Ошибки первой любви

Тэхён ощущает себя пьяным, весёлым, мягким настолько, что хочется уютно свернуться где-то в уголочке. Он смеётся вместе с остальными, наблюдая за игрой на желания, пока Розэ материт их всех, выражая недовольство тем, что ей придётся сейчас лезть на канат в спортзале на цокольном этаже и кукарекать там, наверху. Подбадривая новую подругу, он показывает два пальца вверх, когда она, демонстративно покачивая бёдрами, и разыгрывая целую театральную сцену, выходит, словно на подиум, чтобы пройти вслед за хозяином дома к нужной комнате. Все лениво тянутся вниз, утягивая за собой алкоголь и редкие закуски, чтобы после переместиться в бильярдную. Ким отстаёт, направляясь в уборную, а после сталкивается с Чимином и Юнги. — Хэй, вы вернулись, — радостно тянется обнимать друга Тэ. — Неожиданная тактильность, — смеётся по-доброму Пак, обнимая в ответ. — Хорошо искупались? — наивно интересуется Ким. — Самое лучшее…плавание в моей жизни, — шепчет Чимин, переводя поплывший взгляд на своего парня, что сейчас напоминает довольного жизнью кота. Подобревший, лохматый после плесканий, улыбающийся так ярко, что освещает пространство вокруг, словно фонарь. — Здорово, я бы тоже хотел, но не взял плавки, — вздыхает Тэ, сонно зевая. Алкоголь всегда расслаблял его слишком сильно. — Там никого нет, просто поплавай в белье и не волнуйся об этом. Заодно немного развеешь алкогольные пары, — подмигивает друг, подталкивая к выходу, откуда и сами только пришли. — Думаешь, стоит? — неуверенно отвечает Тэхён, снова зевая. — Чёрт, да, возможно мне стоит хотя бы пройтись. Он рассказывает друзьям, где найти остальных, и выходит на улицу, больше не чувствуя той скованности, что была в самом начале. Потягиваясь, он задирает голову вверх, рассматривая яркие звёзды, улыбается собственной расслабленности и ёжится от вечерней прохлады недавно наступившей осени. Неспешно прогуливаясь по саду вокруг дома, он подходит к бассейну, скрывающемуся внутри тёплого отдельного помещения и садится на бортик, освобождая себя от обуви, опускает ноги в воду. Бултыхая по-детски ступнями, он радуется брызгам и хихикает. Тишина после гула тусовки и бесконечной болтовни расслабляет. Оглядывается, словно проверяя, точно ли он один, торопливо избавляется от одежды, оставаясь лишь в боксерах, и осторожно опускает тело в воду. Его мысли, избавленные от необходимости следить за сутью разговоров, возвращаются к тому, чьё присутствие в этот вечер редкое, но всегда остро ощутимое. Чонгук ведёт себя странно. Появляется внезапно, и так же внезапно исчезает. Отбирает из рук Тэхёна алкоголь, едко шутит с Розэ, которая постоянно тискает младшего, никак не реагирует на попытки Мингю выяснить, почему он смирился с ориентацией лучшего друга. Получив ещё один такой вопрос, Чон резко цокнул и вышел, больше не вернувшись. И Ким точно знал, что он в компании нескольких девиц и парочки друзей играет в приставку. Он видел, когда исследовал дом вместе с Чхэён. Девушка показалась ему очень милой, пусть и с характером, интересной и весёлой. Вода тёплая, как парное молоко. Совсем не остужает кожу, разгорячённую алкоголем, и мысли, взбудораженные Чоном. Тэхён отталкивается от бортика и плывёт, широко раскрывая под водой руки, наслаждаясь свободой и тишиной. Мягкая улыбка озаряет его лицо. Как хорошо. Проплыв несколько неспешных кругов, он останавливается, опирается локтями о бортик, складывает руки и кладёт на них голову. Ноги, удерживаемые водой, свободно парят. Он щурит глаза, отдаваясь собственным мыслям, уютно устроившись в самом уголке бассейна. Вода заботливо окутывает его тело и делает лёгким. Приятные ощущения. Ему даже кажется, что он задремал. Звуки работающих форсунок и редких ночных жителей сада убаюкивают. Мысли в голове так же лениво скользят, выбиваясь сквозь туман лёгкого опьянения, формируясь и снова расплываясь. Все они кружат вокруг Чонгука. Его голос, его уверенность и свобода самовыражения, его движения, его тело… Тэхён слабо гонит прочь все их, но они упорно возвращаются. Всплеск воды выдёргивает из дрёмы. Ким испуганно оборачивается, больно стукаясь спиной о бортик бассейна. Прямо перед ним выныривает нарушитель спокойствия. — Ч-чонгук? — заикаясь, смотрит на мокрого мужчину Тэ. — Что ты здесь делаешь? — хмурится Чон, зачёсывая влажные волосы назад. — А ты что делаешь тут? Мне сказали, что в бассейне никого нет, — лепечет Ким, трусливо думая о том, что хочет прикрыться, но вся его одежда на противоположном «берегу», и всё, что он может — поглубже окунуться в воду, касаясь ногами дна. — Не видел здесь таблички «забронировано вип-персоной Ким Тэхёном», — едко фыркает Гук, приближаясь. — Я не это имел ввиду, — вздрагивает школьник от давления, исходящего со стороны нежданного собеседника. Крепкое тело Чонгука заметно мощнее. Тэхён в такой близи чувствует себя слабым, хрупким, теряется от силы, которая ощущается в мужчине напротив. — Ты кому-то рассказывал о том…что произошло между нами? — голос брюнета звучит напряжённо. Внезапный вопрос выбивает весь воздух из лёгких. — Н-нет, никому, — едва дыша, отвечает Ким. — И своему дружку? — Чонгук подплывает ещё ближе. — Чимин ничего не знает, — Тэхён вжимается в бортик бассейна до боли. Плитка неприятно царапает нежную кожу. — Правильно. Никто не должен ничего знать о произошедшем, Тэхён. Понял? — Гук так близко, что его дыхание достигает кончика носа, что холодеет от резко снижающейся температуры. Тэхёна потряхивает. Он молча кивает, едва набираясь сил, чтобы выдавить: — Я пойду. Не буду тебе мешать. Он не смотрит на обнажённое тело перед собой, что едва виднеется в темноте очертаниями сквозь толщу воды. Отводит взгляд в сторону, ощущая, как ухает вниз всё внутри, как скручивает знакомая боль отверженности, неразделённых чувств. Ему тяжело дышать. Невозможно. Он ненавидит себя и за эту слабость, и за дрожь. Хмурится собственным мыслям. Поднимает руки из воды, словно щит, скорее чувствуя, чем замечая, медленное движение ближе. Ладони Чонгука ложатся на бортик по бокам от съёжившегося от его напора тела. Он близко, слишком близко. Тёмный взгляд впивается в искусанные из-за него губы. У Тэхёна эта привычка давно, но лишь сейчас он ощущает её лишней, откровенной, выдающей с головой. Руки, выставленные для защиты, для дистанции, упираются в оголённое тело, покрываются мурашками, передают рецепторам импульс дикого удовольствия. Чон прижимает его, подплывая вплотную. Между ними нет пространства, нет свободы и выбора. Во взгляде Чонгука решительность и обречённость, как перед прыжком с высоты. Стремительно, налетая коршуном, больно впивается в рот парня, словно наказывая. За что? За магнит между ними? Но разве Тэхён виноват? Крепкое сильное тело тараном жмёт его к краю. К пропасти. Каждая клеточка его тела чувствует Чон Чонгука. Открытый для отказа рот под давлением чужих губ, чужого настойчивого языка горит огнём. Никто и никогда не целовал Тэхёна так. Может ли он устоять? Есть хоть единица надежды, что сможет? Несмело отвечая, не имея такого богатого опыта, Тэ идёт вслед за инстинктами, толкаясь языком навстречу. Он чувствует, как на долю секунды замирает Чон. Как каменеют его и без того напряжённые мускулы, как он пытается остановить падение, их обоюдное падение в пропасть. Но вместо того, чтобы отпрянуть, Ким кладёт подрагивающие ладони на крепкие плечи, нежно обхватывает губами остановившиеся, и делает лижущее движение языком. Рык, что больше походит на раскат грома, карающего грешников, растекается по телу вибрацией, передаёт разряды тока мальчишке, который вместо того, чтобы сбежать от своего мучителя, отдаёт себя всего. Снова. Ладони Чона стремительно опускаются на мягкие ягодицы, сжимая, подхватывают. Ничего не успевая понять, Тэхён поддаётся естественному импульсу, чувствуя, как чужие руки и вода подталкивают его вверх. Его длинные ноги оплетают крепкий торс, а всё те же ладони вжимают сильнее, будто пытаясь стереть остатки расстояния и сомнений. Пальцы впиваются в напряжённые мышцы плеч, чтобы удержаться, а рты тянутся друг к другу, чтобы не дать разорвать поцелуй, потому что оба чувствуют — один глоток кислорода и они поймут, что могут дышать друг без друга, а значит, могут бежать. Бежать подальше от этого влечения, от этих неправильных действий и от последствий, которые обязаны быть после такого. Губы Чона жалят, его язык напористо толкается в нежный рот мальчишки, будоража фантазию. Он целует грубо, но словно делает короткие остановки, давая возможность отстраниться, прекратить. Подрагивающие неверием пальцы осторожно гладят влажную кожу, бугрящиеся мышцы, поражающие своей мощью. Смелея, то ли от алкоголя, что всё ещё пляшет в крови, то ли от состояния «перед смертью не надышишься», Ким осторожно исследует желанное тело, гулко сглатывая в поцелуй. Его скромность хорошо скрывает пробуждающиеся внутри желания, что будят по ночам, последствия которых стыдливо отстирывает, ругая возраст, гормоны, краснея, но упорно видя один и тот же образ в горячих фантазиях. И этот образ сейчас ярче всех фантазий, откровеннее всех мечт. Внутри орёт сигнализация рассудка, который в панике пытается пробиться к отключённому мозгу, чтобы напомнить: чувак, мы по девочкам. Чонгук этот вой сирены слышит, чувствует гул в голове, чует сопротивление внутреннее, но отдаётся желаниям, которые ломали его тело столько дней без этого школьника. Он физически ощущает тот разрыв, что кромсает сердце, душу, логику, смешивает гремучий коктейль, учиняет хаос, вместо хвалёного всегда спокойствия и уверенности. Это война. Война с самим собой. И какую бы сторону он ни выбрал — чувствует себя проигравшим. Ком истерики скатывается, взрывая остатки рассудка. Его зубы больно впиваются в сладкие медовые губы, дерут так же сильно, как и себя изнутри. Едва слышный стон голоса, который будил посреди ночи, появлялся во снах, вынуждает крепче зажмуриться, вжать гибкое тело в мозаику бортика и начать интенсивно двигаться, повторяя ошибку. Пальцы сами находят дорогу к талии, сами тянутся мять мягкий живот, сами выбирают скользить выше, сжимая соски, выгибая дугой удовольствия парня, что в его власти весь. Головка члена сквозь плавки ритмично упирается в мягкие ягодицы, удачно обтянутые влажной тканью неподходящей для плавания одежды. Сам не понимая, как далеко заходит, Чон тянет ладонь к чужой плоти. Возбуждение Тэхёна, вокруг которого смыкаются его наглые пальцы, срывает оставшийся крючок гетеросексуальности, которой так гордился Гук. Собственный стон слышится, как сквозь вату. Вязкость предэякулята на пальцах быстро стирается водой. Ощущения, отличные от того, если бы они были на суше. Кислорода мало не только от поцелуя, но и от продолжающейся войны, которая рушит весь его мир, которая сметает всю его целостность. Он так долго отстраивал, он так старался возвести себя на ту ступень, где был до сих пор. Он приложил массу усилий, вылепливая не только своё тело, но и личность. И какой-то мальчишка, школьник разрушил. Разрушил всё. Заставил бороться с собой. Чонгук рычит, наказывая, тонет в ощущениях, надрачивая быстро, так же интенсивно, как и его движения под водой, упираясь аккурат между уже оголённых полушарий. Ткань стянутых мокрых боксеров мешает, но им плевать, им нельзя отвлекаться. На языке чувствуется привкус крови, и Чон не знает, это с губ Тэ или из его сердца, напрямую с военного поля, где горит пламя пожаров и дохнут, сопротивляясь, его принципы. Разрывая поцелуй, Тэхён изгибается сломленным стеблем. Пальцы безуспешно скользят по влажной коже, пытаясь удержаться. Он отклоняется, оглушённый накатывающим оргазмом, не чувствуя боль в спине от удара о бортик. Его искусанные в кровь губы выкрикивают причину поражения: — Чонгу-у-у-к… Семя удовольствия, струящееся меж пальцев, смывается. Вода удаляет следы преступления с тела убийцы. Чон смотрит расширившимися зрачками на искусство, сломанное его же руками. Изгибы тонкой длинной шеи, растерзанные губы, открытые ярким стоном, топорщащиеся горошинки сосков, мурашки, рассыпанные по медовой коже — во всём виноват он. Собственный оргазм накатывает такой силы, что он не может сдержать стон, не может остановить, затормозить, не может выпустить из рук бутон, раскрывшийся яркой любовью для него. Для него… Сознание возвращается медленно. Оно осторожно ступает по осколкам раскромсанных доводов, ранится остатками расстрелянной в упор личности, которой был Чонгук до. До того, как разбился о Ким Тэхёна. — Я не гей, — собственный голос слышится чужим, растерянным. — Я не гей, — повторяет чуть твёрже, прогоняя нотки детского непонимания. — Я не гей! — оглушающим хрипом, восстанавливая свои принципы, как зомби восстают из мертвецов. — Не гей! — повторяет, прилагая все усилия, чтобы разомкнуть руки, так и впивающиеся в чужую талию, что ощущалась правильно-родной секундами ранее. Последнее, что он видит, прежде чем выпрыгнуть из бассейна, прежде чем проиграть в своей войне — боль, которая топит Тэхёна, как и вода, под которую он погружается, чтобы смыть слёзы, хлынувшие солёным потоком от исчезающего, словно мираж, Чонгука. Тэхён мечтает захлебнуться. Но на поверхность его выталкивает отчаянный вой, рвущийся из груди. Он падает мёртвой рыбой на «берег». Его тело трясёт. Ким сжимается, мечтая исчезнуть, игнорируя пробирающий холод, неприятную оголённость, и давление, так и оставшихся спущенными, трусов. Его раздирает от противоречивых ощущений. Удовольствия и боли. Наслаждения и отвращения. Любви и ненависти. В голове такой хаос мыслей, что он физически ощущает трещины вдоль висков, откуда все эти мысли вытекают, растворяясь в реальности, как пыль. Возможно, испытывай он сейчас что-то одно, было бы легче, но диссонанс жестоко кромсает. У него внутри два Ким Тэхёна, они сидят напротив друг друга. Один счастливо улыбается. Второй рыдает, истекая кровью. И он не понимает, какой из них двоих — реальность. Логика стучит в ноющую от хаоса голову, напоминая, что он глупый. Глупый, что поддался, что после всего так и не смог разлюбить это чудовище, что не смог отстоять свою честь. Он отдал Чону в руки не только своё тело, позволяя пользоваться, но и свою душу, разрешая туда плюнуть, растоптать. Сам виноват. А раз сам виноват, чего из себя страдальца строить? Сердце в противовес хочет озвучить оправдания. Оно бешено стучит, напоминая о причинах произошедшего совсем с другой стороны. Но его затыкают. Его больше не слушают. Пусть ноет молча. Права голоса больше нет. Спокойствие приходит так же внезапно, как и истерика. Дрожащими руками Тэхён стягивает мокрое бельё, беззастенчиво выкидывая его в высокую урну у мангала, натягивает на влажное тело оставшуюся одежду и плетётся на улицу, онемевшими пальцами вызывая такси, и после печатая Чимину короткое сообщение. — Ненавижу тебя, — шепчет Ким в пустоту, обращаясь то ли к Чонгуку, то ли к себе.

💌

В особняке гул тусовки, растянувшейся по разным комнатам. Гук воровато оглядывается, избегая столкновения хоть с кем-то. Гусиная кожа и дрожь такой силы, что зуб на зуб не попадает — можно списать на холод после бассейна, но мозг сейчас соображает так тяжело, что Чон не хочет придумывать ни перед кем оправдания, он хочет сбежать. Хочет стать невидимым. Вваливаясь в одну из комнат на верхних этажах, он оставляет мокрые следы, как робот, следуя в душ. Горячая вода обжигает ледяную кожу, не греет озябшее сердце, покрытое коркой льда: лишь бы не болело, лишь бы скрыть всё, что там рвёт на куски. Он бездумно смотрит в одну точку перед собой, сверлит взглядом мокрую плитку и запрещает себе думать. Каждая мысль, вползающая в его голову хитрой змеёй, расстреливается в упор. Безжалостно, без права на защиту. Когда от кожи идёт пар, а вместо мурашек она оттеняет красным, он выходит, оборачивая бёдра махровым полотенцем, и рушится на кровать. Он закрывает лицо ладонями, тяжело дышит, изо всех сил стараясь сдержать последствия. Последствия, что текут из глаз кровавыми слезами. Его шторм стихает, скрывая следы войны под толстым слоем равнодушия. Чонгук открывает глаза, сжимает губы в тонкую полоску, и отправляется праздновать своё возрождение. Никакой войны не будет. Он должен забыть всё, что произошло. Он не гей. — Ненавижу тебя, — зло шепчет Чон в темноту комнаты, резким рывком открывая дверь, чтобы найти жертву собственного исцеления. Шёпот этот обращён к одному единственному человеку, никаких сомнений. Никаких диссонансов. Он единое целое, он личность, которую строил так долго и так старательно. Он не откажется от собственных усилий.