Предрешенная судьба.

      По столу разлетелась темно-серая пыльца и опилки дерева, представляющих из себя отходы заточки карандаша. Возникший кавардак заставил опьяненную случайным и спонтанным вдохновением Ленскую недовольно и раздраженно вздохнуть, ведь теперь ей придется отвлекаться на уборку своего стихотворного верстака. Случилось все, впрочем, из-за того, что Саша просто случайно чихнула, и это абсолютно нормально: все люди чихают, просто очередная защитная реакция, хотя даже это ее особо не успокоило. Тем не менее убраться ей все же пришлось, ведь для нее работа в беспорядке кажется еще более неприятной и утомительной, нежели потраченная на приведение все в презентабельный вид парочка минут.       Несколько движений тряпкой для пыли по столешнице не оставили от грязи ни следа, но настроение все еще оставалось подпорченным таким инцидентом. Похожее повторялось не единожды, и каждый раз Ленская все время обещала себе перестать писать стихи карандашом, однако для своих рукописей ручки казались ей слишком грубыми и непрактичными: риск утечки чернил или размазывания слов, пока они еще не высохли, неприятный на ощупь пластик, вечно исчезающие колпачки и возможность случайного заедания, когда ручка наотрез отказывается писать, хотя внутри стержня ясно видно еще половину объема чернил; к тому же, в случае ошибки она не сможет стереть все, что не приходится ей по виду, да и скрип грифеля о бумагу нравился ей намного больше звука перекатывания шарика в ручке.       Справа от самой же Саши аккуратно стояла стопка с ее старыми рукописями, которые она, как и было перечитано в выданной Карениной книге, отложила, чтобы позже «нещадно отредактировать». Как оказалось после прочтения, Ленская успела упустить немало советов, которые подходят не только книгам, но и стихам, и совет Ани был точно к месту в нужный для Саши момент. По нахождении совета она сразу же распотрошила все бумаги в доме, чтобы найти каждый свой блокнот с выдавшимися и не очень стихами; в какой-то момент она успела и пожалеть обо всех вырванных, сожженных, смятых и выброшенных страницах, которые теперь никак не вернуть и не восстановить, а в памяти еле оставался уже и без того наполовину испарившийся шлейф задумок и оборотов, которые были использованы в тех «неудачных кадрах». В результате, как казалось самой Саше, получилось вполне себе недурно; в этот раз ей захотелось опустить все профессиональные издержки и, не испытывая никаких ограничений, переписать все так, как нашептывает спонтанная и опрометчивая интуиция.       Пошоркав карандашом около тридцати минут, из:       «Не дружу я ― не хочу ― с тобой,       Мы ― не пара, не подумайте, отнюдь.       Хоть и люди выглядят красивенько порой,       Их разрыв лишь шепчет тихое: «забудь».       Не спасет их даже красочное рандеву, ―       Вызывают смех лишь только их попытки.       И получится излишне пряное рагу,       Что так и просит объективные придирки.»       Вышло уже более отчеканенное и складное:       «Мы вовсе не друзья: я не хочу дружить с тобой.       Отнюдь не схожи мы, не смей подумать о таком.       Хоть люди выглядят вдвоем красивенько порой,       Разрыв их связи оставляет мысли эти на потом.       И не спасут нас даже красочные рандеву:       Рождают не надежды, а смешок лишь только их попытки.       Получится излишне пряное, соленое рагу,       Что вызовет лишь объективные, разумные придирки.       А может, есть у нас малехонький тот шанс,       Который развевается лишь тоненькою ниткой?       Исполнив только нежный, чуткий реверанс,       Зацепим ее лацканом, иль, может быть, накидкой…       Прилипшая к одежде нить ведет ведь к браку!       Так бабушка сказала мне, осматривая с ног до головы.       Старейшая примета; давай последуем мы ей однако,       Чтоб повторять ее, друг другу гладя пряди седины.»       На радостях Ленская собралась похвастаться новым трудом на очередном собрании, и ее желание вылить свои старания в свет совпали со свободной темой на нем. В такие дни, как правило, не приходили порядка половины участников клуба, потому что им больше подходят обсуждения с более углубленным и зауженным направлением. О наличии таких дней новых членов через раз предупреждали позже, потому что упоминание об этих днях часто теряется вкупе с перечнем остальных и не менее важных деталей, о которых также нужно рассказать; к тому же, бывали такие дни совсем нечасто: темы для обсуждения Романа с Аней успевали додумать в девяти случаях из десяти, да и учителя с задумками в виде спектаклей и других вычурных выступлений никогда не дремали. Именно поэтому пропуск «свободных дней» был совсем нестрашным, а их посещение ― необязательным, что и побуждало некоторых несобранных учеников в редких случаях пропускать собрания.       Перед выходом она прочла хвалебные комментарии от Старовгиной, которые она оставила в мессенджере. Если бы она отредактировала старый стих в другой день, то она бы отправила ее также и Карениной, на что ее бы подтолкнуло собственное нетерпение. Наспех надевая пальто, Саше пришлось отвлечься на еще одно сообщение от Лизы; она ни с того ни с сего захотела поговорить с Ленской о настроении, погоде, учебе и предстоящих контрольных на следующей неделе. Ей же, в свою очередь, пришлось вежливо и даже в какой-то степени виновато отказаться от беседы из-за приближающегося собрания, а в ответ она получила пару грустных стикеров и предложение списаться вечером.       Вместе с любовью к немецкой культуре и тамошним творческим личностям привилась также привычка быть пунктуальной абсолютно везде. Сегодня Саша даже решила прийти пораньше, чтобы выиграть время на подготовку и поговорить с Аней, которая приходит намного раньше каждый раз. Сейчас у них оставалось около пятнадцати дополнительных минут на беседу, хотя читать свои стихи полностью Ленская не стала, но предпочла предварительно сообщить о том, что она будет презентовать сегодня. Каренину такая новость одновременно заинтриговала и обрадовала, ведь Саша последовала совету из книги, которую Аня дала ей на перечитку. Пытаясь убить время перед началом, президент клуба решила поделиться происшествием с Людмилой Сергеевной, которое Ленская не застала из-за того, что для этого Каренину отозвали и задержали на перемене.       ― Помнишь, Людмила Сергеевна отзывала меня после урока?       ― Помню. Что-то важное случилось?       ― Можно и так выразиться. Впрочем, несмотря на запрет садиться с тобой на ее уроках, она все же выведала, что мы с тобой хорошо общаемся, а это ее очень сильно разозлило. Она сказала, что ты негодная и никудышная девчонка, и ты оказываешь на меня крайне негативно влияние.       Аня еще не успела закончить рассказ, а Ленская уже слушала ее с распахнутыми от удивления глазами, застыв на одном месте, будто восковая статуя; кажется, она даже не дышала в тот момент.       ― Она даже поругать меня успела, потому что я не послушалась ее в первый раз, когда учебный год только начался, об этом ты знаешь. Меня начало беспокоить и пугать ее поведение в последнее время, ведь она стала излишне нервной и озабоченной... Я ни в коем случае не хочу винить ее в чем-то, но она поступает очень непрофессионально, врываясь в мое личное пространство и, видимо, через слухи и расспросы других учителей, пытаясь узнать, поддерживаю ли я с тобой общение.       Саша внимательно вслушивалась в каждое слово Ани и сидела с наиграно удивленным лицом, чтобы не подавать виду о своем мысленном ликовании и преждевременном праздновании маленькой победы над несносностью Карениной. Ленская надеялась, что ее подруга начала понимать и замечать ужасное поведение Людмилы Сергеевной, которую она тщательно защищала в глазах других учеников и оправдывала за каждый проступок. Ее внутренняя Немезида жаждала, чтобы Каренина взбунтовалась или хотя бы сделала злобной учительнице замечание о ее излишней фамильярности.       ― Еще Людмила Сергеевна сравнивала наш с тобой случай с изменой Карениной из произведения Толстого. Назвала тебя настоящим Вронским, только «с какой-то стороны ты даже хуже».       ― Аня, это что, сплетни?!       ― Ну-ну, не путай одни вещи с другими. Эта проблема непосредственно касается тебя тоже, я больше предупреждаю, нежели сплетничаю или распускаю слухи. У меня также есть еще кое-какая новость.       ― Ну же?       Ленская навострила уши.       ― Скажешь, что это сплетни, ― получишь. Итак, твои любовные похождения с Лизой заставляют Роману из кожи вон не то от злости, не то от ревности вылезать, а это очень сильно мешает мне работать с ней, так что я снова действую исключительно исходя из своих интересов.       ― Романа?!       ― Да. Сама же понимаешь, мне до вашей пары дела особого нет ― я даже рада за вас и то, что у вашей пары все получилось и все идет на лад. Вот только моей позиции не разделяет Романа, хотя она напрочь отрицает свою ревность и нежелание видеть вас как пару; более того, она также пыталась мне как-то объяснить, что за вас она также в какой-то степени рада. В общем, я без понятия, что мы можем предпринять на данный момент, но сегодня, если Романа придет, я заставлю ее поговорить с тобой насчет ее состояния.       ― Она не придет?       ― Не знаю пока точно. На сообщения и звонки она сегодня не отвечала, а для нее такое поведение совсем неестественно. Если бы она не смогла прийти по определенной веской причине, то она бы предупредила заранее, потому что, как правило, у нее вся неделя расписана и спланирована заранее. Форс-мажорные обстоятельства тоже исключены, потому что она каждый раз на протяжении нескольких лет нашей дружбы находила минутку, чтобы хоть как-то изложить, что такого с ней случилось.       ― Может быть, она потеряла или у нее сломался телефон?       ― Она могла бы написать мне и с компьютера.       ― А с родителями связываться не пробовала?       ― Ну же, не настолько все плохо!       Уже к следующей минуте начали подтягиваться и остальные участники, и Карениной с Ленской пришлось прервать свое обсуждение. К ним также подошла и Романа, опоздав на несколько минут и, соответственно, извинившись за такое допущение. С ее приходом поведение Ани стало еле заметно, но все еще напряженным; можно было определить, насколько она беспокоится за Монеткину и ее поведение.       Почти сразу после Романы в библиотеку зашла Ставрогина, с неловкостью в голосе поздоровавшись со всеми. Ей радостно и одновременно удивленно помахала Ленская, потому что та не ожидала увидеть ее на собрании без определенной темы. Как оказалось позже, опять-таки, к удивлению Саши, больше всего Alice любила именно такие дни из-за отсутствия своры людей и каких-либо ограничений.       Как и обещалось, на собрании со свободной темой Ленская представила обе версии своей отредактированной рукописи, на что все присутствующие подметили рост в ее деятельности и более твердое строение нового стиха. Один из них даже поделился советом для упрощенного и ускоренного составления строк по заданному размеру, и Саша, посчитав его дельным и полезным, взяла себе на заметку, поблагодарив своего «коллегу по цеху». Больше всех, очевидно, радовалась Каренина; при прослушивании она даже расслабилась и, кажется, перестала беспокоиться.       Остальное время подростки обсуждали что-то по мелочи, по очереди затрагивая авторов и их труды, и их стандартные школьные будни. Обычно свободные дни заканчивались на полчаса раньше, что давало Ане, Саше и Романе фору, чтобы не потратить лишнего времени и вернуться домой как с обычного собрания. Когда каждый из участников уже ушел домой, упомянутая троица задержалась на какое-то время по просьбе Карениной; в библиотеке навеял туман напряжения, а воздух в самом помещении будто потяжелел. Вспомнив, что за ними наблюдает камера с также и звуковой записью, Аня предложила выйти из школы и поговорить на свободной от слежки территории, мысленно ворча на то, что книги в библиотеке охраняются пристальнее, чем вещи в гардеробе, откуда регулярно поступают истории о карманных кражах.       ― Можем ко мне во двор пойти, он недалеко отсюда.       Романа могла предположить лишь потенциальное развитие дальнейших действий, хотя одна из верных зацепок пришла ей в голову сразу после того, как Аня попросила остаться. Впрочем, с каждым новым предположением Романа нервничала все больше, отчего любая догадка, вне зависимости от ее правильности, заставляла ее постепенно терять рациональность.       Дойдя же до двора Романы, Каренина предложила отойти на время их переговоров, предварительно подбросив им тезис обсуждения. Ленская с Монеткиной только молчаливо кивнули, не зная, куда девать глаза от растерянности и грядущего страха. После отхода Ани на достаточное расстояние диалог строился, но делал это совсем медленно и мнимо, обе девочки чудовищно боялись выразиться: они не хотели ухудшать между собой отношения, а излишне резкие высказывания Романы могут спугнуть Сашу, а впоследствии и Лизу. В данном случае фраза «в спорах рождается истина» потеряла свою ценность, ведь в том, что получилось обговорить у Ленской и Монеткиной, не родилось ровным счетом ничего.       Наиболее яркий акцент, чего и следовало ожидать, Романа расставила на своем наблюдении о том, что отношения Саши и Лизы выглядели сухими и шаблонными, будто главная суть их пары заключается в том, что они просто ходят вместе за ручку и время от времени ластятся. Конечно, заставлять их расставаться она совсем не собиралась, да и встречаются они не настолько долго, чтобы раскрыться в полной мере и дать больше кадров, по которым можно как-то да порассуждать на тему, которая гложет Роману уже не один день.       ― Понимаешь, Лиза рассказывает мне все о своих отношениях, выдает каждую мелочь. Сравнивая тебя и ее бывших, в глаза сразу бросается, что ты просто ведешь себя мило и романтично, но чувственности как-то почти нет, это очень сильно настораживает. Я и вправду радуюсь, что Лиза нашла своего человека, но каждый раз у меня всплывают сомнения: а насколько здесь все искренне?       Пока Ленская выслушивала разъяснения Монеткиной, в легких, стремительно сокращая их объем, раздувалась тревога, заставляя ее дышать чаще и тяжелее, однако всякий шум ее дыхания тщательно маскировался звонким голосом уже раскачавшейся собеседницы, которая продолжала попытки донести до Саши отсутствие всякого презрения или раздражения, что отчасти было ложью.

***

      По окончании собрания Ставрогина, очень сильно торопясь, покинула библиотеку первой, выдав краткое «всем пока!» на прощание. Краем глаза она успела заметить, что Ленская покинуть школу не торопится, что означало грандиозную удачу. Сразу после собрания она поторопилась к Желтковой; она могла бы пропустить собрание, чтобы обойти все риски и прийти к ней тогда, когда о Саше можно забыть минимум на час, но ей не хотелось пропускать свои любимые свободные темы, отчего пришлось втискиваться в плотный график и брать каждую секунду на счет.       Дорога к Лизе ничем не выделялась, и единственный акцент можно оставить на нарастающем раздражении и стрессе, который породила та, к кому Alice направлялась. По пути она еще раз отрепетировала спектакль, который собиралась разыграть перед Желтковой. Сам «сценарий» был разработан еще после разговора с Кирилловой, причем сама она не имела никакой догадки о замыслах Ставрогиной. В планах, как и обычно, все должно было пройти идеально в совокупности с тем, что за недолгие годы какого-никакого общения с Лизой Alice успела проанализировать ее поведение в самых разнообразных обстоятельствах, состоянии и настроении. Некоторую часть ее знаний удалось выведать через сплетни и рассказы от друзей и знакомых, а остальное всплыло на личном опыте. К слову, сама Ставрогина никакого влечения к Лизе не питала, чего вторая не разделяла; конкретно из-за общения с ней в купе с выдавшимся ― пускай и не совсем оживленным и даже кукольным ― лицом Алиса и обрела какую-то популярность в школе, которая, по ее догадкам, тоже зародилась из-за многочисленных сплетен, от которых у Желтковой чуть ли не настоящая зависимость. Именно ее пристрастие к промыванию костей беспокоило Ставрогину больше всего, потому что никто еще не знает, могла ли Ленская невзначай рассказать о ней еще чего-нибудь лишнего своей «ненаглядной школьной любви», причем важным был не сам факт рассекречивания, а риск в один миг стать посмешищем из-за того, что сплетники, как правило, обсуждают только плохое, и во время распространения всего, что им удалось узнать, они постоянно преувеличивают. Сами эти преувеличения могут быть совсем мелкими и незначительными, но здесь работает эффект домино, когда по одна крохотная фигурка заставляет свалиться огромную в конце очереди, если она будет проходить через ряд таких же домино, с каждым бруском увеличиваясь в размере совсем понемногу.       Высадившись на ближайшей к двору Лизы остановке, Алиса, пытаясь сэкономить и выиграть наибольшее количество времени, побежала настолько быстро, насколько это было возможно, а прибежав, ей нужно было узнать, в какую квартиру ей нужно прийти. Хоть она и не успела взять ее телефонный номер, у нее были некоторые ее социальные сети, уведомления от которых Желткова старалась никогда не упускать и отвечать при первой же возможности; в ее случае минута для ответа находилась абсолютно всегда, за исключением глубокой ночи, отчего и реагировала она мгновенно, как и в этот раз. Сообщение Ставрогиной не осталось проигнорированным, и на вопрос о точном адресе Лиза тоже ответила, пускай и с некоторыми уточнениями в духе «а зачем тебе мой адрес?», которые утеряли свою важность сразу после того, как Alice попросила ее выглянуть в окно и попробовать найти ее силуэт на освещенной уличными фонарями площадке. Оставлять Алису одной Желтковой совершенно не хотелось, однако ей пришлось отказать ей в просьбе зайти из-за того, что дома она была не одна. Искренне извинившись за предоставленные неудобства, Лиза попросила Ставрогину подождать, чтобы она оделась и вышла к ней на площадку. Самой же Alice особого дела до этого не было, поскольку ей было совершенно непринципиально, где именно ей следовало начинать действовать.       В минуте ожидания она успела просмотреть недавние обновления страницы Лизы в той же сети, и в глаза тотчас бросилось видео от ее лица, где Ленская, сидя вместе с ней на лавке не то в парке, не то на обычной игровой площадке, вслух читает какой-то роман. Послушав его содержание, Алиса тут же узнала в выборе книги старую добрую Сашу, которая взахлеб зачитывалась легкими книжками о слепой, чистой и наивной любви, в сюжетах которых главные герои преодолевают тысячи препятствий и остаются на грани разрыва либо из-за утяжелившихся обстоятельств, либо из-за неодобрения со стороны общества или родителей, если не все сразу.       «Она определенно влияет на Лизу. У нее появились явные признаки хороших манер, да и вести она себя стала повежливее. Интересно, ее подружка уже успела заметить такие изменения в характере? Сколько себя помню, от Романы она и наполовину не нахваталась сколько она нахваталась от Ленской: у них же почти ни одной общей привычки нет, да и в поведении есть кардинальные отличия…».       Краем глаза увидев торопящуюся фигуру, вышедшую из подъезда, Ставрогина тут же убрала смартфон в карман пальто и, подождав, пока Лиза дойдет до нее, взяла ее под руку и увела подальше от окон того дома, из которого она вышла, и в целом подальше от возможных взглядов непрошеных и нежданных прохожих. Выглядела Желткова напуганной, но в какой-то степени польщенной из-за оказания такого внимания со стороны Алисы, прежде строившую из себя несносную и недоступную особу. В отличие же от нее, Ставрогина сохранила невозмутимость и стояла, как ни в чем не бывало, а выдавало ее только все еще глубокое и учащенное от бега дыхание и минимальное волнение вперемешку с раздражением. Тем не менее никакие ощущения не сбили составленный ход действий и не испортили былую гибкость, которой Алиса искусно пользовалась во многих делах, связанных либо с погоней за собственной выгодой, либо с укрывательством друзей или нужных для нее людей.       ― Чего тебе?       В какой-то момент могло показаться, что испуг Лизы постепенно нарастал.       ― Не дуйся, я же не грубить к тебе пришла.       Проговаривая свою реплику, Ставрогина, сверху вниз окидывая Желткову во весь рост оголтелым взглядом, задержалась на глазах и, завершив предложение, совсем чуть-чуть вздернула брови и приблизилась к ней на четверть шага. В этот момент она трудилась в полную силу и оголяла пик своего актерского мастерства. Играла она совсем не как профессионал, однако таким поверхностным и сбитым с толку людям, как Лиза, отличить такую игру от искренности будет не по силам.       Не найдя ответа на замечание Alice, Желткова, пытаясь найти точку, на которой не будет неловко уставилась на незваного гостя в ответ и, увиливая от темы, сделала безрезультатную попытку сглотнуть ком назревающего напряжения, чтобы задать относительно нейтральный вопрос:       ― Саша до сих пор на собрании?       Алиса была готова к такому вопросу. Мысленно она порадовалась точности своих расчетов.       ― Это сейчас не столь важно.       Белокурая прядь волос Лизы была заправлена за ухо, после чего ей на плечо легла бледная, широкая ладонь. Медленно картина стала симметричной, когда и вторая ладонь легла уже на свободное, противолежащее плечо. Желткова впала в ступор, и, пока в голове крутились тонны вопросов, она была в состоянии лишь молча наблюдать за каждым последующим шагом Алисы и нервничать.       Простояв в таком положении буквально три секунды, которые Ставрогина самостоятельно отсчитывала для хирургической точности в игре, она, двигаясь неторопливо и плавно, обняла Лизу за плечи и склонила голову у самого ее уха.       ― Это совсем неважно… ― Alice перешла на шепот, что заставило Желткову даже подрагивать ― Тебе вовсе не нужна Саша, уходи от нее ко мне.       ― Что ты имеешь в виду?       Последняя фраза, подобно отрезвляющей пощечине, вернула Лизу в прежнее состояние.       ― Ты только посмотри на нее, она же совсем неопытная, неумелая. У нее не получится подстроиться под твой темперамент. Саша тебе не подходит.       ― Но почему?       ― Вижу все невооруженным глазом.       ― Не говори глупостей, у нас ведь все хорошо.       ― Сколько вы там встречаетесь?       Ставрогина задела Лизу за больное, что было заметно по ее разозленным за мгновение глазам.       ― Почти два месяца.       Свой ответ Желткова чуть ли не выплюнула; в идеале она должна была просто плюнуть в лицо Алисы и уйти с гордо задранным носом, написав позже Ленской о том, как она успела соскучиться за время, что она была на собрании и не могла ответить или зайти в сеть.       ― Не преувеличивай, ты попросила меня напудрить ей мозги едва больше месяца назад.       ― Чего ты вообще от меня хочешь?!       В следующую же секунду Алиса сжала плечи Лизы, на которых все еще были ее руки.       ― Хочу открыть тебе глаза, потому что ты даже не понимаешь, что Саша из себя хорошего партнера не представляет. Она трусливая и пассивная, вот-вот ты пожалеешь о том, что вообще с ней связалась когда-то, захочешь вернуться в первый день ее присутствия здесь, чтобы передумать знакомиться с ней. ― Alice удалось совместить предельно хладнокровную мимику со спокойной и в какой-то мере нежной интонацией ― Поверь мне, потому что я изучила Сашу от и до, и знаю каждый ее изъян. Да, мы очень долго не виделись и не общались, но за весь этот период она никак не изменилась. ― Ставрогина нагло врала без какой-либо задней мысли о том, что Лиза станет перепроверять ее слова ― Просто подумай: она не изменилась в характере за долгие месяцы, а ты еще надеешься на то, что она сможет подстроиться под твой ритм жизни? Пожалуйста, не пропускай мои слова мимо ушей, подумай над ними тщательно, если не хочешь ошибиться. Советую к ним прислушаться, пересмотреть приоритеты, осознать кое-что важное и просто смириться с тем, что Саша просто не твой человек.       Стараясь сохранить рассудок, Лиза попыталась оттолкнуть от себя Алису, а она только покрепче сжала ее плечи и, с обеспокоенным взглядом будто вглядываясь в мысли Желтковой сквозь глаза, заставила ответить ее тем же, но с меньшей уверенностью и даже каким-то страхом. В сознании она понимала, что Ставрогина для нее никакой угрозы не представляла, и тем не менее градус животного страха от этого не понизился.       По истечении какого-то времени Алиса все же выпустила Лизу из своей хватки, что помогло ей немного прийти в себя и заново приобрести возможность аналитически мыслить и проводить логические цепочки. Шумно выдохнув, Ставрогина спрятала руки в карманы своего излюбленного пальто и принялась зачитывать финальную реплику перед своим уходом:       ― Пожалуйста, подумай получше. Я оставлю тебе свой номер, можешь набрать меня при надобности, только никому его не давай, хорошо?       Она собралась было уходить; даже развернуться и сделать пару шагов успела, но, одумавшись, развернулась обратно и попросила Лизу остановиться и пока не возвращаться домой. На вопрос о том, что Алисе еще от нее нужно, она не ответила, а только, аккуратно обхватив ее лицо руками, порывисто прислонилась своими губами к ее, чуть задержавшись и погладив Желткову по щеке большим пальцем. Точно так же порывисто она отстранилась от нее, уже безо всякого слова развернувшись и неторопливо зашагав в сторону выхода к автобусной остановке. В то же время Лиза замерла в одной позе все в том же месте, куда ее увела Алиса, пытаясь переварить и оценить произошедшее. Оживил ее режущий уши сигнал одной из машин, у которой он был особенно громким и высоким; она рефлекторно вздрогнула и, сделав пару глубоких вздохов, поторопилась вернуться домой, приняв решение умолчать о действиях Ставрогиной и не рассказывать о них даже Романе, потому что она к Алисе также относилась с неким презрением и недоверием.       Возвращалась домой Alice с гордо приподнятым подбородком и ожиданием последствий, которые она просчитала в малейших деталях и точностях отдельно от остальных, скрывая от них свои намерения. Никто из остальных и подозрения никакого не имел, за исключением, конечно, Кирилловой, хотя и она не знает подробностей стратегий Ставрогиной, да и школьные скандалы и драмы никогда не представляли для нее никакого интереса.       Лиза же, в отличие от своей тайной поклонницы, поднималась обратно в квартиру в смятении, при должной фокусировке она могла заметить даже некоторое головокружение, как будто те перепады настроения, что она испытала за четверть часа, катались на американских горках вместе с ней, проходя и через мертвые петли, и через обычные крутые склоны, на высоких скоростях опускающие и поднимающие вагонетку ее разума. Все ее мысли смешались, а вместо мозга в ее лобной доле был будто белый шум, который воспроизводит телевизор при потере сигнала. Один за другим сыпались самые разнообразные и по степени абсурдности, и по темам вопросы, начиная от волнений насчет мнения по поводу случившегося Ленской, и заканчивая сомнениями о том, что стоило бы попробовать побыть с Алисой месяцок-другой, пока ее Сашенька не будет видеть и догадываться о Лизиной интрижке на стороне. От каких-то затей она отмахивалась, как от комаров в летнем лесу, пока другие въедались настолько надежно и крепко, что попытки избавиться от них лишь усугубляли ее положение и заставляли зацикливаться на себе все больше, отнимая все внимание и ресурсы.       Навалившееся напрочь отбило у Лизы аппетит, и от только приготовленного ужина пришлось отказаться, долгие минуты объясняя маме о своем плохом самочувствии, которое тем не менее не было настолько ужасным, чтобы она начинала волноваться и всячески ухаживать за своим приболевшим ребенком. Отношения с родителями у Желтковой не были какими-то сверх нездоровыми или напряженными, и доверять маме она могла немало своих секретов, однако пересказ непонятных действий Алисы ей бы точно не понравился, причем дело будет даже не совсем в том, что Ставрогина не парень, хотя и этот вопрос ее мама могла бы поднять где-то на периферии.       Скрывшись от посторонних глаз в своей комнате, Лиза изнеможенно рухнула на кровать, растопырив руки под прямым углом. Лицо, руки и ноги окутал холод уже остывшей простыни, рассеивающий приятное ощущение по всему телу; на тот момент Желтковой казалось, будто прохладная кровать ― единственное, что может уберечь ее от любых бед и порадовать в столь напряженном положении. Спустя какое-то время ткань нагрелась от тепла кожи, и Лиза расположила руки с ногами под другим углом, чтобы заново почувствовать то приятное ощущение. В любом случае ее счастье продлилось недолго из-за нагрянувших по новой мыслей, которые напоминали об Alice, наводя на очередные рассуждения и дилеммы. На месте Лизы любой здоровый человек уже постарался бы забыть о таком конфузе и не придавать ему особого значения, классифицируя как нечто неприятное и непонятное, но конкретно она усомнилась в происходящем и потерялась в лавине устрашающих мыслей. Не зная всего контекста, можно было предположить, что в Лизе иссякли все моральные ценности и принципы, хотя на самом деле такая реакция была вызвана неспроста.       Еще с прошлого года, когда никто и знать не знал о Ленской, Лиза воспринимала Ставрогину как непостижимую цель, будто мечта, за которой можно идти бесконечно, при этом никогда до нее не дойдя. Можно сказать, объект обожания или даже муза, которая никогда не выйдет на контакт. В попытках убежать от принятия влечения к Алисе Желткова часто ходила с кем-либо другим и создавала видимость, ― как для себя, так и для других ― будто у нее и без того целый вагон потенциальных партнеров, которых она игнорировать или не замечать не собирается. Сейчас же, когда Ставрогина объявилась самостоятельно и убедительно просила, даже настаивала на расставании с Ленской, все откладываемое и нажитое лавиной вернулось, заиграло новыми красками и своей нагрузкой чуть ли не сломала Лизе нос.       В комнате постепенно становилось тесно и как-то душно, а сама Желткова не находила себе ни места, ни занятия. Под воздействием безысходности она даже взяла с полки первую попавшуюся книгу, потому что остальные занятия в ее арсенале уже наскучили. При чтении, как оказалось, энциклопедии для подростков, глаза только машинально бегали по тексту и поверхностно осматривали приведенные к темам иллюстрации. Голова была занята совсем не страницами, а непонятным страхом в сочетании с растерянностью, а аккомпанировал это все неразборчивый шум, состоящий не то из гула, не то из обрывков мыслей, которые проговаривались очень невнятно, неразборчиво. В какой-то момент он стал настолько невыносимым и громким, что в ушах начало пульсировать, а читать стало совсем невозможно; сами же буквы убегали от глаза Лизы, одна строка случайно перечитывалась по несколько раз, однако даже это не очень помогало уловить суть параграфов и запомнить хоть что-то дельное. Впрочем, очень зря: сама по себе энциклопедия была действительно полезной и содержала в себе немало интересных тем и малоизвестных подробностей или фактов, которые могли бы разнообразить небогатый багаж знаний Лизы.       Безуспешно пытаясь обмануть свой же мозг, Лиза открыла галерею, в которой был целый склад их совместных фотографий с Сашей. Хранила она каждый дубль, будь он удавшимся или нет, как будто все кадры кардинально отличались друг от друга, а настроение, ракурс и выражение лица Ленской как-то масштабно менялось. Бегающие из одной стороны в другую глаза остановились на серии фотографий, на которых Ленская играет с крохотным котенком, которого они с Лизой нашли во дворе. Белые пробелы на ― по большей части ― черной шерсти еще не успели испачкаться в пыли или грязи, словно бедняга либо только-только сбежал от недобрых хозяев, либо был нещадно выброшен на произвол судьбы. На запечатленных кадрах Саша, сидя с краю старой и шаткой лавочки, держала котенка на коленях и грела у себя за пазухой под пальто. Попутно она что-то говорила, отчего на некоторых дублях ее губы принимали странную форму, глаза могли куда-то убежать, да и в целом все лицо могло получиться смазанным или причудливым. Тем не менее Лизе хотелось посмотреть на живую Ленскую, которая не пытается специально позировать на камеру, что никогда у нее особо не получалось: она была совершенно нефотогеничной, чего нельзя сказать о ее спутнице. Так уж выходило, что на случайно взятых снимках она выглядела в разы лучше, нежели если попросить ее посмотреть в камеру.       Уставшая улыбка медленно сползла с лица Лизы, когда она провела параллели и поймала себя на мысли о том, что можно быстрее сблизиться с Alice через нее. Такую затею она быстро отмела, но не полностью, как будто она просто оставила ее на дальнейшее рассмотрение.