Бытовые проблемы Комиссии: Безумие — это семейное

      Он робко глядел на отца со стороны. Следил, пока тот, сидя в любимом кресле, читал какую-то книгу. Но не решался подойти ближе, хоть и нужно было.       — Но ведь тебе плохо... — тихонько, чтоб никто не слышал, маленький Фроуд прошептал брату.       "Всё... В порядке..."       С Роландом всё явно было не в порядке. Его частенько сложно было расслышать, но в этот раз ему, казалось, просто невыносимо даже звук издать, пусть и в голове. Искорки внутри всегда приятно и мягко покалывали изнутри, но сейчас всё тело то неприятно зудело и горело, то вообще ничего не чувствовало. Самым же очевидным признаком проблемы было сердце, которое билось так рвано и быстро, что хотелось схватиться за грудь. Больно.       — Но он поможет... Или давай к маме, она всё-всё знает!       "Нельзя беспокоить родителей... Всё само пройдёт!"       Не проходило.       Это началось сразу после простуды, которую подхватил Фроуд — мама настаивала на тёплых носках и свитере, так как в отделе метафизики всегда свежо, но он наотрез отказался. Хотел показать, что уже взрослый в свои наступившие девять лет. Как итог: температура, забитый нос, дурные сны и недовольный братский бубнеж. Благо, быстро пошли на поправку, их просто продуло, но сердце, что и так требовало постоянного контроля, резко дало сбой. Вот только сам Фроуд поначалу не чувствовал изменений, лишь слышал. Заболел уже Роланд, который не мог и не особо хотел, чтобы знали о его состоянии. Старший, потому верил, что справится. Только забыл, что ещё совсем ребёнок.       Состояние ухудшалось не то, что с каждым днём, а с каждым новым вздохом. Конечно же, кривая улыбка и частая отдышка не прошли мимо родителей, но мальчишки рьяно противились лежать дома и отдыхать — никаких явных симптомов, что удивительно, ведь не было, запыхались от беготни, так чего запирать? Подобным образом они держались дня три, а потом перепугали старших в лаборатории.       "Больно..."       — Ро-Ро... — прошептал Фроуд, тяжело дыша, пока пытался прочесть хоть строчку в методичке, которую он зубрил изо дня в день, но в этот раз, что не могло не пугать сильнее, мозг не хотел воспринимать информацию. Голова кружилась, вместе с ней и буквы пускались в пляс, а холодный пот сливал все в единое дрожащее пятно. — Нам надо домой... Мы должны были послушаться...       "Боль... но..."       Пальцы на правой руке онемели. Грудь неприятно сдавило. Ком из наспех съеденного завтрака подкатил к горлу. Внутри всё просто пылало. Пока сердце, как почудилось на короткую и страшную секунду, не остановилось. Откинувшись на стуле, Фроуд, с широко открытыми на панике глазами, покрытыми сетями чёрных капилляров, раскрыл рот и просто беззвучно закричал. Это кричал Роланд. Но никто, кроме брата-близнеца, не мог услышать оглушающий вой, полный страха, отчаяния и самой настоящей, словно предсмертной, агонии.       "БОЛЬНО!"       Мало кто обратил внимание — от усталости мальчик часто, в схожей позе, зевал и хныкал, ведь учить подобное было не под силу даже некоторым взрослым. Но шесть человек, лица которых всегда скрывались за разноцветными противогазами, поняли, что что-то не так, стоило стройному ряду мензурок и колб задрожать.       — Слишком мощный выброс энергии! — закричал один из ученых, пытаясь найти источник проблемы, надеясь, что это кто-то из неопытных лаборантов допустил ошибку. Но то был маленький мальчик, трясущийся на стуле и подавившийся чужим криком. — Всем покинуть помещение! Живо!       Действовать нужно было незамедлительно. Утихомирить, а после и вовсе снять боль, терзающую детское хрупкое тело. Шестеро метафизиков так бы и поступили, будь это стандартный инфаркт. Но это нечто иное. Более мощное, опасное и неконтролируемое обычными медиками. Произошло то, что, по своей сути и природе, Роланд должен был делать всегда. Именно сейчас, когда никто, даже он сам, не подозревал о подобном. Он разрушал и разрушался сам.       Учёные имели и имеют дело с Хаосом каждую свою смену, знали, как купировать распад до фатальных последствий. Но то материя, которая не скажет, больно или приятно, ей не навредить. А вот ребёнок каких-либо вмешательств мог не перенести. Одно неловкое движение могло привести к смерти как Фроуда и Роланда, так и всей Комиссии Времени. И нет, дело не в бывших руководителях, способных за своих детей уничтожить всех и вся, а в самой испускаемой энергии, что с каждым выбросом становилась мощнее. Оставалось лишь одно.       — Ты слышал шум? — встрепенулась Ингрид, когда раздался грохот на первом этаже.       Пятый напрягся и быстро переместился к шкафу, из которого вытащил старую рабочую винтовку — может и на пенсии, а жизни уже мало что могло угрожать, но оружие всё ещё имелось в доме и чаще всего под рукой. Проверив на наличие патронов и сняв с предохранителя, он переместился вместе с Ингрид ближе к лестнице и быстро прицелился, но тут же остолбенел. В их доме находился человек в огромном защитном костюме и свертком из нескольких слоев пледа в руках.       — Прошу, не стреляйте! — послышался знакомый мужской голос за массивной маской. Неожиданный гость раскрыл странный "кокон", открывая хозяевам дома вид на бледное детское лицо.       — Мальчики! — Не думая больше ни о чем, Ингрид сорвалась с места и побежала к мужчине, но сыновей первым попытался взять на руки Пятый, от которого, что странно, больных быстро убрали.       — Отдайте моих детей. Сейчас же! — Харгривз моментально рассвирепел от наглости.       — Не могу!       — Что случилось?! — Ингрид не находила себе места и всё пыталась взглянуть на своих детей, но явившийся учёный вновь скрыл бледное лицо за пледом.       — Частица хаоса решила вновь начать разрушение... Выброс слишком мощный. Мы не можем отвести его к медикам — они не помогут, а брать на себя ответственность за купирование процесса без вашего согласия... — Мужчина нервничал с каждой секундой всё больше. Из-за выброса, проникающего, пусть и не во всю мощь, под костюм, и из-за тяжести ядовитого взгляда бывшего Куратора. — Ни вы, ни мы сами себе не простим, если с юными Харгривз-Трафэл что-то случится из-за нашего вмешательства.       — Я думала, процессы стихнут, как у Долорес...       Ингрид с каждой секундой больше и больше накрывал страх. Её мальчикам больно, они, возможно, находились на грани жизни и смерти, а никто, даже она сама сейчас не имела ни малейшего представления о том, как их спасти. Для метафизика это провал. Для матери — кошмар наяву. Но шум в голове стих, когда Пятый, наплевав на недовольство и возгласы, всё же забрал сыновей и крепко прижал к груди, занырнув ладонью под плед и коснувшись рукой ледяной влажной щеки.       — Мистер Харгривз!..       — Заткнулся, — прошипел Пятый, не желая лишний раз беспокоить мальчишек. — Я отведу их в лабораторию. А вы с Ингрид найдёте все до единой записи, что велись, когда росла Дол, и отыщите лекарство, которое ей тогда давалось, раз с ней подобное не творилось! Живо!       Спорить не стали и вскоре исчезли, использовав часы для перемещения. Оставшись наедине, позволил себе вымученно, зажмурившись, вздохнуть. Сам не знал, что делать, и от этого руки сводило судорогой — хотя, может дело во всплесках энергии, вызывавших головокружение и удушье. Но в панику ударяться было нельзя, как и терять контроль. Важнее Фроуд, что бесшумно хныкал и шмыгал носом, и Роланд, который, судя по скрюченной и онемевшей ладошке, страдал больше всего и пытался подать об этом знак. Самая настоящая катастрофа, бьющая по больному — аж вспомнились первые три года Апокалипсиса.       — Ничего... — Сглотнув комок нервов, Пятый аккуратно поцеловал сыновей в висок, после чего прижался колючей щекой, аккуратно сжав рыжие кудряшки на затылке. Ещё потряхивало. — Всё наладится.       Хотел в это верить. Но удавалось с каждым часом всё труднее.       Средство нашлось, как и его рецепт, но дозировка вышла столь незначительной, что единственным эффектом стало лишь временное блокировка выброса энергии и несчастные тридцать минут сна, которые тут же обрывались отчаянным плачем. Не помогали ни обезболивающее, ни разные чайные и лечебные настои, которые Ингрид не переставая готовила. Даже пледы перестали помогать, потому что чуть ли не каждые два часа мальчикам становилось либо холодно, либо жарко. Единственное, что хоть как-то действительно спасало, это крепкие тёплые отцовские и прохладные материнские объятия, в которых Роланд, прорываясь сквозь пелену сна брата, находил своё утешение. Но и у этого имелся дурной эффект в виде головных болей, странной аритмии и тяжести во всём теле — поэтому Роланд и не хотел просить помощи у родителей, ведь его естество порывалось разрушить всё. И тех, кого он любил.       — Мама... папа... — хриплым голосом взмолился мальчик сквозь дурной сон в очередную неспокойную ночь. — Мне страшно...       — Всё будет хорошо, малыш, мы рядом. Засыпай, мой маленький принц... — пролепетала Ингрид, целуя рыжую макушку со спины. Старалась утешить, успокоить, пока сама, крепко обнимая, не могла совладать с гнетущими мыслями и опасениями. — Пять...       — Всё будет хорошо, — повторил уже слова супруги Пятый, аккуратно прикрыв детское ухо ладонью. — Ты же сама сказала, что "шестёрка" сейчас занимается созданием более эффективного лекарства с большей дозировкой.       — Но им нужно время, а что, если...       — Никаких если!.. — повысил голос, да тут же стих. Он смотрел в серые, наполненные тёмной солёной влагой глаза и понимал, что сам уже на грани. Да, если свершится худшее, они могут попробовать создать сыновей снова, но это будут уже не их Фроуд и Роланд, даже если дать им те же имена. Нет, об этом и думать не стоит! — Всё будет хорошо.       Лекарство толком не помогло, но это и не удивительно — за месяц в другой временной линии метафизики лишь экспериментальное средство смогли создать, благо, что без побочных эффектов. Требовалось ещё немного времени, которое, увы, сами дети не могли дать.       В одну из ночей Роланду впервые удалось взять "управление" телом. Он видел сам вымученные лица родителей, что вместе с ним и братом не спали несколько ночей подряд. Сам чувствовал, как мать бил озноб, пока сердце тарабанило в груди, а отец изнывал от жара, а из-за скачков давления один раз даже кровь пошла из носа. Может Фроуд и говорил, что для них нормально волноваться, но Роланд... он винил себя в том, что не смог побороть свою природу, не совладал с силой, что скрывалась в нём и лишь ждала шанса вырваться наружу, напомнить о себе.       "Я должен был заснуть..."       — Не говори так, Ро-Ро... — утирая почерневшие глаза, сидя на краю кровати, плакал Роланд и думал об ином, вечном сне, о котором сейчас искренне желал, хотя еще совсем недавно очень боялся.       Было так непривычно Фроуду говорить самому, но не контролировать свои действия. А Роланду из-за этого становилось лишь хуже, но уже морально. Словно подвёл всех и вся. Навредил, хоть и уверял, что никогда ничего плохого не сделает своей семье. Эти мысли и ощущения разрывали, чем ещё больше помогали Хаосу разрушать себя.       — Ро-Ро, тише... Стой, ты что удумал?!       Роланд редко слушал брата, а потому и сейчас не стал обращать внимания на командный тон и попытки пригрозить. Он сполз с кровати, стараясь не мешать спящим родителям, и, пошатываясь, побрел в темноте прочь из комнаты, прикрыв ладонями рот. Нет, он не собирался куда-то убегать или прятаться — сделает лишь больнее тем, кто о нём так переживает. Просто собрался посидеть на кухне, попить молока, которое мама обычно подогревала для них, и попробовать хоть немного исправить ситуацию. Но стоило ему только переступить порог и задрать голову, то разрыдался раздвоенным голосом во всё горло.       — Роланд?! Фроуд?! — Пятый с Ингрид одновременно подскочили, осматривая детскую. Сыновей нигде не было, плач стих, отдалившись, а дверь осталась открытой.       Быстро встали с кровати и выбежали на поиски. Благо, долго искать не пришлось — из соседней комнаты мягкий голос ласково напевал песенку о вечной дружбе. Ту, что пели мальчикам, когда они еще только-только формировались в колбе. Пара тут же залетела в спальню и, держась за сердца, облегченно выдохнула.       — А если трудно, я помогу, любые горы для вас свернуть могу, разделим вместе радость и беду... Ведь я ваш хороший друг...       Сидя на полу, облокотившись спиной о кровать, Долорес крепко обнимала братьев, что впервые за неделю так мирно, чуть слышно посапывая, спали. Медленно качалась вместе с ними, повторяя строчки, которые, как она знала, сейчас были необходимы именно Роланду. А как закончила песню, то улыбнулась и взглянула на родителей — на белках её глаз проступили черные капилляры, точно как и у мальчиков.       — Принцесса?.. — подал голос Пятый, но быстро сомкнул губы, когда на него тихонько шикнули.       — Эх... разбудил... — Немного удивились недовольству дочери, так как мальчик на руках всё ещё спал, сладко причмокивая и потираясь о сестринское плечо. Долорес легонько поцеловала в лоб — температура стабилизировалась.       — Ты разве не должна была после собрания уехать в командировку на три недели? — поинтересовалась Ингрид, сев напротив и погладив щеки детей.       — Я и уехала, — в смешке ответила Долорес, прижимаясь к прохладной материнской ладони. — Но мне позвонил один из "шестёрки" и рассказал о происходящем. Я хотела прибыть раньше, но настройки на часах сбились.       — В любом случае, ты вовремя... Как ты себя чувствуешь?       — Устала, но это больше из-за собрания. — Обратила внимание на Пятого, что крутил пальцем, указывая на глаза. Сама заметила в зеркале напротив, когда только переместились — А, это... Голова немного болит, но уже не так сильно, как когда я услышала крик Ро-Ро при встрече.       — Крик? — в один голос спросили родители, ведь отчетливо слышали плач.       — Не знаю, как объяснить, но...       Крайне проблематичным казалось описание того, что именно испытала Долорес при недавнем столкновении. Да, увидела, как быстро большие зелёные глаза накрыло слезами, как губешки задрожали. Но где-то внутри не просто услышала, а буквально ощутила возглас одного из братьев. И бешеное биение сердца. Колючая волна боли пронеслась в одно мгновение по её телу. Хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, пусть и понимала — не поможет. Однако руки сами притянули дрожащее тельце, стиснули в крепких объятиях. Не могла спокойно стоять, когда собственная природа тянулась спасти что-то родное и очень близкое... Нет, не только поэтому. Из-за тоскливого голоса Роланда, разрывавшего голову.       "Я не хотел этого! Честно! Дол... мне страшно!"       — Я слышу его. И он... Ох, рыжик, — отвлеклась, грустно рассмеявшись. — Никто на тебя не злится. Они просто очень-очень беспокоятся.       Мальчик даже рта не открывал. Продолжал спать, пока Долорес ворковала и успокаивала его. Выброс энергии наконец-то, стих, — жуткие черные сети постепенно сошли с глаз девушки, — а стоило услышать слова отца, то Хаос и вовсе прекратил разрушаться.       — Ты ни в чём не виноват, — Пятый тепло улыбнулся, сев на кровати и аккуратно взъерошив рыжие кудряшки.       — Но, пожалуйста, Роланд, больше никогда не скрывай от нас, что ты себя как-то не так чувствуешь, — попросила Ингрид, целуя в лоб сначала сыновей, а потом и дочь.       "Обещаю... А можно..."       Долорес криво улыбнулась и как-то уныло рассмеялась — видимо, услышала что-то не особо ее воодушевляющее. Но не стала отказываться от просьбы брата.       — Мы можем поспать все вместе, как тогда на курорте?       Пятый и Ингрид на секунду опешили от вопроса. Нет, от того, что Роланд помнил о событиях и днях так хорошо, когда они сами даже не знали о его существовании.       — Как мы можем отказать? — прошептал Харгривз, забирая сына и давая Долорес возможность переодеться перед тем, как лечь в постель.       Пара минут, а потом перемещение, падение лишней пары подушек, шорох простыней и скрип матраса. Ингрид с детьми легла первой, а за ними, сначала укрыв одеялом, лёг и Пятый. Со временем комната стала наполняться тихим сопением.       В ту ночь мирно спал не только Фроуд, но и Роланд.