Мой ласковый и нежный Цербер

      — Я очень рад, что ты снова в строю, — воодушевлённо заявляет старик Норайо. — Не видеть среди подопечных одну из лучших учениц — тяжко. Как ты себя чувствуешь, Тсукико?       — Лучше, чем когда-либо, Норайо-сан, — радостно отвечает ему Тсукико, разбинтовывая ладони после изнурительной тренировки. — А видеть Вас довольным и счастливым прибавляет мне мотивации и подбадривает.       — Тсукико, а что произошло с тобой? — не долго думая, спрашивает наставник. В голосе чувствуется некая тревога, настороженность. Тсукико это не нравится.       — Я… болела. Обычное недомогание.       — И что же так подкосило твоё здоровье?       — Не беспокойтесь, Норайо-сан, ничего серьёзного, — немного растеряно отвечает Тсукико и стремится поскорее удалиться, чтобы избежать ещё одну порцию ненужных расспросов, но наставник останавливает.       — Тсукико, очень нехорошие слухи идут о тебе и об одном молодом человеке, — начинает Норайо, заметно мрачнея. — Поговаривают, что он — сатанист, поклоняется Дьяволу. Вот недавно в нашу местную больницу попал мальчишка с многочисленными переломами. Из вашего колледжа. Бедный, над ним так поиздевались, живого места не оставили. Теперь я волнуюсь за тебя: не с тем свяжешься — всю жизнь жалеть будешь.       — Этот, как Вы говорите, мальчишка, пытался меня изнасиловать, — резко вырывается у Тсукико. — А тот сатанист спас меня, защитил. Да, довольно жестоко, но все насильники заслуживают смерти. Так что его он ещё пощадил.       — Подожди, выслушай меня, доченька…       — А Вы, Норайо-сан, достаточно мудрый человек, чтобы верить каким-то там сомнительным сплетням, — Тсукико пристально смотрит в глаза седовласому наставнику, медлит, но всё-таки решает продолжить: — Не вынуждайте усомниться в Вас и разочароваться. И прошу простить меня за всё сказанное.       Тсукико отстаивает Мёрфи, отгораживает от всяких ничтожных сплетен, защищает как может, хотя знает — в защите он не нуждается. Так она заступалась лишь однажды — за оскорбленных мать и сестру. Сначала в старшей школе, затем и в колледже. За близких и любимых Тсукико готова любому ублюдку перегрызть глотку, по локоть испачкать руки в крови и даже распрощаться с собственной жизнью. Пожертвовать собой ради них. Ради Мёрфи.       Тсукико, не в настроении и на нервах, выходит из спортивного клуба. Тэйлора Льюиса за его длинный язык стоило четвертовать прямо там, в кабинке мужского туалета. Но его время, судя по всему, ещё не настало. Следующий по списку — Джей-Джей Браун, но кто знает: отсчёт может измениться, начаться с десятого места, с чертовки Сьюзан Свон.       Тсукико подумывает над сказанным стариком Норайо, об их маленькой размолвке и потому злится на себя. Только на себя — наставник ведь и вправду желает ей только лучшего. Но Тсукико виднее, что лучше для неё. Она хочет развеяться, избавить себя от гнетущих мыслей и надевает наушники, сворачивая в тёмный безлюдный переулок. Подобным коротким путём Тсукико быстрее доберётся до дома. Не в первый раз так делает. Тем более, сталкиваться с кем-то из соседей, крайне любопытными и сующими везде свой нос, не хочется и подавно. На Тсукико они и так уже косо смотрят: один из них при виде неё даже пару раз перекрестился. Добилась-таки своего. Они боятся, сильно боятся, хотя и точной причины, почему им приходится сторониться Тсукико, не знают. Все же сторонятся, а значит так и надо.       Она почти добирается до дома, когда по ноге пробегает огромных размеров крыса с отвратительным длиннющим хвостом. От одного только вида Тсукико всю передёргивает, но, несмотря на живность, она продолжает идти. Здесь что-то не так: может, крысы расплодились и теперь их стало гораздо больше, втройне. Мерзость же. Однако Тсукико не покидают сомнения: дело далеко не в них. Она останавливается, слегка поворачивая голову, спиной ощущает чьё-то присутствие рядом, какое-то суетливое движение позади. Она ускоряет шаг, почти переходит на бег, но её мигом догоняют. Тсукико хватают чьи-то мужские руки и наспех натягивают на голову мешок. Отреагировать хоть как-то она не успевает: её бьют в живот и снова волокут куда-то за собой. Как только Тсукико пытается дать отпор — сразу же ударяют по голове. Так её, не способную ни закричать, ни ответить хоть как-то, закидывают в багажник и везут в неизвестном направлении.       Очнулась Тсукико глубокой ночью в каком-то затхлом заброшенном доме. Судя по обстановке, вывезли куда-то за город, в лес. Всё как по избитому сценарию дешёвого американского фильма ужасов: где-то рядом, возможно, разгуливает знаменитый Эш с бензопилой вместо руки или сам Джейсон Вурхиз, размахивающий мачете. От подобных абсурдных мыслей становится всё смешнее и смешнее... Запястья туго привязали к изголовью кровати, а лодыжки — весьма неумело и на скорую руку, долго над ними не сидели. Верёвки прочные, плетённые, оттого и конечности сильно ноют и затекают. Тсукико вертит головой по сторонам, рассматривает комнату и изучает детально: вдруг сумеет обвести вокруг пальца совсем неопытных похитителей, высвободиться и надавать им тумаков за содеянное. Только вот чем? Тсукико не видит ничего подходящего: стол — пуст, шкафчиков нет. Стены старые, всё сыпется, как и сырой потолок; деревянный пол точно проседает и скрипит. Поблизости никого. Но это пока.       Тсукико берётся действовать решительно. Выравнивает дыхание, пытается расслабить напряжённые мышцы и принимается за первую попытку. Верёвка выдерживает, запястья не проскальзывают и с новой силой начинают болеть. Пробует снова, но тщетно: бесполезно тратить на всё это силы. Ещё могут пригодится.       Дверца со скрипом открывается и первой в хижине появляется белокурая Сьюзан Свон. Следом за ней Тсукико замечает другие хорошо знакомые лица. Это Адам Гилберт и Сэмюель Мур — те самые смертники из проклятого списка под номерами семь и восемь. Как предсказуемо, чёрт возьми. Тсукико разочарованно хмыкает и глядит наверх, на деревянные доски, которые вот-вот могут упасть на голову. А лучше — на всех них троих, да так, чтобы насмерть. Опять они, опять все те же лица. Только и умеют, что мозолить глаза и строить из себя опаснейшую банду головорезов. Сборище идиотов — вот кто они такие на самом деле.       — Я знаю, что ты замешена во всём этом дерьме, — Сьюзан нависает над беспомощной Тсукико и внимательно вглядывается в бесстыжие глаза. — Знаю, что причастна ко всем убийствам моих друзей. Сука, но как? Кого ты подспособила присоединиться к тебе и творить такое бесчинство? Ты что, и вправду намерена расправиться с каждым из нас?       — Да, — честно отвечает Тсукико и улыбается, смотрит в до смерти перепуганное от услышанного лицо. Сьюзан глупо хлопает глазами, совсем ничего не понимает. — Вы все умрёте. И никто из вас, подлых и мерзких, не избежит кровавой расправы. Теперь я лично буду присутствовать на казни каждого из вас.       — Ты спятила, да? — нервно спрашивает Сьюзан. — Спектакль отыгрываешь, актрисулькой заделалась? Больная же ты тварь, Тсукико.       — О, нет, Сьюзан, я в здравом уме, — насмехается она, с вызовом смотрит на Сьюзан снизу вверх. — А ты вся трясёшься в ужасе, понимаешь, что я совсем тебе не вру. Не брежу. Страшно, правда? Какое же классное чувство — ощущать превосходство над кем-то, кто даже не может помериться с тобой силами, которых и нет вообще. Это твоя шайка? Та самая, готовая защитить тебя, если что? Вижу, не вся в сборе. Какая жалость, вас становится всё меньше и меньше.       — Давайте грохнем Тсукико прямо тут, — внезапно предлагает Адам Гилберт, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. — Опередим её, и дело с концами.       — Кто с тобой заодно, Тсукико? — доведённая до отчаянья Сьюзан не слушает Адама, хватает Тсукико за грудки и трясёт как тряпичную куклу. — Отвечай, сука, кто тебе помогает?!       — Я никогда тебе этого не скажу, — спокойно отвечает Тсукико. — Даже если пытать вздумаете, никогда его не сдам. Сьюзан, а ты можешь похвастаться тем же? Джей-Джей придёт за тобой, если когда-нибудь ты окажешься на моём месте?       — Я никогда не окажусь на твоём месте, дрянь!       — И то правда, — Тсукико ухмыляется, виртуозно поигрывает на нервах. — Тебя к тому времени, Сьюзан Свон, уже не будет в живых.       Припаркованный снаружи разваливающийся на части пикап, в котором привезли Тсукико, взлетает на воздух. Все трое от неожиданности подпрыгивают на месте, кроме Тсукико. Красно-оранжевое пламя, словно безжалостный монстр, пожирает его, оставляет одни обломки, а чёрный дым удлиняется, устремляясь к небу, всё выше и выше.       — Это он, да? Это он подорвал развалюху? — с надрывом спрашивает Сьюзан, едва опомнившись. — Отвечай! За что же ты так с нами…       — А ты не знаешь? — Тсукико наигранно вскидывает бровями. — Это вам за всё хорошее. За то, как вы поступали со мной на протяжении двух лет. Пора расплачиваться, отдавать долги. Берегись, Сьюзан, смерть стоит уже за твоей спиной.       Сьюзан резко оборачивается и никого, кроме трусливых сопляков — Адама Гилберта и Сэмюеля Мура, — больше не видит. На участке, где только что сам по себе подорвался пикап, — тоже. Только едва полыхающая огнём груда развалины.       — Давайте выстрелим ей в голову, — опять настаивает на своём Адам Гилберт. — Я что, зря привёз с собой отцовское ружьё? Мне ещё нужно вернуть его на место, пока меня не спалили.       — Доставай его, живо! — приказывает Сьюзан и отпускает Тсукико обратно на грязный матрац.       Адам лезет под кровать, ищет ружьё и наконец нащупывает его. Вытаскивает, заряжает быстро, в точности так, как учил его отец-военный. Направляет дуло прямо в лоб и… чего-то ждёт, тянет время. Тсукико смотрит ему прямо в глаза, смело, не теряя собственного достоинства. Умолять о пощаде не станет, плакать и биться в рыданиях — тоже. Не дождутся.       — Ну же, Гилберт! — орёт на него Сьюзан. — Какое же ты феерическое ссыкло! Отдай мне руж… — она не успевает закончить фразу и подпрыгивает на месте от резкого грохота, падает на кровать рядом с Тсукико. Дверь сносится одним только точно выверенным ударом. Ружьё валяется где-то на полу, Адам наклоняется за ним, берёт его в дрожащие от страха руки и снова роняет. Сэмюель ищет, где бы спрятаться и носится по комнате, словно ошалелый, хватаясь за собственную голову. Видя всю эту картину, Сьюзан понимает, что погибнет — рассчитывать на этих обдолбанных придурков нет смысла. Они трупы, они все — трупы.       Мёрфи уверенно, неторопливо входит в хижину: не все его знают, пока не совсем понимают, кто он. Что он. Никто не шевелится, никто не может найти в себе силы и немного храбрости, чтобы начать с ним диалог, извиниться или сбежать прочь. Мёрфи видит Тсукико, глядит на неё с обожанием, и этого вполне достаточно, чтобы быть уверенной в нём. Сердце у Тсукико совершает невероятный кульбит, уходит куда-то в пятки: она доверяет ему, но знает, чем всё это закончится и свидетельницей чего станет. Он решает впервые перевоплотиться в Цербера, прямо на глазах у Тсукико. Зрелище не из приятных, и, возможно, таким его она не примет, отвернётся и отвергнет. Навсегда.       Все находящиеся в хижине в безмолвном оцепенении наблюдают за тем, как по швам расходиться одежда и легко рвётся на мужском теле, обнажая его. Как лопается человеческая кожа, под которой прячется чёрная обугленная плоть, усыпленная раскалёнными венами. Как трескается лицо: оно медленно вытягивается, страшно трансформируется. Мёрфи кричит, гнётся в три погибели, мучается — ему невыразимо больно. Глаза его увеличиваются, начиная пылать и искриться. Обычные зубы теперь острые длинные клыки; ногти перерастают в звериные, изогнутые когти. Из видоизменившихся плеч вылезают ещё две головы — две собачьи морды, перерастающие в агрессивных, рычащих хищников. Существо вытягивается в росте, расширяется в размерах и полыхает адским огнём. Мёрфи больше нет — теперь перед ними на двух ногах стоит трёхметровый монстр с тремя мордами, прерывисто дышащее и до предела озлобленное.       Все в шоке, кроме Тсукико. Она глядит на него словно заворожённая, не может отвести глаз. Ничего чудеснее она ещё не видела. Да, это далеко не чудо, но для Тсукико — оно самое, настоящее и непревзойдённое, самое прекрасное и поразительное. Другого ей и не надо.       Первым пытается спастись Адам: он с криком несётся к выходу, но Цербер преграждает собой выход, раскрывает пасть и откусывает голову. Хруст. Не до конца пережёванной выплёвывает прямо под ноги Сэмюелю Муру. Сьюзан в ужасе орёт, хватается за волосы и вырывает их; Тсукико прикрывает веки, но тут же распахивает: на такое смотреть непросто, но в целом очень даже увлекательно. Сэмюель срывается с места и как идиот бросается на Цербера с кулаками. Цербер реагирует моментально, когтями проходится по туловищу бедолаги и все внутренности разом выпадают наружу. Сэмюель ничком падает перед звериными лапами, и Цербер наступает на него, давит и размазывает как таракана. Кровь брызжет, пачкает стены и дощатый пол. Плачущая Сьюзан падает с кровати, беспомощно ползёт к ближайшему окну, залезает на подоконник и поднимает окно. Справляется быстро — инстинкт самосохранения даёт о себе знать. Она вылезает наружу и рвёт цветастое платье, падая на сухие кусты. Вся порезанная и в синяках, Сьюзан бежит куда глаза глядят, в лес, чтобы выйти оттуда к ближайшей дороге. Единственная уцелевшая, выжившая. Единственная, кто сможет рассказать всем о пережитом, но заслуженной похвалы и всемирной славы за это не получит. Ей никто не поверит и сочтут за очередную обезумевшую девицу, балующуюся тяжёлыми наркотиками.       Но Церберу до Сьюзан нет никакого дела, пока. Он приближается к Тсукико, разрывает на затёкших запястьях и лодыжках прочно связанные верёвки и отбрасывает их в сторону. Выпускает Тсукико на волю, в точности как благородный принц дарит свободу принцессе, крадёт после многолетнего заточения. Только сказка эта больше походит на жуткий, отвратительный хоррор. Каков мир, таковы и истории. Тсукико не отстраняется, не боится и подолгу рассматривает. Столько несуразных мыслей в голове — сказать нечего. И всё, что она может сделать для него, так это принять его таким, какой он есть. И заодно замести следы.       Цербер тащит канистру с бензином — Тсукико просит разрешения сделать всё самой, хочет помочь ему, стать соучастницей в грязном деле. Он не позволяет, сопротивляется напору, но она уже всё решила, её не переубедить. Цербер отступает, больше не препятствует, оттого и чувствует себя хреново. Вместо того, чтобы испугаться и оттолкнуть от себя, она молча помогает ему, ни в чём не упрекая. Совсем не боится его. Нисколько. И даже если ему придётся весь мир спалить к чёрту, она встанет рядом с ним и смело, без зазрения совести возьмёт его за руку… Тсукико возвращается в хижину, старается не смотреть на то, что осталось от парней и обливает всё вокруг бензином: облупившиеся стены, проваливающийся под ногами пол и обезображенные до неузнаваемости трупы. Совесть пока нисколько не мучает. Умерших не жалко, но само наказание — зрелище действительно не для слабонервных. Другой человек на месте Тсукико точно сошёл с ума и никогда не оправился бы.       Разобравшись с грязной работой, Тсукико покидает хижину и даёт дорогу Церберу: теперь его очередь заканчивать начатое. Он поджигает её собственным пламенем, следит за тем, как загорается каждый сантиметр. Одна из морд Цербера указывает Тсукико куда-то в сторону. Скорее всего туда, где припаркована его машина, машина Мёрфи. Тсукико послушно кивает, видит её издалека и направляется к ней, не оборачиваясь. Хижины больше нет — на месте остаются лишь обугленные древесные щепки, пепел и гвозди. Тсукико открывает дверцу машины, забирается на переднее сиденье и дожидается Мёрфи, с любопытством поглядывая за ним. Однако, из виду он исчезает.       Мёрфи возвращается спустя полчаса, переодевшимся в одежду одного из умерших — Сэмюеля Мура. Он весь мокрый — значит где-то поблизости есть озеро. Надо быть совсем чокнутым, чтобы появиться на глазах Тсукико измазанным человеческой кровью и с застрявшим мясом в зубах. Сейчас же он спокойно садится за руль, взлохмачивает угольно-чёрные волосы и смотрится в зеркало заднего вида. Как ни в чём не бывало. Тсукико с трудом сглатывает, видя на нём влажную футболку и испачканные грязью джинсы. Принадлежавшие мертвецу. И это всё, что осталось от мертвеца. Только чуть позже она понимает, насколько неправильно случившееся с ней. Словно окатили ледяной водой, привели в чувство. На адреналине всё кажется забавой — абсолютно всё, пока ты не возвращаешься в реальный мир, где есть строго установленные правила и законы. Где чётко обозначено — что плохо, а что хорошо, хоть и люди часто переступают через границы дозволенного и разрешают себе творить всякое.       — Тсукико?       — Всё хорошо, сейчас мне станет лучше, — всё ещё не в силах взглянуть ему в глаза, тихо произносит Тсукико. Она смотрит наверх, на бескрайнее звёздное небо, но легче не становится. — Пойми меня правильно, Мёрфи. Мне немного непривычно. Всё произошло так быстро, что в голове не укладывается.       Мёрфи хочет прикоснуться к ней и утешить, но не успевает: Тсукико открывает дверцу и её выворачивает наизнанку. Он принимается осторожно поглаживать спину, убирает мешающие волосы и молчит. Тсукико не отстраняется, не избегает его касаний, позволяет ему себя трогать. Он ей не страшен — страшна вся эта ситуация.       — Мёрфи, — Тсукико приходит в себя, ищет в карманах толстовки носовой платок и вытирает им рот. — Расскажи, чем всё это закончится?       — Сначала ответь: как ты? В порядке?       — Если скажу, что в полном, совру ведь, — говорит Тсукико. — А ты?       — Бывало и лучше, — вздыхает Мёрфи. — Не самое моё любое занятие, но что поделать. Я должен его выполнить — таково моё предназначение. Мало осталось. А значит никто тебя больше не побеспокоит.       — Так что случится в самом конце? Каков итог?       — Все до последнего умрут, Тсукико, — говорит Мёрфи, откидываясь на спинку сиденья. — Попадут в ад прямо в руки Люциферу. Как только я выполняю часть своей работы, довершает он. Там у нас, в преисподней, Люцифер пытает души мучеников, доводит до безумия, выжимает все соки. Пока не вымотает окончательно, в пекло не бросит.       — А что станется со мной? — спрашивает Тсукико. — Я понесу наказание?       — Нет, — твёрдо отвечает Мёрфи, глядя прямо в глаза. — Туда я тебя ни за что не пущу.       — Я же заключила сделку с Дьяволом.       — И? — Мёрфи хмурится: заметно, насколько эта тема ему неприятна.       — Получается, я продала ему свою душу, — настойчиво продолжает Тсукико. — Заключая такие сделки, платят самым ценным. А для Дьявола самое ценное — человеческая душа. И эти инициалы на мне, как я поняла, выбивает именно он — Люцифер. Я ведь права?       — Нет.       — Пожалуйста, Мёрфи, — просит Тсукико, умоляюще глядя на него, — я о многом тебя не прошу. Просто будь честен со мной.       — Ты не попадёшь в ад! — Мёрфи поднимает на Тсукико голос и отворачивается, сжимая ладонью челюсть. — Прости, я не должен был… Я обещаю тебе. Я клянусь, что ничего плохого с тобой не произойдёт, — и говорит он так, будто сам хочет в это поверить. И также в этом хочет убедить и саму Тсукико.       — Почему так стремишься помочь мне? — осторожно спрашивает она. — Это же не первый раз, когда ты исполняешь свой долг. Сколько до меня было таких дураков и сколько ещё будет после… Кто-то вновь сгоряча проклянёт кого-то и свяжет себя по рукам и ногам. Ты ведь не с каждым так вёл себя, как со мной, и пытался помочь? Разве нет?       — А ты ещё не догадалась? — горько усмехается Мёрфи. — Ты мне понравилась, Тсукико. Понравилась настолько, что чувствую вину перед тобой каждый раз, когда рву на части очередного обидевшего тебя засранца. От того, что не появился в твоей жизни раньше. За каждое своё действие, причиняющее тебе боль. Чувствую себя таким жалким, никудышным, ни на что негодным. Поэтому по-другому я поступить с тобой не смог.       — Мёрфи, — выдыхает Тсукико. — Я нравлюсь тебе не потому, что напоминаю кого-то?       — О чём ты? Кого?       — Мими.       — Что? — Мёрфи вскидывает брови от удивления, услышав имя бывшей возлюбленной. — Откуда ты знаешь Мими? Ах, чёрт тебя дери, Хизер… Ничего не держится за зубами! Ты же не отступишь, пока не разузнаешь о ней. Да, Тсукико?       — Да, — отвечает она. — Я хочу знать всё.       — Хизер права, — признаётся Мёрфи. — Ты похожа на Мими. И внешне, и характером. Но, поверь мне на слово, когда я впервые тебя увидел, меня эта твоя схожесть с ней сильно оттолкнула. Я тебя почти что возненавидел, но… Ты не она, совсем. Ты мне понравилась только потому, что ты — Тсукико. Ты — моё настоящее. А Мими осталась в прошлом. Мы плохо с ней закончили наши… да даже отношениями это не назовёшь. Она предала меня и предпочла Люцифера, рассорила меня с ним. Поэтому о ней я больше вспоминать не хочу, а Люцифера я ненавижу только за то, что он делает с твоим телом.       — Мне жаль, что тебя сильно ранили. Знаю, как бывает больно, когда предают, — говорит Тсукико, беря его лицо в свои ладони. — Я бы не смогла с тобой так поступить. Я бы никогда… И не посмею.       «Не посмеет, а стоило бы», — проносится в голове, но Мёрфи отгоняет мысли прочь.       — А насколько тебе меня жаль? — перейдя на полушёпот, интересуются он. Мёрфи подаётся чуть вперёд, нарушает дистанцию снова и смотрит на губы. — Поделись со мной.       — Настолько, что хочется ото всех тебя отгородить, заслонить собой и обня… — не сумев закончить, Тсукико пальцами хватается за толстовку, сильно сжимая грудь. Инициалы новоиспечённых мертвецов на подходе. Как же некстати.       Ни теряя ни минуты, Мёрфи хватает Тсукико и сажает на себя: её снова знобит, дыхание затрудняется, а глаза страшно закатываются. Сукин же ты сын, Люцифер. Он убирает волосы с шеи, приближает Тсукико к себе и целует. Она распахивает веки, жадно ловит губами воздух, пока Мёрфи, слишком увлекаясь, зацеловывает пылко и страстно, проходится от уха до уха. Кусает мочку и посасывает — Тсукико пытается справиться с собой, унять мучительную, сладостную дрожь. Мёрфи пронизывает всё тело разрядами тока, заставляет подёргиваться и подставляться навстречу. Как же хорошо, боже… Только сейчас Тсукико замечает себя сидящей верхом на Мёрфи. Чувствует его крепкие жилистые руки на своих бёдрах; длинные пальцы, сжимающие их. И касание языка на шее: он вылизывает кожу от ямки ключиц до подбородка, довольно хмыкая.       — Как же хочется овладеть тобой, Тсукико. Прямо здесь и сейчас, — хрипло произносит Мёрфи прямо ей в губы, почти касаясь своими. — Но не могу. Не в этой сраной одежде одного из дебилов. Я пропах им. А первое впечатление портить вообще не по мне.       — Верно, не будем, — соглашается Тсукико, чувствуя приятную тяжесть внизу живота, его возбуждение между своих ног. Качнуть бы бёдрами плавно, поёрзать и подразнить… но не сейчас. Не рядом, где только что произошло хладнокровное убийство.       — Обещаю тебе, Тсукико, — добивает Мёрфи напоследок. — Я сделаю всё правильно, не разочарую. Только доверься мне.       Теперь она — его, в его абсолютной власти. И Тсукико подчиняется ему, беспрекословно.