Предрешенная судьба.

      Следующая пара месяцев стала фатальной для личного дневника Ленской. Начиная со следующей же недели, ее записи увеличились в объеме и уменьшились в своем разнообразии, потому как теперь ее мысли были забиты лишь Желтковой, а если быть точнее, анализом ее напористого поведения, догадками и наивными мечтаниями о совместном будущем хотя бы как подруги. Мысли подобного рода также истребили опрятность и лаконичность визуальной части: почерк из аккуратного и размашистого превратился в угловатый и неравномерный, сразу заметно, как Саша явно нервничала во время написания: слова, предложения, а порой и целые абзацы зачеркивались с нетипичной яростью, оставляющей за собой лишь продавленные кривые линии на страницах. Также у Ленской снова появилась вредная привычка ― кусать щеки и губы изнутри, если она нервничает и всячески пытается это скрыть; от нее она еле избавилась порядком двух лет назад, но теперь она была вынуждена вернуться к своим прошлым нравам.        ― Ой, а зачем ты так странно двигаешь губами?       Желткова вывела Сашу из вспышки интенсивных раздумий своим любопытством. Сквозь призму наивных глазок было не разглядеть полное понимание и улавливание поведения Ленской в разных ситуациях; она чувствовала себя злобным гением.       ― Я? ― Ответила вопросом Ленская вопросом. Да так, просто…        «С чего бы ей рассматривать мои губы? Хотя, может быть, их движения слишком привлекают внимание?», ― руки Ленской чуть затряслись.        ― Нервничаешь из-за еще одного пробника ОГЭ?       Лиза застала Сашу врасплох. Сама она не понимала причину возникновения чувства стыда из-за нервного поведения, которое типично в качестве рефлексии в подобных моментах; возможно она просто не хотела выставлять напоказ свою слабость, хотя в присутствии Карениной или Ставрогиной она могла волноваться без единой задней мысли о том, что не хочет оголять свои мысли.        ― Да.       Бежать было некуда, да и вранье никогда не было отточенным навыком Саши; ложь казалась ей непостижимым и неимоверно тонким искусством, которое обделило пониманием именно ее, Ленскую, взамен предложив невинную наивность, что каждый раз, когда Саша была готова обойти грабли ошибки сбоку, эта наивность растягивала ее стопу в ширину, заставляя таки наступить на эти самые грабли, ударяя себя ручкой или пронзая подошву своими зубьями ― в любом случае, оба исхода будут не особо приятными.       ― Иди тогда домой, отдохни от всей…       Лиза использовала не самое культурное слово.       ― И вообще, Саш, ― она скрестила руки на груди ― забей ты на этот ОГЭ. Ты умная, сдашь его, если не на высший, то на хороший балл точно.       Ей не осталось ничего, кроме как молча кивнуть и с уставшим видом развернуться, внепланово отменяя их прогулку, обговоренную еще за три дня до. Сначала также была мысль возразить, сделать вид, что все же она в порядке и настроена на дальнейшее общение и веселье, однако фитиль уже был зажжен признанием в волнении, что не позволило бы плести сладкую ложь и дальше.       «Стоит ли мне жалеть об отказе? Что, если именно прогулка с Лизой помогла бы мне расслабиться и отвлечься от внешних проблем? Хотя я не думаю, что за все годы, когда я только уставала от них, что-то резко изменится… И тем не менее можно ведь попробовать… Попробовать что-то новое, там, устроить себе проверку на стрессоустойчивость?», ― вопросы лились в унисон с шумом фауны автомагистрали, их звучание в мыслях Ленской было смазанным и нечетким, что мешало ей задумываться над ними в полной мере, закапывая себя все глубже и глубже в прогнившую от выбросов стыда и сожалений почву. Таким она грешила нередко, часто ловила себя на попытках упрекнуть себя в том, чего на самом деле не было; что иронично ― Ленская всю свою осознанную жизнь терпеть не могла клевету в любом ее проявлении, однако поклеветать на себя казалось для нее делом справедливым и вовсе не преувеличенным или драматизированным. Навязчивые мысли преследовали ее абсолютно везде, начиная пробуждением не в той позе и заканчивая забытым и уже остывшим на тумбе чае, который она планировала выпить сидя за своим блокнотом для четверостиший. Точно так же она не обделила себя явно нересторанной порцией критики, сегодня Саша остановила свой выбор на ее неуверенности в общении с Лизой, которое, как правило, не проявляется в такой же мере с другими сверстниками, а уж тем более ― одноклассниками. Внутри от такого замечания стало паршиво, коленные суставы будто заржавели и потеряли свою устойчивость, стоять без усиленной опоры на автобусный поручень было почти невозможно. Хотелось поскорее прийти домой, спрятаться ото всех на планете и унести этот позор с собой в могилу, зарыться как можно глубже, но не на два общепринятых метра. Дыхание потяжелело и участилось, саму Ленскую затрясло.       ― Девушка, вам плохо?       Голос миловидного и низкого дедушки отрезвил Сашу и вернул ее на прежнюю орбиту.       ― Да все в порядке, просто задумалась. Спасибо.       В ответ старцу не осталось сделать ничего, кроме как вежливо кивнуть и сесть на свое место, ― вот только свободных сидений уже не было, ведь одиннадцатилетний на вид сверхразум с помпоном на шапке, зайдя в автобус на позапрошлой остановке, поджидал, пока кто-нибудь из пассажиров не поднимется со своего места, чтобы тот, пренебрегая этикетом и проблемами других людей, мог усесться самим, и без того отсидев свою спину и поясницу на уроках за партой. Как и следовало ожидать, на него посыпался целый шквал замечаний и ворчаний, почем они были вполне себе уместными ― сам малец не выглядел уставшим или нездоровым, просто хотел занять чье-то место, пускай даже если это сиденье еще не вышедшего дедушки, который, кстати, не сказал в его сторону ничего, а лишь с пониманием улыбнулся и остался стоять на его месте, пока кто-то другой не уступил ему место.       Гул в автобусе не стих даже после того, как дедушка нашел себе место и сел обратно, кто-то с пеной у рта ругал хлопающего глазками школьника, другие ворчали на нынешнее поколение и отсутствие воспитания у современной молодежи. От него у Ленской раскалывалась голова, и она поспешила покинуть автобус, да как до дома ей осталось совсем немного, всего километр, если не доехать остановку. Когда она выходила, взгляд интуитивно и непроизвольно уставился в окно, сквозь которое можно было разглядеть покрасневшего мальца и хмурых пассажиров. Сама же Саша только торопливо зашагала в сторону дома, зябко вжимая свою голову в плечи, чтобы шарф вокруг шеи согревал также и какую-то часть ее лица. Пока хмурое лицо старушки-осени выплевало на землю крупные капли дождя, она нещадно смачивала пальто и волосы забывшей зонт дома Саши, которая все так же прикрывалась шарфом по кончик носа, что получил осенний боевой окрас в виде покраснения. Этот же окрас также принимали и кисти рук, каждый раз обветриваясь в области костяшек и начала первых фаланг пальцев, кроме большого. Никакие кремы, впрочем, ничуть не помогали в сильные морозы, и Ленская была вынуждена страдать от высохших рук каждый год с середины осени и до весны, итого ей нужно терпеть примерно полгода. Иногда срок сокращался или, напротив, продлевался в зависимости от продолжительности холодов, однако за последние три года период потрескавшихся пястей незначительно, но сократился, теперь он заканчивается уже к началу весны и начинается совсем поздней осенью или даже зимой, если очень повезет.       Кончик языка неторопливо обвел и смочил обветренные губы, заледеневшие от плохого кровообращения пальцы в страхе задрожали и забегали по всем карманам в поисках вечно теряющегося ключа от квартиры, что вечно норовит затеряться в самом неожиданном месте или вовсе остаться на столе, когда ноги уже, подобно средневековой талии с корсетом из китового уса, были крепко зашнурованы, и повторное снятие обуви займет уйму времени.       Через одну пятую часть минуты нервных похлопываний по всем карманам раздалось глухое и негромкое «фух» на выдохе, после которого на больше не дрожащем пальце показалось колечко связки ключей, тихо звенящее от покачивающихся из-за инерции ключей. Находить нужный ключ стало настолько привычным делом, что Ленская делала это на ощупь, не смотря при этом на саму связку. Точно так же она нащупала и в этот раз, поступая интуитивно и случайно.       Две замочные скважины и магнитный замок ― эти вещи ограждали Сашу от ее привычной среды обитания, ее царства, маленького островка личного пространства, в котором нет места осуждению или стыда, лишь для проявления своего естества и ощущения полной свободы в своих действиях и мыслях, которые порой пугают свою создательницу до мурашек и дрожи в теле. Тем не менее, сдержанность Ленской сопровождала ее даже дома, где она может пустить все на самотек и бросить себя на произвол судьбы, что позволяло ей создавать настоящие шедевры ее излюбленного искусства, дающееся ей с трудом.       Лязги замочной скважины подливали масла в огонь нетерпения Ленской попасть в свою комнату, принять настраивающий на расслабление душ и уткнуться с головой в художественные книги, вбивая в кудрявую головешку каждую метафору, периодически перебарщивая и пытаясь найти якобы скрытый и завуалированный смысл там, где его не было и быть не должно, а как только она осознавала свое непонимание, порция ненависти тотчас подавалось свежей и разогретой на серебряном блюдце, готовым к жадному потреблению со зверским аппетитом, пренебрегая правилами столового этикета и частично даже гигиеной.       Заходя же в квартиру, Саша мигом заперлась на все замки, как ей велела привычка, и, опираясь спиной о запертую дверь, медленно скатилась вниз, прямиком на холодный несмотря на включенное отопление пол. После этого началась отдышка, вызванная тем, с чем Ленской определиться еще не удалось. Лениво расшнуровывая туфли, у нее появилось ощущение обратного прилива крови в ступни, когда-то сковываемые тугим узлом берцев. Сразу после снятия и возврата туфель на полку Ленская рванула в свою комнату, оставляя в ней рюкзак и верхнюю одежду, оставив ее тоскливо висящей на плечиках в пыльном шкафу. Следующим шагом она юркнула в ванную с полотенцем на плече, в мертвой тишине пустой квартиры разразились раскаты душевой лейки, не прекращающиеся последующие двадцать с лишком минут.       Запотевшие так же, как и зеркало, линзы очков мягко приземлились на переносицу, на некоторые мгновения лишая Сашу возможности видеть, пока она не открыла дверь для проветривания. Наспех расчесав волосы крупным гребешком и протерев кожу от оставшихся капель воды, Ленская отправилась с свою комнату и свалилась на кровать, тяжело вздыхая и смотря в стену повернутой на девяносто градусов головой. Анализ произошедшего начался по выработанному рефлексу, склонности к постоянным раздумьям, которые она развила еще в раннем детстве, причем делала так из-за постоянных наказаний в духе «подумай над своим поведением». Обычно приступы таких тщательных анализов представляли из себя не более обрывков несвязных и сумбурных мыслей, собранных в кучу и покидающих свою обитель вместе с выдохами, вот только в этот раз Ленская поймала себя на мысли о том, что теперь ее суждения и воспоминания слишком яркие и собранные, непохожие на те, что были на прошлой неделе. Непохожие на все ее думы в целом. После замечания тотчас проснулось ярое и неконтролируемое желание запечатлеть все в измученный и истерзанный дневник, излить свою душу молочным страницам и индиговым чернилам, вытекающим из перьевой ручки.       Состояние… Его градация оставляет желать лучшего, хотя по нынешним меркам общества мне бы стоило называть свои нынешние перемены шагами к лучшей жизни. Меня начало тянуть к общению, это заставляет меня думать еще больше. Мое поведение меняется, но в голове царит прежний хаос, собственные мысли медленно травят мой мозг, я чувствую, как он постепенно отмирает и атрофируется…       Виновницей торжества можно считать Лизу Виновниками торжества явно можно считать моих новых друзей. Именно с ними мне хочется общаться больше, жертвовать отведенным на учебу и работу время, чтобы просто задержаться в их кругу, поболтать о разной чепухе. Чаще всего инициативу проявляет Лиза, постоянно придумывая что-то новое и находя способы меня удивить. Что действительно впечатляет ― каждая ее попытка удивить меня венчается успехом, она ― настоящая волшебница. Мне интересны ее выходки, осуждать ее хочется значительно реже остальных… Может быть, некоторые из них могут показаться излишне грубыми или невежливыми даже с таким моим отношением, но мне все еще хочется смеяться с ее резких шуток или экстравагантного поведения. Ее мне хочется оправдывать чаще остальных, потому что она совершенно не такая. Не такая, как серая масса необразованного стада, бездумно следующая моде, поэтому желание заступаться за нее всегда будет сильнее, чем за остальных. Она будто делает все более обоснованно, у нее есть веские причины вести себя… вульгарно, да.       Поведение новых одноклассников кардинально отличалось от поведения прошлых одноклассников: чаще встречается соблюдение базовых и более утонченных правил этикета, в целом ученики выглядят более опрятно. Думаю, некоторые из них изучают психологию ― так уверенно обращаться с другими людьми и знать меру во всем и периодически даже играться с состоянием человека ― это очень сложное искусство. Меня впечатляют эти люди, мне… интересно находиться с ними в одном месте. Конечно, я просто физически не смогу общаться с ними постоянно, но их смышленость привлекает.       С Alice мне все же удалось обменяться контактами, поэтому при очередном внезапном переезде у нас получится связаться по новой, разъяснить причину пропажи или просто договориться о чем-то заранее. Она до сих пор помнит о моих привычках и предпочтениях, это приятно и заставляет ощущать себя нужной и важной, будто ко мне все-таки неравнодушны и мне придают хоть какую-то значимость.       В последующие дни дневник Ленской превратился в книгу жалоб и предложений открывшейся совсем недавно гостиницы с пока еще сомнительной репутацией.

***

Почти конец ноября, я не помню дату…

      Лекция готова на две трети, самая важная часть ― подготовиться и грамотно преподать материал, который, впрочем, почти готов, осталось только закончить заключение и все зазубрить. Мы решили рассказать о базовых и стандартных вещах, которые всегда входят в содержание таких лекций, дополнить отрывками из статей, интервью, эксперимент даже… Потом мы вкратце подведем итог, предварительно добавив дополнительную информацию, которой нет нигде в содержании материалов из интернета. В общем, мне нравится проделанная работа.       Защита будет уже десятого декабря, до этого дня осталось совсем ничего, всего две недели с погрешностями. Мы успели и удачно уложились, но Лиза попросила пока не говорить о готовности проекта, потому что под видом работы можно выиграть дополнительное время. Не знаю, насколько это правильно и честно, но мне кажется, что лучше бы стоило доложить о завершении. Сейчас Лиза отнекивается, говорит, что работа размеренная и спланированная, а завершится проект как раз к сроку его защиты, Аня и Романа ей верят. Очень странно, что она недоговаривает своей подруге, хотя это ее выбор.       Собрание прошло спокойно и тихо, прям-таки заполучила то, в чем нуждаюсь после нагрузок на уроках. Ничего добавить нечего, просто общались о том и о сем. Аня была немного нервной, думаю, Людмила Сергеевна этому как-то поспособствовала.

***

Первое декабря.

      Лекция полностью готова, я уже выучила больше половины своей речи. Сегодняшнее собрание отменено по техническим причинам ― Аню снова нагрузили совершенно ненужной ей работой, мои догадки подтвердились… Странно, что она совсем не злится на них, никогда не отказывается от сверхурочной работы; в ней будто вообще нет такого определения, как «отказать». Хотя я не уверена, что она никогда не показывает своего гнева, потому что она достаточно серьезно журила меня, увидев мои стихи и мое отношение к ним. Очень интересная она персона, но слишком… невинная. Да, думаю, это так. Но не мне судить ее поступки и тараканы в голове, поэтому все мои недоумения не выберутся за пределы моей головы и страниц моего дневника, до которого не доберется ни один посторонний глаз, как случилось с прошлым экземпляром.       Откуда-то у всех проснулось новогоднее настроение и предвкушение праздника, искренне не понимаю такое, декорации и наряды ведь приедятся раньше времени, а накануне уже и праздновать не захочется. Ощущение, будто я единственный человек, который еще не готов к Новому Году ― вся школа ходит с серпантином на шее или красным колпаком на голове, каждый кабинет украшен елками или мишурой. Самое удивительное здесь то, что поддерживает новогодний дух даже Алиса; сколько себя ни помню, она всегда относилась к праздничным обрядам и застольям с холодом, потому на каждом празднике в школе языков мы вдвоем сидели в сторонке, как, к примеру, на хэллоуин…

***

      Ставрогина пришла на дополнительные занятия лишь по велению матушки, чтобы «развеяться» и восполнить потребность в общении, которой у нее как таковой не было еще с самого детства. С самого начала она приняла решение сидеть в свободном уголке или вовсе остаться сидеть в холле, если там будет достаточно просторно и уютно для двухчасового нахождения с надобностью быть незамеченной. Хотелось сорвать праздник, нашкодить и нарушить атмосферу, при этом действуя так, чтобы никто и предположить не смог, кто же был зачинщиком скандала, нарушителем их спокойствия.       В следующий же миг каждая мысль Alice звучала четко и поставлено, предложения буквально отчеканивались, отскакивали от зубов ее внутреннего диктора со специфичным, но приятным голосом. Этот самый диктор даже не читал заготовленный текст, он просто искусно импровизировал, говорил с ясно поставленной целью и тезисом, но без прописанного заранее сценария, будто работал профессиональный оратор с актерским образованием. В ее голове командовал бархатистый и немного высоковатый мужской голос, лишенный ненужных модификаций или напряжений. Интонация была уверенной и даже строгой, однако без лишнего энтузиазма и драматизма, не будто бедолаге приставили дуло пистолета к виску или заставили выступать перед толпой в опьяненном состоянии. Сам он говорил от лица Алисы, озвучивал каждое ее будущее действие от первого лица, будто читал написанную с таким повествованием книгу.       «Холл пустой и не холодный, выглядит не так красочно, как крыльцо ― по нему они хотя бы удосужились разбросать изрезанные и потрошеные тыквы. Арка из воздушных шаров и абсолютная пустота, можно и здесь посидеть… можно было, если бы имелось что-то похожее на кресло или хотя бы ступеньки, на которой можно расположиться, хотя с моими длинными ногами такого не получится ни под каким давлением; еще и эти плотные брюки с широким ремнем ― настоящий эталон страховки от внеплановых посиделок в непредназначенных для того местах. Пока что наиболее обделенным от посторонних туш и глаз смотрится ресепшн, вот только там мне долго протянуть не удастся ― прогонят «веселиться» с остальными уже через полминуты моего молчаливого присутствия, да и кому будет приятно смотреть на «шкаф» в черном костюме? Бог ты мой, да тут даже постоять в уголке с таким-то ростом не получится… Как-то забылось. Сбежать теперь тоже не вариант ― меня любезно поприветствовали у входа; ноги бы переломать тому человеку, который это придумал. Что ж, хорошо, я найду себе занятие по душе… нет, оно само меня нашло, и теперь стремительно приближается ко мне. Среди густого тумана веселящейся толпы сверкали призрачной надеждой два маяка в виде глаз Ленской. По одному лишь оранжевому берету и такому же вязаному кардигану можно было понять, кто из девочек был хоть немного настроен на праздник.       Привет-привет, мое луковое горе. Сейчас главное не оговариваться по Фрейду и не оступиться еще где-то, даже если ты, Сашенька, с наибольшей вероятностью пропустишь все мимо ушей и забудешь уже через пятнадцать минут. Нужно бы нам придумать что-то такое... Эдакое, эпатирующее, если твоя светлая головушка выдержит и перенесет все мои ужасающие идеи и задумки, на что я почти не надеюсь. Веселого Хэллоуина? Да, твоему водному гриму так и хочется пожелать его. Неужто ты сама накрасилась? А, нет, здесь уже и об уголке с гримом позаботились. Стой… Это?! Порох! Ты успела подобрать себе даже оранжевую бабочку? Черт бы тебя побрал, ты действительно готовилась к этим гнусным пляскам? Хорошо, я дам тебе повеселиться, но праздник все равно сорву. Додуматься бы только как…».

***

      В тот день праздник был сорван из-за неописуемого зловония, которое разнеслось почти по всему коридору. Сама я, конечно, на празднике практически не присутствовала, а лишь смотрела фильм и наблюдала за участниками конкурсов, периодически мне удавалось общаться с занятой чем-то непонятным Алисой. На вопрос «а что ты делаешь?» она лишь попросила открыть мне ухо, дескать, об этом стоит говорить тише, ― и ехидно укусила меня за ухо! А после этого она развернулась к вешалке с одеждой. Потом она подошла ко мне с пальто на плечах и в первый-последний раз предложила покинуть эту «гнусную вечеринку», на что я согласилась. Думаю, она услышала этот аромат первой, поэтому и предложила мне сбежать от него раньше остальных; я же учуяла его только у вешалки с одеждой. Этот эпизод я записала в один из ныне уничтоженных дневников, поэтому считаю разумным заново перевести все и сюда. Думаю, надо бы реставрировать и другую часть записей, но это я сделаю явно позже.       С ощущением подвоха и сбоя в стандартном поведении, Ленская бегло окинула все записи поверхностным, проверяющим взглядом, задумавшись и нырнув под стол, чтобы добраться до ящиков с мелкой канцелярией. Оттуда она выудила ярко-малиновую бумажку для заметок, на которой написала «осень-зима» и приклеила его слева от написанного на обложке года клейкой лентой. Она посчитала правильным завести несколько дневников за этот год, когда сравнила объем своих свежих записей с прошлогодними, которые были почти вдвое меньше, да и почерк у Ленской стал более размашистым и оживленным, что занимало еще больше места на страницах; со стороны можно было подумать, что она писала в неестественно приподнятом, заряженном настроении или просто в состоянии любого опьянения в легкой степени. Говоря кратко, почти каждая написанная ей буква имела лишний завиток или специфическую манеру написания, что, хоть и выглядело невероятно красиво, все еще требовало время, чтобы привыкнуть к такому письму и запомнить все отличительные черты. Навык каллиграфа у Ленской развился в средних классах, когда она от нечего делать пыталась исправить свой почерк, какой можно сравнить с рукописями торопливого студента медицинского училища с тремором рук. На дополнительные занятия она не ходила, но знала нескольких людей, ― не меньших, как она, чудаков ― которые всерьез занимались на курсах по исправлению письма и были не против поделиться полученным опытом со сверстниками, потому что это было их единственным источником общения на тот момент, дескать, «человечек странный. Но умный… голову снесешь. Разговаривать с ним совсем неинтересно, но вот полезному поучиться можно; как хорошо, что эти придурки очень наивные и доверчивые».       На ряду с воспоминаниями о чудаках, что будто живут в школьной библиотеке, в голову Ленской тоже начали лезть нехорошие мысли о том, что с ней обращались точно так же, да и клеймом чудака ее тоже не обделили. В попытках убежать от них она тут же спрятала дневник от греха подальше и, откидываясь на спинку кресла, посмотрела в потолок, стараясь думать в другом направлении и анализировать более приятные моменты, случившиеся уже в новой обстановке с новыми людьми. Первым делом, очевидно, в голову пришла Желткова и то, как внимательно она слушала каждое слово Ленской, не боясь обсуждать все сказанное и периодически даже наводить на новые, более правдивые и взвешенные доводы. Где-то глубоко внутри она разглядывала в Лизе несказанный потенциал, который она просто не хочет эксплуатировать в полной мере, буквально откладывая целую ядерную бомбу никому ненужный ящик комода. У нее была возможность быстро ориентироваться и схватывать механизм работы многих вещей, а в сочетании с хорошей памятью собиралась очень жирная комбинация, которая была намного увесистее «флэш рояля» или «каре» в техасском покере.       Следующей на ум пришла Каренина, которая поражала всей своей сущностью, прямо-таки настоящая Анна Каренина из романа, еще не успевшая влюбиться во Вронского и изменить своему супругу. Сашу она поразила своими простотой и искренностью, что аккуратно акцентируются флёром утонченности и умеренной в нужный час строгости. Более умелого в общении и нахождении общего языка с кем-либо человека Ленская еще никогда не встречала, однако о секрете сохранения самообладания в диалогах она собиралась спросить явно позже, когда она посчитает отношения с Карениной достаточно близкими для серьезных вопросов.       На периферии хорошего виднелась даже Кириллова, к которой Ленская относилась скорее, как к интересно прописанному персонажу со специфическими, но привлекающими особенностями, но мнение о Наташе как о человеке до конца сложиться не успело ― она склонна к одиночеству, и Ленская элементарно не имела возможности ознакомиться с ее характером. Тем не менее ее целиком и полностью съедало любопытство, касающееся личности и возможностей Кирилловой. В ее голове она была нераскрытым до конца антигероем с интересной историей и малым экранным временем, к которому приковано все внимание более осмысленной аудитории, рассматривающей все с профессиональной точки зрения.       За рассматриванием потолка была проведена очередная пара минут. Восприятие времени десятикратно замедлилось именно в первые выходные новой четверти, которые выдались тоскливыми и бесцветными, будто у Ленской атрофировались чувства. Все домашнее задание уже было выполнено, на другие же занятия не хватало сил и желания заниматься чем-либо, однако и отдыхать, сидеть сложа руки тоже не было приятным занятием. Ощущалось так, будто у волонтеров закончились поводы делать добрые дела, потому что каждый человек на планете стал счастливым, вот только свежее спонсорство, которое нельзя оставлять без дела, мозолит их сверкающие от доброты глазки.       Негодование Ленской прервалось раскатом грома уведомления о сообщении. На экране высветился контакт Желтковой, для прочтения сообщения нужно было разблокировать смартфон.       Лиза: Привет       Лиза: Свободна сейчас? Можешь говорить?       Пьяный поэт: Могу. Что-то случилось?       Лиза: Да нет, просто хотела увидеться с тобой       Лиза: Выйдешь сейчас?       Ленская посмотрела на время и, задумчиво двигая глазами из стороны в сторону, напечатала ответ:       Пьяный поэт: Да, а ты где? И куда ты хотела пойти?       Лиза: Я у твоего двора. Проходила мимо и вспомнила о тебе       Ленской не хватало проницательности, чтобы распознать чистейшую ложь; на самом деле Лиза намеренно выходила из дома с целью прийти к Саше и позвать на «стандартную» прогулку, целью которой была попытка расположить ее к себе и вызвать бόльшую заинтересованность. Попытка назвать Лизу профессиональным манипулятором и психологом будет рассматриваться как смертельный грех или нарушение одной из заповедей, просто Ленская слишком беззаботна и наивна, чтобы хотя бы начать подозревать в такой внезапной перемене в поведении Желтковой что-то неладное. В каждом человеке она искала свою особенность, верила в существование определенных талантов у любого здорового лба и ни в какую не хотела принимать факт наличия бездарных и глупых людей.       Ленская, однако, предложение приняла, сразу же начав собираться во избежание лишнего ожидания своего гостя. Разумно было бы позвать ее к себе, чтобы не оставлять ее на морозе; собственно, так она бы и поступила, если бы этому препятствовал кавардак в ее скромной квартире, который было неловко и в какой-то мере стыдно показывать ему посторонним глазам, еще не свыкшимся с образом жизни и режимом подрастающей Ленской. Проще и выгоднее было бы наспех накинуть пальто прямиком на пижамную футболку и слегка выцветшие, но все еще чистые и даже глаженые трикотажные штаны, как и поступила Саша, пообещав Лизе выйти в ближайшие пять минут.       Дверь крепившегося напротив Желтковой подъезда со скромным скрипом отворилась, а оттуда выглянула вытянутая ступня в утепленных кроссовках, после которой показалась и сама Ленская во всей красе, шагая своей причудливой походкой в сторону приглянувшейся Лизе лавочки и поправляя лезущие в глаза волосы от ветра. Не успела она прозреть, как к ней уже намертво прилипла сама Лиза, своим торчащим хохолком в сочетании с разницей в росте щекоча Саше нос. Ленская же, в свою очередь, была обездвижена непониманием происходящего и незнанием, что ей делать дальше и как действовать. В тот же миг она решила, что такой кадр обязан быть запечатленным на странице ее будущих ностальгических воспоминаний.

Пятое декабря

      Возвращаясь к вопросе о том, чем пахнет Лиза: примесь персика и табака, аромат не навязчивый и не едкий, совсем непохожий на парфюм Ани ― она предпочитает свежие ароматы, у нее, кажется, смесь цитрусов и какого-то цветка, какого именно, я еще не поняла. Еще у нее специфичный вкус в одежде, очень просто отыскать ее силуэт в толпе среднестатистических граждан; думаю, если бы она была роста со Ставрогиной, она бы в буквальном смысле сияла на фоне остальных.       Впрочем, о Лизе пока достаточно. Людмила Сергеевна все еще пытается поссорить меня с Карениной, думает, что я препятствую ее обучению и порчу ее поведение. Не понимаю, в какой момент она разглядела во мне плохую компанию, хотя у нее явно свои тараканы, которых я не пойму примерно никогда.       Сегодня получилось достучаться до Кирилловой. Я узнала о ее общении со Ставрогиной почти сразу после того, как мы встретились, однако разговаривать со мной она особо не спешила. Да, она все-таки удивительный человек, в ней есть нечто привлекательное, какая-то своенравная харизма. Держу пари, все это просто скрывается глубоко и далеко внутри нее, но по себе она просто шикарный человек, даже при том, что она толком не раскрылась.       С каждым днем об Alice удается узнать все больше нового, например, стали заметны ее изменения в характере, манерах, частично даже в предпочтениях… Тем не менее одна деталь остается неизменной ― она все еще заступается за меня в некоторые моменты, даже если я могу справиться самостоятельно. Да, раньше я вообще не была способной дать обидчикам отпор, но сейчас я как-никак повзрослела и покрепчала, ей бы пора заметить это ― я ведь уже отшивала обидчиков при ней, что, на минутку, не оставалось без ее одобрения! Тем не менее я благодарна ей за помощь.

Восьмое декабря

      День был странным, все остальное ― тоже. Прохожие, мои новые друзья, сама я… все будто потерпели программный сбой. Времени совсем нет, а я все еще заикаюсь на своих моментах презентации. Допишу как-нибудь позже.       Ленская отступила оставшиеся полстраницы перед новой записью.

Десятое декабря

      Мы защитили свою презентацию. Сама Лиза все также называет ее лекцией, хотя я не считаю, что это особо правильно. Я такая уставшая после этого всего, а ведь это я не взяла на себя главную часть…       С каждым последующим днем записи становились короче и появлялись все менее регулярно, постепенно увеличивая интервалы до того, пока Ленская полностью не забросила записывать впечатления о днях вовсе. В не лучшие моменты дневник использовался как инструмент отвлечения от несправедливого и пугающего мира, он был молчаливым лучшим другом, что готов выслушать ее в любой момент и оставаться на столько, на сколько нужно, и все лишь для того, чтобы поглотить ее негодование в виде рукописей. Зачастую дневники разделяли с ней все печали в моменты полного одиночества, когда у Ленской не было возможности рассказать о вещах, которые ее гложут, живому, близкому и достаточно, по ее предчувствию, человеку, готовому к монологам о тоске и грусти. Именно в таком плане записи виднелись ей более практичной и универсальной вещью, да и во время расписывания, а не проговаривания всех претензий вслух, не чувствовался зверский страх осуждения или несогласия ― она искала понимание, но никак не споры по поводу вопроса «точно ли это плохо?». Во всяком случае, сравнивать ей было не с чем, поскольку обо всех ее более масштабных невзгодах не знала даже Ставрогина. С Alice ее отношения хоть и были доверительными и добродушными, обе подруги не рисковали выдавать своих секретов, причем обе стороны не были против беззаботного общения на поверхностные темы, легко и просто обходясь без излишних ― как им на тот момент казалось ― откровений, своеобразные разгрузочные переговоры с общими шутками, рассуждениями о каких-то художественных произведениях и не более, да и возможности рассказывать о чем-либо элементарно не было, потому что дуэт встречался только перед уроками в языковой школе. Ленская совсем не понимала, как вести себя в дружеских отношениях, отчего не осмелилась взять у Ставрогиной контакты и адрес проживания; возможно, точно так же себя ощущала и сама Ставрогина, если опираться на практически идентичное поведение во время общения.       Тем не менее все их детские ошибки были оставлены в прошлом, и теперь обе девочки, дабы не повторить все в точности, сразу же обменялись номерами телефонов и успели побывать друг у друга в гостях за типичными подростковыми посиделками. Оказалось, Ленская не знала о многих причудах своей старой подруги, хотя, впрочем, можно смело оправдывать все естественными переменами, которые проходят у каждого, кто проходит через переходный возраст, что совершенно нормально и в порядке вещей, хоть и переживается у каждого по-разному. В свою очередь, Alice почти никак не среагировала на изменения в характере и поведении Саши; последняя же сделала вывод, что первая просто сохранила свою сдержанность и сухость на эмоции. Частично ее успокаивала такая холодная реакция, потому что она становится алиби для Ставрогиной, ведь с такими успехами она уж точно не станет выражать гнев и непонимание со своей стороны.       ― Оказалось, я вовсе тебя не знаю.       Ставрогина, как и в прошлом, не отличалась многословностью и красноречивостью.       ― Да! Я тоже поражаюсь тому, сколько много новых вещей узнаю! За такими… продуктивными разговорами время пролетает совсем незаметно.       Ленская восторженно размахивала руками в разные стороны, от количества улыбок за один лишь вечер на лице чуть не появились настоящие морщины, прямиком как у радостных старичков.       ― Ага. Нужно повторить как-нибудь.       Саша уже провожала Алису до остановки, по дороге они также успели обменяться парой откровений и обсудить несколько поверхностно-философских тем. Из-за очередных неотложных дел Alice пришлось уйти пораньше, потому домой Саша возвращалась не в темноте. Зимнее солнцестояние уже прошло, световой день шел на возрастание, до Нового Года оставались считанные дни, а посещение школы уже потеряло всякий смысл, ведь даже учителя не станут ругаться на прогулы школьников в конце четверти; сидела у Ленской Ставрогина лишь до полудня, потому как сама предложила пропустить занятия и уделить больше времени общению ― делать это будучи в разных классах оказалось не так-то просто.       Не успела она вернуться во двор, как встретила проходящую мимо Лизу, которая нередко оказывалась недалеко от места проживания Саши. Несмотря на то, что она уже успела порядком подустать от общества людей, и общаться с кем-то по новой станет своеобразной ношей, потратить время и силы на Желткову жалко не было ― она умела находить идеальный подход и была вполне себе неплохим собеседником, пусть даже диалоги с ней не были такими продуктивными и осмысленными, как со Ставрогиной, хотя и это Ленская оправдала тем, что с Лизой познакомилась совсем недавно, и они еще успеют затронуть каверзные или масштабные темы.       ― Ленская! ― Лиза тотчас кинулась в крепкие объятия с Сашей ― Я тебя как раз искала, важный разговор появился.       ― Сегодня уже не случайно столкнулись, получается?       Желткова засмущалась.       ― Говори тогда... ― Саша оглянулась на верхушки многоэтажек ― Может быть, обсудим все у меня? Я сейчас не занята, а на улице холодно.       ― Тогда можно, но я вряд ли останусь надолго.       Ленская потянула Желткову к своей квартире, до самой ее двери, по инициативе второй, они держались за руки, однако ее взгляд был сфокусирован как можно дальше от самой Ленской, смотрел в уголок лифта, будто она стыдилась чего-то неизвестного. Уже на пороге квартиры, когда Ленская отпирала дверь, градус нервности повысился чуть ли не вдвое, дескать, она постепенно приближается к кульминации. В голове у любящей интриги Саши зародилась пара предположений о потенциальной причине ее беспокойства, хотя их она быстро отложила в сторону из-за «бредового звучания» и их неаргументированного возникновения. Впрочем, Желткова уже была свободна от верхней одежды и обуви, и раскрыть интригу Саше можно было по одному лишь взмаху руки, приглашающему ее в гостиную.       ― Так о чем ты хотела поговорить? Саша усадила Лизу на софу и устроилась напротив.       ― Короче… ― Лиза начала колебаться в самый неудобный и неподходящий момент ― Извини, мне правда тяжело начать говорить.       ― Ничего страшного, можешь не торопиться.       ― Я просто даже не представляю, как ты среагируешь… ― Желткова сплела пальцы трясущихся рук ― Ты пообещаешь, что не станешь осуждать меня?       ― Да.       Ответить Саша постаралась искренне, однако где-то на подсознательном уровне она понимала, что не до конца уверена в надежности своего обещания ― что, если Лиза захочет признаться в своих психических отклонениях или склонности к нарушениям закона? На плечах Ленской боролись два черта, один из которых олицетворял принципы, а второй ― объективность.       ― Саш, ― Лиза придвинулась поближе и, аккуратно обвив запястья подруги пальцами, сфокусировала взгляд на ее глазах, заставив Ленскую смущенно раскраснеться ― я смогу понять, если ты захочешь перестать дружить со мной после такого, но, пожалуйста, хотя бы сохрани это в секрете и просто делай вид, будто мы поссорились, хорошо? Если что, причину «поссориться» я найти смогу.       ― Хорошо.       Отвечать Ленская предпочла коротко, чтобы не выдавать животный страх перед будущим; дополнительно ей не хотелось тянуть время еще больше, дабы как можно скорее узнать, что же так гложет Лизу сегодня.       ― Я больше не могу продолжать держать все это в секрете, я устала от этого, и давно хочу рассказать все тебе.       Пока Желткова не отвлекаясь смотрела в глаза Саши, последняя выдержать возникшего давления не смогла, периодически прерывая зрительный контакт и тут же ощущая раздувающуюся смесь вины и стыда за свое неуверенное и жалкое поведение. Будь у нее подвижные уши, она бы прижала их к голове как можно плотнее, будь у нее возможность убежать, она истерла бы ноги в кровь, поскольку побежала без обуви в попытках сэкономить время путем пропуска ее надевания. Однако, пока она продолжает бездействовать и сидеть неподвижно, смесь будет продолжать раздуваться до тех пор, пока не заполнит все пространство внутри, позже, пытаясь найти себе место, выливаясь из слезных и потных желез ― еще секунда, и лоб Ленской покроется тоненьким слоем испарины, а по щекам прольются два соленых ручья.       ― Хорошо, я не буду больше тянуть… ― Лиза сглотнула застрявший в горле ком ― Дело в том, что ты мне нравишься. Действительно нравишься, я полностью забила на всех претендующих ухажеров, ради тебя я даже прочитала пару книг за последний месяц. ― Из-за уже взятого начала она непроизвольно осмелела и решила рассказать все скопившееся ― Честно, я не умею болтать особенно красиво, но мне просто хочется быть искренней с тобой, пусть даже выглядеть я буду очень тупо. Я не знаю, что ты ответишь на мои слова, но мне бы просто хотелось, чтобы ты знала обо мне и принимала как есть. Я, кстати, в твоем разговоре с Аней случайно ― правда, случайно ― услышала, что ты и сама любишь девочек. Это действительно так? Почему ты решила рассказать именно ей? У тебя на нее какие-то планы? Смотрю на вас и сразу вижу, что вы хорошо поладите вдвоем ― она умная, хорошая…       Ленская слушала все с особенным вниманием, ни разу не перебив и, кажется, даже не моргнув за весь монолог обнажившей свои мысли Лизы. По мере раскрепощения она также хмурила брови и все больше удивлялась, совершенно не понимая и даже не пытаясь представить причину возникновения таких предположений. По взятой Лизой паузе определился конец ее речи, и Ленская была готова ответить на ее слова.       ― Лиза, милая, послушай…       Саша высвободила запястья и накрыла кистями плечи Желтковой, что заставило ее смутиться, но не оторвать взгляд. При выполнении такого жеста в лесу зеленых глаз Лизы начался пожар, идентичный тому, который был в момент ночевки у Романы, однако горел он куда более интенсивно, и диаметр зрачка увеличивался на большие показатели; возможно, такой рефлекс основывался на более выраженных эмоциях.       ― Я не понимаю, почему ты решила подумать, что у меня есть определенные планы на Каренину, ― слова Ленской приобрели уверенность и чистоту, которая была в дефиците буквально пару секунд назад ― но с ней я ничего делать не собираюсь, просто к ней я питаю наибольшее доверие. Кстати, ты не услышала ничего другого?       ― Нет, я сразу поняла, что услышала немного лишнего, поэтому побыстрее слиняла от вас.       ― Тогда тебе тоже стоит узнать об этом моменте нечто важное… ― Саша нервно пошевелила все еще находящиеся на плечах большие пальцы ― Сразу после того, как я рассказала Карениной о своей заинтересованности в девочках, в рассказе фигурировала ты, и, как только ты показалась, я очень испугалась того, что ты могла услышать и вторую часть. Тем не менее хочу сказать, что ты мне тоже очень нравишься, я рада, что это взаимно.       ― Так что же получается?       ― Я не знаю пока. Готова ли ты к чему-то большему?       ― Пока тоже не знаю… ― Лиза снова замялась ― Это будут мои первые серьезные отношения… Думаю, если тебе от них не будет неудобно, можно будет попробовать…