Мой ласковый и нежный Цербер

      Телефон Итана Янга, как и его убогая каморка, от и до забита фотками обнажённых студенток, с которыми он учится. И не только ими одними. Тут встречаются даже те, с кем ему хоть раз довелось столкнуться в коридоре колледжа или во дворе. Самых хорошеньких Итан караулит у дома, ходит по пятам будто серийный убийца, скрывая своё гадкое лицо под широким капюшоном. В нетерпении дожидается самой ночи, подкрадывается к чужим окнам ближе или вообще забирается на дерево, откуда открывается нужный ему обзор. Очень ловко и быстро забирается — явно выучился, отработал технику и навыки. И всё для того, чтобы только сделать множество пикантных кадров.       После, Итан хвастается ими будто трофеями, приглашает к себе домой таких же заядлых конченных извращенцев, чтобы только в компании полюбоваться ими. За определённую сумму он продаёт их друзьям и даже незнакомцам. А те снимки, что достаточно использовались по назначению — смятые и обляпанные всякой гадостью, — Итан Янг подбрасывает их, как ненужный мусор тем самым жертвам, попавшим в объектив его камеры.       Нездоровое увлечение Итана Янга поддерживает и Джесси Уилсон — капитан сборной команды по лакроссу. Отвязные вечеринки устраивает тоже он, ведь именно там самая лучшая обстановка и удачное время, чтобы поймать на удочку очередную глупенькую, наивную студентку. Что может быть лучше пьяной девчонки, после пару бокалов горячительных напитков готовой на всё? Сама берёт с чужих рук сомнительные таблетки, сама их принимает и смешивает с алкоголем, сама залезает на стол и танцует как вне себя. А под конец тусовки, когда перед глазами всё плывёт и тянет спать, она сама плетётся вслед за каким-то парнем, с которым едва успела познакомиться, и просит его подвезти или проводить домой. Но обстоятельства складываются иначе: когда она совсем отключается, ей помогают встать или лечь в удобной позе, раздвигают ножки и берут прямо на полу грязного туалета. С размазанной по лицу тушью, плачущая, умоляющая никому не распространяться о случившемся несколькими часами ранее — такой по утру встречает очередную жертву Джесси Уилсон у себя дома, насмехается над ней и снимает на телефон. На её месте кто-то из совсем отчаявшихся грозит судом, влепляет пощёчину и матерится или вообще набрасывается с кулаками. Жалкие девчонки, жалкое зрелище. А эти парни продолжают измываться, шантажировать, зная, что ничего им за это не станется. Парням же всегда всё легко сходит с рук, даже таким засранцам, как Итан Янг и Джесси Уилсон. А виноватыми во всех грехах остаются только девочки. Такой вот замкнутый круг. Такая вот ущербная патриархальная система.       — Смотри, какая тёлка отменная! И не скажешь, что уже есть восемнадцать, — делится Итан с Джесси по Фейстайму.       — Ничего особенного, Итан, — небезразлично отмахивается Джесси. Явно затаил обиду. — Внешне только кажется, что готова на всё, а сама та ещё тварь. Никак не подступишься к ней.       — Может, фригидная, поэтому отшивает всех и сразу? — интересуется Итан. — Боится, что узнают, какая она деревянная в постели.       — Мне глубоко насрать на неё, — отвечает Джесси, вспыхивая. — Пусть и не деревянная, мне-то что?       — Она тебя что, кинула? — смеётся Итан. — Так вот почему ты так завёлся!       — Пасть закрой! Никто ещё не кидал Джесси-мать-его-Уилсона! Это я их всех ломаю, жёстко имею, а после выкидываю как старое, использованное тряпьё.       — В смысле? — не понял Итан, почёсывая затылок. — Куда это?       — На помойку, — гогочет Джесси. — Куда же ещё? Там им всем самое место.       — Вот ты загнул, Джесси, — прихрюкивая, заявляет Итан. — Кстати, чуть не забыл. Мне же сегодня так подфартило, не поверишь! Новенькая, легко будет развести на секс. Ты только представь — она меня сама к себе пригласила! Вот даёт!       — Это ещё кто такая? — удивляется Джесси. — Ну и ну, та ещё шлюшка, наверное, раз беспринципная такая.       — Хизер зовут, — довольно отвечает Итан, предвкушая бурную ночку. — Сочная такая, аппетитная. Так бы и съел всю.       — Каннибал хренов, сам себя слышал? Иди сначала пожри нормально, потом к этой Хизер заявляйся, говнюк. А, хотя знаешь, — недолго думая, предлагает Джесси, — может, я присоединюсь к вам? Эта твоя Хизер кажется мне весьма горячей штучкой. И от секса втроём точно не откажется.       — О, а ты гений! — одобрительно восклицает Итан. — Вот уже представляю: ты грубо берёшь её сзади, а она мне спереди полирует хорошенько. Или же наоборот… Смотри не опаздывай. Сейчас скину тебе её адресок.       — Давай, брат. Жду.       Итан тщательно готовится ко встрече с Хизер: принимает душ, чистит зубы, а затем натягивает на себя ту же самую футболку с рубашкой и рваными джинсами, в последний раз постиранные больше недели назад. И так сойдёт: не званый вечер же намечается и даже не романтическое свидание, а просто жёсткий трах без обязательств.       Перед выходом Итан любуется стенами комнаты, обклеенными фотографиями, жадно облизывается и на ключ запирает дверь. В его тайную обитель без спросу никому не разрешается входить. Посещение строго с его одобрения, желательно — в компании близких друзей, а собираются все они по вечерам пятницы и субботы. Огромное количество всякого алкоголя и запрещённых веществ только приветствуется. Хотя, если переусердствовать с ними, подрочить на эти фотки должным образом не получится, увы. Либо то, либо другое. Хорошо бы научиться совмещать всё это. Когда-нибудь.       Итан подъезжает к месту назначения, сворачивает за угол, чтобы припарковаться и заодно помочиться. В грязном переулке снуют заразные крысы, от мерзкого вида которых сразу же тянет блевать или поскорее сбежать. Но Итану плевать. Они, как ни странно, не вызывают в нём отвращения. Видимо, сородичей нашёл, раз не сторонится их нисколько. Негоже ведь не признавать свою родню.       Джесси присылает ему сообщение, что ждёт его у парковки. Итан довольно хмыкает, прячет телефон в кармане джинсов и застёгивает ширинку. Пора встречать друга и выдвигаться к цели. Заждалась, бедняжка, небось.       — Мокренькая, наверное, готовая. Хоть бы девственницей не оказалась, как та прошлая дрянь. Не люблю сюрпризов. А если обманула, отдеру её так, что мало не покажется! — вслух размышляет Итан, приближаясь к пикапу очередного маменькиного любовника. Даже не одолжив у него на время. Ещё чего, просить разрешения? Пусть выкусит, ублюдок.       Краем глаза Итан замечает проскользнувшую мимо тень. Равнодушно пожимает на это плечами и продолжает путь. Действие повторяется снова — сзади него возникает та же самая тень, очень быстро принимающая нереальных размеров форму. Итан пугается, замирает, перестаёт дышать. Чудовище позади него реальное, точно живое, а не побочный эффект от таблеток. Оно не шевелится, только часто дышит, а дыхание его больше походит на едва сдерживаемое рычание. От этого существа, а точнее, от его тела исходит невероятный жар, почти обжигающий, словно от раскалённой вулканической лавы. Чудовище всё продолжает дышать часто и прерывисто, грудь ритмично вздымается и опускается, а после оно ненадолго затихает и отступает.       Тень гигантских размеров медленно исчезает из виду; Итан не отрывает взгляда от земли и шумно сглатывает, так и не решаясь посмотреть назад. Страх, немыслимый и липкий, сковывает руки и ноги, отчего Итан по-прежнему как вкопанный стоит на месте и не в состоянии самостоятельно дойти до пикапа, до которого осталось всего каких-то два жалких шага. Минуты кажутся целыми пройденными часами, тянутся вечностью, и Итан срывается с места, бежит к пикапу. Была не была. Связка ключей невовремя выпадает из кармана на землю, скрывается прямо под пикапом. Итан, весь на нервах, склоняется и рукой тянется за связкой. И руку эту со всей силой и яростью придавливают всем весом пикапа. Чудовище исполинских размеров поднимается на крышу, а затем спускается, повторяет то же действие по нескольку раз, пока рука Итана полностью не становится раздробленной и болтающейся только на одном разодранном мясе. Итан кричит от невыносимой боли, плачет и пачкает дерьмом свои джинсы. Чудовище снова отступает и ненадолго куда-то отдаляется. Итану не до него, он даже не может взглянуть на свою руку, а скорее, на то, что от неё осталось.       Итан всё ещё боится увидеть то самое, что сотворило такое с ним.       — Я же левша! Как же я теперь дрочить себе буду? — скулит Итан, не ощущая боли в полной мере из-за шокового состояния.       Он достаёт треклятые ключи из-под пикапа дрожащей правой рукой, ею же открывает дверцу и кое-как влезает на сиденье, устраивается за рулём. Крыша помята, сам пикап почти разваливается и не заводится с первого раза. Маменькин любовничек его точно убьёт. Нужно поскорее валить отсюда и предупредить Джесси, что всё отменяется. К чёрту эту Хизер, к чёрту эту суку. Мчась по дороге на бешенной скорости, Итан чувствует, что больше не выдерживает, вот-вот потеряет сознание. Боль в поломанной руке с торчащими наружу костями возрастает, отключает мозги, мешает концентрации, лишает адекватного поведения. Итан неясно видит впереди парковку, разгоняется как невменяемый, хохочет и даёт по газам. Джесси его не замечает, стоит в наушниках, что-то напевая и рассматривая купленную им только что упаковку презервативов. И только когда видит ослепляющий свет фар, Джесси ничего не успевает. Ни отскочить, ни убежать, ни даже понять, что произошло. Пикап проехался по нему, раздавил как крысу, размазав по земле. Итан же, окончательно вырубаясь, врезается в ближайший столб, и разбитое переднее стекло разрывает ему шею, острием попадает прямо в сонную артерию. Итан медленно умирает, захлёбываясь собственной кровью.       Трёхглавое чудовище забирается на крышу пикапа, а точнее, на его останки, и протяжно рычит, переходя на жуткий, зловещий вой. Распластанное тело Джесси напоследок ободранно его же когтями, голова оторвана и валяется ошмётком где-то у бензобака, а к Итану притрагиваться и вовсе не имеет смысла — его и так сплющило, как не раз использованную резиновую куклу, хорошо напоминающую одну из его богатенькой коллекции.       — Хорошая работа, Мёрфи! — Хизер появляется у бензобака, принимается сразу же расхваливать трёхглавого монстра и подносит к губам ароматизированную сигарету. — На этот раз особо и лапы марать не пришлось. Да ты, пёс, куда покруче Люцифера будешь. Хей! Сын Сатаны, — слышишь меня? — у тебя конкурент появился, берегись! — Хизер заливисто смеётся, хлопает в ладоши и резко замолкает, замечая в глазах чудовища нечто непонятное ей.       Сострадание? К кому? К этим подонкам?! Нет, конечно.       Скорбь? Было бы по кому скорбеть. И уж точно жалостью тут никакой не пахнет.       Это что-то новое. Новое для такого безжалостного чудовища. И теперь Хизер точно сбита с толку.

***

      Плечо Тсукико ноет, чешется неистово, кровоточит под наспех наложенной повязкой. Её мучает недомогание, слегка лихорадит, но Тсукико пересиливает недуг и перешагивает за порог ненавидимого ею колледжа. Ранец с «Хэллоу Китти» висит на здоровом плече, почти спадает — он едва ли не пуст, но Тсукико кажется, что сейчас он в два раза тяжелее, чем когда-либо. Поднимается температура — она это хорошо ощущает, знобит её знатно, а рана саднит и побаливает немыслимо. Дома никто ни о чём не знает: Тсукико очнулась на полу ванной быстрее ранней пташки Мизуки и за считанные минуты самостоятельно разобралась с возникшей проблемой. Показать кому-нибудь изувеченное инициалами плечо, даже если обратиться за помощью в медпункт, — дело рискованное. Очень. Ведь заглавные буквы красуются на её теле не абы кого, а умершего студента Кевина Спэнсера. Сразу догадаются, кто бы там ни был. Даже тот светловолосый мальчишка без царя в голове и то смекнёт, в честь кого они выбиты.       Кое-как выдержав пары длинною в бесконечность, Тсукико выходит из помещения, держится рукой за стену и еле волочит ногами. Ей плохо, совсем плохо. Внимание Тсукико задерживает опустевший шкафчик, принадлежавший когда-то Кевину Спэнсеру: обклеен он его смазливыми фотками и слезливыми соболезнованиями. Ещё и цветочки тут и там поразвесили, украсив это убожество. И всё это посвящено тому самому Кевину Спэнсеру, который двумя годами ранее силком затащил старшую сестру Тсукико в пустующий, не работавший лифт, чтобы надругаться над ней. Мизуки сообразительная девушка, всегда начеку — она прыснула газовым баллончиком ему в лицо и ударила коленом в пах. Так Мизуки спасла саму себя и выскочила наружу, на свободу.       — Ты заслужил, паскуда, — неосознанно вырывается у Тсукико, не дающей отчёта собственным словам и действиям.       Она оказывается во дворе колледжа очень скоро, совсем не помнит проделанного ею пути. Слышит только, как её кто-то настырно зовёт, но Тсукико не оборачивается. Волочит по грязной земле свой любимый ранец, жалеет, что пачкает его, но сил у неё вообще ни на что не остаётся. Даже на Сьюзан Свон, обгоняющую её и нагло преграждающую путь.       — Чего тебе, Сьюзан? — тихо спрашивает Тсукико, обливаясь вся холодным потом. Рана точно гноится, заражает кровь и медленно убивает её. — Не до тебя, отойди.       — Так-так, — Сьюзан цепляется за ранец, выхватывает его, не встречая ни малейшего сопротивления в ответ, и демонстративно бросает в лужу. — А это тебе ничего не напоминает, а?       — Пусти, дай пройти, — голова у Тсукико совсем тяжёлая, кружится; она вот-вот потеряет сознание.       К Сьюзан Свон присоединяются её полоумные друзья — Джей-Джей и Берти Парсон, самый жестокий живодёр на районе, коих поискать ещё надо. Они оба зубоскалят, сыплют отборными ругательствами и толкают Тсукико из стороны в сторону, а она даже не сопротивляется. Мужественно терпит и стоит на ногах из последних сил.       — Погоди-ка, — внимание Сьюзан приковывает кровавая повязка на плече, готовая вот-вот спасть. — Давай погляжу. Может, собака тебя покусала бешенная, вот и помираешь в мучениях. Дрянь.       — Не надо, не трожь, — Тсукико сбрасывает её руку с себя, но уже поздно. Промокшая в крови повязка, и так держащаяся еле-еле, почти на соплях, сама падает на землю, открывая вид на уродливое клеймо. «КС» — кровоточащее, зловонное и гноящееся.       — Вот же мерзость! — вскрикивает Сьюзан и отталкивает от себя Тсукико куда подальше. — Спидозная, что ли? Уже разваливаешься по частям, да?       — Погодите, — Джей-Джей подходит ближе, не обращая внимания на тошнотворный запах, и в шоке приоткрывает рот от увиденного. — Она чокнутая, ребят. Цукини собственноручно набила себе татуху с инициалами Кевина Спэнсера!       — Чего? — растерянно переспрашивает Берти.       — А ты взгляни, — подзывает его Джей-Джей.       — Какая же ты всё-таки мерзавка! — громко вскрикивает Сьюзан, сильнее зажимая пальцами нос. — Так обрадовалась его смерти, что не сдержалась и набила себе наколку?! Чтоб ты сдохла, Тсукико! Больная ты тварь!       — Хей, спокойно, ребят, — слышится приятный девичий голос позади. — Трое на одну... несправедливо как-то. О! Какой милый ранец! Зачем вы его обваляли в грязи?       — А тебе какая разница? — интересуется Джей-Джей, успевая окинуть девушку оценивающим, пожирающим взглядом с ног до головы. — Тут у нас свои разборки, красотка, не вмешивайся.       Побледневшая Тсукико оборачивается, по щеке её катится слеза.       — Хизер Грин, — находясь в болезненном бреду, еле слышно произносит Тсукико. — Приятно познакомится с тобой, — она до боли кусает нижнюю губу и начинает тихо плакать. — Я, кажется, умираю… Я умираю, Хизер.       — Нет, детка, тебе ещё рано умирать, — Хизер быстро подбегает к ней, касается плеча, нисколько не брезгуя. Вскидывает брови от удивления, встречаясь глазами с Тсукико, и говорит: — От него можно избавиться, не волнуйся, подруга.       К ним подъезжает некто, облачённый во всё чёрное; одеяние его украшают одни только металлические цепи и ремни. Появляется весьма эффектно, на том самом прекрасном и неповторимом Харлее Дэвидсоне Стрит Файтере. Шлема владелец этого красавца не снимает, но расслышать его можно.       — Садись. Быстрее.       Тсукико некогда отнекиваться, показывать характер: она послушно плетётся, еле садится сзади и всем телом прижимается к нему, обняв за грудь. Парень в шлеме шумно выдыхает, мышцы его сразу же напрягаются, а игриво улыбающаяся Хизер вообще добивает, смущает. Он замечает и тех троих моральных уродов, недовольно уставившихся на него.       — Не переживай, Тсукико. Я приведу в порядок твой ранец. Будет как новенький, обещаю! — радостным тоном заверяет Хизер и напоследок машет рукой. Байк стремительно удаляется с места, поднимает в воздух пыль, оставляя всех, кроме Хизер, с приоткрытыми ртами от недоумения и откровенной зависти и злости.       Харлей Дэвидсон мчится на максимальной скорости, ловко и грациозно объезжает другие автомобили, опережая их, словно гонимый самим диким ветром. Парень ругает себя мысленно за то, что не прихватил с собой запасной шлем, что не додумался поделиться с Тсукико своим. Но сейчас уже поздно было злиться на себя и на свою непредусмотрительность. Он действовал по ситуации, как всегда — на эмоциях. Тсукико слабо дышит, сердце её, как и пульс, замедляется; она почти отпускает парня, но он ей этого не позволяет и возвращает руки к своей груди, сцепив её пальцы со своими всего на мгновение, чтобы снова взяться за рукояти.       — Держись покрепче, бойкая ты моя. Осталось совсем немного.       К сожалению, Тсукико его не может расслышать, а значит о спонтанной поездке будет мало что помнить. Когда они доезжают до места, глаза её полуприкрыты, а значит она не в состоянии самостоятельно дойти до дома. Мёрфи снимает шлем, оборачивается к Тсукико всем корпусом, берёт за кисть и… проводит по ней губами, нежно касаясь тыльной стороны ладони. Целует, прикрыв веки. Самозабвенно, с чувством. Тсукико набирает побольше воздуха в лёгкие, будто в неё только что невообразимым способом вдохнули жизнь. Или нет, скорее — вкололи ударную дозу адреналина и привели в чувство, вернули с того света. Она распахивает веки, хлопает ими и жадно ловит губами воздух. Видит перед собой Мёрфи, того самого Мёрфи, и вспыхивает от негодования.       — Что? Что ты тут делаешь? У моего дома! Почему я сижу на твоём байке? Вообще, откуда ты знаешь, где я живу?!       — О, какая громкая, — Мёрфи касается пальцами своих висков и умоляюще глядит на Тсукико. — Сколько вопросов, сейчас же голова лопнет! Сжалься надо мной и просто скажи «спасибо».       — Вот бы для начала узнать, за что тебя благодарить. Так что пока не скажешь — не дождёшься! Может, мне тебя ещё и поцеловать?       А вот это явно лишнее. Тсукико начинает мысленно ругать себя, краснеет вся от стыда и заметно теряется. Кто же за язык-то тянул...       — Если тебе так хочется — целуй.       — Нет, я...       — Ого, упрямица сдаётся? Да неужели? Вот значит, какой эффект я произвожу на тебя, — Мёрфи лукаво подмигивает, устраивается на байке поудобнее, готовясь надеть шлем. — Дыши глубже, а то совсем голову потеряешь. Придёт время, и ты сама меня об этом попросишь. А пока — до скорой встречи, принцесса.       — Постой! Ты же мне так и не ответил! Как мы тут оказались с тобой вдвоём? И не называй меня... принцессой. Слышал? — сердится Тсукико и топает ногой. — Ох, как же бесит. Возомнил из себя не пойми кого. Позёр.       Харлей Дэвидсон уезжает, оставляет Тсукико одну у входа в дом. И только сейчас она ощущает нечто странное на своей кисти и ладони. Внутри себя. Что-то такое тёплое, трепетное и обволакивающее, ласкающее кожу и залечивающую её. До Тсукико доходит, что плечо, как и многочисленные ссадины на костяшках пальцев, больше не беспокоят. Она осторожно касается места, что гноилось ещё минутами ранее, и чувствует зажившую кожу, тонкий рубец. Невозможно! Что произошло с ней только что, да и вообще, где её ранец с «Хэллоу Китти»?       Ночью, когда на часах стрелки показывают ровно два, Тсукико снова погружается в агонию, рвёт простыни, до крови кусает нижнюю губу и терзается в адских муках. Это повторяется с ней в точности, как и прошлой ночью, — новые инициалы на новых местах. «ИТ» — на груди, прямо над соском, и «ДУ» — во внутренней части бедра. Это как наказание свыше, по-другому и быть не может. Ведь когда кого-то проклинаешь, это же проклятие возвращается бумерангом с троекратной силой и карой за содеянное.