Семья Мориарти-Холмс

      Удивительно, как обычно холодный и не приветливый Лондон, не знающий значения слов «хорошая погода», в этот раз одарил своих жителей тёплым летом.       Яркое солнце преследовало всех, нагревая тяжёлый воздух, из-за чего при каждом вздохе казалось, будто лёгкие горят изнутри.       Пришлось открыть окна, которые были прочно заперты всю суровую зиму, из-за чего ставни нещадно заскрипели. Зато дом тут же наполнился запахом цветов, что были аккуратно высажены в саду у дома, и черёмухи, которую Майкрофт, как ему казалось, посадил недавно, но сейчас она вытянула свой стройный ствол выше самого дома и раскинула ветки, укрывая двор тенью.       Альберт, подперев одну щёку рукой, любовался картиной летнего сада, и глупая улыбка появлялась на его лице, когда он предавался волнующим его мыслям о том, что это всё они создали с Майкрофтом, преследуя свою мечту о спокойной жизни подальше от города, наполненную любовью и заботой друг к другу.       Взгляд его зелёных глаз затопила нежность, когда он заметил, что под ветвями черёмухи на земле была раскинута клетчатая скатерть, на которой с элегантностью, подабающей леди, сидела Ирэн, окружённая фарфоровыми куклами, и выпивала чай из маленькой кружки, чопорно отставив мизинец.       Альберт усмехнулся, чувствуя, как его сердце тяжелеет, когда он смотрит на эту идиллию у них в саду. Он давно не видел дочь за игрой с куклами. Недавно он тяжко вздыхал, смотря на её старые фотографии, подмечая, как она успела вытянуться и что ей теперь малы кремово-розовые платья с нелепыми бантами. Всё чаще он видел её с книгой в руках или вместе с Мораном на прогулке. Мориарти пророчил им крепкую дружбу, хотя, и подмечал некоторую неловкость и пунцовый румянец на щеках молодого мальчика при общении с Ирэн, но Альберт не хотел загадывать вперёд и лишь наслаждался моментом, позволяя детям насладиться их дружбой. Всё это — было неопровержимым фактом того, что ничто не вечно. Как бы он не хотел остановить время, навсегда остаться молодым и спрятаться в своём мире — белокаменном доме — с родными людьми — ему это никогда не удастся. Ирэн взрослеет, он не молодеет, у Майкрофта начинают появляться первые еле заметные морщины на лице, особенно когда он хмурится, если долго думает. Значит — смерть настигнет их когда-то. От неё никто не убежит. А пока они только могут наслаждаться жизнью в их маленьком доме и иногда предаваться воспоминаниям о прошлом, когда они были моложе и когда Ирэн ещё играла со своими куклами. — Майкрофт, не хочешь посетить чаепитие? — Спросил Альберт и голос его звучал особенно сладко, весь наполненный нежностью. — Какое чаепитие? — Спросил Майкрофт и вопросительно выгнул бровь, оторвавшись от газеты. — Самое лучшее из всех, на которых ты когда-либо был.

***

      Молодая трава, только набирающая силы после продолжительной зимы, тихо шуршала под ногами обоих мужчин, пока они приближались к черёмухе. — Можно присоединиться к вашему чаепитию? — Спросил Альберт, чуть наклонившись вперёд, и улыбка играла на его устах.       Ирэн тут же подпрыгнула и лицо её озарилось радостью, а в глазах заблестели игривые искры. — Конечно! — Воскликнула она и сдвинула несколько кукол, чтобы освободить место для родителей на скатерти.       Альберт усмехнулся такому обращению с игрушечными гостями, но скрыл смешок за кашлем и присел на землю, утягивая за собой Майкрофта. — Чашечку чая? — Учтиво спросила Ирэн, снова нагоняя на своё лицо притворную серьёзность, хотя, уголки её губ предательски подрагивали. — С удовольствием, — сказал Майкрофт, приняв условия игры.       Он протянул фарфоровую кружку, расписанную узорами роз, и она казалась совсем крошечной в сильной руке мужчины. Заботливая хозяйка тут же налила чай, прислонив носик чайника к краю кружки. — Благодарю, — Майкрофт старался изо всех сил сдержать смех, щекочущий его горло.       Но совсем не злой смех, это был смех, который переполняет человека в моменты радости, вызванной любовью к чему-либо или кому-либо, когда не можешь справиться с этим приятным чувством, заполняющим твою грудь, и глупо смеёшься, не зная, как ещё показать свои истинные чувства. — А у вас только чай? — Спросил Альберт, когда очередь дошла до него. — А чего бы вы хотели? — Ирэн вскинула свои тонкие светлые брови вверх. — М-м, вина? — Он сказал это совсем непринуждённо. — Ну, па-а-а-ап! — Ирэн склонила голову набок, снова стараясь сделать серьёзное выражение лица, какое обычно она часто видела у Майкрофта, когда он думал, и старалась ему во всём подражать, но улыбка сама так и искрилась на её розоватых губах. — Сэр Мориарти-Холмс, вы ведёте себя дурно, — сказал Майкрофт и легонько ткнул мужа в бок. — О, извините, совершенно не умею себя вести прилично, когда дело касается официальных приёмов. У нас сегодня чаепитие? Тогда я с радостью выпью с вами чашку чая. — Вы даже не удосужились посмотреть в ваше приглашение и узнать куда едете, — Холмс старший шутливо закатил глаза, отпив немного напитка из своей кружки. — Извините, обычно такими мелочами занимается мой дворецкий, а я предпочитаю спать крепким сном после ночи, проведённой на бале.       Ирэн хихикнула и протянула кружку с чаем отцу. — Восхитительный чай и так утоляет жажду! — Воскликнул Альберт, притворно, откидывая голову назад, чем насмешил девочку ещё больше, — Позвольте мне загладить вину за своё вульгарное поведение и предложить вам отведать клубничный торт.       Он указал на торт, который стоял посреди скатерти на белой тарелке. Майкрофт потянулся за ножом, чтобы разрезать его, и тут на глаза ему попался оловянный солдатик, что стоял в своей ровной стойке, готовый к бою, в окружении утончённых кукол с худыми лицами. — Разве у тебя был этот солдатик? — Спросил Холмс. — А, это мне Себастьян подарил. — О, ясно, — безразлично сказал Майкрофт, но нож с новым усердием впился в ярусы торта.       «Моран, значит», — повторил про себя Майкрофт, когда протягивал блюдце с куском торта дочери, а затем, натянув театральную улыбку, и согнувшись пополам, протянул второе блюдце Альберту. — Ваш торт, сэр, — сказал он, намеренно расстягивая каждую гласную, чем позабавил Ирэн. — О, благодарю вас. Вы так услужливы!       Альберт взял в руки ложку и, отломив приличный кусок, положив его себе в рот, при этом он махал рукой в воздухе, стараясь продемонстрировать своё восхищение вкусом торта, тающего у него на языке, этими странными движениями. — Восхитительно! — Сказал он с ещё набитым ртом, — Просто восхитительно! — Он залился ребяческим смехом, довольный представлением, которое устроил.       Майкрофт взглянул на своего мужа и улыбка на его лице засияла, стоило только посмотреть на глупое поведение Альберта и услышать его заливистый смех, искренний — это было дорого сердцу Майкрофта. И Ирэн, сбросившая маску серьёзной взрослой, смеялась вместе с ним, так, что блестящие слёзы выступили на её глазах.       Но тут взгляд Майкрофта зацепился за остатки розового крема у уголком губ Альберта. Он наклонился и притянул к себе мужа за подбородок. — Вы позволите? — Спросил Холмс, но решил не дожидаться ответа.       Он позволил себе маленькую шалость, всего одну, и убрал сладкий крем с лица Альберта неординарным способом, а точнее, своим поцелуем.       Майкрофт смаковал губы Альберта, которые сейчас были с привкусом клубники, и с наслаждением легонько покусывал их, пока его рука сжимала отточенную талию мужа, скрытую за прочной тканью рубашки. — Мерзость, — заключила Ирэн, наблюдая за родителями со стороны.       Она скрестила обе руки у себя на груди и её нос от брезгливости вздёрнулся вверх.       Майкрофт бросил на неё быстрый взгляд, прежде чем подбежать к дочери и и в один миг поднять её вверх, осыпая попутно лицо тысячами быстрых поцелуев. Дыхание отца было горячим и щекотало молодую кожу, отчего Ирэн рассмеялась, и безнадёжно пыталась вырваться из крепкой хватки Холмса, иногда теряя опору в виде его рук, когда он подкидывал её вверх к ветвям черёмухи и тут же снова ловил.       Альберт наблюдал за ними со стороны, но взгляд его становился всё менее чётким. Ясная картина затуманивалась, пока зелёные глаза наполнялись слезами, слезами радости.       Пусть он и не сможет остановить ход времени, навсегда оставив любимых ему людей при себе, но он может насладиться моментами с ними, запечатлеть в своём сердце лёгкое покалывание, вызванное безграничной любовью к его мужу, к их дочери, знакомые черты которой теперь стремительно изменяются каждый день, и Альберт уже не помнит той приятной тяжести, которую он чувствовал, когда покачивал малышку с васильковыми глазами у себя на руках, желая усыпить её сладким сном.       Слеза потекла по щеке, оставляя соляной след за собой, и упала на клетчатую скатерть, пока вдалеке слышался звонкий детский смех.