Ошибки первой любви

— Мы не виделись почти две недели. Впервые так долго с тех пор, как встречаемся. — Не думал, что ты считаешь, — хмыкает Чимин, пряча удивление за шутливым настроением и в воротнике своей куртки. Они неспешно идут по аллее недалеко от школы, держат расстояние и пытаются говорить. Диалог выходит такой же односложный и холодный, как и все их переписки в последнее время. Бессмысленные. Старшекласснику очень сложно эту попытку, предпринятую Юнги, оценить положительно. Он не был готов к разговору, к личной встрече. В его планах после финального экзамена была лишь встреча с Тэхёном, потому что они не договорили. Их единственный, случившийся в напряжённый период экзаменов, диалог не идёт у Пака из головы, он до сих пор хочет понять, почему друг не рассказал ему всё раньше, и что теперь намерен делать. Но все планы сбил Мин, поджидающий у входа в школу. И Чимину ничего не остаётся, как согласиться пройтись, потому что на предложение приехать в квартиру он отказался уже несколько раз в сообщениях, которыми так редко обменивались. — Мне надо извиниться перед тобой, — прерывает затянувшееся молчание молодой мужчина. — Ты уже сделал это, — напоминает Пак, ёжась от холода и боли, которая пульсирует в сердце ярче обычного, стоило увидеть перед собой человека, которого любит. — Котёнок… Чимин не знает, от чего именно останавливается — от этого тихого, нежного голоса, по которому скучал, или от прикосновения, в котором немая просьба. Не в силах ответить на ласку, он замирает, молча разглядывая дорогу перед собой. — Я виноват. Мне не стоило на эмоциях говорить столь обидные вещи. Но, пойми, я приревновал тебя. То, что я увидел… — Мин вздыхает, сжимает зубы, всё ещё тяжело вспоминая произошедшее в день рождения парня. — А что ты увидел, Юнги? — оборачивается блондин. Они уже говорили об этом. Точнее, кричали. Каждую ночь, пытаясь уснуть, Пак невольно воспроизводил те крики, которыми они пытались разрешить проблему. Проблему в лице Мингю и ревности Юнги к этому человеку. И юноша до сих пор не понимает, в чём его вина. Он не звал этого человека, не говорил, что у него день рождения, не просил дарить подарки, не просил его обнимать. Но он свободный человек, может общаться с кем хочет, и никакой угрозы от «богатого ублюдка», коим нарёк его Мин, для себя не ощущал. — Этот...паршивец...собирался тебя поцеловать, — повторяет уже сказанное и не раз, стараясь сдержать себя от более грубых слов. И у Чимина в этот момент ощущение, будто не было того разговора. Он говорил со стеной, с камнем или сам с собой. Ведь он уже столько раз объяснял, что не допустил бы этого, что оттолкнул бы, но к этому не было предпосылок, которые разглядел вошедший в тот момент Юнги. Бесполезно. Ощущение этой бесполезности обрывает надежды быть понятым и услышанным. — Хорошо, — по голосу можно различить равнодушие, которое совсем не равно согласию. — Ты извинился. Твои извинения приняты. — Ты вернёшься? — не отпускает Мин. — Куда? — потеря надежды отражается в непривычно потухших глазах. — В квартиру, — просто и понятно. Юнги, почему ты не скажешь то, что чувствуешь? Разве речь на самом деле о совместном проживании? Признай, что хочешь, чтобы он вернулся к тебе. К тем отношениям, которые были между вами яркой тёплой искрой, а не этим подобием. — Нет. Я не могу. Больше ни за что в жизни не буду добровольно находиться в одном пространстве с ублюдком, которого ты считаешь лучшим другом, — резко отвечает Пак, выдёргивая руку. Его не удерживают. — Почему? Он же… — «не сделал ничего плохого, вы просто постоянно грызётесь» хочет ответить мужчина, но его перебивают. — Мы не будем говорить об этом, — категорично. — Мы не говорим нормально уже две недели. И не будем? — Мин прекрасно понимает, что это не поможет их отношениям возродить теплоту, потерянную из-за непонимания и трудностей, с которыми не справились. — Это не та тема, которая имеет отношение к нам, — последнее слово даётся тяжело. Чимин старается отвыкнуть от него. — Не вернёшься? — в этом вопросе больше, чем про осточертевшую обоим квартиру. — Нет, — ответ тонет в вороте куртки, в которую юноша хочет спрятаться весь целиком. — Я не могу сейчас снимать комнату. Просто не вытяну, — спокойно говорит Мин, пряча руки в карманы джинсов. Он устал подстраиваться. Эти две недели дались ему сложно, но в то же время, он будто ощутил былую свободу. — Не прошу тебя об этом. Всё понимаю, — в этих словах искренность. Но Чимин не знает, что его парень, его первая любовь, видит в них совсем иное. Юнги так убеждён в своей правде, в том, что мудрее и опытнее, что лишён истинного знания — любовь имеет свою силу. Порой, гораздо более мощную, чем сила логики и жизненного опыта. Он хотел бы спросить, что им делать? Хотел бы переложить всю ответственность на мальчишку, который, как он твердолобо уверен, не понимает всю серьёзность происходящего. Хотел бы озвучить то, что крутится в его мыслях: с ним, таким скучным и бесперспективным, устали быть, ведь гораздо интереснее с богатым, красивым, и точно нескучным, правда? — Будем видеться как раньше, когда есть возможность? У тебя же скоро каникулы? Все экзамены сданы? — закидывает вопросами мужчина. Он даже не осознаёт, что делает это из страха. Из страха отрицательного ответа на первый вопрос. Где-то там, внутри, он боится, что Чимин с разочарованием в голосе скажет: «Давай расстанемся». Он это разочарование ощущает, видит в ярких глазах напротив. Злится на себя, но выплёскивает это агрессией в мир. — Да. Жду результаты. Потом каникулы. Но я устроился на подработку, — юноша хотел бы попросить немного времени для себя, но боится, что Юнги не будет его ждать. — Подработку? Вот как? — закипающая внутри злость стремительно растекается по телу. Взгляд темнеет. Едва сдерживает себя, чтобы не спросить, кто предложил ему эту подработку, не их ли общий знакомый? — Да, — рассматривая перемены на лице любимого человека, Чимин давит вздох. Это станет новым поводом для ругани? — Выходные, надеюсь, у тебя будут? — Будут. Эти односложные ответы добивают. Мин прекрасно помнит, как радостно, взахлёб этот светловолосый, красивый парнишка рассказывал ему всё подряд, сияя любовью, отражавшейся в каждом взгляде, жесте. Помнит его тактильность, болтовню без умолку, и сотни нетерпеливых сообщений. — Чимин, если ты не хочешь меня больше видеть, ты можешь просто сказать об этом, я не хочу вынуждать тебя, — он сдаётся. Выпускает наружу всё своё недоверие, звучащее вибрациями злости. Снова. — Не говорил, что не хочу. Просто…мне надо время прийти в себя, — осторожно отвечает Пак. Видя реакцию мужчины, как тот моментально закрывается, он спешит добавить. — Некоторые твои слова…причинили мне много боли. — Я же извинился, — напоминает Юнги. — К сожалению, это не стало целительной микстурой. Прости и ты меня. Если ты готов подождать… — мысленно Чимин готов к отказу, готов к новой вспышке гнева и обвиняющих криков. Он весь съёживается, словно перед ударом, но это незаметно. Лишь сводит руки, сжатые в карманах в кулаки. — Готов. Неожиданный ответ. — Спасибо, — тихо отвечает юноша, не веря в происходящее. Он был уверен, Юнги уйдёт. — Я могу обнять тебя? Просто обнять, — голос всё ещё вибрирует раздражением, но он должен это озвучить. Вместо слов, Пак кивает в ответ, сглатывая подступающее рыдание. Нет, он не будет плакать. Юнги согласился подождать. Это важно и ценно. Моментально окутанный объятиями, он закрывает глаза, утыкаясь носом в родную шею. Знакомый до боли аромат стремительно заполняет всё тело изнутри, встраивается в каждую клеточку, вынуждая голодно вдыхать. Чимин приложил много усилий, чтобы отвыкать, чтобы готовить себя к расставанию. И вот сейчас каждый атом, из которого состоит его тело, вибрирует от дикого притяжения. Он хотел бы раствориться в Юнги и остаться с ним навсегда. Сумасшествие. — Соскучился, — тихо выдыхает хриплое признание Мин. «Я тоже», — думает про себя Пак. Но не может произнести вслух. Его горло сжимает спазм накатывающих слёз, и он по-прежнему убеждён, что Юнги не будет его ждать. В ответ, Юнги по-прежнему убеждён, что он слишком скучный и недостаточно хорош для такого Ангела.

💌

— Готов? — Да. А ты? — Да. Открываем! Позади все экзамены и тяжёлый период ожидания результатов. Всё это время они провели вместе, поддерживая друг друга, словно заново учились ходить. Много говорили, старались видеться в любое свободное время, с осторожностью обсуждали темы, которые раньше были табу. И вот теперь, они одновременно узнают результаты о зачислении. — Чимин? — тихо спрашивает брюнет. — Я…это невероятно, — сипит Пак. — Что? Что там? — торопит с ответом Тэхён. — Я поступил. Тэ! Я поступил…со стипендией!!! — визжит ошарашенный друг. — С ума сойти! Я же говорил! — голос полон тепла и счастья. — А ты? Ты же поступил, да? — пытливо уточняет Чимин. Он даже не сомневается, но должен знать точно. — Да, — голос тихий. Почему не слышно радости? — Сеул? Мы будем учиться в одном городе? Мы едем покорять столицу? — блондин подскакивает со стула, на котором сидел, чтобы исполнить победный танец, а затем поскорее одеться и ехать к лучшему другу, отметить. — Я…я получил стипендию в Американском вузе, — заикается Ким. — Ч-что? Америка? Ты…ты шутишь? — замирает статуей Пак. Танец остаётся неисполненным. — Прости, что не сказал сразу… — Снова твои секреты. Я, по-твоему, и это был не достоин знать? С Америкой у тебя тоже неразделённая любовь? — выкрикивает резко Чимин. У него текут слёзы. Он яростно сжимает мобильный, и жуть, как хочет швырнуть его в стену. Это какой-то тупой стёб, это не может быть реальностью. На том конце провода тишина. — Чёрт, прости. Тэ, прости, я…. Я в ужасе. В смысле, я рад за тебя, но я в ужасе от того, что ты будешь учиться в другой стране. Ты останешься там жить? — у него много вопросов, но он не знает, с какого начать. Просто, скажите, что это шутка. — Нет, это программа обмена. Я буду учиться там первые два курса, а следующие два — в Сеуле, — тихо поясняет Тэхён. Его друг даже не слышит, что тот плачет, глядя на поздравительное письмо о зачислении. Плачет не от радости. Это решение казалось верным, почему от его исполнения сейчас не легче? — Два года, что ж…мы выдержим, правда? — всхлипывает Пак. Как он не догадался по тем разговорам? Он снова не понял. Не понял, как тяжело Тэхёну избавлять себя от зависимости. Как тяжело ему жить отравленным вблизи от источника яда. — Обязательно, — улыбается сквозь слёзы брюнет. — Прости за мою резкость… — Я заслужил. — Как я буду без тебя? — внезапно срывается на рыдания Чимин, он старался держаться. — Боже, я такой эгоист, но как я без тебя, Тэ… — Ох, Чи, родной, — также отчаянно плачет Ким. Они обнимутся лишь спустя время, когда Тэхён сможет вырваться из дома. Сожмут друг друга в крепких объятиях и снова расплачутся. Перемены, столь долгожданные в этом возрасте, ощущаются обоими, как крушение. Боль этой разлуки, страх невоссоединения, неизвестности заставляют болеть от мыслей о скором будущем. И тоска друг по другу становится тяжелее, когда Ким сообщает, что родители перевезут его в другую страну в канун нового года, чтобы он привыкал к обстановке. У них почти не осталось времени побыть вместе.

💌

— Он сегодня улетает. — Кто? Взгляд Юнги такой же холодный и острый, как и всё последнее время. Не остаётся сомнений, о ком сейчас говорит Мин. Чонгук хотел бы спросить, откуда лучший друг знает. Чувствует? — Куда? — выходит хрипло, растерянно. Подтверждает своим вопросом, что понимает, о ком речь. — В Америку, — не отводя взгляд, фиксируя все сменяющиеся на лице соседа эмоции. — Богатенькая семья летит отметить новогодние каникулы в Америке. Ну, конечно, — скрывает вздох облегчения за издёвкой и смешком. — Нет, Чонгук, — он предвкушает, как сильно сейчас ударят его слова. — Тэхён поступил в Америку и улетает туда учиться. — Что? — ничего скрыть не удаётся. Он должен красиво сыграть равнодушие. Его улыбка должна сейчас быть искренней, беззаботной. Разве не этого ты добивался, Чонгук? В вашей с Юнги жизни больше не будет ни Тэхёна, ни Чимина. Один поступил в столицу, и ты точно знаешь, что Мин не поедет за ним. А второй покидает не только город, страну. Празднуй победу. Ему надо что-то сказать. Выдавить из себя это искусственное счастье. Но по глазам друга понимает — нет смысла. Куртку застёгивает на ходу. С неба срывается снег. Первый в этом году? Ведь не обещали осадков. Мотор надрывно хрипит, как и Чон изнутри. Почему так важно успеть? Зачем? Всё время в пути Чон боится думать. Он боится, что время будет бежать так же быстро, как и его мысли. Ни за что не признается себе, что это страх. Что ему сложно дышать. Он не будет думать о том, что делает. Не будет предпринимать попытки себя остановить. Просто чувствует эту жадную потребность быть там. Немедленно. Какого чёрта он в аэропорту? Что он хочет там увидеть? Но он видит. Несётся сломя голову, игнорируя ворчание тех, кого расталкивает, оглядывается, словно умалишённый, пока не упирается взглядом в того, кого ищет. Тэхён с родителями проходит к стойке регистрации. Он не выглядит весёлым или грустным. Скорее, задумчивым. Сам не зная зачем, Чон идёт следом, не замечая ничего вокруг, только вихрастые тёмные волосы. Эта чёлка, что вечно закрывает его глаза. Он всегда приподнимает её своими тонкими, изящными пальцами, что красивее девчачьих. Глупое сравнение. Глупо всё, что происходит в этот момент. Стоп-кран сломан, видимо. Потому что внутри Гука всё вопит «остановись», но ноги бегут быстрее мыслей. Рассинхронизация. Вой сирены внутри «поломка». Сломан, он сломан, но отрицает это так же упрямо, как демонстрирует свою уверенность, свою силу. Ему надо. Какая разница зачем? Нет, в его голове не складывается речь, не идут доказательные беседы с самим собой — что и почему. Ему. Просто. Необходимо. Жадно. Требовательно. Когда этот необыкновенный мальчик, отличающийся ото всех людей в мире, оборачивается, Чонгук тонет в тех самых вселенных, что так упорно хотел закрыть, потушить. Там ярко вспыхивают обломки ракеты, которая терпит крушение. Это Чон виноват. Это он разрушил эту ракету, загрязнил эту вселенную своими обломками, собой. — Я…я сейчас подойду, — растерянно предупреждает родителей Ким, двигаясь всё быстрее в сторону комнат, лишь частично скрытых от посторонних глаз. Невозможно найти уединённое место в оживлённом аэропорту, но всё, что он может — предпринять попытку. Он огибает Гука, даже не оборачиваясь, зная, что тот последует за ним. Забегает в ближайшую комнату гигиены, толкает дверь свободной кабинки, ощущая мурашки вдоль позвоночника от преследующего его по пятам молодого мужчины. — Сбегаешь? — голос Чона грубый, припечатывающий к стене кабинки, как и его тело, которое так и не может остановиться, врезается. Тянется назад рукой, чтобы закрыть на щеколду, отрезать их от всего прочего. — Освобождаю тебе поле битвы. Как ты и хотел, — лижет вмиг сухие губы Тэхён. Как находит в себе силы для ответа? — Ненавижу тебя, — взгляд леденящей душу темноты опускается к этим самым губам. Нелогичный ответ. Но плевать. — Знаю, — в одном слове понимания и тоски слишком много для одного. Ким этим пониманием готов поделиться, вот только принять человек напротив не готов. — Почему не говоришь то же самое? — требовательно, как и взгляд, бегающий по необыкновенно красивому лицу. — Какой смысл? — мудрый не по годам. У них разница в возрасте всего пять лет, а ощущение, словно между ними пропасть. Пропасть в восприятии мира, мышлении. Пропасть в человечности. — Ты слишком дерзкий, — дрожь в пальцах удаётся скрыть лишь силой, с которой Гук касается чужого подбородка. Взгляд снова впивается в губы. — Чонгук…я…мои чувства… — предпринимает наивную попытку мальчишка. Он хочет объяснить, попросить прощения. — Закрой рот, — тон грубый, но за этой бронёй так отчаянно сквозит боль. — Никаких чувств. Его губы жалят. Чонгук целует уверенно, глубоко. Не кусает, не оставляет следов. Он хотел бы стереть память — и этому несмышлёнышу, и себе. Губы скользят почти ласкающе, если бы не тяжёлая хватка на подбородке, и прижатое тело, забирающее дыхание чрезмерным давлением. Стук сердца оглушает, а руки сами тянутся оставить невесомое прикосновение на оголённом участке крепкой шеи, провести легонько. Тэхён даже не пытается сопротивляться. Он поддаётся натиску, игнорирует недостаток кислорода, хочет быть жадно исцелованным монстром, от которого бежит. Поцелуй завершается так же внезапно, как и начался. Каждый их взаимный срыв — вспышка. Быстро разрастается, быстро угасает. Может, показалось? Но если бы фантазия — она бы не причиняла столько боли. — Лучше бы ты меня ударил, — хрипло шепчет Чон, прежде чем оттолкнуться от стены. Скользит больным взглядом по поверженному телу, не зная, что он не жестокий, как ему хотелось бы продемонстрировать. — И не смей вспоминать меня, — последнее, что он зло сплёвывает, стремительно уходя. Даёт разрешение сбежать. Освобождает. Или сбегает сам? — Прости меня, Чонгук, — Тэхён весь сжимается, сползает по стене, глотает слёзы и дышит глубоко, жадно, пытаясь вернуть кислород. Но его весь забрал тот, кто ненавидит. Отличная месть, Гук. Победа за тобой.

💌

Порой, надо разрушить всё до основания, чтобы построить заново на крепком фундаменте. Это не отменяет боли от разрушений. Не обесценивает эмоций, которые приходится проходить. И не каждый находит в себе силы из руин прошлого выстроить надёжное будущее.