Чемпионка сердец

После разговора с Даней сомнений в том, что нужно заехать к Жене, у Тутберидзе совсем не осталось — доверия к ней после произошедшего не было. Не потому что Этери была такой вредной или что-то подобное, нет, но сейчас она чисто по-человечески, как ответственный тренер, переживала за ученицу, которая очевидно этой самой ответственности напрочь лишилась. Всю дорогу ее терзали мысли о том, что она в очередной раз не углядела за своей подопечной, при чем это была именно Женя, снова. Похолодевшие пальцы в напряжении сжали сильнее руль. Тени прошлого все еще настигали ее, оставляя мелкие шершавые шрамы. Протяжные гудки проезжающих автомобилей, казалось, посылали сигналы именно ей — перестать разворачивать клубок всех самых болезненных воспоминаний. Взгляд хаотично метался с дороги на руль, с руля на дисплей телефона. Сейчас Этери хотела от себя невозможного — переключиться хотя бы на что-то, что вытянет ее из этой пучины самобичевания. *** Очередное соприкосновение со льдом ослепило Женю. На этот раз она едва удержалась, чтобы не проехаться по нему макушкой, но она вовремя выставила вперёд руки. Похрустывающая корочка снега забилась под ногти, неприятно покалывая. Сиюминутно Женя поспешила подняться. На другом конце катка Алина раз за разом прыгала идеально отточенный каскад. Зубы непроизвольно сжались, и она перевела взгляд на место своего падения. Кривые линии на льду сплетались в замысловатые узоры. Если бы девушка не была такой прагматичной, она бы верила в чушь вроде хиромантии, и обязательно нашла бы свои потайные смыслы, но пока она лишь ощущала тянущую боль в ноге. — Женя, ну чего ты застыла? Давай ещё раз тройной лутц. Через пару дней — этап Гран-при в Москве. Женю радовало, что не надо будет никуда лететь, но не радовало, что она всю тренировку полировала лёд. Почти все выводило из себя: бесила нога, которая ныла не переставая, бесил тон Этери Георгиевны, бесили ее слова, сказанные в машине с утра, бесила даже безобидная Алина, которая вообще ничего не говорила, а просто делала все так, что Женя готова была прямо на катке от досады вздернуться. Это очень тяжёлый сезон, Женя. К сожалению, он будет на стороне Алины. Тебе придётся бороться и выгрызать то, что тебе дорого и желанно. Черт, Женя и так это знала. Как и то, что в прошлом году Алина могла бы победить на чемпионате России, если бы не долбанные компоненты Медведевой. Женя уже тогда видела — год за годом, поколение за поколением становится сильнее и сильнее, словно Этери Георгиевна просто улучшает и улучшает их. Это была ужасная закономерность — Женя была сильнее Юли, Алина технически, кажется, сильнее Жени. Да, девушка знала, что компоненты берутся не из воздуха, что она годами оттачивала катание, проживала в себе от и до каждую программу, заставляла вслушиваться и понимать музыку. Но сейчас эти компоненты были словно проклятье. Словно Жене кто-то нашептывал: Это твоё единственное преимущество. Никто не будет ставить бывшей юниорке сразу же высокие. Компоненты улучшить легче, чем научиться прыгать что-то новое. Эти мысли абсолютно истощали Женю морально, загоняли в какой-то безумный порочный круг. Она не была идеальной, но была в каком-то смысле лучшей, первой. Теперь на льду она отчётливо видела: ее планку уже преодолели. Да, она знала, что будут ещё старты, будут ещё возможности, далеко не всегда самые талантливые фигуристки побеждают. Но сейчас в том, что Алина идеально делала то, что Женя даже не умела, она видела какой-то надлом, это автоматически в голове Медведевой приравнивалось к собственной уязвимости. Значит работать надо ещё усерднее, ещё лучше, еще качественнее. Сейчас же получалось только падать. Казалось, что ногу пронзали тысячи мелких игл, стоило ей сильнее опереться на неё. Сначала это касалось только прыжков — такое бывает, можно неудачно приземлиться. Но нога болела и на вращениях, и на дорожке шагов. Мысль о том, что стоит сказать тренерам, Женя моментально отвергла: Алина прыгает лутц идеально, значит, и она должна. — Ты сейчас себя сломаешь, если не перестанешь, — Медведева почувствовала на плечах холод человеческих пальцев. Оборачиваться не хотелось — и так было прекрасно понятно, кому принадлежал женский голос. — Вы сами сказали, что сезон на стороне Алины. Значит, последовательность другая: я не перестану, пока не сломаюсь, — процедила Медведева, по прежнему не смотря в глаза тренеру. Моментально отъехав в сторону, стиснув зубы, Женя снова зашла на прыжок. Казалось, что плечи, которых коснулось прикосновение, покрылись инеем. Медведева ничего не чувствовала, когда коснулась коньком льда. Чистый выезд заглушил боль в ноге, но уже через пару секунд девушка едва могла сморгнуть очередной приступ острых режущих ощущений. Этери Георгиевна лишь поджала губы, провожая спортсменку взглядом. Что она вообще могла требовать от девочки, в которую она сама заложила такой характер? Которую сама учила преодолевать себя, несмотря ни на что. Ничего, и именно поэтому она стремительно переключает внимание на Алину и не замечает посыпавшихся искр из глаз Медведевой. *** Этери вспоминала это постоянно с момента, как Жене впервые выдали приговор — стрессовый перелом. Каждый раз она видела себя виноватой, словно тогда именно она была палачом Жени Медведевой. Заманила ее к гильотине и безжалостно обрубила ее мечты об Олимпиаде — именно в тот самый момент, когда не заметила ее боли. Не заметила и отправила на Этап Гран-При. Это было настолько бессмысленно, насколько бессмысленны все споры о честности олимпийского золота Алины. Бесспорно, она была лучшей, была сильнейшей. Но был ли шанс у девочки Жени с глубокими глазами цвета шоколада и задорными ямочками тогда стать сильнее? История не терпит сослагательное наклонение, Этери знала это, но и знала, что это была ее самая огромная тренерская ошибка — не заметить, упустить, и это чувство вины беспощадно глодало ее уже третий год. *** — Ну привет, впустишь? — осторожно, тихо, но излучая собой непоколебимую силу и уверенность. В этой фразе, в ее тоне было какое-то эталонное поведение Этери Георгиевны. Она вроде спрашивала, но при этом ты уже знаешь, что ответишь именно то, что устроит ее. Поэтому Женя сразу же отступила, пропуская женщину внутрь. В растерянности она замирает и пытается скрыть внезапно нахлынувшую эйфорию. — Проходите, — растерянно, метая взгляд по комнате. Взгляд зацепился за не съеденный ужин, и Медведевой пришлось чертыхнуться несколько раз про себя. С момента, как их тандем распался в 2018, у неё была и какая-то внутренняя сигнализация на все, что было связано с тренером. Которая противно пищала, едва Женя ловила пустой взгляд тренера на совместных стартах. Громче всего она кричала на чемпионате мира, когда они столкнулись на банкете, и им пришлось поздороваться, сухо и формально. Когда Женя увидела тренера в кафе, когда она спонтанно согласилась вернуться, когда она увидела свою фотографию в ее блокноте, она уже не кричала — она вопила. Но сейчас, когда Этери Георгиевна так непривычно обыденно снова оказалась у неё дома, внутри было тихо. — Я смотрю, ты хорошо поужинала. Ну что, Жень, будем как в детстве — ложечка за маму, ложечка за фигурное катание? — женщина едва сохраняла самообладание. В их общем прошлом уже был такой фрагмент — на сборах, когда у Жени обнаружили недовес, Этери кормила ее грибным супом с ложки, а Алина, заливисто смеясь, снимала это на камеру. Когда взгляды ненарочно встретились, обеим было понятно — они вспомнили одно и то же. — Я не знаю, как так опять вышло, — растягивая каждое слово, попыталась оправдаться Женя, но ее перебили мгновенно: — Просто сядь и ешь, — безапелляционно. — Мне вообще-то будет неловко, что я ем, а вы нет, — снова уклончиво начала девушка, но и на этот раз тренер не дала ей закончить мысль: — Медведева, я тебя умоляю: мне будет достаточно чая. Немного поворчав, Женя проходит на кухню сама, доставая две кружки. В полной тишине заваривает чай, подаёт голос лишь для того, чтобы спросить, нужно ли женщине ещё что-то. Она и сама прекрасно знала, что получит отрицательный ответ, как и то, что Этери Георгиевна любит только чёрный чай и обязательно — без сахара. Вместе они опять думают об одном и том же, и обе намеренно глушат подобные мысли. После как в немом кино синхронно садятся за стол. Тишина отражается даже во взглядах: они как будто не осмеливаются посмотреть друг на друга. Медведева ковыряется в тарелке, то и дело посматривая на экран телефона. Со стороны тренер и ее подопечная выглядели настолько единодушно в этом смердящем стеснении: обе постоянно поправляли волосы, периодически кидая друг на друга едва уловимые взгляды. Женя до сих пор пребывала в состоянии какого-то транса, настолько происходящее казалось сюрреалистичным. Ее тренер сидела сейчас абсолютно умиротворенно у неё на кухне, пила крепкий чёрный чай и даже почти не возмущалась. Этери Георгиевна вошла к ней так, словно это было чем-то само собой разумеющимся. Словно она постоянно приходила сюда, постоянно пила чай, поэтому даже не нуждалась в каком-то пояснении своих действий. И это было настолько странным, неожиданным, как врывающийся сквозняк, что Женя не успела даже толком удивиться ее приходу. — Вы приехали, чтобы просто убедиться, что я поела? — наконец озвучила застывший в голове вопрос Медведева. Этери Георгиевна на это лишь подняла свой холодный взгляд, первый раз за всю их трапезу встречаясь с Жениным. — По-моему, ты, да и Даниил Маркович, явно недооцениваете проблему. Это не шутки, черт, ты могла упасть так с четверного! Неужели ты мало себя травмировала? Неужели ты не понимаешь, что тебе нужно себя беречь, если ты не хочешь пока уходить из спорта? Вообще-то себя нужно беречь без всяких «если», но если ты не думаешь о себе, подумай хотя бы о карьере своей, Жень, — порывисто выдала Этери Георгиевна, смахивая маску спокойствия и безразличия. Медведева, ошарашенная пылкой речью тренера, быстро-быстро захлопала ресницами, словно пытаясь уловить каждое сказанное слово. — Я думала, вы бы хотели избавиться от меня, у вас полно талантливых молодых юниорок. Вдруг я картину порчу, — Женя моментально пожалела о сказанном. Это был ее главный страх — быть неинтересной для своего тренерского штаба. Это словно некий приговор, который тебе не озвучат вслух: «ты спекся». Медведева боялась, что в один момент ей просто станет не под силу делать то, что делает подрастающее поколение, и ее отправят в утиль. И сейчас, когда пара карих глаз испепеляла ее взглядом, она отчётливо понимала, что сказала лишнее. — Боже, Медведева, что ты несёшь? Ты моя спортсменка, с чего бы мне желать тебе плохого? Да, я вспылила один раз на льду, но я уже извинилась перед тобой, мы неделю с тобой хорошо работали. А насчёт юниорок — это чушь, ты способная фигуристка, нам есть с чем работать. Если твоя проблема в том, что тебе кажется, что я желаю тебе зла, то успокойся, я отношусь к тебе не хуже, чем к остальным девочкам. До Жени не сразу дошёл смысл последнего предложения. Этери постоянно делала первые шаги — сама написала и предложила вернуться. Спокойно вытерпела их разговор, в котором Женя просто не скупилась на безразличие, купила ей любимый кофе, сорвалась — да, но сама же извинилась, сама предложила индивидуальные тренировки, и, наконец, сама приехала к ней сейчас. На все это Женя благополучно забивала, нарочито показывая, насколько ей все равно. Что ей плевать с высокой башни на то, что произошло, что их работа — вынужденное стечение обстоятельств, потому что она нуждается в хорошем тренере. Женя сама в первый же день нацепила на себя толстую броню, возвела стену между ними, легко отсекающую все, кроме рабочих отношений. И вот сейчас, когда Этери просто так спокойно заявляет, что она для неё как и все остальные спортсменки, почему внутри что-то обрывается? Почему к глазам незаметно подкрадываются слёзы и хочется разреветься, как тогда, в раздевалке. Обхватывая колени, навзрыд, выплескивая все-все-все, что вообще только было. Женя не могла найти ответы на то, почему это признание настолько укололо ее. Настолько, что в первые за все время их крупного воссоединение у неё не получалось мастерски держать лицо перед Этери Георгиевной. — А что если меня просто задолбало, что Вы выглядите так, словно ничего не происходило? Словно мы действительно все это время тепло общались, — Медведева понимает, что не сдержалась, когда слова уже выплеснулись наружу. Сейчас она даже не жалеет, потому что от противоречивости чувств к тренеру она уже сама готова была разорваться на мелкие кусочки. Накопленную обиду постоянно вытесняло всепоглощающее чувство притяжения и наоборот. Они менялись местами настолько часто, передавая эстафету друг другу, что держать себя в руках девушка уже просто не могла. — А как я себя должна вести? Как должен вести себе тренер, от которого ушёл ученик, а затем вернулся. Это рабочий процесс, ты не поняла разве? — До этого момента Медведева была уверена, что закончит откровенный диалог, едва начав его, но фраза, брошенная тренером так спокойно-отрешенно, успела скользнуть в ее катакомбы заколоченных воспоминаний. Поджигая все с такой скоростью, как искра огня — бензин. — Выгнать меня в 2018 — это вы так рабочий процесс называете? А потом рассказать в интервью, что это было мое решение. А ещё, что я сказала придержать Алину в юниорках? Странные у вас рабочие методы, — выплюнула Женя. Губы жгло от пригоревшей обиды, но Женя стойко смотрела на Тутберидзе. Ни ее «Возвращайся», ни ее выпады в сторону Жени на тренировках до этого момента не могли распотрошить то, что она бережно хранила в чертогах памяти, но сейчас тренер неосознанно окончательно разрушила их эфемерную иллюзию взаимопонимания. И на этот раз шанса все повернуть назад, прекратить этот диалог уже не было. — Медведева, тормози, пока я не пожалела, что приехала сегодня. Тебя. Никто. Не. Выгонял, — четко и с расстановкой. Она злилась сама, злила Женю, которая вот-вот готова была взорваться как атомный реактор. — Ну да, и Диану Вы ко мне не посылали? — Ты в своём уме, Жень? — А Вы? *** Женя тревожно теребила рукава блузки, переводя взгляд каждые пять минут на дисплей телефона. Минута, пять, десять. Диана, которая прежде отличалась пунктуальностью, опаздывала и даже не предупредила об этом Медведеву. В сегодняшнем дне было странно все: внезапное предложение Диши встретиться, само место их встречи, Алина, которая не написала ещё ни одного сообщения с самого утра. Олимпиада очень странно сказалась на взаимоотношениях Жени с подругами: она ещё больше сблизилась с Загитовой, но почти перестала общаться с Дианой. Отдаление с последней Женя не могла себе даже представить, они практически росли вместе, с самого детства свободное время проводили в компании друг друга. Это непроизвольно ранило, но девушка не была злопамятной и то похолодание между ними списывала на загруженный график Дианы. А ещё она понимала, что Дише было тяжело. Ей едва исполнилось шестнадцать, а она уже должна стать свидетельницей того, что любимый и дорогой человек гаснет на глазах. Ведь именно она приходит домой раньше мамы, именно она большую часть времени проводит с Этери Петровной, в каморке из воспоминаний юности. Да, у Дианы проблемы со слухом, но звук разбивающегося детства о ее собственную грудную клетку она слышит так, словно он — единственный. Всегда очень тяжело понять проблемы другого. Поэтому и Диане сложно понять, что Жене до надрыва больно, что она из последних энергетических резервов выскабливает эталонные улыбки и ответы репортерам. Она не видит, не чувствует, что девушка слышит тот же самый звон в ушах. Это никогда нельзя сравнивать — разрушенная мечта и боль за близкого человека бьют с одинаковой силой, в одинаковом направлении — остро, под рёбра, пронизывая тело насквозь. Но обе девушки еще слишком юны, чтобы это понять. Дружба с Алиной была очень хрупкой, эфемерной, но Жене нравилось балансировать на грани. Нравилось, что соперничество с подругой так подстёгивало ее, держало в форме. Да и сама девочка была настолько искренней, доброй, далекой от любых человеческих пороков, что не дружить с ней и не отвечать ей взаимностью на ее светлые чувства, было невозможно. Они списывались каждый день, с самыми близкими людьми Алина была настоящей болтушкой, поэтому делилась с Медведевой каждой мелочью. Наверное, главное качество, из-за которого они поддерживали такое общение — способность Алины не видеть негатив. — Ты проиграла эту олимпиаду? Женька, ты же самая крутая, впереди следующая. Ещё столько с тобой поборемся. — Ты боишься из-за проблем со здоровьем? Все будет хорошо, я буду рядом. Алина всегда говорила: «В дружбе не важны места». И пусть это говорила олимпийская чемпионка, которая в этом сезоне обыграла ее на всех общих стартах, Женя верила. Смотрела на ее солнечную улыбку, вспоминала ее потерянный взгляд на олимпиаде, и сомнения относительно их дружбы испарялись. В первый взрослый сезон Жени на чемпионате мира Хавьер Фернандес обыграл Юдзуру, они также тренировались у одного тренера, но тёплые отношения, которые связывали спортсменов, не испортились из-за веса медалей. Жене тогда было всего шестнадцать, но она как губка впитала эту прописную истину. «В дружбе не важны медали. В дружбе ничего не важно, кроме самой дружбы» — Здравствуй, — Женя подняла взгляд, столкнувшись с Дианиным. Они не виделись полтора месяца, но девушке показалось, что Диша очень выросла. Более грубый голос, совершенно серьёзный непроницаемый взгляд — черта, унаследованная от мамы, сейчас казалась Жене ещё более ярко выраженной. При воспоминании о последней низ живота словно обожгло раскалённой магмой, которая мгновенно растеклась по внутренним органам, ударяя в голову. Чувство, которое спустя пару месяцев после олимпиады, выбивалась из диапазона привычной ей апатии ко всему, кроме спорта, она подавила и выдавила из себя лёгкую улыбку. — Привет, Диан. Ты совсем пропала, что-то случилось? — Да нет, чего ты. Просто какая-то жесть с тренировками. Ты уже заказала себе что-то? Следующие полчаса девочки разговаривали о привычных вещах, и лишь Женя чувствовала сквозящую неловкость. Темы, которые обсуждали девочки, шли как будто по какому-то списку, и Диана умело перескакивала с них, едва Женя начинала расспрашивать что-то подробнее. — Диан, просто скажи, что случилось, пожалуйста, я же вижу, — не выдержала Медведева. Фраза была для девушки как приговор — она вмиг поникла, с лица исчезло поддельное спокойствие и уверенность в каждой фразе. Диана колебалась. Движения ее рук, плеч, едва заметное дрожание ресниц излучали напряжение. Женя была готова поклясться, что они обе были как сломанный метроном — сердцебиение обеих заглушало любые другие звуки, но было не синхронным, совсем не попадающим в ритм. — Этери Георгиевна больше не хочет с тобой работать, Женя. Тебе, — Диана набрала в лёгкие побольше кислорода, — тебе надо задуматься о поиске нового тренера как можно скорее. Диана, едва ли специально, только что безжалостно столкнула Женю к оголенным проводам. Она не издала ни звука, едва сглатывая все, что в ней оставалось. То живое — надежда на то, что Диша сейчас все объяснит, что сейчас из-за угла выйдет репортёр и ей скажут, что это был идиотский пранк; и все обугленное, мертвое — осознание, что Дэвис уже сказала все, что хотела, уже провела уверенную черту. Черту, ознаменовавшую конец гребаного 2018. — Не молчи, пожалуйста, Женя. Она пытается как лучше. Но уже просто не может работать с тобой как со спортсменкой, Жень. Ты должна ее понять, она дорожит тобой, как человеком, но растёт новое поколение. Ни ты, ни Алина не будете побеждать все карьеру. Ты так же будешь спускать на неё всех собак, когда проиграешь следующим юниоркам? Это невозможно, Жень, твоя реакция невозможна. — Вы прошли огромный путь, и пока ещё ни одна фигуристка не похвастается такой карьерой. Но как спортсменка ты ей больше не подходишь. Но только не выдумывай здесь ничего сама: она когда-то и меня убедила перестать заниматься с ней. И ничего, как видишь, мы с ней все еще мать и дочь. — Я ее поддерживаю в этом. Вы должны двигаться дальше. Диана замолчала. Ей нужно было перевести дыхание. Она избегает опустошённого взгляда Жени, пытается не замечать, как та едва способна удержать подступающие слёзы. Пытается смотреть так, словно не ее слова сейчас исполосовали тело брюнетки скальпелем. Но Женя и не думала смотреть в глаза подруге. Да и подруге ли? Сейчас, когда слова все еще хлестали по щекам, гулким эхом повторялись в голове, Жене было плевать. Плевать, что Диана продолжала говорить, плевать, что веранда кафе слилась в единую полосу, что она перестала слышать даже собственный внутренний голос. Этери Георгиевна больше не хочет с тобой работать. Тебе надо задуматься о поиске нового тренера. А о чем, блять, ещё надо задуматься Жене, у которой пару месяцев назад на маленькие острые-смертельно-режущие кусочки распалась мечта? Только о том, что так начинает исчезать любовь. Так пропадает доверие. *** — То есть, Вы не знали про этот разговор? И скажете ещё, что Диана все это сама придумала? — Во что ты не веришь, Женя? Этого разговора не было. Я не просила Диану говорить с тобой. Я действительно выражала свои опасения насчёт нашего сотрудничества. Опасения были серьезные, потому что один раз я уже потеряла спортсменку после олимпиады. С Юлей сохранить какие-то человеческие отношения не удалось, и я боялась, что с тобой будет ещё тяжелее. Ты в какой-то момент стала хуже слушаться. Но, Жень, я понятия не имела, что Диана скажет что-то тебе! — Этери закончила и перевела взгляд на девушку. В голове не было ни единой существенной мысли, полное опустошение от признание Жени. Не было желания выяснять подробности у Дианы, не было желания остервенело доказывать свою правоту. Она с мая 2018 года отчаянно пыталась понять, что сделала не так, что стало трещиной в их тандеме, и сейчас, зная правду, она все еще не находила себе места. — Просто до этого был наш мартовский разговор. Я помнила его, поэтому у меня не было сомнений в словах Дианы, — Женя поморщилась, когда очередные болезненные воспоминания впились в кожу. *** Сезон 2017-2018 был для Жени преодолением. Преодолением собственных страхов, физической боли, эмоционального дна. Этери Георгиевна говорила, что преодоление всегда высоко вознаграждается, но Женя настолько была истощена и надломлена, что ей уже было безразлично. Её вообще перестали интересовать любые регалии, кроме золотых медалей. Она мечтала доказать всему миру, что ее поражение на Олимпиаде — случайность, которую она больше не допустит. Она не замечала ничего, кроме тренировок. Ее цель сбивала с горизонта все лишнее, стреляя смертельно метко. Она стала редко писать маме, и каждый раз — сухо и шаблонно, так, что ей самой становилось тошно. Ее взаимоотношения с Этери Георгиевной стали сугубо рабочими по ее собственной инициативе. Этому не предшествовало никакого разговора, но любая попытка тренера поговорить пресекалась. Она буквально отгородилась от всех тёплых чувств, которые связывали их. Ей было так проще — она не могла думать ни о чем, кроме как о постоянной работе над собой. Постоянном преодолении. Она панически боялась стать второй. И она делала, как ей казалось, все, чтобы этого больше допустить. Сегодня на тренировке она доводила до идеала каждое движение. Уделяя внимание всем деталям, но больше сосредотачиваясь на технике. Женя штамповала каскады 3-3-3 как проклятая, в разных вариациях, стараясь поднимать руки наверх и держать ось. За это время она уже получила пару недовольных взглядов от тренерского штаба, но пока замечаний никто не делал, Женя выжимала из себя абсолютный максимум своих возможностей. — Женя! — донеслось до Медведевой, едва она разогналась на очередной прыжок. Едва она подъехала к бортику, в неё вырезался озабоченный взгляд Этери Георгиевны. — Мы же договаривались с тобой поспокойнее. Отдохни пару минут и приступай к вращениям, — заботливый голос окутал сознание спортсменки, но она не могла поддаться этому. Чуть больше десяти дней оставалось до чемпионата мира, ради которого она готова была тренироваться двадцать пять часов в сутки. — Некогда отдыхать, Этери Георгиевна, да и я вовсе не устала, — тренер смотрела на неё очень огорчённо-встревоженно, и это был первый раз, когда броня Жени дала трещину — ей стало бесконечно жаль, что эта сильная женщина так волнуется за неё, а она даже ничего не может сделать. Желание побеждать затмевало все перед глазами, гасило любые сторонние чувства, поэтому она поспешила удалиться подальше. Чтобы усилившееся чувство любви, благодарности и сожаления к тренеру не спустило с неё заживо кожу. Перестать прыгать она не могла — у нее едва ли за все время тренировок в Хрустальном была половина сегодняшней доли выносливости и энергии. Больше всего ей хотелось попробовать что-то новое, найти своё оружие. Уловив краем глаза, что Этери Георгиевна смотрит в другую сторону, она набрала скорость для очередного каскада и прыгнула лутц-флип с небольшой помаркой на выезде. За этот каскад Тутберидзе никогда всерьёз не бралась — он был слишком нестабильный, чтобы вводить его в программу подопечных, но Женю сейчас мало волновало это, она просто была счастлива от получившегося каскада. Ровно до момента, пока ее запястье не перехватила ледяная рука. — Ты что творишь? — прошипела Этери Георгиевна, распиливая Женю взглядом. — Совершенствуюсь, — абсолютно непоколебимо отвечает Медведева, шмыгая носом. — Ты у меня сейчас пойдёшь совершенствоваться в раздевалку. Я тебя по-человечески просила отдохнуть. Отдохнуть, Женя, — тренер уже была на грани потери самообладания, — а не делать травмоопасные каскады без согласования с тренером. Я для тебя здесь просто так что ли? Ты сама себе тренер? — продолжала тираду Тутберидзе. — Да что с ним не так-то? Я же выехала почти чисто. Мне теперь никогда ничего нового не учить? — злилась Женя на излишнюю опеку. Она была уверена, что Сашка Трусова тоже любила заниматься самодеятельностью, только в случае с ней Этери Георгиевна так не возникала. Она кипятилась от мысли, что вместо того, чтобы порадоваться, увидеть в ней потенциал, тренер лишь читала нотации. — Не так с ним все. Прыгни ты его тут хоть сто раз, мы его даже рассматривать в твою программу не будем. Во-первых, потому что чемпионат через десять дней и сейчас нужно стабильно прыгать свой контент. Во-вторых, Медведева, ты мало падала с лутца? Хватит уже глупостей, — Женщина немного перевела дыхание и хотела уже перестать ссориться, но следующие слова Жени хлестко ударили ее по щекам: — Это потому что каскад сложнее, чем Алинин? Вы же ей любите делать сложнее программы, да? Моментально в Женю впился холодный взгляд. Они еще никогда не разговаривали друг с другом так грубо. Они еще никогда не сгорали от такой сильной злости. — Если ты не умеешь держать себя в руках, и слово тренера для тебя перестало быть авторитетно — я тебя здесь не держу. Тренируй себя сама, радуй других — мне плевать. Для тебя тренировка окончена. Они еще никогда не ссорились так, чтобы потом ещё долго даже не разговаривать. Все бывает в первый раз. *** — Этот разговор был на эмоциях, Жень. Ты тогда тоже вела себя не очень красиво, я повторюсь, я боялась, что у меня больше не будет рычагов воздействия на тебя. — Это сейчас ничего не меняет, — без запинки, ровно и уверенно выдала Женя. На самом деле ее тело сковывал страх от одной лишь мысли, что все это время ее обида была направлена не на того человека. Хотелось высказаться совсем иначе — искреннее, растапливая наконец лёд между ними, но сейчас у Медведевой едва были на это силы. Потрясение осело где-то внизу, она не была готова перекроить все, что так долго создавалось в ее голове. Картина ее собственного мира, в которой Тутберидзе захотела порвать с ней как со спортсменкой, а Женя этого просто не приняла, была долгое время единственной верной. У Медведевой даже не было сомнений относительно слов Дианы: все тогда идеально складывалось в пазл: отдаление с подругой, странные упреки со стороны тренера, — все подталкивало Женю поверить тогда дочери Тутберидзе. Да и какие мотивы могли быть у девочки, которая нигде не была Медведевой конкуренткой? И сейчас это признание, этот разговор-которого-не должно быть показывал, насколько ее собственные истины были фальшивыми, картонными. Спустя пару секунд осознание того, как обратная сторона этой ситуации выглядела для Этери Георгиевны пронзила Женю. Близкая ученица просто ушла — без благодарностей, без прощания, в момент, когда навалился тяжким грузом не только олимпийский сезон. Это осознание сводило к нулю любые мысли Медведевой об обидах, ведь сейчас перед ней стояла совершенно иная женщина. Не та Тутберидзе из ее обозлённых воспоминаний, которая хотела убрать Женю куда подальше, а Этери Георгиевна, которая любила ее, держалась рядом, несмотря ни на что. Раньше Медведева думала, что первый шаг тренера — просто признание какой-то вины. Признание, которое уже было ей совершенно не нужно. Потому что она давно уже приняла это предательство, отказалась от всего, что ее связывало с родиной, завершила ещё один виток в своей карьере и успешно смогла начать новый. Но сейчас, когда и предательства-то никакого не было, она не знала, что думать, о чем говорить, как себя вести и что чувствовать. Реальность била наотмашь сильнее, чем то искусственное прошлое в ее голове. Реальность, в которой она оказалась слабее и глупее, а женщина, стоящая напротив — гораздо сильнее и мудрее. — Конечно, зачем разбираться в чем-то. Гораздо выгоднее делать вид, что ничего не было, а потом вот так взрываться каждый раз, когда нас что-то не устроит. Истерики в Хрустальном — это же скрытый путь к победе! — Мне больно копаться в этом. Вы правильно сказали: я ваша спортсменка, и этого достаточно. Я бы хотела об этом поговорить — Вы сами понимаете, что теперь отношения с нуля не получатся. Но не сейчас. Им обеим нужно время, чтобы хотя бы подумать. Пройти какие-то стадии принятия, от гнева до осознания, что нужно сесть и вдумчиво все обсудить. Женя хотела в ту же секунду звонить Дише с бесконечным потоком претензий, Этери — просто уехать в тишину, подальше от квартиры, где мысли были запредельно громкие и все ее чувства искажались желанием снова быть ближе к девочке. Они обе понимают, что придется говорить, долго, больно, раскрывая все карты. Но точно не сейчас.