Детка-конфетка

Пока он выступал, я все же заварила чай. Ромашковый, ибо спокойствие ему не помешает. Звуки из зала доносились необычайные. Поет, как в последний раз. Рано вы себя хороните, Глеб Рудольфович. Крыша ваша еще не уплыла, не переживайте. На последнем гвозде держится. Взгляд падает на забытую им бутылку виски. Нет, ее здесь быть не должно. Беру бутылку и ставлю в неприметный ящик под столом. На всякий случай пододвигаю туда корзину с мусором, пускай будет этакая маскировка. Сажусь на стульчик и жду. Душераздирающие возгласы из зала. "Ты забирала мой разум, значит, он нужен тебе..." Это между прочим одна из лучших ваших строчек, Глеб Рудольфович. Емко и точно, так только вы умеете. Впервые за несколько лет, он не хочет побыстрее сбежать со сцены. Потому что не горит желанием встречаться со своей личной, персональной галлюцинацией. Может быть, сейчас он почти смог себя убедить, что меня нет, что ему показалось. Цепляется за реальность. Хотя всегда хотел от неё убежать. Его шаги все-таки слышатся. Он осторожно приоткрывает дверь, заглядывает в гримерку. Видит меня, видит чашку чая, стоящую на столе. Хмурится, но заходит. Мда, бежать от своих кошмаров он определенно не привык. Смотрит на меня, но ничего не говорит. Решил не замечать? - Глеб Рудольфович... - Черт, а я уж понадеялся, что ты вдруг станешь только зрительной галлюцинацией, и для решения проблемы мне достаточно будет не надевать очки. Все слова тут же вылетают из головы. Теряются где-то все объяснения, которые я готовила для него. Мне не остается ничего другого, кроме как промямлить: - Я тут чай вам приготовила. С ромашкой. Пододвигаю ему чашку. Он недоуменно косится на нее. Я ухмыляюсь. - Не волнуйтесь, чай настоящий. - Как это возможно? - На свете и не такое есть. А вообще - обыкновенное чудо. - Боже... - Он здесь точно ни при чем. Смотрит настороженно. А глаза цвета неба. Серого неба. - Можете считать меня потусторонней сущностью или воображаемым другом. Я между прочим ничего плохого не делаю. Даже полезна в некотором роде - вот чай вам готовлю. Он ничего не отвечает. К чаю тоже не притрагивается. Думает, наверное, какие таблеточки попить, чтоб побыстрее отпустило. - Глеб Рудолфович... - Что. Тебе. Надо. От меня? - чеканит каждое слово. От этой интонации хочется провалиться сквозь землю. Но я говорю. - Почему вы сразу решили, что глюки - это плохо? Ну... Перебивает меня. - Потому что это шизофрения, девочка моя. Я честно говоря думал, что меня пронесет от подобного. Но видимо мне все же придется закончить свою грешную жизнь в сумасшедшем доме. И меня это, представляешь, не радует... - Вам пора на поезд, Глеб Рудольфович. С тоской смотрю на остывший чай. Он же смотрит на часы, чертыхается, разворачивается и скрывается за дверью. Я остаюсь сидеть на стуле. Раскачиваюсь.