***
Женя отчётливо понимает, что своим удачным выступлением на четвёртом этапе Кубка он повышает свои шансы пробраться на мир, но неотвратимо отдаляется от Миши. Хочется кричать во всё горло о том, что так нечестно. Женя словно балансирует на шаткой перекладине, и с каждым шагом рискует упасть, и никак не может отыскать равновесие, всё его скашивает то в одну, то в другую сторону. Возможно, желанного равновесия здесь и не существует. Женя отчаянно не хочет в это верить. Пока что всё плохо. Когда волноваться и переживать за Мишу не нужно, когда уже ясно, что Миша по-прежнему недосягаемо прекрасен на льду и всё так же способен бороться за самые высокие места, Женя наконец в силах собраться и обратить внимание на свои прокаты. И выяснить, что не всё так плохо, как на предыдущем этапе, когда в произвольной его переехали как катком и вытолкали не то что с первого места — вообще с пьедестала. Четвёртый этап показывает, что его всё ещё переезжают, но уже не так катастрофично. Что с такими прокатами — пьедестал за собой удерживать всё-таки можно, если очень постараться. Женя старается и обречённо понимает, что Миша этих усилий не оценит. Миша и не ценит — на тренировках он смотрит почти что волком, и никуда от него на общем льду не деться. Женя старается поменьше попадаться на глаза, чтобы не бесить лишний раз. Подумать только — когда Миша только-только появился в группе, мысль о том, что, быть может, однажды он будет неотрывно смотреть только на Женю, вызывала приступ обжигающего восторга, сладкого-сладкого. А теперь вот, Миша действительно смотрит. Но от его взгляда вскрыться хочется, Женя словно боль ему причиняет одним своим существованием. Должен быть какой-то способ всё изменить. Вернее, один Женя знает точно: добровольно и с грохотом рухнуть вниз по турнирной таблице, тем самым выписав себя из угроз и конкурентов. Но, во-первых, зачем тогда было идти в спорт, чтобы осознанно сливать турнир за турниром? Во-вторых — на что тогда будет смотреть Миша? На жалкую тень, вечно околачивающуюся на дне турнирной таблицы? На жалкую развалюху вместо сильного спортсмена? Зачем ему вообще это? Скрепя сердце Женя продолжает тренироваться с прежним пылом. Усердно отрабатывает прыжки, заучивает движения, пока они не начинают сниться, и изо всех сил старается не замечать, как неприязненный взгляд Миши ранит изо дня в день. Короткая у Жени предсказуемо не ладится. Он больше беспокоится о Мише, чем о себе — у Миши лицо бледное, а губы совсем белые, и весь он похож на один сплошной комок нервов, — а потому глупо, совершенно не обязательно спотыкается на сальхове. Счастье, что хоть не носом в лёд и не на всех прыжках: после ошибки получается себя собрать и не разваливаться дальше. Женя после короткой бултыхается в середине таблицы; Миша замыкает тройку и выглядит так, словно это третье место его убивает. На него невозможно смотреть без слёз. Изредка натыкаясь на Мишу взглядом на тренировке между короткой и произвольной, Женя видит отчаяние, видит обречённые попытки зацепиться за высокие места. Обречённостью от Миши так и хлещет, словно он сам не верит в то, что завтра у него что-то получится. Больно видеть его таким, совсем разбитым. У Жени глаза горячо щиплет; Женя сам себя ненавидит за бесполезность. Но что он может сделать? Подбодрить? Миша его не услышит, никогда не слышит. Начать отстрел конкурентов? Побить в раздевалке Мориса и Петю, чтобы не лезли поперёк Миши? Смешно. Если бы только можно было Мишу обнять так, чтобы это ему помогло! Прижать к себе крепче крепкого, согревать собой, пока тонкие губы не перестанут быть такими невыносимо белыми, пока на щеках не проступит хрупкий, прозрачный румянец. Но Женя знает, что нельзя. Он помнит, с каким острым отвращением Миша реагирует на объятия, как и шипящее не смей так больше делать, и с горечью думает, что едва ли когда-нибудь снова решится обнять. Его печальному «едва ли» оказывается нужен всего день, чтобы растаять и раствориться. Перед произвольной Мишу колотит. Мишу бьёт крупная дрожь, и несложно понять: если он не успокоится, то попрощается с надеждами на медаль. Едва ли случится чудо, которое позволит ему, совсем в растрёпанных нервах, откататься чисто и обойти всех соперников. Женя встревоженно крутится рядом. Он не знает, как сможет уйти на свой прокат и оставить здесь Мишу в таком состоянии. Никак не сможет. Или сорвёт в хлам свою произвольную, неспособный сосредоточиться, или не выйдет на лёд вообще, так и прирастёт к полу здесь, рядом с дорогим человеком. Смешно и жалко, что он называет «дорогим» человека, который знать его не хочет. Женя отмахивается от этой мысли, полной позорной жалости к себе, и рискует коснуться ладонью плеча Миши. — Не переживай так. Не надо, — просит Женя. Гладит подрагивающее под его ладонью плечо и пытается мягко убедить: — Кого тебе бояться здесь? Да тебя здесь сами все боятся! Ты же такой сильный, такой… красивый. Миша, милый, пожалуйста, дыши. У тебя всё хорошо будет, ты со всем справишься. Дыши, ну? — только дрожь всё никак не успокаивается, и Женя никак не понимает, чем её унять. Он бестолково спрашивает: — Тебе холодно? Сейчас, я сейчас, — и тянет с себя спортивную куртку, укутывает плечи Миши. — Так лучше? — И всё-таки тянется обнять — он согласен, чтобы Миша снова резко прогнал его от себя, чтобы, может быть, даже ударил. Только пусть встрепенётся, сбросит беспомощное оцепенение. Но Миша тяжело дышит, и позволяет себя обнимать, и словно совсем не чувствует рук на плечах. — Всё будет, — бормочет он невпопад, беспорядочно цепляясь за Женины слова. И горько улыбается Жене в плечо, начинает вдруг рассказывать много и сумбурно: — Все коронные элементы будут, конечно, я сделаю их все. Наполню ими программу до краёв. Ты знаешь, какие мои коронные элементы? О, конечно, их все знают, кого ни спроси. Я непременно сделаю бабочку. А следом за ней обязательно — одинарный прыжок. И, конечно же, бабочку. И потом одинарный прыжок. И бабочку. И одинарный прыжок. И наверняка должна быть бабочка. И что же ещё… ах да, одинарный прыжок. Ну, и бабочка должна быть. И куда же без одинарного прыжка. Женя леденеет от ужаса, и крепче вжимает Мишу в себя, пока Миша монотонно повторяет «бабочка, одинарный прыжок» как заевшая пластинка, и чувствует, что сам вот-вот начнёт понемногу сходить с ума. Он отваживается поцеловать Мишу. Зажимает губами холодные губы, чтобы остановить поток уничижающих слов, и сам едва дышит — целовать было ошибкой. Сейчас самый неподходящий момент для того, чтобы таять от случайной близости. Но Женю ведёт от незамысловатого соприкосновения губ. Женя с бестолковой нежностью гладит Мишу по плечам и шее, шепчет я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, у тебя всё обязательно получится, ты изумительный и снова осторожно, ласково целует. Он быстро замечает, когда Миша приходит в себя — невозможно не заметить, как жёстко губы сжимаются в нить. Но всё равно не успевает отстраниться: Миша отталкивает сам. Смыкает пальцы на горле, давит до боли и пронзает уже знакомым неприязненным взглядом. — Ты что вытворяешь? — почти шипит он. Это тоже очень знакомо, и Женя улыбается, хотя яркое отвращение на лице Миши опять мучительно раздирает его изнутри. Пусть так. Если это вытаскивает Мишу из глухого штопора, значит, всё было сделано правильно. Отчаяние отравляет Женю напополам с радостью: у него получилось привести Мишу в чувство, он на свой лад полезен. Жаль, что это выражается в том, что он лишний раз бесит Мишу — но пусть так, это лучше, чем полная бесполезность. — Я? Вообще совсем ничего, — выдыхает Женя. Он не спешит вырываться из хватки цепких пальцев — Миша не так часто дотрагивается до него по своей воле, и Женя подставляется с жадностью даже под такое грубое прикосновение, — и глупую радостную улыбку убрать с лица никак не может. — Просто переживаю за тебя. Ты как, лучше? Мне показалось, тебе вдруг стало как-то… не знаю, плохо? Мне хотелось что-то с этим сделать. Тебе легче? На миг ему кажется, что внимательный взгляд Миши смягчается — самую малость, словно в ледяном сером вдруг на миг проступает тёплая синева. Или Женя просто выдаёт желаемое за действительное. Не сразу Миша кивает: — Легче, — и разжимает пальцы: — Дуй на лёд. Твоя разминка скоро. Женя не может не заметить, что на этот раз уничтожающее не смей так больше делать не звучит, остаётся непроизнесённым. Глупо излишне полагаться на это, Миша ещё может сказать это в любой момент, в этом одна только его полная воля, — но Женя доверчиво полагается. И чувствует себя окрылённым, когда в произвольной вылетает на лёд, готовый к любым подвигам. Он исполняет произвольную так, как раньше не получалось никогда: пролетает её без единой ошибки, отхватывает за неё высоченные баллы, и ему кажется, что результат очень похож на личный рекорд — а ещё он точно похож на один из лучших результатов дня. Женя уступает только Андрею с его очень сильной произвольной, да, конечно же, Мише. Видел ли Миша его прокат? Оценил ли хоть на миг — или, как обычно, смотрел только как на опасность для себя? Впрочем, гораздо важнее то, что со своим прокатом Миша справляется. Женя смотрит его щемяще прекрасную произвольную и опять глаз оторвать не может. На мгновение у него обрывается сердце, когда у Миши получается только бабочка вместо трикселя, в ушах снова звучит монотонно-похоронное «и одинарный прыжок, и бабочка». Женя до боли закусывает губу, боясь, что здесь Мишу опять перемкнёт, что дальше пойдут сплошь бабочки, — но Миша справляется. И не теряет больше ни одного прыжка, и даже злосчастный триксель позже делает в другом фрагменте программы. После его продолжают время от времени показывать на экране на весь стадион — Миша сидит на диванчике лидера, мрачно-собранный, похожий на высеченную из мрамора холодную статую, и ждёт результатов Пети и Мориса, как будто заранее готовясь к тому, что с первого места его сейчас столкнут. И Петя, и Морис бессильны его догнать. Миша всё такой же умопомрачительно красивый, когда стоит на первой ступени пьедестала с золотой медалью на груди. И наверняка будет ещё прекраснее, если наконец сможет улыбнуться своей победе. Женя думает, что точно умрёт от любви и красоты, когда этот день наступит, — если раньше не задохнётся от того, как Миша к нему равнодушен. Женя всё-таки пробует подойти к нему после награждения. Улыбается, в очередной раз убеждаясь, как идёт Мише золото победителя, и чуть неловко говорит: — Поздравляю! Ты замечательно откатал. Я не сомневался, что ты будешь первым, я в тебя верил. Ты монстр. В хорошем смысле. Можно тебя обнять? — Нет, — мгновенно отвечает Миша. И прохладно скользит взглядом по бортику, нарочито вычёркивает Женю из своего поля зрения. Женя не оставляет попыток всё же привлечь его внимание — Миша привыкнет к нему, когда-нибудь должен привыкнуть, не зря же говорят, что время всё вылечивает, — послушно прячет руки за спину и говорит, стараясь не падать духом: — Ладно, как скажешь. Не буду. Тогда, может быть, как-нибудь в другой раз? Скажем, после того, как ты выиграешь нацчемп? Ты же наверняка выиграешь. Теперь-то точно никто тебе не соперник. Миша пронзает его взглядом и не отвечает. Женя позволяет себе увидеть в этом призрачную надежду. Когда-нибудь, в другой раз, Миша обязательно скажет «да». Может быть, даже в этом столетии и в этой вселенной.[3]
29 мая 2022 г. в 01:33
Миша проваливает произвольную на Кубке России.
К его провалу в штабе относятся снисходительно. Называют «пробой пера», больше обращают внимание на удавшиеся моменты, поздравляют с итоговым первым местом. Но Миша же не слеп. Он видит, что произвольная проиграна, что она была катастрофой, жалкими ошмётками. Чтобы это увидеть, не обязательно смотреть сам прокат, достаточно взглянуть на сухие цифры. Даже оценка уже покажет, что всё плохо. А Мише известно гораздо больше — Миша был внутри этой произвольной, сам её выстраивал шаг за шагом и ломал прыжок за прыжком. Ему, как никому, известно, насколько всё было плохо.
— Мне нужен ещё один этап, — снова настаивает он после прокатов, навязчиво цепляется за Профессора, пытаясь переубедить. Решение положиться только на нацчемп всё вернее кажется ему русской рулеткой. Его не выпустят на пьедестал нацчемпа, слишком много поводов придраться, которыми обязательно воспользуются, ему необходим дополнительный шаг отбора, дополнительная возможность зацепиться за ускользающие квоты.
Миша готов бороться за свои шансы ногами и зубами, откатать столько дополнительных этапов, сколько потребуется, лишь бы подобраться к чемпионату мира как можно ближе. Только у Профессора на всё свои взгляды, от которых он не отходит ни на шаг.
— Тебе нужно голову в порядок привести, — ворчит Профессор. И снова отказывает: — Не мечись. Считай этот этап разминочным. Тебе нужно сосредоточиться на чемпионате России. Вот о нём и думай. Не ищи лишних поводов перенервничать, их и без того будет предостаточно.
Миша кусает губы.
Как не думать о том, что его лишают шансов? Что у него понемногу крадут возможности, объясняя это тактикой, стратегией и желанием сделать «как лучше»? Как не концентрироваться на холодном, уничтожающем ощущении — Миша чувствует, как вся его сила, накопленная с таким огромным трудом, после неудавшейся произвольной начинает таять, утекает из ладоней, и нечем её удержать. Он старается гнать от себя дурные мысли — они возвращаются снова и снова, словно кружат по кольцу, терзают без конца, почти не позволяя выдохнуть.
Профессор не желает ему зла — если Профессор всё же решит окончательно его развалить и похоронить, этому будет не воспротивиться, это станет заметно лишь в тот момент, когда спасаться будет уже безнадёжно поздно — Профессор согласился ему помочь, всё, что делается на тренировках, делается именно с этой целью, нельзя позволять себе подозрения, иначе тренировок не выйдет — у Профессора есть свои ученики, которыми необходимо заниматься в первую очередь, зачем ему сверх того ещё лишний конкурент, не проще ли вместо этого попросту конкурента убрать, если есть возможность?
Миша терзается, и пропускает было трансляцию четвёртого этапа Кубка, чтобы лишний раз себя не травить — Профессор велел не искать лишних поводов нервничать, — а потом узнаёт результаты и всё-таки идёт пересматривать запись. Потому что Женя выигрывает этот этап и уверенно прокладывает себе дорогу в финал. Миша заучивает его прокаты почти наизусть, пока пристально пересматривает их снова и снова. В них очень много аккуратной чистоты. С такой можно легко обгонять оступившихся конкурентов, когда они ошибаются. Миша же сейчас во многом состоит из ошибок. Он как раз станет для Жени восхитительно удобной мишенью.
И, как будто всего этого мало — сверх того на Мишу давит, что он ничего не может с этим поделать. Не имеет никакого права взять Женю за горло и попросить не путаться под ногами. Это же спорт, все соревнуются друг с другом, в этом суть. Никто не виноват, что именно эта суть сейчас медленно подрывает Мишу изнутри.
Их совместный этап Гран-при — как очная ставка, которая должна окончательно всё прояснить. В ожидании этого этапа Миша с удвоенной силой налегает на тренировки, так, что порой Профессор и вовсе прогоняет его со льда, строго-настрого наказывая «не надорваться». Миша мрачно думает, что лучше уж надорваться. Тогда он хотя бы точно будет знать, что делал ради результата всё, что мог, всё, что было в его силах. Лучше порвать мышцы в отчаянном прыжке, чем не допрыгнуть вовсе. Женя рядом на льду занимается примерно тем же самым, тоже тренируется с полной отдачей. Миша снова и снова отмечает его прилежную аккуратность в прыжках, никак не может заставить себя не обращать внимания. Он подсознательно ждёт, что именно эти аккуратные, старательные прыжки рано или поздно его погубят, за счёт них Женя однажды его обойдёт.
Слишком громко так думать?
Миша не может не думать.
Он всё меньше понимает, что он вообще может.
Перед короткой его колотит. Он мысленно прогоняет все элементы по кругу, снова и снова, помнит их все до единого, снова и снова, и тело тоже должно помнить. У него нет причин ошибаться — его немедленно сгрызут за малейшую ошибку — у него нет права ошибаться — нет права, нет старших квадов, нет сил верить в самого себя.
Что у него вообще есть?
После короткой всё выглядит так, будто он не допрыгивает: Миша ошибается. Опять. Снова. Где прыжки. Он срывает каскад, препаршиво приземлившись с квада. И, хоть более-менее спасает прокат, прицепив тройной к другому тройному под конец программы, — внутри всё качается и осыпается. Ошибки. Опять. Снова. Профессор встречает за бортиком, ободряюще похлопывает по плечу, говорит, что было «неплохо». Миша слышит в этом «неплохо» сдержанную жалость. Он видит свои оценки — шаткие, хрупкие, не лидерские. Видит, как его легко обгоняют, выталкивают на третье место. Оттуда уже всего шаг до пропасти. Он ошибётся снова в произвольной, и это будет эпитафия.
Ему нельзя ошибаться.
На тренировке он часто останавливается, закрывает уши и просто дышит. Старается успокоить мечущиеся внутри головы мысли — и так же панически мечущееся в груди сердце. Он умеет делать прыжки, наполняющие произвольную, будет возмутительно, позорно, унизительно, если всё это распадётся только из-за неумения собственную голову контролировать.
Чем ближе произвольная, тем настойчивее ему кажется, что он вот-вот перестанет дышать. Как тогда, после Сайтамы — просто выдохнет и не сможет сделать вдох, потому что собственными рёбрами в нервическом припадке стиснет так, что лёгким будет не раскрыться. Уже на катке в день произвольной его всё-таки накрывает нескончаемой тревогой. У него так мало чистых прокатов, а в этом сезоне нет ни одного, он ошибётся снова, всегда ошибается, нет ни одной причины, чтобы сейчас случилось по-другому. Миша обнимает себя за плечи и просто пытается не рассыпаться, чтобы хотя бы выйти на лёд.