Бледнеют краски тени на стене
Они несут пророчество тебе
Боли нет, но есть тоска
И она мне так близка.
Пришла весна, но не оставит и следа
Пришла любовь и будет вновь и вновь
Почему так хочется разбить окно
И вниз — к небесам.
Последняя нота замерла в воздухе, раскрывая в себе тяжесть и боль той, кто хочет быть свободной и сверкать ярче самих звёзд. Айнур аплодировали, не вслушиваясь ни в слова, ни в грустную мелодию. Ариен поймала неясное впечатление: все вокруг стремились как и прежде с ней общаться, быть близко, быть подле неё. Но после её торжественного «да», сказанного намного тише и неувереннее, чем наедине с Олорином там, под крылом небес, все разговоры других майар с ней превратились в какую-то формальность. А по-настоящему искренние взгляды и улыбки были обращены сегодня на одну лишь Ильмаре. Именно она, несмотря на не принадлежащий ей повод, блистала в центре всеобщего внимания. Её глаза блестели радостью и задорным озорством. И движения, и жесты, и походка, даже переливы льющегося с её тонких плеч голубого шелка — были легки и беззаботны, как полёт юркого луча. Блеснёт на миг ослепительным сиянием в глазах — и вот уже пляшет бликами в далёкой облачной дали. Комплименты красоте второй звёздной майа и её наряду не делал разве что один только Эонвэ, и то, лишь в отместку ее кокетству и успеху. «Ильмаре похожа на таинственный бутон, что сегодня показывает первые нежные лепестки как обещание красоты и счастья. И ты смотришь на это чудо с замиранием сердца, только бы не спугнуть волшебство взмахом ресниц, — подумала Ариен, и в мыслях её не было ни зависти, ни злости. Только тоска. — Подумать только! Ведь полчаса назад я тоже была обещанием счастья. А теперь словно увядающий цветок. Лепестки ещё так красивы и манящи. Но держатся едва-едва, налетит ветерок — и все опадут». Единственному из всех присутствующих Курумо, быть может, была бы понятна эта печаль. Он тоже корил себя за грустные взгляды, страшась, что они будут заметны ей, оскорбят, взволнуют или огорчат. Но сделать вид, будто он разделяет всеобщую радость, огненный дух так и не смог. Его состояние тут же передалось Майрону и Даламану. Дождавшись удобного момента и ещё раз поздравив обручённых, мастера извинились и под предлогами срочной работы отправились домой. Выходя последним, в дверях, ведущих из облачных покоев на открытую террасу, Курумо обернулся и позволил себе взглянуть прямиком на Ариен, взглянуть не пряча бушующего в душе пламени, тяжело, страстно и смело, словно прощаясь навек, словно никогда они больше не свидятся. Ариен захватило то же самое чувство потери и вины, которое терзало её в зале советов. — Пойду провожу, — сказала она Олорину, улыбнувшись старательно весело и ласково, накидывая на плечи полупрозрачный плащ. Потом быстро пошла вслед за мастерами по каменным ступеням на балкон. Огненные майар уже стояли на парапете, готовые броситься в полёт. Курумо спрыгнул обратно на балкон и подошёл к Ариен. — Я рада, что ты пришёл, Курумо, — Ариен сама взяла его руку и сжала в ладонях. Огненный майа другой рукой с трепетом провел по этим отчаянным пальцам, на миг коснувшись яркого рубина, и чуть улыбнулся. В его глазах таяло очарование остывающих углей. Ещё дарующих ласковое, не обжигающее теперь тепло. Но уже подёрнутых пеленою пепла. — Так получилось, что я делал это кольцо именно для тебя, хоть и не знал, кому оно предназначено и по какому случаю. Там нет заклятий, но оно случайно стало волшебным. Носи всегда, не снимай даже после свадьбы. И пламень сердца скромного мастера защитит тебя от любой беды. Я желаю тебе стать самой счастливой в Эа, драгоценная Ариен. Он развернулся и пошёл к товарищам. Три фигурки, ловко и грациозно подпрыгнув, обернулись блистающими огнептицами с пламенем вместо перьев и полетели прочь, только блистающие искры спадали от взмахов лёгких крыльев, и развевались в воздухе парящие яркие ленты, словно хвосты огненных комет. «Свободные, лёгкие. Как бы я хотела улететь с ними!» В щемящем чувстве горькой тоски, Ариен тоже распахнула свои огромные воздушные крыла, сотканные из света, готовая броситься в мягко-тёмную ночь. Но тут на её плечи леглм тёплые и невесомые руки, и прижали к чьему-то телу. Ариен почувствовала прохладный шёлк длинных одеяний. Но даже это не могло погасить решительный огонь рокового поступка, что готовился в её душе. — Ариен! Ты улетаешь? — голос Тилиона дрожал. Но Ариен, полная преступных дум, не слышала голоса друга. Она была уверена, что поступает правильно. — Ты сбегаешь… Ты сбегаешь к нему! Опомнись! Звёздная дева разорвала спасительные объятия. Взгляд её горел безумием. — Тилион, пожалуйста помоги, скоро меня хватятся! Но я должна! Слышишь! Тилион понимал, что сейчас её не уберечь, не укрыть, не спасти. Она пойдёт все равно. Он лишь обречённо вздохнул: — Все в руках Эру. Надеюсь, соблюдение приличий не позволит Олорину целовать меня у всех на виду. Кольцо серебряного света вспыхнуло на каменных плитах, окружив фигуры звёздных майар, и, взлетев, сомкнулось воедино с таким же только ниспадающим сверкающим ободком, вспыхнувшим над их головами. На террасе теперь стояли две девы, похожие друг на друга, как звезда и её отражение и зеркале небес. Ариен заглянула в глаза самой себе. И не увидела там света. Одна из дев раскрыла невесомые крыла и бросилась в ночь.***
На безымянном мысе, что есть самая западная точка Валинора, встают строгие и седые горные вершины, охраняющие безмолвными стражниками печальную келью владычицы скорби. За белыми шапками каменных пик виден Чертог Слёз, завешанный покрывалами дождей и туманов. Как и сама хозяйка-затворница, скрывающая прекрасный и нежный лик под семью прозрачными вуалями. Ариен мчалась на золотых крыльях сквозь ночь, но возле чертогов Ниенны мрак рассеялся. Однако свет не пришел в победном торжестве ему на смену. Здесь всегда не-ночь и не-день, а прозрачно-серый, светлый вечер, словно поцелуй прохладной росы. Воздух промозглый и солёный, то ли от близкого штормового берега холодным течением навевающего сырость, то ли от бессчётных слёз. Ариен, зябко задрожав, поплотнее укуталась в плащ из легчайшей прозрачной ткани, прижала ладони к губам, тщетно пытаясь согреть их дыханием. Волосы от влажности завились на кончиках в колечки. «В Валиноре кругом бесконечное лето. А тут словно глубокая осень». Она пошла сквозь прозрачность и серебро, по травинкам, усыпанным хрупким инеем, меж фонариков, рассыпающих тускло-рыжие брызги в сложный узор. Среди ажура веточек берез, чёрных и заключённых в тяжёлые ледяные коконы, показался чертог Слёз. Увидев дворец Ниенны издалека, можно подумать, что он мраморный. Но стоит приглядеться, и окажется, что на самом деле он был сделан то ли из мутного стекла, то ли изо льда, прорезанного сетью белых трещинок. Но не такого, как в Хэлкараксэ, не голубого и чистого, отливающего глубокой синевой на ломко-острых гранях. А округлого и бесформенного, словно наплывшего за многие века от горьких слёз, застывшего, серого и шершавого. К дворцу вёл хрустальный мостик над свинцовыми струями ручейка, подернутого ломким ледком у берега. Когда идёшь по этому мостику, под ногами словно тихо переливаются печальной мелодией серебряные струны. Ариен вдруг почувствовала чьё-то неуловимое присутствие, таящее в себе угрозу. Словно что-то неведомое и опасное глядит на неё, прячась в тенях. Она остановилась на середине моста, но переливы струн всё продолжались. С того берега ей навстречу дыханием мороза шёл кто-то невидимый. Наконец, на расстоянии двух шагов, фигура вышла из небытия. Это был Мелькор. — Чертог страданий — прекрасное место для свидания, не так ли? — с усмешкой сказал тёмный вала. — Я пришла к Ниенне, — Ариен сделала неосторожный шаг назад и схватилась за перила мостика, восстанавливая утраченное равновесие. Мелькор же, как скала, остался неколебим и твёрд. — Сюда не проникает даже отблеск лучезарного Таникветиль. Здесь можно не лгать и не прятаться. Ведь ты пришла ко мне. «Вы ждали меня?» — Ариен так и не посмела задать вопрос. — Чем ты занималась сегодня весь день? Не отвечай. Наверно, пела, танцевала и разбивала в дребезги опалённые страстью сердца, — серебристые звёзды горели в его глазах, но не мерцали, они застыли в толще светло-голубого льда. — В этом ведь теперь предназначение твоего звёздного и могущественного духа. «Меня хотят выдать замуж, но я не желаю, не вижу Олорина рядом с собой.» — Бедняжка! Так сложно жить в мире, где тебя все обожают. Даже Варда, вестимо, завидует. «О, Эру… он читает мою душу, он видит насквозь все мои мысли…» — и словно в подтверждение догадки, Мелькор снова заговорил. Заговорил её словами. Или это она от самого истока покорно повторяла его мысли. — Эру? Ты уверена, что ему есть дело до твоих слёз и причитаний? Эру ушёл из Арды. Свою судьбу отныне мы пишем сами. Арда — всего лишь неудачный эксперимент валар. — Но ведь вы — первенец творения! — чувства рванулись из глубины души восклицанием. — Да. Поэтому я тоже — неудачный опыт. Самый провальный. — с лёгким невесёлым смешком сказал дух тьмы. — Не бойся. Я вижу, что ты хочешь спросить. «Неужели всё так просто? Но ведь все твердили, что он рушит всё прекрасное в зависти и ненависти…» — Почему вы отвернулись от создателя? — Знание. Я постиг добро, и оно мне наскучило. Зло — это тоже эксперимент. И оно тоже не приносит наслаждения. — Для чего тогда вы сеете зло? — Я жажду исследовать мироздание. Все его части, грани и элементы. Это лишь один из методов познания. Он занёс руку в уверенном жесте. Ариен испугалась этого угрожающего жеста. Она зажмурилась и затаила дыхание. Через миг на её плечи лёг тяжёлый бархат — Мелькор снял свой плащ, завернул в него деву. И не убрал горячих рук. «Совсем замёрзла, звёздочка», — коснулась души Ариен не принадлежащая ей мысль. Его пальцы от ворота поднялись к её лицу, огладили скулы. Ариен замерла. «Это вы прикасались ко мне во тьме на празднике новых звёзд?» «Тебя обнимала сама вечность». Этот безмолвный разговор, этот диалог душ больше не казался чем-то неуместным и запретным. На высоком и гордом челе тёмного духа не отразилось ни единого чувства. Но в очах лёд вдруг раскалился до красна. Морозная корка треснула. В его очах забилась весенняя гроза. И звёзды в них, словно умытые ливнем, замерцали мириадами лучей. Взгляд Мелькора отныне был незамутнённый, юный. Как в первый день творения, когда не было ни грусти, ни страсти, только чистый восторг и вдохновение, и казалось, что нет ему конца и никогда не будет. В очах Мелькора вновь загорелись неверным рассветом мечты о несбывшемся счастье. И поцелуй жаркий, как пламень, опалил губы Ариен, не робкий и целомудренный, а страстный и жаждущий. Но словно отравленный. Она посмела поднять руку и положить на его грудь и сама, увлекаемая тёмным духом, прильнула к нему, переводя тяжелое дыхание. Голова кружилась. В ней разом вскипели все чувства: печаль, испуг, восторг, смятение. И каждое из них больно и сладко жгло ее душу. — Идём со мной, Ариен! Предвижу, что лишь ты одна обладаешь силой и светом достаточным, чтобы оказать содействие, сможешь понять мой замысел — истинный замысел Творца. Пора сделать для этого мира хоть что-то красивое. Вроде и этих слов ждала она с трепетом в душе, а вроде и не этих. Не только их. Словно что-то ещё витало около них, но так и не облеклось в звуки. — Но… Я не могу! Простите! Простите. Мелькор разомкнул тяжёлые объятия. За спиною девы распахнулись золотые крыла. Большого усилия стоило Ариен отвести взгляд от прекрасных в своей суровости черт. И она взмыла в воздух, ощущая, что ещё минута — и она уже не сможет покинуть его. — Возвращайся на свой праздник, но помни: это не вопрос. И даже не предложение… — донеслось до неё шёпотом ледяного ветра. — Я приду за тобой. Я иду во тьму, но я хочу, чтобы именно твой свет озарял эту дорогу.