Часть 3
5 мая 2022 г. в 16:31
— В чём дело, Тсукико? — ворчит седовласый Норайо, встречая ученицу на пороге спортивного клуба. — Молодым девушкам, вроде тебя, не положено в столь поздний час ходить по улице одной без сопровождения старшего.
— Я же сейчас не на улице и уж тем более не гулять собралась, — отвечает Тсукико и кланяется. — Я к Вам пришла, Норайо-сан. Мне нужно потренироваться.
— А днём после занятий чего не заглянула ко мне? — всё ещё сердится наставник. — Предпочла тренировкам дневной сон?
— Нет, Норайо-сан, всё не так, — уверяет его Тсукико. — Сегодня мне пришлось помочь сестре. Я заменяла её в нашем магазинчике. Простите.
— Это весьма уважительная причина, Тсукико, — добродушная улыбка мгновенно озаряет морщинистое лицо наставника. — Тебе незачем извиняться. Помогать семье, когда она в этом нуждается, — поистине благое, святое дело. А значит — ты хорошая дочь, Тсукико. Тошиэки гордился бы тобой. Но я не совсем понимаю цель твоего визита. Почему прямо сейчас? Ночь же на дворе. Небось и дома никого не предупредила?
— Мне нужно срочно выпустить пар, отвлечься, — честно признаётся Тсукико. — Мне энергию свою некуда девать. И кроме того, меня не было здесь около недели. А я не хочу запускать себя.
— Надеюсь, приобретённые тобой навыки в стенах моего клуба ты не применяешь на друзьях? — спрашивает наставник, зная о случившемся в колледже несколькими днями ранее.
— У меня нет друзей, Норайо-сан.
— Даже если и нет, ты не имеешь права поднимать руку на ближнего своего, — строго заявляет Норайо. — Во всяком случае, всё можно разрешить разговором, — наставляет он. — Язык нам для чего дан? Чтобы говорить. А ты умная девушка, Тсукико Такахаси, дочь Тошиэки Такахаси, а значит способна поставить оппонента на место одним только правильным, действенным словом — не оскорбляющим, но и не ласкающим слух.
— Это слишком сложно для меня, — вздыхает Тсукико.
— Научишься, если приложишь хоть немного усилий. А махать руками и дурак может. Ну, раз уж пришла, не выгонять же мне тебя, — спокойно говорит Норайо. — Но для начала покажи мне свои руки, Тсукико.
Она всё также стыдливо прячет их в карманах толстовки, не решаясь показать ему воспалённые ранки. Очень медленно затягиваются, а нервная привычка срывать корочки только усугубляет процесс заживления. Так не хочется расстраивать старика.
— Можешь не отвечать. По глазам вижу, что ссадины всё ещё на месте. Будешь боксировать не голыми руками и даже не в бинтах, а в перчатках. Я прикупил недавно новые. Но для начала я обработаю твои раны, раз у тебя на это времени совсем нет.
Норайо и не нужно дожидаться согласия. Он берётся за дело тщательно, садится напротив Тсукико и терпеливо обводит ватными палочками каждую ранку. Аккуратно наносит мазь и слегка дует на повреждённую кожу. Маленькая аптечка всегда при нём, даже когда она ему не особо обходима. Слишком добрый, заботливый дедушка, родного Тсукико и не знала. А Норайо, будучи строгим наставником, стал ей всем: и старшим братом, и дядей, и лучшим другом. Но отца он не заменит, никогда.
Тсукико морщится, старик Норайо недовольно цокает: она обязана вытерпеть боль, принять её, а не противиться ей и пытаться отвлечься. Ведь именно она напоминает нам, что мы всё ещё живы, способны выдержать её и излечиться. Страшнее всего, когда совсем не чувствуешь боли. Не чувствуешь абсолютно ничего.
На бережно забинтованные руки Норайо поочередно примеряет перчатки, остаётся довольным увиденным и пригласительным жестом указывает на боксёрскую грушу.
— Полчаса, Тсукико. Не больше. Можешь приступать.
Удары у Тсукико поначалу выходят неловкими, неотработанными. Всего одна ничтожная неделька — и вот так позволить себе сдуться. Всё ещё ощущая ноющую боль в костяшках, Тсукико намеренно бьёт яростнее, размашистее. Не останавливается и нападает снова. И снова. Именно эта боль, бьющая по нервам, позволяет ей раскрыться в полной мере, распаляет и будоражит горячую кровь. Именно эта боль, оставившая неизгладимый след на душе, придаёт силы, позволяет Тсукико быть гораздо злее, агрессивнее.
— Норайо-сан, — спустя время обращается к нему Тсукико, присев на пол, чтобы отдышаться, — Вы верите во сверхъестественные явления?
— Я верю только в Бога, Тсукико, — отвечает наставник, протягивая ей бутылку с водой. — А всё остальное, потустороннее — дьявольщина, происки Сатаны. К чему такие вопросы? Что тебя побеспокоило?
Она не отвечает, просто пожимает плечами и отрицательно качает головой. Да и что ответить? Кому ни расскажи о произошедшем с ней, ни за что не поверят, примут за сумасшедшую. Одно только скажут: «У младшей дочери покойного Тошиэки-сана совсем плохи дела. Взбалмошная девчонка, хулиганка. Небось сцепилась с кем-то в очередной раз, в какой-нибудь грязной подворотне, вот и получила по макушке. А сейчас разносит по улице всякую чушь, что только в голову взбредёт. И пугает детишек на пару с тем блондинистым дурачком». Но ведь всё, что развернулось перед глазами Тсукико, не плод больного воображения, а явление, казавшееся ей вполне реальным, почти осязаемым.
— О чём задумалась, доченька? — спрашивает старик Норайо, видя, насколько обеспокоенное лицо у его ученицы. — Что тяготит твою душу?
— Да, так. Ничего особенного, приснилось кое-что.
Она же хорошо помнит, как сожгла тот по глупости созданный список презираемых ею людей, как помятая бумажка медленно превращалась в пепел. Лунатизмом Тсукико точно не страдает, да и психических расстройств у неё нет. Эти страшные, предсмертные крики и стоны, поглотившие собой всё пространство, не были галлюцинацией, видением или последствием бредового расстройства. И всё это уж точно не было сном.
Две слабо горящие лампочки в помещении внезапно лопаются, и их двоих затягивает во мрак, жуткий и леденящий душу. Внезапный истошный женский крик снаружи вынуждает Тсукико и старика Норайо подскочить со своих мест и в непонимании взглянуть друг на друга. Им не показалось. Норайо сразу же настаивает оставаться ей здесь, не высовываться и подождать. Но непослушная и своенравная Тсукико не внимает его совету и первой выбегает из клуба.
Люди вокруг испуганно переглядываются, с каждой минутой их становится всё больше и больше. Уличные собаки лают, переходят на протяжный вой; кто-то выбегает на улицу из дома в одном нижнем белье, чтобы только увидеть своими глазами, что же всё-таки стряслось. Кого-то от увиденного вырывает прямо перед собой, на землю. Та женщина, что всполошила весь двор, рвёт волосы на голове, бьёт себя в грудь и ревёт, точно безумная.
— Тсукико! — зовёт старик Норайо. — Тебе не стоит этого видеть! Уходи оттуда, сейчас же!
Но уже поздно. Она замечает выпотрошенного мертвеца, вверх ногами повешенного кем-то цепями на голом сгорбленном дереве. Голодные уличные собаки обгладывают его изувеченное лицо, клыками цепляются за внутренности и вытягивают их наружу. Тсукико подходит ближе, ей по-прежнему страшно, ещё сильнее, чем двумя днями ранее, но ужас с примесью нездорового любопытства берёт над ней верх. Норайо всё также безуспешно пытается её остановить, образумить и переубедить, но его Тсукико почти не слышит. Она видит перед собой только изуродованное тело молодого парня, чьё лицо теперь напоминает кровоточащий фарш. Глазное яблоко выпадает из глазницы и болтается из стороны в сторону, от нижней челюсти почти ничего не остаётся, а язык вываливается прямо в пасть уличной псины. Вот же мерзость!
Земля уходит из-под ног, как только Тсукико понимает, кто перед ней. Узнаёт по разорванной в клочья оранжевой толстовке, которая когда-то так её вымораживала. Это он, точно он. Кевин Спэнсер — первый из списка проклятых ею.
Любопытных людей на улице становится всё больше: толпа пополняется зеваками и случайными проходимцами. Вскрики и вздохи от увиденного сливаются в один общий гул, а полицейские машины вовсю сигналят и разгоняют мешающих на дороге людей. Тсукико почти падает: кто-то случайно толкает её сзади. И, если бы не руки, вовремя поймавшие и позволившие сохранить равновесие, Тсукико бы затоптали.
— Да уж, ну и видок. Скорее, мудаком был при жизни, раз над ним так надругались. Во всяком случае, рано или поздно нас всех ждёт один исход, но вот какой именно… Я, кстати, Хизер Грин, приятно познакомиться.
Тсукико в непонимании смотрит на неё, отстраняется, словно от сумасшедшей, и оставляет протянутую ладонь без рукопожатия. Такая чертовски красивая, до невозможности привлекательная; почти нереальная, будто сошедшая прямиком с обложки глянцевого журнала, слишком яркая… Но по не известной причине до ужаса пугающая. Хизер обиженно надувает губы и убирают руку, пряча за спину. А Тсукико остаётся только одно — развернуться, побежать домой и больше не оглядываться.
В ванной Тсукико гнётся в три погибели и сдавленно кричит, зубами придерживая мокрое полотенце. Никто не должен этого видеть. На левом плече выступают первые капли крови; кожа вздувается, готовая вот-вот лопнуть, но вскоре опускается. Нечто всесильное и страшное будто иглой нарочито медленно выводит на ней чьи-то инициалы и заставляет подолгу мучиться. Тсукико кулаком бьёт кафель, уродует свою руку и плачет. Этой адской пытке нет конца. Она не выдержит, точно умрёт. Когда вторая буква окончательно выбита на теле, Тсукико без чувств падает на пол. На плече остаётся высеченное потусторонней силой кривое, но глубокое «КС». Что означает — Кевин Спэнсер.