посмотрел сначала на мать, а после на большой экран за спиной.
— Если выяснится, что с нами что-то не так и мы... — слово давалось тяжело, потому произнёс по слогам, — ...дефектные, вы с папой и Дол откажетесь от нас?..
— Что? — Ингрид на доли секунды зависла от нелепицы, из-за которой тут же рассмеялась. — Конечно же нет, радость моя! Как мы можем отказаться от такой замечательной апельсинки, как... вы?
Она аккуратно взяла в руки круглое личико сына и быстро-быстро расцеловала его мягкие щёчки, носик и лоб. Мальчик задорно рассмеялся, накрыв ладони матери своими. Отвлёкся и развеселился немного, правда в зелёных глазах его вновь заискрилась тоска.
— Но мы всё равно будем странными чудиками...
— Ох, сынок. Всё куда сложнее в нашем мире. Да, возможно для других ты...
Вы действительно очень необычные. Но, малыш, я, твой папа, сестрёнка, да даже дядя Клаус — все мы такие. Кажемся чудаковатыми, странными, порой безумными, и обычных людей это пугает.
Всё неизвестное пугает. Но на самом деле мы просто уникальные. И в этом шарм семьи Харгривз-Трафэл.
— Но ни в одной школе же этого не поймут... — Надул губы, отводя взгляд, но из-за ладоней, сминавших его щёчки, мальчик больше походил на смешную милую рыбку.
— Что взять с невежд и идиотов? Они упускают свой шанс познакомиться с такими неповторимыми мальчиками! — Он перевел взгляд обратно на Ингрид и от её слов он расплыться в очаровательной улыбке. — Ты то, что ни один мирской обыватель не способен объяснить и понять. Ты таишь в себе сотни тысяч звёзд...
Взглянув на часы, что показывали девятый час вечера, она ещё парочку раз расцеловала милое личико и под задорный мальчишеский смех подхватила сына на руки — пусть со стороны это всегда выглядело нелепо, но Ингрид никогда не забывала, что большой Фроуд лишь на вид.
Кровать и тёплое одеяло ждали мальчика в своих объятиях, как и он сам после выматывающего дня хотел поскорее лечь в постель. Укрыв, мягко убрала назад непослушную кудрявую чёлку и легонько коснулась его носика своим.
— Запомни, мой славный апельсиновый мальчик, ты — сама Вселенная.
— Я — Вселенная, — сладко пролепетал Фроуд, засыпая. Мгновение, и он уже тихо засопел.
Ещё какое-то время она сидела с ним рядом, пока не запищал сигнал о завершении обследования. Собиралась встать с кровати, но дрогнула, когда ощутила, как поймали за указательный палец. Без какой-либо силы и давления. Но с чувством, словно просили не уходить.
Ему очень грустно, потому что он не спит, но ничего не может сделать сам.
Он видит лишь темноту. И тогда он думает, что хотел бы закричать, позвать вас...
Но даже не может слово произнести.
Ком подкатил к горлу от слов, пробежавших в голове. Если сказанное правда, а её догадка подтвердится, то получается... Что почти шесть лет в маленьком тельце, словно в тюрьме, без возможности что-то сказать или сделать самостоятельно, скрывался ещё один маленький, пусть и очень вспыльчивый — можно понять причину! — мальчик. И сейчас, когда, в отличие от своего "сосуда", не спал, он мог побыть рядом с матерью, ощутить её присутствие и хоть так прикоснуться к ней. Дать знать, что это он сейчас с ней. Пусть больно от этой мысли, но... Так захотелось поверить.
— Мой маленький тёмный принц, — прошептала она, аккуратно склоняясь и легонько целуя детскую правую ладошку перед уходом. — Ты есть — хаос... Который невозможно не полюбить...
Сердце бешено заколотилось в груди, стоило только покинуть спальню. Как можно быстрее побежала в лабораторию, желая получить ответы. То, что она увидела, вызвало неподдельную радость, невероятную горечь и страх. Нужно было дождаться Пятого и Долорес, чтобы всё обсудить и наконец решить, что же делать со всем этим дальше. Но пока их не было, она позволила себе, поддавшись эмоциям, расплакаться и упасть в кресло, не отрывая взгляда от результатов.
— Мальчики...
***
— Ингрид! — послышался недовольный голос сразу же, как закрылась входная дверь. — Что опять случилось?! У меня девять пропущенных от директора и письмо на почте с бланком об отчислении!
Пятый вместе с Долорес быстро переместился в лабораторию, готовый на повышенных тонах обсудить очередной проступок сына и косяк школы, но застыл с открытым ртом, когда увидел, как Ингрид утирала рукавами свитера раскрасневшееся лицо.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Дол, протягивая матери платок.
— Ну... — Громко всхлипнула, с трудом придя в себя. — У меня есть четыре новости. И каждая либо хуже, либо страннее предыдущей. Про школу вы в курсе, но уходим мы сами. Второе, Фроуд избил одноклассницу...
— Что?! — в один голос воскликнули Харгривзы.
— Это долгая история... Но будь я на его месте, то поступила бы так же! Третья...
Ингрид равно задышала. То, что она собиралась сказать, разрывало на части, потому что подобного исхода она никак не хотела.
— Есть только одно место, где его примут таким, какой он есть...
— Только не говори мне... — Пятый быстро осознал, о каком таком месте упомянули. — Мы же обсуждали это, Гри! Мы не собирались отправлять его в Комиссию!
— Я знаю! Я сама этого не хочу! Но... Там его не будут бить за его природу. Дол и "шестерка" будут рядом! И он, наконец, перестанет сам себе говорить и верить в то, что он... — поджала губы, после чего шумно вобрала заложенным носом воздух, — ...какой-то психованный чудик, которого нормальные родители не могут любить!
Ничего не могли сказать против. Да, Комиссия Времени не детский сад. Но в ней странные все. Да, там куча своих опасностей, но в отличие от школы, там будут те, кто сможет за ним приглядывать. Можно, конечно, оставить его дома, чтобы учился сам, но... Это не есть выход, особенно, когда в ребёнке таился огромный потенциал. Он мог стать выдающимся метафизиком и признанным гением, среди таких же гениев.
— Хорошо, пусть будет так, — неуверенно, но все же согласилась Долорес. Пятый же лишь пораженчески вздохнул, потому что... Ингрид права. Комиссия Времени для их сына — куда лучшее место, чем обычная школа, для которой тот слишком неординарен.
— А что с четвёртой новостью?
Ингрид развернулась к огромному экрану и нажала несколько клавиш, после чего появилось изображение детского тела. Нервная система и органы либо были поделены на два цвета пополам, либо же что-то одно целое полностью захватывалось конкретным цветом. Синий и красный. Второго в целом было меньше, но большее его сосредоточение находилось в сердце и с правой стороны, в то время как синий преобладал в мозгу и по левой стороне.
— Что это значит? — спросил Пятый, не до конца понимая, что имелось в виду.
— У Фроуда раздвоение личности на физиологическом уровне? — предположила Долорес.
— И да, и нет... Все те неоднозначные вещи, которые говорил или делал Фроуд, он совершал потому, что его просили об этом. — Не самое лучшее начало, поскольку Дол и Пятый напряглись ещё больше. — Это не психическое расстройство! Внутри него сидит другой...
— Назови это так, как можешь назвать ты! Пусть не сразу поймём, но хотя бы перестанем думать, что брат псих! — попросила Дол, замечая, как мать пыталась сказать всё понятным для них языком, но сделала лишь хуже.
— Исходя из записей во время создания, проверив все данные, и проведя несколько анализов, стало ясно, что... — Судя по округлившимся глазам, сама не верила в то, что собиралась сказать. Но затем улыбнулась, словно эта информация сделала её самой счастливой на свете. — У нашего мальчика что-то вроде химеризма.
— Химеризма? У него... Два разных генотипа? — Долорес легче не стало, а вот Пятый всё же попытался осмыслить услышанное. — Но с кем? И вообще... Как?
— С Роландом. И он не полностью "растворился", а стал его частью. Фроуд изначально должен был погибнуть, так и не родившись, а... Роланд не мог развиться во что-то цельное из-за нестабильности крупицы хаоса внутри. Но когда ты внесла изменение в данных, увеличив эту крупицу до грамма... — Ингрид аккуратно сжала ладони дочери в своих. — Ты подарила им шанс. Пусть не очень нормальный и правильный, но они смогли появиться на свет. Роланд, явно сильнее в физическом, и особенно в сердце, плане слился с более слабым Фроудом и пожертвовал собой. Но в итоге выжил и даже нашёл не только способ сосуществовать в теле и сознании, но и как проявлять себя в мире.
— Я ни черта не понимаю... — призналась Долорес.
— Я понял, — нервно рассмеялся Пятый, но после улыбнулся, так же искренне, как и Ингрид. — Мальчиков двое. Просто в одном теле. И это... Господи, как много это объясняет!
— Ни капли не объясняет!.. — возмутилась Дол и тут же покрепче ухватилась за эту мысль. — Двое человек в одном теле... И они мирно существуют... У меня, получается, двое братьев?..
— А у нас двое сыновей, — рассмеялась сквозь слёзы Ингрид, обращаясь к Пятому. — Это чёртово безумие!
— У нас бывало иначе? — усмехнулся он следом, стискивая её в крепких объятиях.
В их жизни стало на одну странность, что сейчас мирно спала в своей комнате, больше. Многое теперь изменится, придется привыкать к серьёзным новшествам. Но... Подумаешь! Они и не с таким справлялись! Да и теперь двойное имя имело куда больший смысл.
Близнецы Фроуд и Роланд Харгривз-Трафэл.
