***
Часто замерзающие руки более не прятались в карманах пальто, чтобы согреться, а крепко сжимали парочку себе подобных, чуть уступающих в размере. Две пары глаз также смотрели аккурат друг в друга, но при этом одна из них находилась заметно ниже второй, а еще эта вторая пара пряталась за стеклами очков, но это лишь вдобавок. Различия между членами этого дуэта можно перечислять еще очень долго: структура и цвет волос, рост, предпочтения в одежде, манера речи, привычки, а также, что самое главное, характер. То были Ленская и Желткова, которые сошлись вопреки всем множественным различиям, даже самым кардинальным, самым заметным. Саша находила в этом что-то чрезвычайно романтичное и особенное, как будто их случай ― исключение, и они единственные, кто представляют из себя пару противоположностей в виде стандартной белой-пушистой заучки и несносной девочки пубертатного периода. Такой концепт она, очевидно, подсмотрела из своих любимых романов, причем на них она также подсадила и Лизу, хотя вторая любила только то, как ей читают их вслух. ― Тебе нужно шарфики носить. Саша укрывала открытую в мороз шею Лизы своим шерстяным палантином. Сегодня ей захотелось одеться во что-то яркое, потому и шарф был не черным, а песчаным в светло-коричневую клетку. Раньше Желткова считала, что такие вещи носят только престарелые или старомодные люди, а сейчас, когда она увидела кого-то разбирающегося в стиле и подборе одежды, подобное стало казаться ей очень даже симпатичным и умилительным, однако носить шарфы на постоянной основе она бы вряд ли стала. ― Я их не люблю. Лиза смотрела на Сашу с по-детски надутыми губами, наивно хлопая глазками, но при этом не отказываясь от ее шарфа. Ей нравилось чувствовать проявление особого внимания в ее сторону, потому она с радостью принимала любые похожие жесты. ― А кого больше любишь: простуду или шарфы? ― Тебя. ― Так нечестно! Ленская поцеловала Желткову в лоб с до того теплой улыбкой, что от ее вида вторая могла бы перестать мерзнуть, если бы она любила Сашу по-настоящему. От такой мысли по всему телу тотчас прошла сильная дрожь, какую наивная Ленская сочла за рефлекс, сработавший от холода. Лиза сразу же замолчала и перестала улыбаться, ведь мысль о том, что ее отношение и чувства были далеко не искренними, заставила ее вспомнить прошлый инцидент с Алисой, когда они в очередной раз поднимали самую неприятную на тот момент тему, как казалось Лизе.***
В окутанной полумраком комнате стояла мертвая тишина, которую изредка разбавляли совсем незаметные шорохи и мелкие шумы. Одну из присутствующих в комнате они раздражали, а вторая, собственно, и была источником этих звуков. Несложно догадаться, что речь идет о новоиспеченной парочке в лице Лизы и Алисы, а также несложно предугадать, кто шумел, а кто от этого бесился. Конечно, Ставрогина изо всех сил пыталась отвечать своей «избраннице» взаимностью, но чувство вины и отсутствие влечения все же перевешивали все ее актерские способности. Может быть, проблема в том, что в последнее время Alice была очень растерянной, что и вызвало частичную потерю ее актерского мастерства, но все же пиком взаимности, который она могла себе позволить, были сухие ответы на некоторые вопросы. Хотя это становится не столь важным, потому что Желткова вполне могла вполне себе довольствоваться и этим. ― А знаешь, я ведь давно хотела встречаться с тобой… Лизины руки плавными движениями гладили широкие плечи Алисы, которая облокотилась спиной о стену и села сбоку от хозяйки комнаты. Она продолжала нашептывать ей что-то милое и нежное, стараясь выставить все свои чувства напоказ. Новомодные психологи любят называть такое поведение эмоциональным эксгибиционизмом, однако четырнадцатилетней инфантильной девочке тогда было совершенно не до отчетов о своем поведении и мыслей, которые сейчас также пользуются в качестве обозначения термину «саморефлексия». ― Угу. Лисса продолжала оставаться практически обездвиженной; даже когда Лиза, аккуратно обхватывая лицо Ставрогиной, осыпала бледную и похожую на неживую кожу нежными и робкими поцелуями, она оставалась невозмутимой и все также смотрела в одну точку. Тогда ее вдруг осенило, и Alice вспомнила, что пора бы тоже выходить на контакт и перестать вести себя, как камень. После этой мысли ее практически черные глаза будто заблистали совершенно по-другому: еще секунду назад они блестели только оттого, что такова была физиология, и блики появлялись только из-за смачивающей поверхность яблока слезы, но вот сейчас взгляд перестал быть тупым и безжизненным, начал проглядываться какой-никакой характер ― в общем, очередная деталь, которая не поддается никаким научным объяснениям и может быть понятой лишь на интуитивном уровне. С этими ожившими глазами она наконец-таки удосужилась посмотреть не абы куда-то, а прямиком на Лизу, также совсем немного погладив ее по спине и совсем немного обнимая. Та, соответственно, от такого тотчас растаяла и почувствовала себя самым любимым и счастливым человеком на планете. ― Ты лучшее, что со мной случалось… На такие откровенные высказывания был получен только томный выдох, который звучал несколько особенно из-за приподнятых уголков рта. Alice в целом вела себя так, будто у нее уже были заготовлены несколько алгоритмов, крутящихся по кругу, даже стандартное «погладить по спине» повторялось из раза в раз, как только Ставрогина вспоминала о надобности хотя бы иногда прикасаться к своему человеку, и делала она так словно на автомате. Желткова, кстати, не стала придираться к несколько холодному настрою Ставрогиной, потому что ей казалось, что она просто устала после сегодняшнего дня ― зимние каникулы уже не за горами, и в школе Алиса вынуждена сдавать бесконечное количество контрольных, а сегодня еще и Лиза позвала ее гулять сразу после уроков. Желтковой казалось, что она слишком утомила Ставрогину, отчего и претензий никаких не было, а наивной Лизе было достаточно лишь минуты внимания от несносной и непостижимой Алисы в день. Для компенсации отсутствия внимания и инициативности у нее ведь была Ленская, на которой можно отрываться, и такая позиция «на двух стульях одновременно» более чем устраивала Желткову. Проблема только в том, что такой расклад был прямо противоположен тому результату, который ожидала получить Alice после выполнения своего коварного плана. Приходилось периодически давить на свою любовницу, но толку от этого почти не было, а делать так слишком часто тоже нельзя, чтобы ненароком не оттолкнуть или спугнуть ее. В последний раз вопрос о расставании, кажется, был задан достаточно давно, чтобы начать мусолить эту тему снова. ― Лиз. ― А? ― Саша. Сразу после упоминания этого имени стало заметно, как Лиза погрустнела. Все же ей было стыдно за свои нерешительность и неверность, причем ее таким образом докучали обе стороны ― и Саша, и Алиса. ― Алис… ― Мне это не нравится. ― Алис, серьезно, это очень трудно. ― Трудно сказать человеку, что ты больше не хочешь с ним быть? ― Нет же, я просто… Ну, знаешь, Сашу не хочется вот так бросать. Мне ее жалко, как бы. Желтковой даже не хотелось слушать саму себя. Каждый раз, как она озвучивала таким образом свои мысли вслух, она могла расслышать абсурдность своего поведения. Она хорошо осознавала неправильность своего поведения и без всего этого, а теперь она еще и чувствует себя последней сволочью. Ставрогиной такой сценарйи тоже был ни к чему, ведь Alice планировала сделать так, чтобы Лиза променяла Ленскую на нее, а ее кудрявая ненаглядная, в свою очередь, заметила Лизино неровное дыхание к кому-то другому помимо нее и, разочаровавшись в таких отношениях, предложила бы расстаться. Теперь же Желткова только стала искуснее прятаться, а у Саши будто не было ни глаз, ни интуиции, ни мозгов, а со стороны, если интрижка все-таки вскроется, все будет выглядеть так, будто Ставрогина вдруг просто решила увести у своей давней подруги девушку, выставив себя главным злодеем, что впоследствии разрушило бы дружбу между Алисой и Сашей, с небольшой вероятностью так и не затронув отношения с Сашей и Лизой. Нужно было придумать нечто новое, ведь регулярно оказываемого давления не было достаточно для того, чтобы убедить Лизу решиться на выбор. ― Лиз, серьезно, пора уже заканчивать. Ты так делаешь хуже и себе, и Саше, и мне. А еще ты тратишь лишний раз силы и время. У Желтковой не было возможности как-либо парировать слова Алисы. Количество идей и отмазок в ее голове иссякло, да и вопрос теперь задан настолько в лоб, что от него нельзя ни уйти, ни отмахнуться. ― Пожалуйста, дай мне еще две недели, я точно все улажу! ― Через две недели тебе нужно будет сделать окончательный выбор между мной и Сашей. После озвучивания своего последнего слова Ставрогина встала и, сняв оставленное на спинке стула пальто, накинула его прямо на плечи, не просовывая рук в рукава. Ее «миссия» уже была выполнена ― она поставила перед Лизой четкое условие и настояла на своем, потому смысла засиживаться более не было. К тому же для чего ей оставаться с человеком, которому она намеренно подпортила настроение, при этом не собираясь ни извиняться за это, ни возвращать его в прежнее состояние. Лиза провожала одевавшуюся Alice молчаливым и погрустневшим взглядом. Сил для того, чтобы что-то делать или говорить у нее уже не оставалось, хоть и ей совсем не хотелось, чтобы Ставрогина уходила от нее так рано. Она также держала свою девочку на побегушках в постоянном неведении, не рассказывая о том, куда она пропадает, если так случается, не делясь также своим мнением на какие-либо вещи или настроением, состоянием, своими ощущенями на определенный момент. Желткова даже не знала, уйдет ли сейчас Алиса домой или пойдет от нее гулять с другими: Юра, Тима, Кириллова, кто-то иной. Отношения со Ставрогиной, название которых обусловлено практически ничем, представляли из себя ящик Пандоры, хотя порой их можно сравнить и с котом Шредингера, ведь отношения одновременно и есть, и нет. Если попробовать описать основные происходящие вещи с предельной краткостью, то выйдет, что в этих «отношениях» Алиса просто притворяется, что слушает не прекращающиеся рассказы Лизы о том и о сем, а также частенько напоминает о расставании с Ленской, пока Желткова только-то не преставала не замечать наплевательского и пренебрежительного отношения со стороны Ставрогиной. Пока Алиса обувалась, Лиза все также бесшумно наблюдала за каждым ее движением со все еще горящими, но очень печальными и мокрыми от навернувшихся слез глазами. Она как будто надеялась на что-то хорошее, причем вот так стоять ей можно было вполне себе долго: Ставрогина была до того педантичной и аккуратной, что надевала свои ботинки на шнуровке только если она развязывала аккуратные банты и завязывала их заново, прямо как положено. Выходила из квартиры Alice также бесшумно и без лишних движений, Лизу оставляя таким образом в полном одиночестве. Она не удосужилась приободрить Желткову объятиями или любыми другими существующими ласками, ведь это ей было ни к чему ― к ней уже привязались достаточно сильно, чтобы быть не в состоянии отпускать. К сожалению, ― видимо, у Лизы все-таки есть к этому некая склонность ― то же было и с Ленской. Происходила и впрямь комичная картина: шантаж злой, неискренней и не любящей Ставрогиной, которую Желткова попросту не могла не слушать, заставлял уйти от теплой, умилительной и принимающей абсолютно любой характер Ленской. Саша ведь по правде любила Лизу, старалась не переходить через рамки дозволенного, ― причем даже если у нее не получалось, то она обязательно извинялась, ведь она не хотела так поступать ― и, что самое главное, всегда учитывала мнение Желтковой практически во всем. Конечно, немного она и перебирала, ведь была слишком одержимой своей второй половинкой, однако такое дело, при наличии большого желания, было поправимо. Ставрогина, очевидно, была полной противоположностью. Так себя ведут люди, которые выбирают себе партнера по внешнему виду и еще нескольким качествам, но позже все равно буквально переделывают его и собирают заново, подстраивая его характер под собственные предпочтения. Должно быть, Лизе попросту не хотелось уходить от ощущения важности, которое ей дарила только Саша. Выражение лица Желтковой осталось прежним. Все ее мимические мышцы лица будто парализовало на некоторое время, потому в свою комнату она возвращалась с той же гримасой, с которой она провожала Алису. Слезы также остались на своем месте, и первая влажная дорожка прошла по щеке только тогда, когда Лиза, будто манекен, свалилась на кровать. От уже катившихся слез также потек и нос, потому пришлось начать понемногу шмыгать, чтобы на верхней губе не оставалось противных мокрых следов. Пока Желткова делала частые и рывковые вдохи, она успела подметить интересную деталь ― в комнате совсем не пахло Алисой. В буквальном смысле: ни простынь, ни подушка, ни все, к чему она прикасалась, не сохранила запаха ее парфюма, одежды, кожи и волос. Конечно, Ставрогина была не из любителей едких и крепких ароматов, но это все еще не оставляло ее без характерного шлейфа аромата туалетной воды и средств для ухода за собой. Alice будто вовсе и не было только что у Лизы в комнате. От такого навеяло еще большим холодом и тоской, которая мелким зубчатым сверлом просверливала по одному отверстию на обоих висках. Из-за того, что деваться было совсем некуда, у Лизы пришлось просить совета у кого-то другого. Спросить у абы кого-то было нельзя, ведь не каждый сможет воздержаться от осуждения. Нужно было найти такого человека, который бы точно первым делом попытается разобраться, что к чему. Выбор был очень даже очевидным.***
Лиза: Ром, привет Ром: Дарова Лиза: У тебя сейчас время есть? Ром: Найдется Ром: Срочно? Лиза: Да Ром: Ну ты говори, я слушаю Ром: Читаю Лиза: Смотри Лиза: Я встречаюсь сейчас с Алисой Ром: Чего? Ром: В смысле? Лиза: И она сейчас меняпоставила перед условием Ром: А ты с Сашей рассталась что ли? Лиза: Ну в этом и дело, что нет Ром: Ты сейчас одновременно встречаешься и с Сашей, и с Алисой? Лиза: Да, но я собиралась уже с Сашей расстаться… Ром: И в чем дело? Лиза: Ну, знаешь, я не совсем хочу с Сашей расставаться Лиза: Точнее мне очень тяжело почему-то это сделать Лиза: Но Алиса мне сказала, что если я от Саши не уйду, то она сама от меня уйдет Ром: Ну, это правильно Ром: В смысле только так можно было сказать Ром: Это читаемо Лиза: Так что же мне с этим делать?***
Впрочем, дальнейшая переписка состояла из множества таких же коротких сообщений, в которых основная мысль собиралась по случайным деталям в абсолютно разные и непредсказуемые моменты. Резюмируя всю их беседу, можно подчеркнуть только один общий план, который девочкам удалось разработать: Лиза должна будет сказать Саше, что ее родители якобы узнали об их отношениях и выступили категорически против. Разумеется, Желткова их слушаться не собиралась, потому встречаться с Ленской она продолжит, но лишь при условии, что об их отношениях теперь не должна знать ни одна живая душа, чтобы обезопасить себя от распространения и непосредственного рассекречивания от тех же родителей посредством слухов. При наличии вопросов Саше нужно будет говорить, что более она не встречается с Лизой из-за того, что она поняла, что они друг другу не подходят. Алисе тоже следовало наплести о строгих родителях, чтобы уже их с Лизой отношения не выставлялись напоказ. В теории эта задумка была довольно хитрой, ведь Лиза убивала двух зайцев одновременно, поскольку о Ленской и Желтковой теперь не будет никаких новостей, все учащиеся ― и в первую очередь Ставрогина! ― будут считать, что они расстались, и Лиза сейчас свободна, хотя в действительности у нее появляется возможность секретно «встречаться» с девчулей мечты, при том не менее секретно компенсируя ее холодность различными ласками и особыми знаками внимания от Ленской. Идеально этот план работал только в головах двух девятиклассниц, и помимо пословицы о двух зайцах сюда очень хорошо вписывается и вторая ― «ласковый телец двух маток сосет». Вот только была в этом плане одна недоработка, ведь ни Романа, ни Лиза о планах Alice даже и не подозревали, и что весь труд, который был вложен в разработку стратегии, оказался мартышкиным. Монеткина могла смотреть на все происходящее только с одной, Лизиной, стороны, и делала она это очень поверхностно в силу отсутствия нужных подробностей. К тому же она, вероятно, даже от шока полностью отойти не успела. И все же Желткова была благодарна своей подруге даже за такой совет, который она не считала абсолютно аморальным бредом. На том они разошлись ― Лиза наспех сходила в душ и тотчас завалилась спать после всей той взбучки, которая с ней произошла, при этом ни на секунду не задумываясь о невыполненном домашнем задании и неподготовленных к завтрашнему дню вещах. А вот Романа отличилась от своей подруги. Человек, любящий посплетничать со своим другом, опасен тем, что зачастую он не против посплетничать также и о своем друге. Монеткина не стала исключением, потому всю представшую перед ней буффонаду она собралась пересказать Карениной сразу после того, как Лиза объявила о своем уходе. Сызнова писать кучу слов совсем не хотелось, потому она предпочла позвонить. ― Алло? ― Ань, привет! ― Привет-привет. Какие-то новости? ― Ты даже не представляешь, какие... Романа устроилась на кровати в положении полулежа и, вытянув ноги, начала свой монолог. За энное количество минут ей все-таки удалось рассказать обо всем со всеми нужными подробностями. Ане приходилось выслушивать все восторженные и одновременно возмущенные речи Монеткиной, хотя сплетницей она не была. Но настоящий интерес пробудился после того, как Карениной поведали весь гениальный план Романы и Лизы, который должен был якобы обмануть систему. От таких новостей Аня чуть было не заработала себе морщины от всего спектра эмоций, который за минуту отобразился у нее на лице. ― И вы собираетесь… Лиза хочет вот так с двумя девочками одновременно?! Как бы Романе ни хотелось перебить Аню в моменты, когда она делала паузы между частями предложений, ей удавалось воздержаться от проявления этой невежливой и вредной привычки в течении всего звонка. ― Да, получается. Ну, знаешь, самой Лизе так и впрямь будет проще. ― Нет, так проще не будет абсолютно никому. Вы хоть понимаете, что вы творите? Вопрос застал Роману врасплох. От ощущения стыда и вины щеки налились пунцовым румянцем, глаза забегали в разные стороны, а руки все пытались найти себе какое-нибудь занятие, будь то скручивание подола футболки в трубочку или перебирание узора из швов на стеганом одеяле. Она оказалась в безысходном положении, и сейчас ей даже хуже, чем в моменты, когда ругают или отчитывают родители, ведь сейчас молчать или отнекиваться точно нельзя. ― Ну… ― Ром, серьезно, это очень и очень плохо и неправильно. Ты еще и ставишь под угрозу двух участниц нашего кружка, и одна из них показывает хорошие результаты и метит на звание лучшего члена. Если с ними обеими что-то случится, виноватой будешь ты. ― Да, я понимаю. ― Но знаешь, я все еще не хочу лезть в это все и становиться соучастницей, так что лучше-ка я пойду. ― Хорошо, пока. ― До завтра! Последнюю фразу Каренина произнесла с привычно доброй и энергичной интонацией, как будто только что она не выслушала длинного монолога о любовных страстях, интригах и похождениях. Ее, что, впрочем, неудивительно, всегда заботили только те дела, которые могли иметь прямое влияние на ее дела, причем тоже не во всех случаях. К примеру, если бы Романа рассказала бы ей, что Алиса или Саша решили вдруг пристраститься к тяжелым препаратам, как та же дочь Людмилы Сергеевной, то Каренина бы определенно решила внести свою лепту. Ей бы определенно не хотелось терять своих в первую очередь друзей и, во-вторых, важных участников ее клуба. Сейчас же, когда такая мелочь, что казалось самой Ане, как отношения, еще никак не проявилась в виде проблемы, делать было совершенно нечего.