***
В ту же ночь королева мира Варда прибыла к северной Тирмэ и была удивлена, не найдя у горы огненных айнур. Нолдор сообщили, что Ауле срочно отправился на другую площадку. Ну что же. Времени разбираться, что там конкретно произошло, не было, да и не их это дело. С минуты на минуту начнётся звездопад. Варда и её майар заняли места вокруг чаши. Их фигурки озарились неиссякаемым лучистым светом. С небес волнами спускалась мгла, словно отталкивалась от линии горизонта, возвращаясь в высоту и оставляя у края земли тонкое светлое кольцо. День не догорал до конца в ночи лета, оставлял самый тёмный час кромешной мгле и вновь зажигался золотом. В этот час повелительница звёзд и её служители собрали весь свет мира и блеск упавших комет до последнего лучика в чашу светильника. А затем и запели, возжигая светоч. Ариен была вместе со своей госпожой, свивала ленты света в руках и тоже вела песнь небесного пламени. В миг, когда чистый пронзительный поток рванулся в высь, внезапно её шею опалило чужое горячее дыхание. Майа обернулась, но никого не увидела — только синие предрассветные тучи громоздились у самого края небес, теряясь в белой дымке. В тот самый час дух Тьмы бесшумной невидимой тенью скользил по стезям тёмного неба и взирал на благословенный край, решая, где бы еще посеять семена роковых страстей, раздоров и зла. Вдруг Мелькор увидел кое-что интересное. Гигантская полусферическая посудина громоздилась на вершине горы, а вокруг неё сонм звёздных айнур. «Вот она, звезда моя! Чьего света жажду я, кажется, вторую вечность», — плотоядно впился стальным взглядом тёмный дух в светлые фигурки. Он спикировал незаметно с небес, слился с тенью от горы и стал наблюдать. Луч света невиданной силы и мощности пробил сумрачный мрамор облаков и во всех направлениях раскрылся ослепительными веерами. «Забавно, забавно», — коварно подумала Тень и соскользнула с горы.***
Точный день и час первого возжигания светил знали только валар и мастера. Но каждый понял — благословенный миг настал. Все жители Валинора в этот момент прервали свои занятия и работы, айнур отворили окна, впуская нетленный ослепительный свет, эльдар выбежали на улицу — отовсюду были видны лучезарные башни. …Световую башню было видно и из гавани Альквалондэ. Видел её и Эльве из телери, что так и не смог вернуться к привычной жизни. Он, не считая дни, сидел в одной позе и наблюдал рассеянно пространство. Он слышал, что эльдар могут действительно умереть, зачахнуть и истаять в разлуке с возлюбленным существом. И он думал теперь, что, наверно, так и выглядит смерть. Хуже того, душа готова умчаться в залы Судьбы, а глупое хроа всё держится и даже, кажется, как и прежде полно жизни и сил. Не было ничего. Не было даже слёз. И тут ворвался свет. Эльве смотрел на пылающий белым чистым пламенем светильник и думал: «Верно и в Лориене виден он. И сама небесная возлюбленная Мелиан, что спрятана от меня за глухими стенами дворца снов да нерушимыми заклятиями, ведь тоже видит сейчас этот яркий луч. Вспоминает ли она меня? Или забыла? Но принесло ли ей счастье забвение? Молю, чтобы так и стало». Из всех эмоций, что могут ощущать живые существа в распоряжении Эльве осталась только бескрайняя безнадёжная любовь, бескрылая, несчастная и окованная цепями тоски. …Звёздная башня была видна из садов Лориена. Но Мелиан почти пропустила начало первого пресветлого дня, плотнее закрыв гардины. И тут яркий свет первой вспышки все равно прорвался сквозь плотную тёмно-лиловую ткань. Лучи рванулись в покои снов, осветили всё весёлым ярким блеском. Однако они не достигли даже края души майа. Она не видела ничего в бездне своего бесконечного чувства: отчаянной любви без надежды и всепоглощающей нежности к ещё нерождённой дочери. Но вдруг в этом самом первом луче, ворвавшемся нежданным и непрошенным, она будто ощутила чей-то далёкий вздох полный грусти и любви, а в рассыпанных теперь по покоям пятнах света видела она жемчужины в светлых, почти белых волосах эльфа. Впервые за несколько недель её сухие покрасневшие глаза увлажнились светлыми переливающимися сотней ярких огней слезами, что задрожали на щеках. «Может не в этом мире и не в этом воплощение мы встретимся, даже если от Эа останется лишь одно слово. И это слово будет имя твоё». Свет больше не мерцал золотом или серебром, он был ослепительно ровный и белый, но заключал в себе всю многотональную палитру цветов и оттенков, когда отражался от предметов из стекла и особенно хрусталя, распадаясь на радужные капли и ленты. Некоторые жители тех мест, где недавно накрапывал дождь, увидели в небесах огромные арки и световые полноцветные мосты. Таких ярких, таких полных, от края до края небес, радуг никогда не ещё не зажигалось в благословенном краю. И все дети Эру в восторге взирали на это чудо. У подножья Тульвэ радуг не было видно. Но отсюда всё же открывалась самая поразительная по красоте картина: с вершины рвались неисчерпаемые потоки грандиозной силы и в поднебесье раскрывались широким шатром звёздного света, которого было так много, что в здесь, в точке зенита, исчезли все до единой тени. И всем, кто был здесь, казалось, что до этого мига, они не ведали, что такое настоящий светлый день. Всюду были ликования, всюду прославляли валар и чтили гений мастеровых. Ауле был в багряных парадных одеждах и Курумо в своём торжественном коричневом, как твердь земли, бархате, да оба в богатых венцах. Они учтиво отвечали на объятия и поздравления, не видя лиц, не слыша слов, что казались бесплотными, лишними, не способными оставить никакого отпечатка в душе. Как и сами воспылавшие светочи казались огненным айнур блёклыми, пустыми и неважными. Всех их помыслы были обращены к двум едва живым существам в шатре нолдорского принца, тем, кто день за днём продвигал великое дело к этому желанному итогу, но кто не наденет сегодня парадных одежд и не разделит всеобщую радость. И в этот радостный час первого рукотворного рассвета в душе самих валы и майа словно иссяк весь огонь, и чувства оказались безнадёжно погребены под тяжёлым пеплом тоски. Ауле обнял за плечо тяжело уронившего голову Курумо. Проект завершён. Но никакой радости мастера не почувствовали. Новорождённый свет башни на миг закрыла узорчатая тень. Прямо перед огненными мастерами, раскинув широкие крыла с пёстрыми длинными перьями, бесшумно приземлилась большая сова. — Йаванна, — тихо поздоровался Ауле, но так и не смог улыбнуться. Коснувшись коготками поверхности, сова обратилась владычицей природы. На ней было платье цвета мокрой листвы, а весь облик казался каким-то увядшим. Курумо без слов поклонился великой валие и ушёл вновь в свой дозор над товарищами. Йаванна и Ауле остались наедине под непривычно ярким светом, в котором сияние их божественных феа, потускневшее от печали и тревоги, стало почти незаметно. Валие хотела обнять супруга, но ощутила странное неузнавание. Словно был то не Ауле подле неё, а незнакомый дух, совсем не похожий на её отважного, искусного и яркого огненного мастера, что знала она от начала времён. Оттого ещё горше стало Кементари, она сомкнула объятия, а душу её затопила любовь, тоска да нежность. — Я виноват. Да, времени было в обрез, но всё равно нельзя было отправлять их одних. Но я верил, что они справятся, — говорил тихо великий мастер. — И они справились, Ауле. — печальным взором посмотрела Йаванна на башню и сильнее обняла мужа. — И всё же я неимоверно рада. Я счастлива, Ауле, что чаши установлены. Прошу, не гневайся на меня за мою неуместную радость. По пятам за этим проектом с самого начала шли одни препятствия и неприятности. Одному Эру известно, какие ещё беды могли приключиться. Дай Эру, Майрон и Даламан очнутся — и так и будет! Другого я не принимаю! — и мы забудем это всё! Ауле коротко кивнул и задумался, припомнив все этапы тяжёлого строительства. Высший дух огня обратил взор мыслей в самое начало. В тот самый день, когда он внезапно получил одобрение от совета валар на воплощение в жизнь грандиозного проекта, который он безуспешно пытался продвигать несколько лет. Ауле пошёл по путеводной нити памяти и увидел все этапы создания башен. Видел теперь ясно, как тяжело с самого начала двигалось дело, с постоянными препятствиями, задержками, переносами сроков, мест, внезапными изменениями в планах конструкции. Он не замечал тогда. А теперь все это показалось зловещими предзнаменованиями. Не замечал, даже когда судьба дала ему последний шанс отказаться: с незаконные гномами ситуация была на острие ножа, и, несмотря на то, что она разрешилась волшебным образом, надо было всё равно прислушаться к внутреннему голосу и отказаться от проекта. А он… поглощённый навязчивой идеей и раззадоренный трудностями упрямо двигался напролом, считая, что только смелым и упорным достаётся слава и удача. И они установили башни. Да. Успели в срок, верные своему слову, подгоняемые нетерпением Таникветиль. Установили, по правде сказать, на свой страх и риск кое-как. Да ещё и непроверенную систему. «Мудрая Йаванна права! Башни словно изначально были прокляты! И вот итог: двое из моих майар, что дороже мне всего на свете, на грани развоплощения». Тут к ним торопливо и даже без поклона подошел Куруфин. Вид у него был взволнованный. За последнее время Ауле привык, что когда мастера вот так вот, и с таким видом подбегают к нему, значит он услышит следом дурные вести. Сердце Ауле сжалось и превратилось в пронзённый иголками комок. — Мастер! — нолдо развернулся на секунду к Йванне, — Простите, валие, умоляю. — и — снова к Ауле: Майа очнулся!