Валинор: Падение светил

      Каскад драгоценной парчи с нежнейшим небесным подтоном, что делал ткань ещё светлее и по-морозному чище, серебрился на складках в быстрых танцах рук. Изысканная роспись светлейшим, почти белым золотом лучилась в объёмном узоре. Белым и золотым водопадом торжественно укрывали фигуру повелителя ветров четверо мастериц-вышивальщиц, размечали вытачки, отмеряли длину широкого рукава и закрепляли отвороты булавками.       Руководила созданием облачения Короля сама Вайрэ. Она опустилась на колени перед вала, чтобы подшивать подол, и закатала рукава. Не то чтобы они очень мешались, зато обнажали до локтей изящные руки, красивей которых не было в мире — гордость валие. Манвэ, застыв царственным изваянием на невысоком постаменте, задумчиво следил за этими прекрасными узкими запястьями, любовался белой, как мел, такой нежной кожей, игрой тонких косточек. Ловкие пальцы быстро, легко и безукоризненно точно прошивали снежную ткань, а на месте проколов иглы вспыхивали светящиеся едва видимые алые точки. Вайре вплетала в ткань защитные заклятия. Она подняла взгляд, посмотрела на владыку снизу вверх и лукаво да весело улыбнулась:       — Милый Манвэ, ты даже к собственной женитьбе так тщательно не готовился. Тогда твой наряд создавали только мои мастерицы. Быть может у скромной Вайрэ есть шансы побороться за таникветильскую корону, м? — валие бессовестно и с озорством подмигнула владыке жёлтыми глазами и соблазнительно перекусила булавку с мелким хрусталиком с одной стороны широкой улыбки на другую.       Вести себя столь дерзко в стенах облачной обители кроме Вайрэ позволял себе разве что только Мелькор. Манвэ очередной раз задумался, почему же Творец отдал дерзновенную ткачиху в жены Намо, а не брату. Но, без сомнения, это к лучшему. Вайрэ своевольна, смела и опасна. И она, да и что говорить, сам Мандос, только оттого и держались в совете валар и всё же в светлом сомне, что были убеждены: все эти разделения на свет и тьму, симпатию или вражду — пустое. Перед серпом Судьбы на пределе мира не устоит никто. Их позицию скорее можно определить как нейтральную, и поэтому с вышивальщицей желательно было держаться осторожно и на дистанции.       Но такую дерзость Манвэ не простил бы никому. Если бы не видел хорошо, что за этими двусмысленными намеками всего-то прячется вполне определённый вопрос: для чего она лично ему сегодня понадобилась. Естественно неспроста.       — Тень легла на мое сердце. Многие думы случилось раздумывать мне на досуге. И думы те заставляют меня тревожиться. Какой-то секрет ускользает из моих рук и вьётся нитью в твои владения, великая валие. Но я всё-таки сумел ухватить его туманный след.       — В тенях, дорогой повелитель, не всегда прячется одно зло. Чаще там хранится то, что скрывается от глаз и имеет на то право и веские причины, — в её интонации, в чёрных волосах, собранных двумя высокими рогами, овитыми медными обручами, в её кровавом платье с таким вырезом, что навевает нескромные мысли — не приспустила ли его с хрупких плеч страстная рука — во всей ткачихе было что-то жуткое.       — Мудрая валие, лишь одной тебе дано унять мои сомнения. Я хочу увидеть ту картину, которая так напугала и смутила нашу служительницу. Я верю, что испуг её случился лишь из-за девичьей чувствительности и нежности. Но дозволь убедиться, что мне не о чем беспокоиться.       Вайре встала и беззастенчиво обняла владыку за плечи. С этим единственным легким жестом словно пала последняя преграда в их ранге и положении, как будто и не было теперь между ними пропасти, условленной изначальным замыслом.       — О, Владыка, твоя власть бесконечна от неба до земли! Но… — Тонкие руки поднялись выше и обвили шею Короля Королей, а слова певуче и ядовито-сладко, как выдержанное вино, потекли так близко, в самую душу, колыхая белые струйки волос у виска. — Никто не смеет видеть закрытые гобелены до срока, назначенного Судьбой.       Вайрэ отстранилась, во всей красе демонстрируя кровожадную улыбку тонких алых губ, а затем резко отвернулась и, не прощаясь, бросив работу на своих майар, пошла вон быстрой и лёгкой, словно сам туман, походкой.       Манвэ проводил взглядом её острые, излишне оголенные плечи. И велел застывшему в недоумении от этой сцены Эонвэ через час позвать к себе Тулкаса.

***

      «Тук… — задумчиво приговаривала Вайрэ сама себе, словно назойливый мотив, постукивая в такт красивыми длинными ногтями по подлокотнику железного трона. — Тук-тук…»       Через час её странная песня словно ожила. С улицы действительно послышался глухой топот и бряцание.       Тук. Тук-тук…       Звон и шаги стали чище и звонче. Те, кому они принадлежали, твёрдо и безостановочно маршировали по мраморным плитам призрачной галереи.       Тук-тук, тук-тук, тук-тук…       Стройный ритм все нарастал и становился требовательным. Уже можно было отличить удары сапог от ударов копий о пол, звон ножен о латы и шелест плащей, чуть заметающих этот гул. Двери распахнулись. Сапоги и копья утонули в мягкости ворсистых ковров.       Вайрэ даже не потрудилась встать со своего престола. Ее майар тоже не приветствовали посетителей — в застывших позах меж волн своих красных платьев они остались сидеть на широких переплетениях металлических ступеней перед ажурным железным троном своей валие, словно яркие и колючие розы, увивающие кованную решетку.       — Владыка Тулкас, ты что же так боишься дев-вышивальщиц, что заявляешься к нам в полном доспехе и с вооружённым до зубов отрядом? — Вайрэ неохотно поднялась с трона, умышленно медленно спустилась босыми ступнями по острым граням лестницы, звеня браслетами на щиколотках, и танцующей походкой пошла к посетителям. Одиннадцать рослых воинов в золочёных доспехах с филигранной чеканкой не сняли крылатых шлемов, митриловые мечи в украшенных резьбой и самоцветами ножнах чуть засветились бледным сиянием. Строй расступился и окружил тонкую невысокую фигурку валие в полукольцо.       — Надеюсь, с тобой притащились все твои майар, — Вайре игриво посмотрела на валу-воина и смахнула пылинки с его бордового плаща. — У нас новые иголки. Особо острые! — Но в мгновение ока её смешливый чарующе-гипнотический взгляд загорелся злостью, а голос стал жёстким и ледяным:       — По какому праву ты и твои мордовороты посмели ступить своими грязными сапогами в обитель высокого искусства?       Тулкас всё же снял шлем, выпустив на волю волну золотых волос, и выполнил чёткий и идеально учтивый поклон.       — Это распоряжение Короля, валие, укажите нам на все гобелены с участием Ауле и его мастеров.       — Мы с Манвэ нынче же утром обсуждали эту глупость. За несколько часов, дорогой Тулкас, ничего не изменилось. И мой ответ всё тот же: никто не смеет знать судьбу до срока, назначенного Эру или Намо. Жаль, что приходится мудрым валар повторять это элементарнейшее правило дважды, — с издевкой произнесла ткачиха.       Вайрэ обернулась на своих вышивальщиц, вставших со ступеней и тоже образовавших защитный полукруг напротив боевого отряда. У всех черноволосых и чернооких красавиц глаза сверкнули алыми рубинами, не предвещая незваным гостям их доброго расположения.       — Тхурингветиль, проводи, пожалуйста, эту милейшую компанию до дверей, — обратилась Вайрэ к одной из своих майар. Но Тулкас двинулся ближе к валие, а за ним и его воины плотнее сомкнули ряд.       — Поэтому Владыка ветра попросил именно меня. Гобелены нужны срочно!       Вайрэ презрительно прищурила жёлтые глаза с узкими змеиными зрачками, скользнула медленным взглядом по суровым лицам майар Великого воина. И вдруг снова надела маску отрешённости, развернулась, и волны алых уборов в едином плавном движении разомкнули кольцо, пропуская её.       Вайрэ вновь устроилась на своём троне, закинув белую босую ножку с медным звонким кольцом-браслетом так, что она была видна вся до самого бедра через бессовестно высокий разрез чёрного простого платья.       — Тебе нужно. Тогда ищи сам.       Отважный вала пропустил пару неровных ударов сердца, но всё же громко скомандовал.       — Обыщите здесь всё!       И воители побежали сквозь зал к полотнам, роняя мебель и рулоны тканей. А Тулкас застыло смотрел в глаза валие сколько хватило духу. Но и он не выдержал того тяжёлого взгляда, отвернулся и сам бросился к гобеленам.       Служители валы раскручивали свёрнутые полотна и тут же небрежно бросали их смятыми на пол, скидывали заготовки со станков, и эскизы, иглы и нити разлетались в разные стороны. Они в каком-то на грани сумасшествия азарте метались по галерее гобеленов и резко нервно срывали укрывочные драпировки с картин на стене.       Но вместо святого постоянства совершенных ликов айнур и прекрасной чистоты взора эльдар с картин глядели в глаза разрушителей порядка отвратительные злобные оскалы звериных морд. Из ниоткуда раздалась музыка, нестройная, вся переломленная, словно выплюнутая безжалостными жерновами. Послушные этому веселому и надрывному ритму дёргались страшные и мерзкие фигуры на полотнах. Живые картины в безумии кричали, проклинали, стонали в страшной агонии.       Боль от музыки и криков была физически ощущаемой. Но ни единого звука не родилось в покоях Вайре. Все действо происходило в абсолютной звонкой тишине, в которой этот безмолвный низкий неуловимый слухом вопль вспарывал сердца изнутри, разрывал саму фэа.       Воины глохли, падали, как подкошенные, катались по полу, пытаясь закрыть уши, срывали шлемы, из-под которых сочились кровавые струи ярко-алыми сгустками спутывавшие золото волос.       Вайрэ наблюдала. Ее шипастые розы не отводили острых глаз от фигуры валы. В его руках появилось золотое свечение, которое вмиг превратилось в ослепительный светлый щит. Тулкас с трудом удерживал его, пытаясь хоть как-то защитить свой отряд от парящих в воздухе невидимых игл и лезвий. И тут возле его левого плеча раздался отчаянный голос:       — Господин! Я нашёл его!       Тулкас бросил быстрый прицельный взгляд. Да, это был нужный гобелен с ремесленниками и низкорослыми уродцами. В последнем усилии вала распахнул щит ещё шире и под его защитой ринулся к полотну, оттолкнув воина, уже залитого кровью. Тулкас одним движением выхватил кинжал и грубо вырезал картину из рамы. Не сворачивая, скомкал у груди и ползком достиг выхода.       Музыка стихла. Воины, начали подниматься, держась за головы. Те, кому это удавалось, неровной рваной походкой устремились к дверям.       Вайрэ дождалась, когда её обитель покинет последняя жертва и прошептала:       — Ну что же. Пора приниматься за новый сюжет.

***

      Воин припал на одно колено перед светлым престолом владыки Таникветиль. Лик его, озарённый изначальным багряным отсветом, был бледнее окружающих его белоснежных стен. Он с великим торжеством протянул королю свёрток. По одному только взгляду лучистых голубых глаз повелителя Олорин и Эонвэ приняли гобелен и, удерживая с двух сторон, развернули. Концы ткани глухо ударили о пол. А сердце Короля королей колыхнулось в груди. Хоть и внешне на его лице не дрогнул ни один мускул. Манвэ долго молчал, застыв на престоле. А затем тихо распорядился:       — Срочно, вызовите Ауле ко мне.              — Повелитель, оповестить всех о совете? — спросил Эонвэ в трепете от этого полного боли и гнева тона.       — Нет, я поговорю с ним лично.