Богатый внутренний мир Джеймса Барнса

В молчании он с минуту сидел неподвижно. Потом вскинул голову, прислушиваясь: — Что это? Вы слышите? Брок ничего не слышал, но суперсолдатский слух был куда тоньше, в этом они успели не раз убедиться за несколько лет совместной работы. — Клаксон, — сказал Роджерс, вертя головой и пытаясь определить источник звука. — Снаружи? — Нет. Он вскочил, двинулся вдоль стены, время от времени замирая. Тут и Броку показалось, будто он слышит голоса откуда-то издалека. Он приблизился к Роджерсу, стараясь идти бесшумно, но под ботинком хрустели осколки ламп. Роджерс махнул на него рукой, хмурясь. Шаг за шагом они оба подошли к дальней стене, которую раньше загораживал книжный шкаф. Здесь звуки слышались чуть отчетливее, но ничего похожего на дверь в стене не было. — Знаешь что, Роджерс? По-моему, пора сделать то, в чем ты лучший. — Толкнуть речь? — огрызнулся Роджерс. — Пройти сквозь стену. Роджерс глянул на него дико, отчаянно, будто осененный надеждой. Отодвинул подальше опрокинутый навзничь шкаф — и ломанулся в стену, прошибая в ней дыру. Он провалился в темный пролом, и звуки немедленно стали ярче. Гудок фабрики вдалеке, беззаботный смех чуть ближе, и как будто кто-то мучил губную гармошку где-то поблизости. Ворковали голуби. Мяукнула кошка. Волна запахов плеснула из провала: нагретое дерево, пыль, табачный дым, копченая рыба, сладковатые женские духи, лекарства — все сразу, смешавшись, обрушилось и вскружило голову. — Роджерс? — позвал Брок, отводя в сторону обрывки обоев, свисающие над проломом, как лианы в джунглях. Глаза привыкли к полумраку, и он увидел Роджерса посреди коробок под скатами крыши. У его ног терлась пестрая кошечка с таким пузом, будто она собиралась разродиться с минуты на минуту. В крохотные окошки просачивался солнечный свет, пыль танцевала в лучах, вспыхивая искорками. — Это наш дом, — сказал Роджерс тихо, — наш чердак. Кошку зовут Мейби. Брок шагнул в пролом, подал руку Ксавье. Симфония звуков была кромешно чуждой: без городских сирен, битов хип-хопа и трелей телефонных звонков, но и без животной суеты ферм, без величественной тишины лесов, разбавленной только птичьими криками и шелестом листвы. Это был город, но до того, как его заполнил запах выхлопа и уличного фастфуда. Бруклин тридцатых, каким его помнил Роджерс — и Барнс. — Осторожно, здесь все ступеньки разной высоты, — сказал Роджерс из темноты за ящиками, и тут же натужно заскрипело старое дерево, никогда не знавшее в Стиви Роджерсе такого веса. Брок на ощупь последовал за ним, надеясь, что не сломает шею, свалившись с лестницы дряхлого чердака в воображаемом довоенном Бруклине. Внизу было сумрачно, тесная лестничная клетка упиралась в многократно окрашенную дверь, обитую, потертую и всю в хлопьях растрескавшейся краски. И больше никаких путей не вело с этого пятачка, выстеленного вылинявшим ковриком. Не было дверей, окон, ступенек вниз. Роджерс как во сне взялся за медную ручку и потянул дверь на себя. В дверной проем хлынуло солнце. Теплое, розоватое, как летним вечером после жаркого дня. Брок шагнул в это нежное и сонное, даже не вспомнив, что нужно быть осторожным, что в недрах чужого сознания он гость. Глаза чуть пообвыклись, и из-за плеча Роджерса он увидел кухню с деревянным столом, накрытым скатертью, россыпь карандашей, горшок с геранью на подоконнике, а за столом... Брок едва не потянулся протереть глаза. За столом сидел щуплый, юный Стив Роджерс. Светлые волосы вызолотило солнцем, руки перемазаны краской и кровью от разбитых костяшек. Ядро Баки Барнса. Брок повернулся к Ксавье, кивнул на окна — те были нарисованными на стене. Из них лился свет, но они не были настоящими. Не было и других дверей. Стиви-боевой-воробей, Стиви-золотце-в-сиянии-летнего-солнца поднял голову, будто увидев их наконец, и улыбнулся. И от того, как он улыбнулся, показалось, будто до сих пор солнце пряталось за тучами. — Ты дома! Долго же ходил, — сказал он, вставая из-за стола, — ужинать будешь? Все остыло, конечно. Устал? Он прошел мимо Роджерса, и тут стало ясно, что говорит он с пустым местом, где должен быть Баки Барнс. Как и в других воспоминаниях, здесь Барнс тоже оказался стерт. Стиви-нежного-мальчика это, впрочем, совершенно не смущало, он взял пустоту за невидимые лацканы пиджака, приподнялся на цыпочки и клюнул поцелуем куда-то, где у Барнса был бы подбородок, а может, щека, если сыворотка добавила Зимнему и роста. Роджерс потрясенно вдохнул. Ксавье говорил, что у ядра две стороны, как половинки фасолины: то, что было, и то, что было в мечтах. Брок перевел взгляд на Роджерса, собираясь спросить со всем присущим ему сарказмом, было ли вот это трогательное приветствие воспоминанием или фантазией, как вдруг замер, похолодев. — Роджерс, — прохрипел он враз пересохшим горлом, хватаясь за кобуру, — у тебя две тени. Стоило ему это сказать, как одна из теней поднялась с пола, тьма сгустилась, обрела человеческую форму, и Зимний Солдат в полном боевом облачении расправил плечи. Зажужжали сервоприводы руки. Прежде, чем кто-то из них успел даже дернуться, Зимний шагнул к Стиви-из-тридцатых и встал на место Барнса-до-того-как-с-ним-случилась-война. Свет неуверенно потускнел, моргнул, будто лампочка с плохим контактом. Зимний поднял руку, положил Стиви на впалую грудь, и из-под железной ладони поползла чернота. Запахло порохом, кровью, оружейной смазкой. — Эй, — сказал Роджерс неожиданно мягко, — перестань. Не было такого никогда и не будет. Он подошел ближе, встал за спиной у себя-прежнего. — Ты не испачкаешь меня. Ты не грязный. Все это глупости. У меня никогда не было никого дороже тебя, и ты это знаешь. Да, у тебя за плечами всего очень много, но и я тоже несу свой груз. Ты изменился, я изменился. Люди меняются. В этом нет ничего страшного, честное слово. Он шагнул вперед, прямо в себя, и в снопе золотистого сияния слился с Стиви-из-прошлого. Исчезла черная униформа, сменившись на брюки и светлую рубашку в мелкую клетку, осталось улыбчивое лицо без вечной морщинки между бровей. — Иногда перемены — к лучшему. Роджерс медленно, будто боясь спугнуть, поднял руки и расстегнул на Зимнем намордник. Стянул очки, заглядывая глубоко в глаза. Ухватился за ремни кобуры. — Долго же ты шел домой, — сказал Роджерс ласково. — Все остыло. Я разогрею. Устал? Эй. Ты дома, Баки. А потом потянулся вперед, к капризно очерченным губам. Теперь ему ни к чему было вставать на цыпочки, оба суперсолдата были одного роста. Огромные, великолепные. Брок сглотнул, чувствуя, как потяжелело в штанах. Он попятился, вышел в коридор. Достал из несуществующего кармана воображаемые сигареты и с наслаждением закурил. Ксавье встал рядом, улыбаясь. — Это же хорошо? — спросил Брок. — У нас получилось? — Думаю, да. Мистер Барнс сумел занять свое место в ядре. Теперь он может вернуть себе контроль над своим сознанием и восстановить память. Ему придется немало поработать, чтобы навести порядок, но мы сделали то, за чем пришли, пусть и немного иначе, чем планировалось. — Заебись. — Брок помолчал, стараясь не думать о том, что происходит там, в двух шагах, уж больно неудобно заломился член. Иллюзия члена. Черт, только он мог при отсутствии тела накрутить себе проблем совершенно физического характера. — Проф, я хотел спросить... Если самоубеждение — такая мощная штука, что ранения проступают на теле, может такое быть, чтоб наоборот? Чтобы вылечить себе тело силой мысли? — За пятьдесят лет я не сумел поднять себя из инвалидного кресла, — грустно улыбнулся Ксавье, — но история знает примеры исцеления волей. Мистер Рамлоу, мы знакомы недолго, но из того, что мне довелось видеть, могу сказать с уверенностью: если у кого может такое получиться, то это у вас. — Покажите хоть, что там с моей рожей. Профессор достал из кармана пиджака тоненький изящный смартфон и повернул экраном к Броку. Зрелище было так себе. Багровые рубцы, запавшие глаза, мышцы истаяли. Не как Роджерс-из-тридцатых-птичьи-косточки, но зал по нему плакал кровавыми слезами. Брок затушил сигарету. Лицо стягивало, он и без зеркала понимал, как теперь выглядит даже здесь, у Барнса в голове. Самосознание подстроилось под новые данные. Добавило... штрихов. Роджерс появился минут через двадцать, весь сияющий и с нежной улыбкой, и аккуратно прикрыл за собой дверь. — Думаю, нам пора отправляться в обратный путь? — сказал Ксавье. Они поднялись по скрипучим ступеням на чердак, где ворковали голуби и плыла над улицей давно забытая песня голосами давно умерших людей. Прошли через дыру в стене в разгромленную Роджерсом гидровскую лабораторию. Брок вскинул кулак, предупреждая об опасности, и распахнул тяжелые металлические двери бункера, за которыми они оставили зомби-Барнса. Пейзаж изменился. Солнечный свет заливал все вокруг, пронзительно-голубое небо слепило глаза. Скалы ущелья все так же вставали стенами, но на них почти не осталось снега. В душе Зимнего Солдата наступала весна. У самых дверей в бункер, на месте сугроба, вырос холмик свежей земли, похожий на могилу, а на нем звездочками на флаге распускались белые подснежники. Чуть поодаль ждал, покачиваясь от легкого ветерка, огромный воздушный шар, натягивая канаты, как застоявшийся конь тянет поводья. Цветной шелк колыхался, наполняясь горячим воздухом, с борта квадратной корзины свисала лесенка. — Мистер Барнс был так любезен, что приготовил для нас выход напрямую, — улыбнулся Ксавье. — Так, значит, все? Прощаемся, расходимся? — спросил Брок, чувствуя, как подступила тоска. Под ботинком чавкнула грязь, из-под остатков снега текли ручьи. — Мистер Рамлоу, я желаю вам удачи. Надеюсь, у вас все получится и в физической жизни. Брок отсалютовал ему: — Рад был знакомству, Проф. Вот и все. Теперь, когда все закончилось, возвращаться в реальность не слишком-то хотелось. Как просыпаться от хорошего сна. Снова идти вперед с Кэпом плечом к плечу было офигенно. Цепляться за иллюзии. Брок обернулся к нему: — Дай хоть за сиську подержаться, Роджерс, будь человеком, а? Я на тебя два года дрочил, а мне, может, больше вообще не перепадет, не то что с тобой. Кто на эту рожу посмотрит? Роджерс остановился как вкопанный, заалел, как маков цвет. — Профессор, — сказал он смущенно, — вы не могли бы оставить нас наедине ненадолго? — Я подожду возле воздушного шара, — кивнул Ксавье, и только морщинки вокруг его глаз смеялись. Брок вздохнул: — Только не надо читать мне мораль, я давно не мальчик. Капитан Америка бла-бла-бла, гидровский предатель бла-бла-бла, Роджерс плюс Барнс равно любовь, наша встреча была ошибкой. Не сотрясай зря воздух. Роджерс проводил глазами Ксавье, пока тот не скрылся за нагромождением камней. — Я понял, пока мы были здесь, что совсем не знал тебя, — сказал Роджерс твердо. — Тот человек, который шел за мной сегодня и вел меня вперед, достоин второго шанса. Поэтому нет, я не буду читать тебе мораль. Я скажу тебе спасибо. И с той же решительностью, с какой он бросался в атаку, Роджерс его поцеловал. Брока распластало по нагретой солнцем скале. Роджерс был тяжелый и сладкий, он прижимался так, что Броку стало пофиг. Что от телепата невозможно полностью спрятаться двум проекциям, которые он держит в чужом сознании. Что Роджерс, по всей видимости, решил возлечь на алтарь и отблагодарить коитально из чувства долга. Что Зимний вот это вот палит, потому что он тут везде. — Барнс меня убьет, — пробормотал он Роджерсу в губы, — но я сдохну счастливым, это плюс. — Не убьет. Мы обсудили… ситуацию. Со стоном Брок стиснул в ладонях твердокаменные сиськи. Рванул на Роджерсе рубашку, добираясь до голой кожи. Роджерс не отставал. Притерся бедром, раздвинул Броку колени. Тонкие старомодные брюки совершенно не скрывали очертаний уверенно твердого члена. Брок потрясенно ахнул. Он что... он это серьезно?.. Барнс так растянул ему нижнюю чакру, что теперь оттуда сияют радуги?! Чужие руки расстегнули на Броке ремень и нырнули в штаны. Ухватились, задвигались... Ебаный боже, Стив Роджерс. Стив Роджерс ему дрочил. Брок отзеркалил хватку, с восторгом осязая его красивый член. Сколько раз любовался за два года — и не сосчитать... Так хотел хоть коснуться этого красивого мужика, показать ему — вот как изменился мир. Сделать хорошо. Сделать его счастливым. Что ж. Брок улыбнулся, целуя его в шею. Сделал, еще как. За руку отвел в их с Барнсом «долго и счастливо». Он подался бедрами навстречу чужой руке, наращивая темп своей. Роджерс распахнул глазищи, полные весеннего неба, приоткрыл губы, нахмурился беспомощно... И Брок рванул вместе с ним как с обрыва, кончая до звона в ушах. В прозрачную высь взвилась стая птиц... Когда Брок открыл глаза, ущелье было зеленым, а вокруг них цвели пахучие ландыши.