Чемпионка сердец

Утро Жени началось с хаотичных сборов: Аня, Камила, Майя и Даша уже почти подъезжали к метро — месту их встречи, когда Медведева только-только выходила из дома. Заснуть ей удалось только ближе к утру, всю ночь она провела в истощающей рефлексии, позволяя собственным мыслям сжигать себя заживо. Из головы никак не выходил разговор с Этери Георгиевной, но все попытки понять, что в это время чувствовала женщина, лишь увеличивали ее собственную боль в геометрической прогрессии. Правда, которая так внезапно открылась для Жени, была самым огромным разочарованием. Потому что гораздо легче было жить с обидой на другого человека. Не на себя. Гораздо легче было жить, когда причина всех бед очевидна. И куда больнее, прямо до металлического привкуса на кончике языка, когда спектакль заканчивается. Это работало, как Стокгольмский синдром. Ощущение постоянных моральных пыток крепко приросло к ней, а сдирать его — куда больнее, чем лейкопластырь. Женя чувствовала себя не просто паршиво. Было чертовски одиноко и страшно — она не могла рассказать об этом никому, рядом уже не было ни Алины из прошлого, ни, как оказалось, Дианы из настоящего. Каждая ее мысль, которая пускала корни в 2018 год, была способна довести Женю до оцепенения. Она, спортсменка, которая привыкла контролировать все, не знала, что говорить и думать, словно все ее мыслительные и двигательные процессы парализовало. Хотелось, чтобы кто-то подошёл, объяснил, проложил маршрут, но Медведева была вынуждена быть сама себе навигатором, сломанным и потерявшим связь со спутником. Единственный человек сейчас, который мог бы помочь и которому Женя могла вывернуть душу наизнанку, был Даня. Даже не Крис или Настя со Стасей, которых она безумно любила и ценила; в сложившихся обстоятельствах она знала, что никто её не поймёт, как Глейхенгауз. Но говорить с ним у неё не было энергетических ресурсов — он стал катализатором ее возвращения в Хрустальный, неким пятым элементом всего, что так сильно ее ранило. Но, очевидно, у Дани были свои планы на этот счёт, потому что прямо перед выходом Женя услышала звонок в дверь и увидела его знакомый силуэт. Он обещал приехать, но Медведева совсем про это забыла. «Блять» — Привет, Дань, — спокойно, в момент совладав с собой, поздоровалась девушка. Она действительно очень торопилась — не хотелось заставлять ждать девочек, по крайней мере, Женя убеждала себя, что причина бегства заключается именно в этом. — Ты куда-то собираешься? — брови Глейхенгауза взлетели вверх, он скользнул взглядом по не завязанным кроссовкам и проследовал к волосам, которые едва ли смотрелись аккуратно и опрятно. От Жени не укрылся оценочный взгляд друга, и она поспешила съязвить в излюбленной манере: — Да вы Шерлок Холмс, потрясающая дедукция, — но уловив настрой Дани сразу посерьёзнела: — Ну да, я не планировала тухнуть дома. Что-то не так? — Медведева сморщилась от того, насколько это прозвучало неестественно. И она, и Даня знали, что она обожает проводить выходные, завернувшись в плед, иногда — в полном одиночестве, поэтому это прозвучало особенно фальшиво. — А как же твоё самочувствие? — все еще наступал с расспросами, и Женя уже готова была завестись с полуоборота, но нежелание выяснять отношения прям на пороге дома ее останавливало. — С ним все в норме, да и тем более, как обычная прогулка может повредить, — ответила Женя, попутно застегивая сумку и завязывая шнурки. — Тебя подбросить? — вопрос, который в голове Жени приравнялся к смертельному приговору. Не согласиться значило признать для себя, и, черт, для самого Дани тоже, что есть какая-то проблема. Девушка боялась очередного выяснения отношений, пусть даже такого пустякового, ей просто хотелось быстрее усесться в такси, отложив этот разговор до более удобного момента. Когда она не будет иррационально винить друга в том, в чем совершенно не было его вины. — Как хочешь, — Медведева пожала плечами, — Я не разорюсь с такси, если тебе неудобно, — отстранённо произнесла девушка, параллельно уже открыв приложение для заказа. За все время, что Даня стоял на пороге, она не задержала на нем взгляда дольше секунды, вот и сейчас отчаянно пыталась разглядеть что-то очень важное в телефоне, избегая любого зрительного контакта. — Что сейчас не так, Жень? Откуда вообще мысли, что мне неудобно? — Даня снова начал наседать, и Медведевой оставалось лишь протяжно вздохнуть. Дурацкого разговора было уже не избежать. — Не знаю, — Женя пожала плечами, — Вчера ты прислал своё уважаемое доверенное лицо. — Я не отправлял ее. Она сама настояла на том, что тебя надо проверить. И, между прочим, была права! Ты мне нагло наврала, так, к слову, раз мы перешли на предъявы. — А вы теперь всю информацию друг другу про меня сливаете? — Медведева, мир только вокруг тебя не крутится! Я все еще тоже твой тренер и обязан отчитываться перед Этери Георгиевной за тебя как за спортсменку, — Даня сделал акцент на последнем слове, после чего хрупкий сосуд Жениного спокойствия разбился вдребезги. — А я и не считаю, что мир вокруг меня крутится. Я считаю, что это ты крутишься вокруг меня с Этери Георгиевной! Ты думаешь, я не в состоянии с ней решить сама свои конфликты? Нет, ты считаешь, что тебе надо вмешаться во все подряд, чтобы все было быстро, неважно, что это больно! Мне хуево, Даня, ты не видишь, что ли? Они оба застыли неподвижно. Мужчина словно голыми ступнями ходил по битому стеклу, видел его отражение в почти чёрных глазах. Если бы «отчаянию» нужно было человеческое обличие — он бы вспомнил именно Женю и оседающую, всепоглощающую боль, которая куполом нависла над слегка дрожащими плечами. Он почти понимал, что чувствовала девушка, но едва ли мог слышать, что творилось в его собственной голове. Думал ли он, что она жестока? Однозначно нет. Была ли в нем обида? Ещё более категоричное нет. Однако это не приуменьшало огорчения за слова человека, которого за такой короткий промежуток времени он стал чувствовать лучше, чем себя. — Я просто пытался сделать, как лучше. Я думал, тебе хочется в глубине души вернуться в Хрустальный, что это поможет конкретно тебе! И тебе, как спортсменке, и тебе, как человеку, который там вырос практически. — Я знаю, Дань, что ты хотел как лучше. Но сейчас это просто больно. Вся цепочка твоих действий, связанных с Этери Георгиевной. Поэтому, прости, но сегодня я всё-таки хочу поехать одна. *** Воскресенье дало Жене продышаться. Младшие спортсменки, относившиеся к ней с особой теплотой, окутали ее с ног до головы вниманием и ощущением беззаботности. Ощущением, которого последние несколько недель ей точно не хватало. Крытый парк аттракционов, не самый известный и людный, тоже занял особое место в сердце девушки. Женя обожала такие развлечения, любила звонкий смех и нескрываемые эмоции, легкость и беспечность. Каждая из девочек совершенно по-другому раскрылись для Медведевой — раньше она воспринимала Камилу, Дашу и Майю как одно целое, как некогда все говорили о трио Трусовой, Щербаковой и Косторной, и хоть прошло уже достаточно время, как Женя снова в Хрустальном, только сейчас ей удалось поближе пообщаться с каждой из девочек. С Аней все было совсем иначе, они были очень давно знакомы, она тоже тренировалась у Тутберидзе довольно долго, но, так получилось, что в силу возраста они не были близкими подругами. Сейчас Женя была рада тому, как складывались отношения с одногруппницами, казалось, что если эта связь и не перейдёт в крепкую дружбу, то точно останется на уровне приятного общения, а это ее совершенно устраивало. В мыслях она постоянно сравнивала Хрустальный сейчас и Хрустальный два года назад. Тогда она — надежда сборной, мировая звезда. Сейчас ее едва ли можно было вознести на такой уровень, а за ее спиной — худший сезон ее спортивной карьеры и не самые удачные контрольные прокаты. Тогда ближе всех была Алина, сейчас они даже не пытались здороваться из вежливости. У Жени, кажется, появилась новая компания, а у Алины — новая жизнь. Тогда она обращалась к Даниилу Марковичу на «вы», исключительно по имени отчеству, сейчас они могли переписываться до утра, и места субординации уже не осталось. Тогда она — часть души Этери Георгиевны, сейчас Женя даже боялась думать об их взаимоотношениях. Неизменным оставались три вещи: добрый взгляд Сергея Викторовича, вечно уютная атмосфера в стенах Хрустального и желание работать, каждый день повышая планку. *** Этери знала, что Женя задержится после тренировки на льду. Она всегда это делала — оттачивала прыжки, накатывала программу, работала над каждой эмоцией. Обычно это было согласовано с Даней, ведь спортсмен не может просто так находиться один на льду, но сегодня Этери вызвалась его заменить. Отчего-то Глейхенгауз совершенно не возражал, что смутило главного тренера, но права расспрашивать у нее не было. Она лишь поблагодарила про себя его за быстрое согласие и скомкано попрощалась. Каждый день Этери видела ее на льду — собранную, целеустремленную, сильную, уставшую, злую. Абсолютно разная со стороны Женя для женщины всегда была многогранной, но при всем целостной личностью, каждая частичка которой имела своё место в сердце. Она видела ее прокаты, видела отдельные элементы, но сейчас, оставаясь на льду, она чувствовала ее. Раскованную и свободную. Женя боялась опоздать в этой гонке за медалями, перестать успевать за тем, как ее спорт–ее жизнь движется вперёд. В этом было здравое звено — у ее соперниц в арсенале были гораздо более сложные прыжки, и хоть брюнетка со своей технической базой и потенциальными оценками за компоненты была неплохой претенденткой на медаль, Этери знала — этого мало. Этого катастрофически мало для человека, который когда-то главным своим жизненным разочарованием считал серебро на Олимпиаде. Сейчас Этери просто хотела остаться на льду, не делать абсолютно никаких замечаний, а насладиться тем, как проникновенно каталась Женя. Чувствовать то, как из юной девушки вырывается свобода, которой ей не хватает на прокатах и тренировках. Увидеть Женю, которая живет не победами, а самим дыханием фигурного катания. Ту Женю, которую она сама невольно нарекла чемпионкой своего сердца. Девушка краем глаза увидела, что Этери никуда не уходит, но сдержала внезапный порыв улыбнуться тренеру. Мысли, связанные с блондинкой, осели где-то внизу, не выплескиваясь из нее пенным фонтаном. Все выходные она беспрестанно думала о сложившейся между ними ситуации, но единственное, что ей было необходимо сейчас — излить все эмоции в собственном прокате. Поставила на «плей» музыку своей произвольной, после чего выехала на лёд и замерла в начальной позе. Этери не могла отвести взгляда от каждого ее движения. Искусство, театр на льду, в котором все казалось идеальным. Она едва заметила помарку на акселе, но все равно отметила, что Медведева даже ошибаться стала грациозно и женственно. Ее врожденный артистизм стал более утонченным и естественным — он шлейфом следовал за фигуристкой, проникал в каждое ее движение. Она определенно лучше слышала и ощущала музыку. Внезапно Женя застыла, когда темп музыки сменился. Этери хорошо помнила «Алегрию», чтобы не заметить, что пируэты на льду превратились в импровизацию. Порывистость движений сменялась на плавность, Женя вихрем проносилась мимо Этери, разрезая коньками лед. Алергия — счастье, но музыка, под которую катала девушка, была вовсе не о милой доброй сказке, она была про молниеносную радость, граничащую с отчаянием. Про раскол между искрой волшебного чувства и убивающего, всепоглощающего горя. Для Этери девушка на льду была магией, ускользающей и невероятной. Сейчас она чувствовала, как Жене удалось максимально синхронизироваться с ней — она стояла за бортиком, но брюнетка словно впитывала каждую ее эмоцию и сиюминутно воспроизводила на льду. — Почему ты остановилась? — осипший голос коснулся лопаток девушки, рассыпаясь мурашками по спине. Моментально она развернулась к Этери Георгиевне, сталкиваясь взглядами. Женщина стояла неподвижно, чуть склонив голову в бок, ожидая ответа. Тогда в Жене словно чиркнула спичка. — Пожалуйста, покатайтесь со мной, — девушка сама не верила в то, что говорит. Музыка и катание словно довело ее до точки невозврата, после которой ты либо обретаешь гармонию, либо всё теряешь. — Женя, как ты себе это представляешь.. — Просто выйдите на лёд, для меня это очень важно, — уже смелее и увереннее произнесла Женя. В этой просьбе — надрыв, преодоление гордости, во взгляде — мольба. Надежда, что женщина разделит ее внезапное наваждение без лишних вопросов. Музыкальное сопровождение вот-вот подходило к концу, когда Этери осторожно ступила на скользкую поверхность. Немного осторожно, преодолевая смущение, Женя несмело взяла руки тренера в свои холодные ладони. То, о чем она боялась говорить у себя в квартире, сейчас с истошными криками вырывалось изнутри. Казалось, что прикосновение — единственная возможность высказаться. Но не словами, а как она только и умела — на льду. Девушка изредка поднимала глаза на тренера, но не собиралась отпускать руки. Это одновременно и опаляло кожу оттого, насколько их касания были неожиданными для обеих, и в тот же момент успокаивало и расслабляло. Женя никогда просто так не каталась с тренером на льду. Всегда это была лишь часть рабочего процесса, когда Этери Георгиевна что-то объясняла и показывала. Сейчас они просто хаотично скользили, каждая — в ворохе их общих мыслей. Они обе не заметили, когда музыка закончилась. — Ты объяснишь, что это было? — прищурилась женщина, выбивая взглядом у Жени лёд из-под ног. — Это очень сложно. Я долго пыталась понять, почему Алегрия ассоциируется у меня с Хрустальным. Понимаете, словно это саундтрек ко всему, что со мной здесь произошло. Это — противоречие, и мне так хотелось почувствовать его совершенно иначе, катаясь с вами. Ведь, по сути, вы очень большая часть этого. — Хрустального? — от смущения Женя не заметила, что до сих пор сжимала чужие пальцы. Сейчас этот контакт действовал на фигуристку лучше любого успокоительного и спасательного круга. Почти как пару дней назад в кабинете у врача, но с огромной разницей — тогда Медведева не осознавала необходимость этого прикосновения. — Скорее моего восприятия Хрустального. Хотя, даже всего фигурного катания в целом. И сейчас, я словно понимаю все, о чем катала, на другом уровне, — девушка боялась говорить о том, что все, о чем она катало, относилось целиком и полностью к ее тренеру и к тому, как она себя чувствует сейчас. Но она высказалась именно так, как умела и почему-то была уверена, что, несмотря на ее не самое удачное объяснение, женщина поймёт все правильно. — У тебя сегодня какая-то метафизика, — усмехнулась Этери, и в некогда привычной манере коснулась Жениного плеча, мягко его поглаживая. И в этот момент второй раз за день внутри девушки чиркнула спичка. — Этери Георгиевна, а можно ещё одну странную просьбу? — медленно, но уверенно произнесла Женя. Такое привычно-непривычное прикосновение обрушило на Медведеву лавину воспоминаний, из которой меньше всего сейчас хотелось выбираться в одиночку. — Давай, шокируй меня ещё больше, что может быть таким же странным? — Давайте выпьем чай в вашем кабинете, как раньше? — и спустя почти три года Жене удалось удивить Этери Георгиевну сильнее, чем каскадом 3-3-3 в конце произвольной программы на Чемпионате России. И они обе, сохраняя внешнее спокойствие, так синхронно улыбнулись друг другу в собственных мыслях. *** Женя впервые оказалась в кабинете тренера со дня, когда она была готова снова покинуть Хрустальный. Тогда она обратила внимание лишь на парочку фотографий и любимые часы женщины, но сейчас она с куда большим любопытством изучала всё вокруг. Сейчас тренерская казалась гораздо светлее и уютнее, она полностью ассоциировалась с личностью женщины, казалась ее укромным уголком. — Ещё не насмотрелась? — мягко произнесла Тутберидзе у Жени прям над ухом, когда девушка разглядывала фотографии на полках. — Вы не убрали фото с Сашей и Алёной, они такие малышки тут! — умилилась Женя, вспоминая, как маленькая Трусова изводила ее расспросами о первом взрослом чемпионате мира. С Сашей вообще было слишком много моментов, от которых у Жени щемило сердце, потому что младшая фигуристка была как-то по-особенному к ней привязана. С Косторной они были в одной группе всего ничего — один сезон, но с Аленкой куча событий происходила даже за пару дней, поэтому тот год Женя вспоминала исключительно с улыбкой — А я должна была? — Нет, конечно, наоборот, очень приятно видеть эти фотографии здесь. Тем более такие милые, — немного отстранённо ответила Женя, окунаясь в воспоминания. На других полках были фотографии с другими ученицами, с Этери Петровной, Дианой и всей большой семьей Тутберидзе, но, что сразу же бросилось в глаза Медведевой — ни одной фотографии с Олимпиады. — Себя ищешь? — наконец голос тренера выдернул Женю из транса, моментально смущая фигуристку. — Вообще-то нет, — девушка не на шутку напряглась от того, в какое русло может завернуть разговор, поэтому постаралась ответить максимально кратко и твёрдо, — теперь, если вы забудете, как я выгляжу, можете посмотреть в инстаграмме. — А раньше не могла что ли? — казалось, Этери Георгиевна уже готова была бить все рекорды по каверзным саркастичным вопросам. — Ну мы же только недавно подписались друг на друга, это такая отсылка была, — разговор постепенно становился теплее, иррациональный страх неловкости исчезал. — Ой, как будто мне мешало до этого смотреть, — пошутила женщина, и Женя растаяла окончательно. Натянутая пружина внутри, с которой девушка заходила в кабинет, распрямилась. Все еще было немного страшно заглядывать в воспоминания, копаться в их общем прошлом. Но она пришла сюда сама. Потому что они обе нуждались в этом разговоре — Жень, мне очень приятно, что между нами все, ну. налаживается, что ли. Но я тебя совсем не понимаю. То ты говоришь, что у нас исключительно рабочий тандем и выяснять какие-то вещи ты не хочешь. Не подумай, меня устраивает это твоё решение, но давай обсудим и просто закроем эту тему, — Женя протяжно вздохнула и облизала обсохшие губы. Говорить придётся долго. — Я, честно, просто боялась говорить и вспоминать. С одной стороны я не могла даже думать о том, что мне казалось предательством, с другой – не было ни дня, когда те чувства не заставляли меня вставать с кровати и двигаться дальше. И вот я убеждала себя, очень старательно, что я это всё пережила, переступила, но по факту, я просто научилась жить в постоянной злости. На выходных я много думала — о том, как прошла наша неделя тренировок, о том, как мне нравится такая наша волна — словно прошлое стерто, мы обе увлечены процессом и все. Нет никаких трудностей и выяснений отношений, но и нет той, не знаю, ну, близости. Наверно, это так можно назвать. И я не понимала себя, вас, пока не услышала то, что вы сказали про Диану. Я поняла, что какие-то вещи неизбежны — мы снова работаем вместе, и можно отречься от всего, но отпустить одиннадцать лет очень сложно. И вы все равно безумно значимый для меня человек, и я не прошлое отпускать не хочу. Я просто вас не хочу отпускать. Но я не знала, как можно ещё выразить это, кроме как на льду. Как-то так. Поэтому я сегодня и попросила Даню слинять, чтобы вы остались вместо него. Точнее, изначально я всего этого не планировала, просто хотела, чтоб вы остались. — Вообще-то это я его попросила, — усмехнулась Этери, когда на неё уставилась пара смущенно-удивлённых карих глаз. — Что? — Женя ещё окончательно не поняла, что имела в виду женщина, и едва ли могла отойти от того, что только что сама рассказала. Сердце выделывало кульбиты, норовя вырваться из грудной клетки. Внезапный пожар коснулся даже кончиков ушей, и Женю слегка встряхнуло от нахлынувшей лихорадки. — Смешная ты всё-таки такая. Я тоже попросила Даню. Еще и удивилась, что он так радостно согласился. Думала, побежал в свой любимый буфет. На самом деле, Жень, я думала будет сложнее. И так оно и было первое время. У меня не получалось не срываться на тебя, хотя и ты тоже давала повод, но. Сергей Викторович убедил меня в том, что тебе нужны дополнительные тренировки. Ну и мне заодно, это точно. Где у нас просто и выбора не будет — контакт необходим для работы. Но та недосказанность бы все равно настигла. Поэтому я раз и навсегда хочу уже расставить все по местам: я никогда, никогда, Жень, не собиралась тебя выгонять. У меня было много страхов, но несмотря на них я бы все равно предоставила это решение тебе. Касательно олимпиады, ты можешь обижаться, но. — Нет. — Что — нет? — Не могу обижаться, потому что вы правы были в каком-то интервью. Олимпийское серебро достаётся мизерному проценту. Алина была такой же спортсменкой, доверившейся вам. Не вы ставили оценку и не вы травмировали мне ногу. И для меня не было это причиной отдаления. Я просто испугалась. Скорее по-человечески, что стану вам не нужна. Что мы перестанем так пить чай и гулять на соревнованиях. Это было гораздо тяжелее того проигрыша, хотя мне тогда казалось обратное. Я тогда вообще общалась мало с кем — наверное, близко только с Алиной. Я боялась делать людям больно, особенно вам и маме, — когда дрожь в голосе девушки перестала быть скрываемой, Тутберидзе накрыла рукой озябшее плечо. Из Жени вырывалась вся боль, всё напряжение, которое она замуровала внутри. Перед глазами плыли самые болезненные моменты: первая тренировка без Этери Георгиевны, первое соревнование без привычного «глаза в глаза», и только сейчас, спустя два года, она могла отпустить это, но вот что делать с другими нахлынувшими чувствами, которые вытесняли весь негатив, Женя ещё не знала. До этого она была одним сплошным сгустком эмоций, комом оголенных нервов. Все её цели, стремления и даже стержень внутри держались на бессознательном желании что-то доказать бывшему-нынешнему тренеру. А сейчас это разбивалось об очень заботливый взгляд Этери Георгиевны. Жене казалось, даже не знай она всей правды, она бы всё отдала, чтобы ловить его как можно чаще. И это желание как будто жило в ней очень давно: может, с ее первого появления в этом кабинете, может, ещё раньше, с Чемпионата Мира в 2019 году. *** Спортивная карьера — это временная петля, жизнь внутри жизни, молниеносная и скоротечная. Впервые эти мысли пришли к Жене в олимпийский сезон — казалось, ещё вчера она сметала все награды, оставляя соперниц далеко позади, как незаметно её главная конкурентка выросла совсем рядом, на одном катке. Совсем недавно они снимали вместе видео, смеялись и шутили в раздевалке, а сейчас их разделяет и океан, и даже гребаный олимпийский пьедестал. Спортивный успех — взрыв, вспышка сверхновой звезды. Ослепляюще ярко в самом начале, с постепенным медленным затуханием. Это сравнение придумала Этери Георгиевна в 2018 году, и тогда Медведева яро его отрицала. — Как можно затухать, когда вокруг столько людей, которые в вас верят? Тренер ей не ответила. Сейчас Женя ненавидела её молчание, ненавидела те её слова, ставшие пророческими. Словно она сама и приписала бывшей ученице такой исход. Просто не решилась озвучить приговор. Но тогда Женя ехала на Олимпиаду с одной-единственной целью — за золотой медалью. Мимо. Следующая цель — Чемпионат Мира. Мимо. Прошёл всего год, и вот она едет уже далеко не за золотой медалью. Радуется 4 месту после короткой программы и 74,23 сотым. Штампованно общается с журналистами и уходит готовиться к произвольной, уже почти осознавая, что бронзовая медаль этого Чемпионата Мира — её предел, как физический, так и моральный. Но все ещё не верит в то, что это — угасание ее карьеры, ведь теперь ее цель выше медалей и остальных регалий, её цель — кататься по любви, доказать нагловатой блондинке, что фигурное катание — жизнь, а живётся ей замечательно. Замечательно ровно до момента, как она видит чопорную женщину на катке следующим утром. Алина, до этого болтающая с Элизабет, замолкает, и смущенно здоровается с Женей и её тренерским штабом. Это неловкое приветствие шпателем соскребает ошмётки их прежней дружбы, и вся уверенность Медведевой перед произвольной улетучивается. А ведь впереди ещё Этери Георгиевна. — Доброе утро, — здоровается громче Сергей Викторович, стараясь снизить градус напряжения, — Интересная встреча, — шутливо добавляет тренер, намекая на то, что Женя и Элизабет буквально поменялись местами, сменив тренеров. Медведева не знала, в каких отношениях были Орсер и его бывшая ученица, но улыбнулись они друг другу очень тепло. Значит, очная ставка тут только одна. Тутберидзе, которая до этого что-то увлечённо обсуждала с Даниилом Марковичем, лишь слегка повернула голову, даже не смотря в сторону Жени. — Доброе, — словно выплюнула. Едва Даня последовал примеру коллег и тоже вежливо поздоровался с Медведевой и её тренерским штабом, как она прошипела: — Ты чего уставился? Соскучился что ли? — Да нет, удивился, что у нас одно время, не видел их в расписании, — растерянно обьясняет Глейхенгауз, не желая вызывать очередную вспышку гнева главного тренера. — Ну у них какие-то накладки были, поэтому пришлось на час раньше перенести лёд. Ну ничего, потеснимся. Тем более, Медведева не самая главная, но конкурентка, — закончила мысль Тутберидзе и сразу же переключилась на своих подопечных, — так, вы чего застыли обе? Лёд ещё на час, разбор полетов потом. А то встали тут у бортика, лапки свесили. Алина, 3-3-3 поделай, Элизабет, давай вращения отработаем. Когда Женя вышла на лёд с другой стороны катка, внутри женщины все оцепенело и она приложила огромное усилие, чтобы отвести заинтересованный взгляд. Они уже виделись на других стартах, пересекались на раскатках, но сейчас — совершенно другое, сейчас — главный старт сезона, старт, где ровно два года назад Женя завоевала второй титул чемпионки мира. После которого Этери казалось, что та девочка — это воплощение всех ее мечтаний, что у них буквально одно дыхание на двоих. А сейчас она выходит на тренировку с другой части катка, они едва здороваются; у фигуристки теперь — резкие скулы и неестественный загар, страх не оправдать ожидания, давление и травля со стороны россиян, а у тренера — свои воспитанницы, новые победы и так некстати разбитое сердце. Этери знает о преодолении всё, но сейчас, когда Женя выкатывает чисто произвольную, она не может заставить себя не смотреть. Хотя бы потому что на каждом заходе на прыжок фигуристки у неё все внутри сжимается и замирает дыхание, а каждое её падение — как след от лезвия конька на коже. Слава богу, Женя не падала. Зато Алина решила распластаться на льду очень вовремя, именно тогда, когда к чёртовой Медведевой подъехал Юдзуру. На неё словно обрушилось цунами. — Алина, это что за прыжок? Ты олимпийская чемпионка или так, мимо проходила? Захотелось ещё и мимо чемпионата мира пролететь, как фанера над Парижем? Европы и Гран-При было мало? — разъяренная Этери не стеснялась в выражениях, и крики быстро долетели и до Жени. — Этери, мы не одни на льду, — осторожно попытался влезть в разборки вечно спокойный Сергей Викторович, но тут же встретился с парой испепеляющих глаз. — А у меня здесь тренировочный процесс. А если кому-то что-то не нравится, у вас есть, у кого просить номерок, — последнюю фразу она прошипела, едва размыкая губы, но Алина поняла, что имела в виду тренер. И практически сразу встретилась взглядом с Женей, ошеломлённо застывшей у бортика. Та не слышала ничего, кроме громкой тирады тренера, и практически сразу, приступила к дальнейшей тренировке. Алина прожгла взглядом её спину. Сейчас ей хотелось, чтобы Женя услышала это, стиснула зубы от этой морально-физической боли, чтобы всё, что день за днём выливала на неё Тутберидзе, отправилось по адресу. Женя бросила её здесь одну, тонущую в негласных сравнениях с ней, заставляя почти каждый день терпеть новые словесные унижения и упрёки. Алина по-своему любила и безгранично уважала Этери Георгиевну за все, что она делала и делает для неё каждый день, но ей даже не было семнадцати, а она уже ежедневно была вынуждена конкурировать с призраком Жени на катке и выгрызать себе внимание и любовь. На глаза навернулись слёзы. Она единственная в мире прыгает каскад лутц-ритт, но к тренеру всё ещё вязкой карамелью липнет ненависть к Медведевой. И даже сейчас, когда Алина на пороге главной награды за свою карьеру, в паре шагов от Большого Шлема, она все ещё вынуждена быть в тени злости на совершенно другую спортсменку. Она знает — тренер извинится перед ней, поговорит и успокоит, они улыбнутся друг другу после тренировки и сходят вместе на обед, а затем Тутберидзе и Женя снова пересекутся, и Алине невербально напомнят её место. — Дженни! — всех на катке оглушил женский голос Трейси. Алина несознательно сразу же развернулась к бывшей подруге — к той уже подъехал Юдзуру Ханю, помогая встать, очевидно, после болезненного падения. Девушка стремительно перевела взгляд на своего тренера, ожидая услышать дальнейшие указания, но взгляд Этери Георгиевны был направлен в другую часть катка, взгляд, которого Алина никогда не видела после собственных падений — помутневший, с примесью тревоги и, в это едва верилось, заботы. Женщина до ужаса испугалась за бывшую ученицу. Она была готова закричать громче Трейси Уилсон, когда девушка больно приземлилась на бедро со злополучного акселя, но вместо этого лишь сжала кулаки, болезненно вжимаясь ногтями в кожу. Ей казалось, она смотрела лишь доли секунды, а после перевела взгляд на Турсынбаеву и её четверной сальхов, но краем глаза она продолжала следить за Женей, которая уже стояла целая и невредимая, слушала советы своих тренеров. Эта тренировка перед произвольной казалась невыносимо долгой. *** Днём перед соревнованиями Женя чувствовала себя особенно уверенно. Вчерашняя встреча с Тутберидзе и Алиной дала ей самое главное — ощущение соревнования, гонки. Поэтому ее утренняя тренировка, где уже никого не было, кроме Крикета, была особенно успешной. Медведева говорила, что у неё словно крылья выросли, поэтому прыжки давались невероятно легко. Вернулся спортивный азарт, вспомнились слова Загитовой: «Мы ещё повоюем!» А ведь повоевать действительно хотелось, исчезли мысли о том, что её предел — бронзовая медаль. В спорте бывает все, и Медведева стремилась как никогда стать этим примером. До самой раскатки её сопровождал спокойный настрой. Не было эйфории, не было мандража, она знала — ей нужно сделать свою работу. Безукоризненно и чётко, а дальше уже всех рассудит лёд. В детстве её первый тренер любила говорить: «Лёд скользкий. Он убивает спокойствие». Говорила она это более старшим девочкам, но почему-то сейчас Жене это вспомнилось именно перед раскаткой, когда до выступления оставалось всего ничего. Самые ненужные мысли настигали, обволакивая сознание спортсменки, именно сейчас. Безразличное приветствие бывшего тренера, злой и рассерженный взгляд Алины. Именно за него почему-то зацепилась фигуристка, путаясь в волнении и тревоге. Ей казалось, что Загитова — самый светлый и добрый персонаж в их небольшом спортивном мире, несмотря на то, что подругами они быть перестали. Первый прыжок — двойной аксель. Чисто. Сальхов-риттбергер. Чисто. Женя поворачивается и видит одобрение Трейси и Брайана. Это — идеал её спортивной семьи, отношения, где нет места токсичности. Воодушевленная этими мыслями, она отталкивается на очередной прыжок, взлетая надо льдом. Флип вышел достаточно высоким, и Женя не успела почувствовать момент, когда нога скользнула на выезде и она буквально рассыпалась на льду. Боль прожгла бедро, а затем змейкой скользнула по позвоночнику, посылая тревожные импульсы в мозг. Она самостоятельно встала и попыталась проехать, но в мышце словно раскрошили стекло, и при каждом движении оно впивалось в кожу. —Чёрт, ну почему именно сейчас, — прошипела Женя сама себе, игнорируя испуганные взгляды людей вокруг. Она упала практически на то же самое место, и тренерский штаб сразу это подметил. Всем её мечтам и целям только что тот самый лёд отвесил очень крепкую оплеуху. — Дженни, нужно сейчас же позвать врача. Что болит? –отпечатался в сознании взволнованный голос Орсера. Вопрос, от которого хотелось завыть прямо тут, на глазах у всех. — Бедро, нет, врача не нужно. Оно пройдёт, я уверена, — Женя стиснула зубы. Она прекрасно понимала, что визит в медпункт необходим — хотя бы ради львиной дозы обезбола, но неприятные картинки из прошлого сразу же атаковали сознание фигуристки. — Ты еле держишься, это не шутки перед произвольной. Это может быть очень серьёзно, — безапелляционно подытожил Брайан, а у Медведевой почти не было сил возражать дальше. Она справится. Следующие полчаса были для Жени как в тумане: врач что-то определенное не сказал, но о снятии речь и не шла, поэтому девушка выдохнула и отключилась от происходящего. Ей вкололи обезболивающее, заверив, что к ее прокату оно подействует. В это Медведева благополучно не поверила, но дороги назад уже не было. Она должна была откатать идеально произвольную. Здесь она была уже не просто фигуристкой Женей Медведевой, а представителем сборной России. Ей доверилась Федерация, а значит возможность сдаться даже не рассматривалась. Раньше эта мысль накладывала на Женю огромную ответственность, а вместе с тем — страх не оправдать ожидания. Но этот чемпионат мира ей стоил разочарования близкой подруги — Лизы, да что там говорить, — разочарования большинства болельщиков фигурного катания. Чёртово бедро лишь поставило окончательный ультиматум: сейчас или никогда. Опять это грёбаное преодоление — Медведева! — до боли знакомый голос окликнул Женю в коридоре. На минуту ей показалось, что обезболивающее дало побочный эффект и у неё галлюцинации, но обращение повторилось через пару секунд. — Я видела, что ты упала. Ты снимаешься? — Женя, до сих пор находящаяся в прострации, захлопала глазами. Тренер умела говорить настолько безэмоционально, что нельзя даже было предположить, что она вкладывала в этот вопрос: обеспокоенность или иронию. Это почти доводило до исступления, мгновенно обдавая жаром. — Не дождётесь, Этери Георгиевна, — когда фигуристка подняла голову, она встретила тот самый взгляд из прошлого. Тёплый и участливый, как кружка чая в зимний вечер. Взгляд, от которого до сих пор всё содрогалось внутри. Она хотела что-то ещё добавить, сказать, но ее словно загипнотизировали. Злость, сковавшее тело, отступила, сменяясь ознобом. Ей нужно было откататься на максимум. Срочно. *** Из омута воспоминаний Женю выдернул вопрос Тутберидзе: — Но почему ты даже не сказала мне про разговор с Дианой? Она могла меня просто не так понять. — В это я не особо верю, но мы сейчас не об этом. Тогда мне казалось, что она чисто физически не может соврать, потом мы уже обсудили с вами ситуацию, которая прекрасно к этому подводила. Да и, если честно, что-то логичное в этом было. — Что ты проиграла и поэтому уходи тренироваться к другим? Жень, какая же чушь, — поморщилась Тутберидзе, в мыслях представив такой расклад. — Нет, что вы боитесь, что из-за этого будут рушиться наши личные отношения, и вам легче пренебречь мной спортсменкой, чем мной как человеком, — пояснила Женя, словно веря в правдивость такого развития событий. — Я ведь никогда не разделяла это. То есть, понятно, что у нас были рабочие отношения и нерабочие, но тебя, как личность, я не делила. — Но я была сломлена и легко поверила в это. Сейчас мне очень жаль, – честно призналась Женя. — Ты поговорила с Дианой? — Я не хочу обсуждать это по переписке. Она совсем скоро приедет на этап Гран-при, где придётся это обсудить. — Я как-то не могу это уложить в голове. Это…Тяжело, – выдохнула тренер, потирая виски, – Не знаю, что тут добавить. — Я понимаю. Просто раз — и все мысли, которыми я жила, отрубились, — сейчас их обеих объединяла потерянность и спутанность, казалось, – причина обиды иссякла, они поговорили, поделились друг с другом частичкой этой боли. Но ведь возвращение доверия, выстраивание близких отношений после ссор – это гораздо более глубокая и сложная работа, чем само примирение. Туманность и неопределенность особенно пугала Женю. Она ведь так скучала. Но нужна ли она сейчас женщине, и есть ли хотя бы минимальная возможность вернуть ту близость – Женя не знала. Вдруг это было необходимо лишь ей одной. — Знаешь, я думала, ты никогда не будешь здесь сидеть уже, — осторожно поделилась Тутберидзе, желая поменять тему разговора в более приятное для них обеих русло. Сейчас, когда Женя вновь пила чай в Хрустальном, Этери настигло ощущение уюта и покоя, хотелось, чтобы она просто сидела и как раньше что-то эмоционально рассказывала, делилась переживаниями, но главное — больше никогда отсюда не уходила. — Можно вопрос? – не удержалась Женя. — Ну, ты сегодня весь день меня удивляешь, поэтому давай. — А может ли всё быть, как два года назад? Ну, я на самом деле не прошу прям совсе-е-м как раньше, моих фотографий на полках будет достаточно, — отшутилась Женя, подавляя внутреннее волнение. Тренер удивленно посмотрела на девушку, и в этот момент внутреннее давление почти достигло своего пика. — Ты сама сказала, что как раньше быть не может, — девушка затихла, словно ожидая оглашения приговора. Надежда, греющая изнутри, угасала с каждой секундой затянувшейся паузы, — Ты очень выросла и изменилась, я боюсь, у меня просто не получится относиться к тебе, как тогда. По ощущениям, тебе точно не нужна вторая мама, — дружелюбно усмехнулась женщина, вспоминая, как пару лет назад учила краситься и укладывать волосы совсем юную Женю, — Но думать, что после одиннадцати лет ты перестала быть важным человеком, это свинство даже для тебя! — наигранно воскликнула тренер и звонко рассмеялась, всё это время наблюдая за насупившейся спортсменкой. Девушка спустя пару секунд осознала, что имела в виду тренер, и улыбнулась в ответ, — Не знаю, что тут ещё добавить, но уже поздно, пойдём, я тебя отвезу. Пусть это и будет тебе ответом на твой вопрос. И Женя последний раз облегченно вздыхает, словно только что она навсегда избавилась от гипоксии. Ведь любая неопределенность становится интереснее, когда вас двое.