Чемпионка сердец

Дома Этери встретили сквозняк и отсутствие человеческой еды в холодильнике. На подоконнике было какое-то кофеиновое кладбище: куча кружек с темно-коричневым осадком. Тутберидзе ненавидела мыть посуду, поэтому делала это, когда в кухонном шкафчике оставалось всего две одинокие кружки: любимая мамина, коллекционная, и одиноко стоявшая в самом углу, Женина. Эту кружку девушке подарила ее подруга, которая сама делала фигурки из глины. Это был бурый медвежонок, такой же, как советский Винни Пух, на коньках. В глазах Этери мишка был точной копией Жени, поэтому избавиться от кружки для женщины было чем-то из области невозможного. Этери не умела ненавидеть людей, которых любила. Звучит и так парадоксально, но если кому-то после разрыва легче было испытывать лишь самые мерзкие чувства, то Этери делать этого попросту не могла. Обижаться могла, молчать и делать вид, что девушки никогда не было в ее жизни — запросто, сжимать кулаки от злости и бессилия каждый раз, когда видела фотографии бывшей ученицы в соцсетях тоже постепенно входило в привычку, но у неё никогда не получалось полностью отречься от неё, испытать что-то близкое отвращению. Поэтому она всей душой ненавидела мерзкий 2018, предпочитая некоторые события навсегда стереть из памяти; год, с которого обе кружки оставались в кухонном шкафу нетронутыми. От этой поразительно ужасной синхронности два года назад женщина готова была поклясться, что живого в ней уже не осталось. Ходила на работу, ездила с учениками на соревнования, разговаривала с Дианой, немного погодя — со всеми остальными, но делала это настолько механично, настолько бессознательно и бездушно. Девочка, которая была ей такой родной, не выдержала, ушла именно тогда, когда Этери так сильно нуждалась в простой поддержке и понимании. Жене было всего 18, ей казалось, что проблемы, свалившиеся на неё тогда, были не решаемы, а Этери просто не смогла помочь, найти нужные слова, ведь сама тогда была как оголенный нерв, сама еле-еле держалась. И от того, что они вот так не смогли удержать друг друга на плаву, было жутко больно, намного хуже, чем впервые падать и разбивать коленки в детстве. Тогда она ещё не совсем осознавала, что за Женей вскоре уйдёт ее мама, но уйдёт насовсем, не в другую страну, не из-за за глупой ошибки. На которую не получится смотреть втихаря, переживать и злиться. И тогда, когда миру уже было некуда дальше рушиться, когда Этери забыла о том, что когда-то мир был разноцветным, что люди улыбаются, потому что чувствуют радость, а не измученно, тогда Жени не было рядом. Женщина об этом никогда не думала — тело настолько пронзало иголками каждый день, когда она просыпалась утром с осознанием, что больше никто не сделает ей оладушки как умела только мама, что и мамой, собственно, называть больше некого. Знакомые, друзья, коллеги перестали существовать, ведь Этери, на самом деле, никого кроме семьи и кроме девочки, которая однажды навзрыд плакала в раздевалке, близко не подпускала. Тогда женщина закрылась даже от Диши, она была с ней, поддерживала дочь, но свои чувства растаптывала внутри, сглатывала боль. Те первые месяцы были личным адом, который переживала женщина, проходя круг за кругом, возвращалась в начало, и все шло по новой. Стискивала зубы, просыпалась на работу и находила там отдушину в своих девочках, в программах, которые они ставили, во всем фигурнокатательном мире. Мысли, которые накрывали, выворачивали больно-наизнанку стали сменяться мыслями о-чем-то-ещё. И это что-то ещё постепенно, очень медленно, но вытягивало женщину из той пучины отчаяния, в которую ее загнал гребаный 2018. Год закончился. Стало тише. Она научилась жить с болью, которая, казалось, уже вплелась в каждый из органов, научилась сосуществовать с гнетущим чувством потери, сумела выйти из режима авто-пилота, ведь жизнь продолжалась, работа копилась, дни летели с бешеной скоростью. Долгое время женщина сама себя убеждала, что Женя — отголосок прошлого, что она — ощущение, когда случайно сдираешь корочку едва зажившей раны. Однако предательское чувство суеты и тревоги внутри каждый раз, когда они встречались на стартах, было отнюдь не чем-то неприятным. Наоборот, какой-то необъяснимый трепет, словно затянувшаяся полоса равнодушия и безучастности заканчивалась. Словно жизнь возвращалась в то беззаботное время, плевав на любые календари. И с каждой встречей это только усиливалось, разбивало все попытки Этери никогда не возвращаться к мыслями о Жене. Это противостояние внутри безумно выматывало: с одной стороны женщина боялась вернуться вновь на эмоциональное дно, поэтому запрещала себе скучать по бывшей воспитаннице, с другой — навязчивое ощущение необходимости в ней. Будто бы только Женя могла зашить ту гигантскую дыру, которую прятала в себе Тутберидзе. Однако после такого показательно безразличия со стороны девушки это Этери никогда бы не смогла признать. Она лишь убеждала себя в том, что их воссоединение нужно для того, чтобы ее совесть перед Женей как фигуристкой была наконец чиста, что она относится к девушке не как к продолжению той девочки Женьки, которая покорила ее своим выразительным взглядом, а как к чужому человеку. И именно поэтому ей хочется иметь с ней хорошие или хотя бы нейтральные человеческие отношения — потому что она её фигуристка, им нужно доверие в работе, и от Жени-из-прошлого остался лишь долг Тутберидзе за когда-то совершенную ошибку. В остальном — полное безразличие к тому, что их связывало. *** Уже на следующее утро Женя приехала в Хрустальный в указанное время. Они всегда болтали с Даней перед утренней тренировкой, но сейчас у девушки не было ни малейшего желания общаться с хореографом. Где-то очень сильно в глубине души она понимала, что друг руководствовался только своим стремлением помочь, но ложь как таковая была не самой приятной штукой. Тема взаимоотношений с тренером оставалась болезненной и очень личной, поэтому Жене просто не хотелось, чтобы друг взял себе за правило лезть в это. По дороге в раздевалку Медведева ни с кем не столкнулась, чему была очень удивлена. Обычно в дверях Хрустального она всегда встречалась с Аней или другими девочками, поэтому сейчас где-то внутри зародилось противное чувство тревоги. Уже в раздевалке, не увидев ни одной из подруг, она уже не на шутку напряглась. Такого быть просто не могло: уже вот-вот подходило время тренировки, и даже Щербакова, которая приходила всегда заранее, еще не была на месте. Едва потянувшись за телефоном, чтобы написать Ане, Женя облегченно выдохнула, как только дверная ручка стремительно дёрнулась. — Доброе утро, Женя, — девушка так и замерла, уже ожидая гнев тренера на опоздание одногруппниц. Но женщина держалась абсолютно спокойно и даже, как показалось девушке, очень тепло ей улыбалась. — Почему вы ничего не спрашиваете про девочек? — растерянно спросила Женя, теребя рукава куртки. Вчерашний разговор сделал небольшой сдвиг в их взаимоотношениях, но ей все еще было ужасно неловко оставаться с тренером наедине. — Потому что мы с Сергеем Викторовичем и Даниилом Марковичем пришли к тому, что можно поставить тренировку девочек на льду попозже. У нас с тобой на носу этапы кубка России, а вчера не очень хорошо закончилась тренировка. Мы пришли к тому, что на этой неделе в виде исключения будем с тобой работать побольше, чтобы таких проблем больше не возникло, — спокойно пояснила женщина, что заставило Женю ещё больше смутиться. — Но я потом откатала вечером на льду, не стоило так все менять ради меня, — попыталась как-то возразить девушка. — Ты молодец, что потренировалась вчера, но я все еще твой тренер, и было бы неплохо, если тренировки будут с моим участием. Ты уже взрослая, поэтому я хочу донести до тебя: у нас с тобой не будет шанса на золото, а я помню твои спортивные принципы, если мы не будем использовать вот такие шансы для тренировок. Надо сделать все возможное, чтобы твой прокат на открытых стал исключением из правил. Так что давай, переодевайся и я жду тебя на льду. И да, Медведева, я не кусаюсь, давай уже шевелись, — тренер покинула раздевалку, оставляя ошарашенную Женю. В голове эхом отзывалось сказанное таким спокойным и уверенным тоном «Нам с тобой». Словно «они» были чем-то привычным для неё. Когда девушка раз за разом повторила это про себя, «нам» звучало настолько привычно и правильно, наполняло легкие чём-то тёплым и родным. На льду девушка засыпала тренера вопросами, придут ли ещё ее коллеги, на что Этери Георгиевна ответила очень краткое «Сегодня в этом нет необходимости». Это снова немного смутило Женю, но она постаралась сконцентрироваться исключительно на прыжках и вращениях, которые ей предстояло отрабатывать. У нас с тобой не будет шанса на золото, если мы не будем использовать такие вот шансы. Шансы. У нас с тобой. Слова тренера пульсировали в районе солнечного сплетения. Женя прикрыла глаза и выдохнула — нужна была полная сосредоточенность, никакого внимания посторонним мыслям. На льду тренер вела себя очень открыто, проявляя себя как полная противоположность вчерашней Этери Георгиевны: она пыталась шутить, подбадривала Женю на каждом прыжке, не скупилась и на тактильный контакт, когда показывала девушке правильную технику. С каждым разом прикосновения, едва ощутимые касания талии и плеч обжигали все меньше. Медведева уже не дергалась как прокаженная, и сама атмосфера перестала походить на атомный реактор, который мог взорваться в любой момент. Иногда она даже вступала в диалог с женщиной, пытаясь поддерживать это очень хрупкое взаимопонимание. Обе окунулись в привычный режим работы, который не оставлял места обидам и претензиям. Когда Женя перестала анализировать каждый жест тренера, накопленное годами напряжение внутри постепенно спадало, сплетённый ей же самой узел из обид из страхов расплетался. Не хотелось думать о сказанных и не сказанных словах, на долю секунды девушке показалось, что она снова ребёнок, катается, шутит и крепко-крепко обнимает своего тренера. Но эти мысли она отогнала практически моментально — да, ей стало проще, да, уже не так сильно все внутри сжимается, но это хрупкое «мы» больше никогда не выйдет за пределы рабочих аспектов. — До конца недели потренируемся в таком режиме и нужно будет решать, какой контент оставляем на Кубок России, — после очередного чистого выезда прокомментировала Тутберидзе, — Ты огромная молодец, Женечка, — не удержалась тренер, увидев, как заблестели глаза фигуристки на словах о соревнованиях. Такой знакомый любимый взгляд заставил женщину на эмоциях ободрительно приобнять фигуристку за плечи. Она действительно была рада за подопечную: новые ультра-си шли хорошо, даже злополучный тройной Лутц выходил у Жени абсолютно докрученным. Спустя секунды она поспешила отстраниться, но не увидела в глазах девушки какого-то сопротивления и отторжения. Она все также сияла, радуясь приближающимся соревнованиям, удачной тренировке, такой непривычной легкости. — Спасибо, Этери Георгиевна, я очень благодарна, что у нас так получилось позаниматься, ну, дополнительно. Кажется, это было нужно, — обдумывая каждое слово, поделилась Женя. — Ну мы, кажется, сошлись на том, что будем работать и дружить. *** Вся неделя Жени прошла в режиме нон-стоп. С утра она занималась на льду с тренером наедине, лишь иногда подходили Даниил Маркович или Сергей Викторович, но в основном в процессе не участвовали. После небольшого перерыва девушка шла на ОФП, в затем отрабатывала тренировки вместе с остальными ученицами Хрустального. Усталость разбавляли шутки Дани и посиделки с девочками в буфете, но каждый вечер она приходила домой абсолютно выжатая. Однако все это давало колоссальный прогресс — девушка стабильно приземляла два новых для себя элемента ультра-си — триксель и четверной сальхов, на тренировках в Канаде это было реже, просто потому что объём нагрузки был гораздо меньше. Заметно улучшилось эмоциональное состояние — она уже не так боялась соревновательного льда, скорее, даже ждала его. Как ни странно, на это очень сильно повлияла Этери Георгиевна. С ней на катке они проводили огромное количество времени вместе, поэтому все колкости сошли на нет, фигуристка работала на износ, и тренер не могла не пытаться в свои очередь отмечать этого. Утомительная неделя полностью убила желание игнорировать друг друга, появилось какое-то странное ощущение, будто они заодно. Словно у них действительно постепенно выстраивался хороший профессиональный тандем — они общались исключительно по рабочим моментам, но уже гораздо более свободно. Женя не переживала, что тренер вспомнит старые обиды или наоборот попытается поговорить на более личные темы, Тутберидзе в свою очередь перестала воспринимать безразличие Жени в штыки, которое на первых порах бесило до безумия. Тот разговор в кабинете показал, что они обе просто хотели работать и брать от этого все. Сегодня была суббота, последний рабочий день, впереди был единственный выходной, в который Женя планировала просто отоспаться. Камила, Майя и Даша позвали ее и Аню в какой-то парк развлечений, и, несмотря на огромное желание провести время с ними, девушке казалось, что она заснёт прям на каком-то из аттракционов, если согласиться. Сегодня так же был последний день тренировок с такими бешеными нагрузками — следующую неделю Медведева занималась как раньше, в группе с другими девочками. По дороге в Хрустальный, Женя поймала себя на том, что ей грустно возвращаться в более привычный режим — она привыкла к тому, что тренер уделяла ей все своё внимание, привыкла к такой приятной усталости, к чувству, что ты сегодня сделал абсолютный максимум. Привыкла к мимолетным разговорам с тренером и их слаженной работе. Приехав, как обычно, в Хрустальный Медведева подлетела к раздевалке в особенно хорошем расположении духа — сегодня они с Этери Георгиевной должны были обсудить, какой набор элементов ставить в короткую и произвольную, чтобы он был и комфортным для самой фигуристки, и конкурентноспособным. Женщина не зашла к Жене в раздевалку: на неделе это стало какой-то традицией, она всегда заходила, желала доброго утра, иногда подгоняла, но всегда заканчивала тем, что ждёт на льду. Медведева сама не заметила, как поникла. Ткнув в телефон, она увидела, что время без пяти-минут-тренировка. Обычно в это время всегда заходила Тутберидзе. Как бы невзначай Женя решила посидеть в раздевалке ещё три минуты, продолжая убеждать себя, что ей вообще все равно, что тренер не подошла. Просто рано ещё, вот она и сидит, тянется перезавязать шнурки третий раз. Но спустя время ручка не дернулась, и в некотором смятении девушка сама пошла на лёд. — Так, ты чего плетёшься там, у тебя время резиновое? — окрикнул Женю знакомый мужской голос. На катке не было и следа уже привычной женской фигуре — на ее месте сидел Даня, а рядом его вечный спутник — Сергей Викторович. Женя не могла поверить в то, что люди, которые были ее спасительными кругами на каждой тренировке, сейчас казались не самыми желанными гостями. С горем пополам она призналась себе, что ну совсем немного расстроилась отсутствию главного тренера. Как же ей тогда обсудить контент. — А как же Этери Георгиевна, мы должны были обсудить, — едва начала Женя, как ее перебил саркастический голос Глейхенгауза: — Серёжа, нам тут, кажется, не рады. Вот тебе всегда так: ты их растишь-растишь, а они все равно потом «Этери Георгиевна-Этери Георгиевна». Подводишь, Женька, — усмехнулся хореограф, отчего Медведева уже хотела вспылить, но ее вновь перебили. — Дела были срочные у твоей Этери Георгиевны, вот мы и приехали сюда вместо сна. Так что давай, Медведева, марш на лёд, — шутливо поддержал Сергей Викторович коллегу. Женя буркнула «она не моя», но уже через секунду поняла, насколько это комично звучало и сама рассмеялась своей реплике. Спустя десять минут из мыслей вылетело, что она переживала, девушка абсолютно без остатка погрузилась в процесс, лишь периодически перешучиваясь с Даней. Как и в последнюю пару дней прыжки шли хорошо: с ультра-си за несколько попыток она ни разу не упала, но пару раз недокрутила лутц, но все равно чисто выехала. — Может нафиг его, этот лутц, у неё сальхов в четыре оборота удачнее получается, — не очень громко, чтобы не сбивать Женю, произнёс Сергей Викторович. Однако от фигуристки это не укрылось и она поспешила подъехать к бортику. — Что-то не так? — Все так, Медведева, обсуждаем способы пыток над тобой, если ещё раз лутц недокрутишь. Плохую ты привычку себе взяла, — очень серьезно сказал хореограф, но не выдержал и засмеялся первым. Женя на пару с Сергеем Викторовичем звонко подхватила этот смех. — Так, видимо, мне всё-таки стоило отменять все, а то вы мне сейчас Медведеву совсем из рабочего строя выведите, — все трое обернулись на женский суровый голос. Тренер выглядела немного напряжённой, в руке был стакан кофе, волосы в непривычном пучке. Женя пересекалась взглядом с ней, и по позвонкам скользнул холодок. Когда наконец Этери Георгиевна устало улыбнулась, девушка выдохнула, усмиряя внезапную внутреннюю панику. Тренер почти сразу отпустила коллег, сославшись на то, что с Женей ещё работать и работать, а они лишь дезорганизуют весь процесс. Естественно, это было сказано в шутку, и сама Медведева не смогла сдержать улыбки. Когда они остались наедине, девушка поспешила спросить: — Что-то случилось? Сергей Викторович сказал, что у вас были дела, я вас не отвлекла? — от Этери не укрылось, как Женя сминала ладони, выдавая своё беспокойство. Хотелось ответить ей так же участливо, но внутреннее противоречие не позволило ей переступить какую-то черту в собственной голове, поэтому она ответила в привычной манере: — Ну ты чего, как меня могла отвлечь работа, — «случайно» игнорирует первый вопрос, но немного позже добавляет: — А ты что, по нагрузкам со мной соскучилась? Не переживай, загоняю тебя сейчас, смеяться не получится, — Женя лишь воодушевленно кивнула, и они обе приступили к любимому делу. Ближе к концу тренировки Женя почувствовала подступающий приступ тошноты, но полностью его проигноровала. Еще через пятнадцать минут, заметив, как все вокруг плывет, она потеряла центровку на вращении. Останавливаясь, она лишь почувствовала, как слабеют ноги и она теряет координацию. Каток-трибуна-силуэт тренера сливались воедино, будто кто-то специально размазывал их мастихином. Секунда — и она чувствует, будто ее тело ей не принадлежит. Вторая — в глазах темнеет, и она уже перестаёт видеть даже тот калейдоскоп, который до этого мерцал в глазах. Третья — и чьи-то руки удерживают от падения и последующего соприкосновения со льдом. *** Когда Женя открыла глаза, на неё уставились три пары взволнованных глаз. Протирая глаза, она что-то неразборчиво пробурчала и сразу же попыталась встать, чему тут же воспрепятствовали чьи-то руки. — Осторожнее, а то она сейчас встанет и прям тут будет вам четверные прыгать, — попытался пошутить Даня, но Тутберидзе лишь закатила глаза и цокнула в ответ. Она осторожно, боясь любых резких движений, коснулась щеки и лба девушки. Она была очень бледной до сих пор, и тренер еле сдерживалась, чтобы все переживания не вырвались наружу. Сейчас это было ни к чему — Медведева только-только очнулась, ее вообще нельзя было беспокоить, даже — собственным волнением. — Что произошло? — тихо обессилено спросила Женя, еле размыкая губы. Моментально она нашла глазами Тутберидзе, бессознательно протягивая ей руку, — очень холодно, — Этери одной рукой бережно взяла протянутую ей ладонь, другой — накрыла подопечную одеялом, которое до этого лежало скомканное где-то в ногах. — Ты давно ела вообще? — спросил до этого молчащий врач Женю, а затем развернулся к тренерам, — По-хорошему, сейчас надо давление померять. Вы сами знаете, чем подобные обмороки чреваты и насколько это опасно. — Жень, ну что? Когда ела? — участливо подал голос Даня. — Не помню, вчера, — сквозь пелену перед глазами едва разборчиво ответила девочка, отчего глаза всех трёх округлились. Тутберидзе сжала Женину руку, ошарашенная ответом подопечной. Через пару минут она окончательно пришла в себя и уже при помощи тренера попыталась перейти в сидящего положение. Этери Георгиевна присела рядом, все ещё не отпуская руки девушки. — Женя, ты понимаешь, какому риску ты вообще всех подвергла, — начал Даня, но, увидев, что коллега испепеляет его взглядом, замолчал. — Даниил Маркович хотел сказать, что ты нас всех очень напугала. Что произошло, почему ты не ешь? — мягко начала тренер. Она безумно злилась внутри от того, насколько безответственно повела себя ее сама взрослая спортсменка. В ее карьере было разное — девчонки приходили с ожогами, травмами, но чтобы адекватная спортсменка так халатно относилась к своему здоровью — нет. Однако она видела в каком состоянии была Женя, именно она ловила ее обессиленную на катке, именно она первые десять минут от волнения забывала дышать, лишь изредка лихорадочно глотала воздух. В этот момент была просто счастлива, что успела, что заметила, как она меняется в лице, не допустила, чтобы она упала. Мысль о том, что Женя могла так упасть не после вращения, а на прыжке, догнала уже тогда, когда Даня нёс ее в медпункт. Ему она позвонила сразу же — и он тут же примчался, помогая не только Жене, но и самой Этери Георгиевне не утонуть в проклятых «а если бы», которые сейчас обугливали все внутри. — Я не знаю, правда. Я просто сначала переживала из-за перехода, начала меньше есть, за этим пошла неделя, когда мы так много тренировались. Я не могла есть больше, а нагрузки были огромные. Спала меньше, ела меньше — хотелось только кататься. Мне правда очень и очень жаль, что я вас напугала. Женя говорила все более ровно, слабость постепенно откатывала, замещая себя вгрызающимся чувством вины. Плечи дрогнули, и Даня заботливо накрыл их пледом, бессловесно прося прощения за свой выпад. Когда наконец пришло осознание происходящего — медпункт, Филипп Романович, взволнованный Даня напротив и Этери Георгиевна. Женщина сидела рядом, невесомо соприкасаясь с Женей плечами. От такого близкого контакта все передернуло, превращая тело в раскалённую вулканическую массу. — Протяни руку, Жень, надо померять давление. Сейчас оно в любом случае будет пониженным, но теперь тебе его нужно будет мерить регулярно, чтобы избежать подобных случаев, — Женя протянула руку, на которую ей аккуратно надели манжетку. Тишина разбавлялась лишь пищание аппарата, и девушка попыталась успокоить в голове скачущие мысли. Она ловила на себе заботливо-сожалеющий взгляд Дани, чувствовала, как ещё одна пара глаз прожигала дыру в ее спине. Сама она не понимала, как такое могло произойти, как обычное «есть не хочется, перекушу попозже» превратилось в «ничего страшного, один раз перед тренировками и после достаточно». У неё даже никогда не было желания худеть — наоборот, она какое-то время даже стеснялась своей фигуры. Женя прекрасно знала, что спортсмены должны следить за своим рационом, это была прописная истина, ее бешеные нагрузки просто истощали организм. Но она думала о прыжках, о вращениях. Думала о том, что мало времени проводит с друзьями. Думала о Джейсоне, по которому безумно скучала и сообщения которого в последнее время часто оставались без ответа, думала о Юдзуру, который выкладывал фотографии одну за другой в Инстаграм с какой-то новой девушкой в группе Крикета. Думала, хоть и очень тщательно скрывала, об Этери Георгиевне, отсекая все мысли, в которых фигурировало их прошлое. — 90 на 60, Жень, нижняя грань. Сделаем так: я сейчас схожу принесу тебе сладкий чай. Мне кажется, тебе нужно поговорить с тренерами, — девушка неуверенно кивнула. Разговаривать не хотелось, ей казалось, что обсуждать абсолютно нечего — да, она налажала, да, она будет есть. Когда за доктором закрылась дверь, хореограф сел перед ней на карточки. — А я вот думал, что со взрослыми фигуристками меньше проблем будет. — Ну вот не думай так больше, — буркнула Женя, избегая зрительного контакта. — Жень, давай договоримся, здесь за тебя отвечаем не только мы. Нас трое, вас много, нам всем нужна твоя трезвая и адекватная голова. Поэтому давай, пожалуйста, без таких фокусов. Мы правда очень испуганы, — подала голос Этери Георгиевна, в ее тоне слышалась прохлада, — сейчас вернётся Филипп Романович, ты сходишь в буфет, я попрошу Сергея Викторовича тебя проконтролировать, а после поедешь домой, и давай без самодеятельности, на такси. Ну и с понедельника работаем как всегда, хорошо? — Этери перевела взгляд на девушку. Женя выглядела очень поникшей, и хотелось ее как-то поддержать, но с другой — маска строгости уже была натянута, и в глубине души злость за такую халатность и безответственность не позволили снова стать мягкой, как когда девушка только-только в себя приходила. Сейчас женщине хотелось ее прибить на месте, затем воскресить и снова прибить, лишь бы подобных глупостей в голове брюнетки больше не было. Хотелось верить, что такая накатывающая злость была связана исключительно с рабочим процессом, ведь она оставила всех остальных девочек, с которыми не так давно началась тренировка, на Сергея Викторовича. Если бы Женя не знала Этери больше двенадцати лет, от неё бы и укрылось, что она едва-едва старается держать себя в руках, что такой спокойный тон — это лишь подавление криков. Но Медведева все прекрасно понимала, она буквально чувствовала как воздух вокруг них с тренером наэлектризовался, поэтому не собиралась возражать. Иллюзия спокойствия прервалось, когда в кабинет снова вошёл Филипп Романович. Женя так же покорно выслушала все меры безопасности, которые было необходимо соблюдать, врач объяснил, как следует питаться первое время, чтобы вернуться в привычный режим — чтобы не было перееданий и внезапного набора веса, а так же негативной реакции желудком на еду, который привык потреблять меньше. Уже через полчаса Медведева соблюла все необходимые требования: попрощалась с врачом, попрощалась с главным тренером, пообещав следить впредь за собой, поела в буфете и уже ехала в такси. *** После тренировки со всеми девочками, одна за другой, мысли о Жене снова накинулись на главного тренера. Это не было чем-то сверхъестественным: ее ученицы часто падали на тренировках, часто она сопровождала их в медпункте, волновалась и просила, чтобы они держали ее в курсе своего самочувствия. С Женей эту обязанность она свалила на Даню: от него же и узнала, что она дома и легла отдохнуть, слабости не чувствует. Однако перед глазами мелькали картины не самого приятного прошлого. Она, Женя, тот же обессиленно-потухший взгляд и стрессовый перелом. Тогда весь мир вокруг сузился до пространства медицинского кабинета, и в нем не было никого, кроме неё, Жени и врача, озвучившего диагноз. Внутри — перекати поле, полная пустота, вернее опустошение. Чувства, которые Этери сейчас подавляла, были абсолютно противоположны тем — страх, паника, собственное бессилие. Но снова в мире будто никого не существовало, кроме неё и девочки, которую она подхватила-заметила-успела. Как. Это. Могло. Произойти. Женя — антропоморфизм ответственности и порядочности, они проводили на катке почти целый день. Как сама Женя не почувствовала этого раньше? Почему она сама, профессиональный тренер, не заметила, что что-то не так? Потому что все было так. Медведева приходила, всегда в хорошем заряжённом настроении, прекрасно делала каждый элемент, но почему, черт, почему Этери не видела, как заострились ее скулы, что иногда она чрезмерно часто облокачивалась на бортик? Злость на себя, на Женю, да даже на Даню, с которым они так много общались вне тренировок, въедалась под кожу. Каждый вопрос «а как?», «а если?» колол больнее и больнее, стискивал все внутри. Она переживает? Естественно, перед ней ее спортсменка потеряла сознание. В попытках обуздать гнев и непрекращающуюся тревогу, она позвала к себе Даню. — Не поедешь сегодня к проблемной? — как бы невзначай поинтересовалась Этери. — Да вроде нет, мы списались, она пообещала отписаться, как поест. Ситуация такая идиотская, ну просто не знаю даже, как ещё сказать. Но я лучше завтра утром заеду, сегодня ещё Алина хотела забежать чай попить, а девочки уже разбежались. Ты сама останешься? — услышав не удовлетворивший ее ответ, она едва сдержалась, чтобы не выплеснуть готовящееся извержение вулкана. Друг, называется. — Нет, Дань, ты знаешь, я хорошо отношусь к Алине, но у меня призёр чемпионата мира, кстати, еще действующий, не ест. Ситуация действительно идиотская, но я лучше заеду и проконтролирую, чтобы эта звезда больше ничего не выкинула. — Ну ты ее только не бей, а то опять в СМИ пойдут слухи про тренера-тирана, — усмехнулся хореограф, но моментально посерьёзнел, — Ты в таком случае сама держи в курсе. Попрощавшись с Даней, Этери Георгиевна спешно отправилась к машине, попутно вбивая в навигаторе телефона знакомый-забытый адрес. *** Дома Женя сделала себе любимый чай, нарезала фруктов и улеглась смотреть «Искупление» — безумно красивый и чувственный фильм, о котором уже услышала от всех знакомых киноманов. Завтра утром должен был приехать Даня, и такой спонтанный отдых был очень кстати, несмотря ни на что. Завтра она хотела всё-таки согласиться на парк с девочками, ведь сегодня появлялась прекрасная возможность восстановить силы. Причина была не самая приятная, естественно, но мысли о хорошем выходном немного заглушали чувство вины. Ей было до безумия стыдно за встревоженный взгляд тренеров, за сорванную тренировку, поэтому она собиралась беспрекословно соблюдать все требования: есть свою норму, соблюдать какое-то время КБЖУ, больше дышать свежим воздухом и, разумеется, не переутомляться. Приятный отдых в прекрасной компании хорошо вписывался в эти планы. Особенно Женя ждала следующей недели - они наконец обсудят контент программ на тренировках, к тому же она наконец договорилась о встрече с очень дорогими подругами - Настей и Стасей, с которыми они виделись в последнее время катастрофически мало. На середине фильма она заметила уведомление от Дани, которое проигнорировала, полностью погрузившись в сюжет. Телефон завибрировал ещё пару раз, но Женя только откинула его подальше, на другой край кровати. На столе остывал обещанный ужин — девушка сфотографировала и отправила хореографу, но забыла к нему притронуться, объедаясь яблоками и бананами. Ещё минут через двадцать до Жени донёсся звук домофона. «Кого там принесло» — пробурчала себе под нос Медведева, но дверь поспешила открыть. Девушка не удосужилась посмотреть, кто был ее гостем, потому что была уверена, что это Глейхенгауз решил проявить заботу и просто разбавить ее вечер. Однако неожиданный гость заставил ее впасть в ступор. — Привет, Женя, — наконец, донёсся до неё совсем-не-голос-Дани.