Огромный шар воспарил в небесах, и пламя его разогнало тучи. Яркий ласковый блеск залил всё вокруг золотым сиянием. И увидели эрухини, что земля не умерла, что сквозь пепел от пожарищ пробиваются зелёные иглы травы, что ветви дают новые побеги, как обещание жизни. Птицы взвились на простор неба, завели в голубом сиянии трели новому восходу. Животные табунами и стаями возвращались в уцелевшие леса. Тени зла отступили и спрятались в пещеры, под камни, в расщелины гор.
Яркая звезда пылала в вышине несколько дней кряду, не умаляя силы благословенного сияния, щедро дарило тепло и свет уставшей земле. Лучи его нагрели воздух, морская вода стала тихо отступать с затопленных городов в гаванях. В землях Амана наступил долгожданный покой. Мир в лучистом сиянии готовился к новой весне.
Эльдар дивились волшебному небесному огню. Они всматривались до боли в глазах в золотой огромный диск, играющий радужными бликами, и спрашивали друг друга: «Что за чудо произошло в Валиноре? Неужто сам Эру спустился в мир, чтобы избавить нас от Тьмы и страданий? Или великие валар собрали всю мощь и опалили крылья Тьмы лучезарным и победоносным светом?»
Но валар молчали. И лики владык были полны не торжеством, но печалью. Вестники Таникветиль обьявили, что должно всем жителям Валимара собраться на центральной площади, где Манвэ скажет своё слово. Центр столицы наполнялся, словно живое море. Все с нетерпением ожидали речи валар. И вот на широком крыльце дома Тулкаса воздух затрепетал. Один за другим из светящихся столпов выходили повелители стихий и вставали в полукруг перед взорами эрухини. Наконец, Владыка ветра рука об руку со своей королевой, покрытой тёмной вуалью, вышел вперёд и начал свою речь.
— Глядите в небо, жители Благословенной земли, глядите и помните подвиг девы Ариен из народа майар, что приняла битву с тьмою на последнем рубеже. Тёмный дух, разрушитель и губитель, сразил её, земное воплощение майа погибло. Но принимая смерть в ладонях мрака, она не сдалась, но вознеслась в небесный чертог, сокрушая мглу. С сегодняшнего дня снимаются все обвинения с мастеров Валинора, ибо жертва звёздной девы искупила вину каждого. За всех айнур, за всех эльдар приняла гибель прекрасная Ариен. Отныне и вечно чистым и священным светом ее фэа будет полон небосклон, и не будет больше никогда кромешной темноты. И каждому теперь дарована её любовь, тепло и свет. Восславим майа Ариен, наречённую присно Анар, в жертвенности, любви и святости.
Манвэ опустился на колени и склонил голову. Все валар, майар и эльдар последовали за ним. Они в трепете и скорби припали к земле, озарённые ласковыми объятиями солнца.
Когда же поднялись все с мощёных камней площади, в одеждах тёмных, как беззвёздная ночь, вышел из свиты Варды майа Тилион и обратился к владыкам.
— Великие валар, молю, позвольте мне оставить земное воплощение и разделить с милой моей Ариен, что дорога мне, словно сестра, небесную стезю. Чтобы не была она над пологом облаков одинока.
— Нет, Тилион. Горе твоё мы понимаем и разделяем все. Желание твоё достойно уважения. Но две звезды в небесах погубят землю, а не благословят. Этот пламень спалит мир, — сказал Манвэ. Но Тилион не отступился. Глаза его засияли отчаянным серебром.
— Горяч великий дух могущественной звезды. Но не в гордыне, а в участии открылось и мне моё предназначение. Позвольте встать мне рядом с нею, но не звездой, а тенью её и отражением.
Король королей умолк, вслушиваясь в глубины Эа, и услышал ответ среди волн Безвременья. Он, желая подтверждения, словно впервые всей сущностью своей хотел ослышаться, взглянул на владыку судеб.
— Да, Владыка. Второму светилу есть место в замысле, о нём есть нота в песне песен, — донёсся голос Намо из-под тёмного глубокого капюшона.
Манвэ это знал. Но видел обречённые бездонные очи супруги за волнами вуали. И доверил совету решить окончательно судьбу второго звёздного майа.
— Великие валар, вы слышали просьбу служителя нашего, и ваш выбор сейчас решит его судьбу.
Никто из великих духов не нашёл слов и условий, препятствующих воззванию майа. И тут выступила валие Эстэ.
— Владыка мира, как ни скорбно нам терять друга нашего и разрешить ему бестелесно воспарить в эфир небес, но все мы ощущаем, что этого не миновать. Но мы должны учесть благополучие всех. Эрухини нужен отдых, миру нужна ночь, это закон гармонии. Светила могут быть вдвоём в поднебесье, но должны путешествовать по небосводу в разное время.
Манве обратился к майа:
— Тилион, ответь теперь: ты всё ещё желаешь добровольно оставить покровы воплощения, ведая новые обстоятельства?
Тилион посмотрел на владыку. Взгляд Манве был нечитаем, но чуждое проскользнуло в нём. Словно хотел он всем существом сообщить ему что-то, но не имел ни возможности даже безмолвно поведать мысль, ни имел на то и права. Майа перевёл взор на свою валие. Широко распахнутые глаза Варды, прекрасные и многозвёздные, безысходно сверкали всеми созвездиями и кричали ему одно слово: «Нет!»
Тилион выпрямился, серебряные волосы его колыхнул ветер, будто желая остановить, но майа просто и изящно поклонился, а весь его облик стал почти умиротворенным.
— Мой выбор и прошение не нуждаются в изменениях.
***
Пророчество Вайрэ свершилось:
«Всеми любима дева-солнце,
но только один предначертан ей судьбой. Они суть — едины, но столь же различны в своём предназначении, что бесконечно будут рядом, но никогда не смогут соединиться. Одной уготован вечный свет, второму — только сумрак и мгла».
Солнечный диск, ведомый новым правилом мироустройства, проплыл половину неба в ослепительном блеске, а достигнув кромки купола, разлился пылающими всполохами первой вечерней зари. В этот час на грани ночи и весны по воле рока, по согласию стихий майа Тилион сбросил покровы воплощения и, как только угас последний луч заката, вошёл в холодный храм небес, навсегда попрощавшись с горестями и радостями бытия, отрекаясь от земной жизни. В сумрачном шёлке ночи среди россыпи созвездий зажёгся серп бледного пламени. И не раз с тех пор печаль и жертвенность служителя пресветлой Варды воспоёт нежным напевом соловей, не одну ночь омоют его подвиг слезами сердца́, что рвутся на части от несчастной любви, и флейты, лунные певцы, вознесут сотни тысяч молитв ему, как наивысшему божеству своему.
О, Любовь моя, пламя цветок.
Снова голову кружит мне лето.
О, Любовь моя, песни поток.
Ты — мелодия, светом согрета.
Звоном ветра тоска рвётся ввысь.
Словно бездна печаль глубока.
Я молю тебя, сердце, вернись!
Но, как память, водою века.
Каплей света слеза янтаря,
Я тебя никогда не забуду
И пока не иссохнут моря,
Вспоминать твоё имя я буду.
***
Этой первой светлой ночью, вновь собрались айнур вместе на широком холме Эзеллохар близ западных ворот Валимара, где каждая травинка была расписана серебряной лунной кистью.
Валие Йаванна открыла малахитовую шкатулку, из неё вырвался свет, словно мягкое сияние белого золота. Но, приглядевшись, стало заметно, что это два потока — серебристый и золотой, они растворялись друг в друге на грани слияния, но одновременно и существовали каждый раздельно. А источали волшебный чарующий свет два зёрнышка, покоившиеся на чёрном бархате.
— Они долго ждали своего часа. Ещё до времён воздушного сияния мы думали, как можно привнести в мир свет. Перед вашими очами семена древ, сияние которых достаточно для освещения всего Амана. Уступив место мастерам, мы не стали предлагать эту идею. После же катастрофических событий древа могли бы стать решением проблемы. Но судьба распорядилась иначе.
Йаванна ненадолго умолкла и подняла очи ввысь. В глубине небес сквозь прозрачные облака сиял печальный серп ночного светила, озарённый тремя радужными ореолами. Владычица природы продолжила:
— Мы, айнур природы, общим советом своим даруем эти древа земле Валинора, чтобы взросли они нерукотворным обелиском в память о смелости и самоотверженности звёздных майар. Пусть же Тельперион серебряным светом своим будет вечно напоминать нам верного Тилиона, а золотая ветвь Лаурелин будет равна сиянию Ариен, прекрасней которой не увидит больше Арда.
Йаванна бережно вложила в землю семена, поклонилась с превеликим уважением и уступила место Ниэнне. Госпожа скорби полила почву чашей, набранной в пределах слёз, и из темноты земли пробились светящиеся ростки с двумя парами листочков. Валие жизни и четверо ее майар запели песнь рождения, в их хор влились голоса айнур слёз, и песнь их была нежной и горькой. Духи природы воспевали торжество жизни над смертью, духи печали оплакивали беззаветный подвиг. Под силой этой гармонии древа росли на глазах, крепли и возносили кроны к звёздам. Они выросли рядом и касались друг друга ветвями, будто в ласковом привете. На исходе ночи Лаурелин распустила золотые листочки, точно звенящие монетки, а на веточках Тельперион раскрылись серебряные соцветия. Мягкий волшебный свет их лился далеко за пределы холма. Но несколько угас в надвигавшемся рассвете.
Заря обагрила небеса. Как только первые лучи коснулись лиц айнур, из сонма светлых духов вышли Олорин и Курумо. Они встали под сверкающими кронами, блики золота и серебра плясали на их лицах, отражались во взглядах решительных глаз. Перед лицом валар, перед символом любви и жертвы, майа Ауле и майа Манвэ принесли клятву вечно бороться с Мелькором и его приспешниками за смерть возлюбленной, решительно защищать от поступи Тьмы землю обоих континентов и каждый народ из ныне живущих и тех, что прибудут после них, в готовности выступить незамедлительно, по первому дозволению валар.
После Курумо подошёл к огненным майар. И удивился, взглянув на старшего товарища. Его фигуру объяло пламя такой чистоты и яркости, что могло бы соперничать с валарским. Золотые всплески лились по земле на многие метры, он бессильно уронил голову на грудь, и звонкие капли янтарными крупицами падали и скатывались по сапогам майа. Курумо впервые увидел в глазах златоокого слёзы.
— Майрон! Что же ты! — Курумо убрал с его лица золотую прядку и увидел его глаза, полные отчаяния и боли.
— Ариен. Тилион. Мелиан. Мы все ходим по мирозданию, словно по лезвию кинжала. Я представил, что могу так же лишиться кого-то из вас. Мне страшно…
Он обнял Курумо и Даламана.
