Предрешенная судьба.

      ― Кириллова!       Приевшийся голос все более и более раздраженной по истечении времени Людмилы Сергеевной доносился до Наташи тяжело, как будто она находилась под герметичным куполом, внутри которого слышимость снижена примерно в два с половиной раза. Она бы не слышала воплей вообще, если бы сидящая рядом Ленская не толкнула ее локтем. Раздраженно простонав и потянувшись, она услышала вторую часть реплики учительницы.       ― Урок окончен, звонок вот звенит. Вставайте, сударыня, вам на следующий урок пора!       Полусонная Наташа устало и лениво выпрямилась, совершенно спокойно отвечая уже закипающей учительнице.       ― Спасибо вам за своевременное предупреждение, Людмила Сергевна, я вас никогда не забуду… Что бы я без вас делала.       Саше оставалось лишь наблюдать за нелепой перепалкой между учеником и учителем, одновременно переглядываясь с посаженной в противоположном конце класса Лизой. Учительница посчитала, что посадить ее к Кирилловой будет выгодной идеей, поскольку она найдет предлог отсадить ее от Ани и, возможно, сможет помочь Наташе найти себе друга, который будет тянуть ее к знаниям. Очень было забавно, что к самой Ленской она настолько ярой ненависти не питала, однако, если дело касалось Карениной, Саша становилась для нее врагом номер один. Оценивая объективно, Людмила Сергеевна понимала, что новенькая ученица не из глупых, и по отдельности обе девочки были ее любимицами среди всего класса. Вернее, могли бы быть…       Под противный шум школьного звонка на перемену Кириллова лениво собрала вещи и направилась в сторону выхода из кабинета. Оттуда она направилась к коридору, по которому должна была пройти Ставрогина, если абстрагироваться от выданного расписания. К счастью, сбои в их школе происходили нечасто, и Alice как раз проходила по предполагаемому месту, когда Наташа только туда подошла. Тотчас она, ловко схватив Ставрогину за запястье, отвела в сторону для быстрых переговоров на большой перемене, которую они часто использовали в странных обстоятельствах.       ― Все не перестану не замечать тебя в толпе из-за невысокого роста.       Настроение у Алисы было не то игривым и экзальтированным, не то растерянным и смущенным; видимо, так она чувствует последнюю неделю после происшествия с Лизой.       ― Иди ты. Гулять сегодня будешь?       ― Думаю, нет: дела, сама понимаешь…       ― Да нет у тебя никаких дел, своим-то хоть не ври. Совсем в привычку вошло. Знаешь же, что мы все понимаем и не станем до тебя лезть, если ты не хочешь гулять.       ― Извини, уже сама не замечаю, когда привираю. У меня сейчас так себе положение, нужно разгрузиться, и врать от такого приходится направо и налево.       ― Понимаем. Опять придумала что-то?       ― Да, потом расскажу. ― Ставрогина приостановилась на секунду и после утомленно выдохнула ― Ладно, я просто не хочу рассказывать.       Кириллова довольно кивнула.       ― Вот!       Наташа еще не успела до конца прийти в себя после младенческого сна на литературе, и способность к анализу пока не вернулась в полной мере. Она и вправду не поняла, к чему была первая часть слов Alice, пока она не перешла к главной сути. Ей же, к слову, полусонное состояние Кирилловой принялось за раздраженность из-за того, что она ходит вокруг да около и снова умалчивает об основном. Все навалившиеся заставило Ставрогину дать слабину, и ее безупречная проницательность впервые за долгое время выдало сбой: Алиса не смогла с хирургической точностью определить настроение своего собеседника. Большая часть людей посчитает, что в таких мелких ошибках нет ничего страшного, ведь человеку это свойственно, но такое правило обходило Ставрогину стороной, ведь она не давала себе права на любую оплошность и считала должным выполнять каждое действие без единой погрешности.       Уже на уроке ― была, к слову, алгебра ― Кириллова, успевши вдоволь подремать, предпочла решению однообразных и на ее взгляд бесполезным тригонометрических задачам более интересную и продуктивную переписку с друзьями; тем более Тима написал ей первым под предлогом того, что тема срочная и нуждается в обсуждении прямо сейчас. Делать все равно было нечего, поэтому, вопреки испытываемой лености к активному общению, Наташа согласилась выслушать Тиму и озвучить свою позицию по поводу сказанного.       Писал он, собственно, неторопливо, и отправлял все не сплошным текстом, а небольшими сообщениями, состоящими из случайных обрывков одной мысли, как будто разбросанных немного не по порядку или перемешаны с парой капель так называемой воды. Такая форма монолога неслабо подогревала интерес уже не такой уж и скучавшей Наташи, и теперь долгим казалось не ожидание звонка на перемену, а ожидание, пока Тима наконец допечатает следующее предложение и даст Кирилловой еще немного информации.       Впоследствии оказалось, что на самом деле половина десятка сообщений была только долгим предисловием, лишь после которой последовала основная, самая важная часть повествования. Не успел Тима еще начать рассказывать, как речь сразу же зашла о Ставрогиной. Наташе тема любых сплетен отвратительна, касаются они друзей или даже людей, и впрямь заслуживающих осуждения. Не собираясь тратить время лишний раз, она сказала о своей незаинтересованности напрямую. Заставить ее передумать удалось Тиме в последний момент перед выходом из мессенджера, когда он оповестил о возможной причине непонятного поведения Alice в последнее время. Кириллова также не была столь наивной и поверхностной, как может изначально показаться, потому она все-таки позволила ярому сплетнику продолжить.       Тимочка: Короче       Тимочка: Наша Лисса расцвела наверное       Тимочка: Она в школе же тоже рассеянная и как будто витает в облаках?       Наталья Алексеевна: Есть такое       Наталья Алексеевна: Я дмуаю, что у нее просто стресс из-за экзаменов. Ну, знаешь, стандартные одиннадцатиклассники       Тимочка: Нет       Тимочка: Алиса короче       Тимочка: Она, как я понял какую-то подружку нашла себе       Наталья Алексеевна: Я искренне рада и за нее и за ее подружку, вот только влюбленные обычно ходят с приподнятым настроением и не ведут себя очень странно. На Лиссу это не похоже, давай другое что-нибудь       Тимочка: Нет       Тимочка: Я не договорил       Тимочка: Ее новая подружка просто похожа на одну из девочек, про которую ты мне когда-то рассказывала       Тимочка: Ну, знаешь, длинноватые русые волосы и постоянно непонятные кофточки вязаные       Тимочка: Типа первая красотка-милашка на районе       Наталья Алексеевна: Лиза?       Тимочка: Не помню, я с именами вообще не дружу       Тимочка: Ну, которая еще ходит с невысокой шатенкой из литературного клуба. Серьезная вся из себя такая       Наталья Алексеевна: Это серьезно Лиза видимо       Наталья Алексеевна: Охренеть       Тимочка: А что не так?       Наталья Алексеевна: Как давно ты их вдвоем видел?       Тимочка: На выходных       Наталья Алексеевна: Просто понимаешь, Лиза уже немного занята и встречается с Сашей уже не первый день и официально       Наталья Алексеевна: Она буквально кричит об этом на каждом шагу, все не нарадуется своей новой второй половинке. Настолько громко кричит, что даже до меня это дошло       Тимочка: Капец у вас там драма тогда будет       Тимочка: Не будем тогда внимания обращать?       Наталья Алексеевна: Да, она сама позже во всем признается или просто расскажет, это в ее стиле       Закрыв приложение, Кириллова, в надежде на то, что в диалоге с Тимой она потратила внушительное количество времени, однако, глянув на циферблат в верхней части экрана, она поняла, что в сумме прошла всего-то треть урока. Еле слышно раздался раздосадованный вздох тоски и преждевременной усталости от грядущего ожидания окончания урока, которое будет тянуться вязкой кисельной рекой, прямиком как из сказки. Тимофей Алексеевич, как это происходило на каждом остальном его уроке, в очередной раз преподносил материал с монотонной интонацией, от которой Кириллову периодически клонило в сон. Разбавлялись его бесконечные лекции тогда, когда он прерывался буквально на полсекунды, чтобы сморщив нос поправить очки одним пальцем, за чем Наташе было забавно наблюдать, если она оказывалась в таком же положении, как и сейчас ― в абсолютном отсутствии любых видов досуга. Тем временем сам урок, как ей казалось, проходил все медленнее, стрелка на часах на стене кабинета постепенно теряла скорость, и вся планета в целом постепенно останавливалась. Сквозь нетерпимую тоску появилось желание поерзать, потрясти ногой, поправить одежду или расставить учебные принадлежности заново, лишь бы не сидеть без дела неподвижно. Сравнить такое состояние можно с детской неусидчивостью, когда что-то изнутри распирает тело неприятным чувством, будто тело стало полым, а в его пределах без остановки из стороны в сторону мечутся и отскакивают диски циркулярной пилы, при этом не останавливаясь, а, наоборот, ускоряясь, тем самым отчеканивая от плоти все чаще. Обычно во время таких приступов дети либо начинают плакать, либо очень хотят начать, и Кириллова не была исключением; такой себе ребенок-переросток. От собственной инфантильности стало тошно, однако в тот момент она могла лишь молиться, чтобы ее мучения поскорее закончились, что было бы иронично для ярого атеиста с довольно причудливым отношением к религии.       Скопившееся недовольство в примеси с усталостью Наташа уместила в кратком, но тяжелом вздохе и последовавшим после него мычании, изо всех сил потянувшись прямо на парте. Как и всегда, на это никто из одноклассников не обратил внимания, потому как каждый ― даже Ленская ― успел привыкнуть к ее привычке спонтанно делать случайные движения или жесты; более того, с этим смирились учителя, даже такие педанты, как Людмила Сергеевна. Возможно они пропускают ее выходки мимо глаз и ушей из-за того, что посещение урока Наташей уже можно считать за настоящее дарование.       Внимание Кирилловой неосознанно перевелось на Лизу. Вспомнив описания Тимы, она пригляделась повнимательнее сначала к ней, а потом к Саше, чтобы сравнить. Сначала они ― какими бы размытыми они ни были ― сходились, и Желткова действительно подходила по выданным параметрам, вот только ее «спутница» была чуть ли не полной противоположностью.       «Обозналась, что тут такого. Не одна же Лиза у нас коренастая блондинка, да? Тем более описание он дал не очень: низкая с русыми волосами и в вязаной кофте, строит из себя модель. Как будто других таких же у нас нет».       С чувством облегчения, в котором проглядывались нотки разочарования, Наташа отвела взгляд от Саши с Лизой и уже собралась делать вид, будто записывает что-то в тетради, как от доски пришла Романа и села на свое прежде занятое место рядом с Лизой. У Наташи была довольно чудная привычка разглядывать людей и будто пытаться сфотографировать их своими глазами, и выглядеть это могло жутко, особенно если этот ее взгляд поймать, потому что в ответ она не отвернется, а лишь продолжит бессовестно наблюдать за выбранным лицом. Точно так же она повторила и с севшей на место Романой, внимательно разглядев ее гладкий и широкий лоб и, проскользнув по переносице и до кончика носа, обвела остальные черты лица: ярко выраженные скулы, бледные тонкие губы, средней длины каштановые волосы, в самом деле оканчивающиеся на линии подбородка, если выпрямить их. Недавно она подстриглась под каре, вот только ― вопреки предупреждениям мастера ― Романа решила пренебречь советом выпрямлять волосы или даже сделать процедуру перманентного выпрямления волос, отчего вся ее прическа «подпрыгнула» примерно до линии губ и потеряла весь ровный срез, которым считается особенность, такая себе изюминка любого каре. Такую неопрятность объясняли и в какой-то степени даже оправдывали ее уставшие и понурые глаза, светло-каряя радужка будто потеряла живой блеск, а подкрепляли комбинацию остальная часть лица и частично мимика: темные круги от недосыпа и побледневшая кожа без румянца, ― Романа простудилась на днях, вот только из-за надобности писать контрольные работы она вынуждена не пропускать учебу ― опущенные из-за усталости уголки губ и до той степени расслабленная лобная доля и веки, что казалось, словно Монеткина наполовину закрыла глаза. Романа и в обычные дни выглядела сдержанно, серьезно и горделиво, а сегодня она приобрела своеобразную мрачность и словно растерялась, словно что-то внутри нее поломалось или потерпело крах.       В голове у Наташи будто что-то щелкнуло и заставило в немалом удивлении бодро приподнять голову с целью заново окинуть Роману взглядом и убедиться в достоверности своих догадок.       «Невысокая серьезная шатенка, которая вечно ходит с русой девочкой в вязаных кофточках…», ― паззл в голове Кирилловой сложился в полноценную картину с ужасающим содержанием, как если бы она собирала ужасающее произведение, на котором изображена страшная казнь или любое другое пугающее зрелище, будь то иллюстрация ада ― прямо как у Боттичелли ― или зарисовка какого-нибудь выдуманного чудовища. Неясно, за что Наташа волновалась больше: за ту кашу, которую может такими темпами заварить Ставрогина или за ни в чем не провинившуюся Ленскую, которая просто обречена на перенос всей череды подобных «испытаний». Даже если в кратчайшие сроки Кириллова забудет о том, что когда-то беспокоилась о дальнейшем исходе событий, окружающих Сашу, она все-таки задержала свое внимание на том неприятном ощущении, вызванном обычной человеческой эмпатией. За счет своей доброты Наташа часто разделяла любые переживания людей, которых она хотя бы немного знала, и эта черта характера часто мешала ей, и Кириллова считала ее немного назойливой и даже раздражающей, ведь зачастую излишнее сострадание застилает глаза пеленой и мешает подходить к анализу рационально, с трезвой головой и холодными мыслями. Выливая скопившуюся злость хотя бы куда-то, Наташа сначала сжала челюсти так, что на них выступили желваки, а потом, когда этого стало недостаточно, но сжать их сильнее уже не получалось, она поочередно прикусила кончик языка, щеки и губы, зубами срывая с последних обветренные лоскуты кожи.       Поймав себя на мысли о том, что происходящее никоим образом не должно ее касаться, и в идеале желательно, чтобы оно попросту обошло ее мимо, Наташа села за тетрадь и начала записывать те формулы, которые Тимофей Алексеевич вывел на доске. Обозначения всех букв, что были в тех формулах, учитель продиктовал устно, и объяснения она, конечно же, успешно прослушала за увлекательным разговором с Тимой. Очевидно, что без обозначений у нее не получится усвоить тему и понять хоть что-то, отчего конспект полностью потеряет свою ценность и фактически станет бесполезной вещью, что всегда раздражало Кириллову и было тем, что она пытается избегать; и тем не менее среди двух зол, в лице которых были негодование от происходящего и впоследствии ― от собственного любопытства, и обычная раздраженность из-за работы впустую, Наташа все же выбрала вторую опцию, сочтя за меньшее, более легкое своего рода преступление. На ее месте та же Лиза побежала бы рассказывать о подтверждении своих подозрений Тиме, вот только Кириллова такое странное действие посчитала таким же ненужным, ведь ни она, ни остальные ее друзья, за исключением Ставрогиной, не были заинтересованы в сплетнях и не видели ничего интересного в том, чтобы перемывать кости и вскрывать все гнойники своих ближних.       Когда прозвенел звонок с урока, для Кирилловой эти звуки были настоящей усладой для ушей, как будто сигнал об окончании ее мучений. На последних минутах урока она уже снова пыталась снова уснуть, что обернулось полным провалом, и пришлось пусто смотреть в стену потупленным взглядом, ведь убрать телефон учитель попросил сразу после того, как Наташа достала его и во второй раз, чтобы убить время в какой-нибудь заразной, но вовсе не наполненной смысловой нагрузкой игрой. Таким образом с горем пополам закончился пятый урок из семи, и Кирилловой больше не хотелось находиться в здании, полном Лизы, ее друзей и других индивидов, успевших совершить не меньшее количество грехов, ― возможно даже более весомых ― нежели она.       Скорее волоча свое тело, нежели шагая, Наташа собиралась в медпункт, чтобы выпросить у медсестры направление и отпроситься домой без угрызений совести. В этот раз ей даже не придется врать и придумывать себе какие-то симптомы, потому как от навалившихся новостей у нее закружилась голова; предположительно, от стресса поднялось давление. Кирилловой крупно повезло, ведь именно в такой неприятный и нетерпимо долгий день ей не пришлось вечность сидеть под дверью кабинета и кусая локти дожидаться медсестры: она сидела у себя и даже не закрывала дверь на ключ. Пожаловавшись же на головную боль, головокружение, повышенное давление и слабость, ― которую было видно невооруженным глазом! ― она с легкостью получила заветную бумажку с подписью и, оставив ее перед уходом на столе классной руководительницы, сверкая пятками покинула ненавистную школу, мысленно показывая в каждое из ее окон неприличный жест. Когда же Наташа отошла подальше от ее территории, она тотчас написала Тиме о надобности встретиться как можно скорее.       Наталья Алексеевна: Тима       Наталья Алексеевна: Ты же свободен сейчас? Пар же не было у тебя?       Тимочка: Ну, свободен       Наталья Алексеевна: Давай сейчас встретимся       Тимочка: Прямо сейчас?       Тимочка: А подождать до вечера никак?       Тимочка: Я не готов пока       Тимочка: Мы же позже собирались гулять просто       Наталья Алексеевна: Никак вообще       Наталья Алексеевна: Я даже к колледжу твоему подойти могу       Тимочка: Ладно       Тимочка: Минут через 30-40 буду уже на улице       Наталья Алексеевна: Спасибо!!       Наталья Алексеевна: И можешь обезболивающее какое-нибудь взять с собой?       Наталья Алексеевна: Голова от твоих сплетней теперь раскалывается       Тимочка: Нуууууу       Тимочка: Тебе от давления или просто от головной боли?       Наталья Алексеевна: Мне бы обе не помешали       Тимочка: Ладно       Тимочка: Вынесу       Тимочка: Ща       Наталья Алексеевна: Блин, Тим, спасибо огромное       Тимочка: Да ладно, чего уж там       Периодически хватаясь за лоб из-за непостоянной пульсации в висках, Наташа зашаркала туда, куда она и пообещала ― в колледж Тимы. Просто так ее на территорию кампуса не впустят, отчего выжидать своего спасителя нужно было на одной из лавочек, которые расставлены вдоль тротуара. От ходьбы вкупе с городским шумом боль градировала, и, присев на лавочку, Кириллова была вынуждена переместить торс вперед, упереться локтями в бедра и в такой позе ухватиться за теперь уже раскалывающуюся голову руками, при этом слушая раздражающий звон в ушах и чуть ли не вздрагивать каждый раз, когда пульсируют виски. Вероятно, пара прохожих уже успели косо и с любопытством посмотреть на сидящую посреди улицы девочку, скрутившуюся на пустой скамейке, и все же никаких вопросов никто задавать не стал.       Со временем пульсация и звон утихли; полностью головная боль, конечно, не спала, однако Наташа нашла в себе силы, чтобы смириться с ней и не обращать на нее столько внимания, сколько обращала пару минут назад, только устроившись на скамье. С таким раскладом она точно была готова к серьезным переговорам о том, что следовало бы делать дальше и как вообще в таком положении быть, осталось только дождаться, пока не объявится Тима. В до тошноты долгом выжидании Кириллова успела зевнуть пару раз перед тем, как задремать в причудливой позе. Высок также риск того, что у нее затечет шея или будет позже болеть спина, вот только все это было вне контроля Наташи.