***
Обувь, соприкасаясь с поверхностью каменного пола, создаёт шум. Громкая музыка в этой части дворца еле уловима, но она не менее прекрасна. Чонгук не умеет ценить её, но тем не менее она оставляет на нём свой приятный отпечаток. Иногда нравилось прикрыть глаза и вслушаться в её звучание. Музыка проникает в мозг и кутает его в свой прекрасный шар, из-за чего Чонгук ни на чём не концентрируется. До него доносится прелестный голос. У кого-то очаровательный голосок. Из-за него Чонгук представляет. Мечтает. Видит. Большое озеро, скрытое за большими зелёными деревьями. Много растительности, много утреннего зарева, много света и тепла. И снова голос, но уже другой. Бархатистый, нежный, протяжный. Чонгук пробирается сквозь непроходимую зелень, убирает мешающие ветки от лица, он идёт вглубь. Это вовсе не какой-то лес, а целый сад, но обширный, глубокий, со своей растительностью и множеством запахов. Среди который он может различить один. Чонгук помнит его. Он ходил как-то с папой на опушку, собирал эти ягоды. Земляника. Её можно встретить летом. Чонгук так любил эту ягоду, что мог насобирать целую корзину земляники и лежать, наслаждаться под деревцем и ни о чём не думать. Вот и сейчас он чувствует его. Убрав последнее препятствие от лица, Чонгук замирает. Его будто очаровали. Молочная кожа блестит в утреннем зареве, капли спадают с белых, подобно мягкому облачку, волос на позвоночник, делая маленькие алмазики. Драгоценные и недосягаемые, что сразу пропадают в водной глади. Грациозная, тонкая рука играет с водой, создавая волнение. Каждый изгиб этого субтильного тела идеален. Лёгкий поворот тазом, наклон телом, ведение рукой по глади — всё это великолепие создано этим божеством. Очертания позвоночника так ясны, что можно каждый пересчитать, мокрые волосы трясуться над водой, а бархатистый голосок не перестаёт литься, подобно этой бесконечной воде. До безумия хочется исследовать это тело, что блестит на солнце, что покрыто её лучами и одето в прозрачные одеяния. Нет ни единого изъяна, тело прекрасно и под стать великому. Скульптор, что на славу потрудился, ибо его творение безумно восхищает, заставляет глаз не оторвать. Так и хочется прикоснуться, опробовать это тело. Понять, что оно из себя представляет. Статуя поворачивается лицом, и Чонгук готов поклясться, что мог утопиться, но чтобы это лицо пред ним в последние минуты только побывало. Он дитя солнца, он так и сгорает в нём. Пухлые губы расходятся в приятной улыбке, оголяя идеально белые зубы. Приоткрытые глаза горят изумрудом, испепеляя душу Чона. Он не может оторвать своего взгляда от изучения каждого клочка тела. Ему хочется задержать внимание на чём-то одном, но это невозможно, ибо только приглядевшись к одному, ты тонешь в другом. Поистине прекрасное существо. Он не поскупился и создал лучшее, оставив его на земле, чтобы другие смогли лицезреть его чарующий взгляд, тонуть в огненных глазницах и быть поражённым лишь от одного касания. Это не человек, ведь он не может быть настолько прекрасным, сказочным, волшебным… Чонгук готов подобрать лучшие метафоры мира, чтобы описать это творение, но язык не позволяет этого сделать, ибо этого будет не достаточно, чтобы восхвалить это создание. Оно приподнимает руку, будто отправляет в полёт, с особым изяществом подносит ко рту, чтобы скрыть очаровательную улыбку. Улыбку, от которой Чон Чонгук готов был захлебнуться. Солнце опалило его. — Мой господин, мы пришли, — Чонгука резко выдёргивает из мыслей, но и рад, потому что заживо ещё никогда не сгорал. Он проверяет свои руки на наличие волдырей, но ничего не находит, что и так очевидно. Его воображение может иногда не на шутку напугать. Он мгновенно принимает маску равнодушия и унимает внутреннюю обеспокоенность. Нельзя в этом дворце показывать свои эмоции, ведь враги не дремлют и готовы в любой момент свои клыки выпустить. Чонгук коротко кивает и заходит в двери, которые ему любезно соизволили открыть. Он немного мнётся, наклоняет голову и смотрит за собой. Ему не страшно, но и с сыном он расставаться не хочет. Альфа выдыхает и заходит, но не сразу нападает на своего императора. Чонгук был здесь много раз, частенько наведывался к Хвану, поэтому ни эта роскошь, ни красота этих покоев, ни дорогая мебель — ничего не сможет купить Чона. Он давно для себя решил, как обустроит свои покои. Не будет ни золота, ни дорогих шелков. Всё будет соответствовать его простой натуре. Но только Чон должен учесть, что власть пожирает и меняет нутро, поэтому он никуда не денется от великолепия. Ещё возвысит империю, перестроит её и создаст тот идеал, что под стать ему. Он находит императора, стоящего на просторном балконе. Из-за чего-то Чон хмурится, он будто чует, что разговор ему не понравится, но он не смеет противиться, поэтому постепенно, перебирая ногами, подходит и склоняет голову, хотя был бы с радостью не свою голову склонить, а тысячи других, в них входит и голова Хвана. Старик стоит к нему спиной, но Чонгук знает, что он улыбается. Он всегда ему улыбается, даже зная тайные желания Чона. Морщинистая рука подзывает к себе, и Чонгук двигается с места, подходя и становясь слева от императора. Он кидает на него свой непроницательный и холодный взгляд, в котором можно было уловить всё: и нежелание, и гнев, и гордыня. Но ему снова улыбаются, морщинки скапливаются вокруг глаз, лик такой чистый, тёплый, из-за чего Чонгуку делается не по себе. Он собирается убить этого человека, стать новым императором, начать другую династию. Его давно следовало бы посадить в тюрьму, казнить, но Хван этого не делает. Испытывает? Хочет, чтобы совесть проснулась? Или же настолько устал и отчаялся, что покой видит только в вечном? Чонгук не знает, он не способен понять старика, но ответ кроется прямо на поверхности. У Хвана нет и не будет наследников, у него нет ни одного ближнего человека, которому он бы доверял, кроме Чона. Этот парнишка, несмотря на свои амбиции и поистине великие планы, единственный, кто заслуживает статус императора, лишь ему под силу бремя, что сейчас несёт он сам. Чонгук справится, сменит его, начнёт новое и построит уже другую империю, Империя Крови будет совершенно другой, ибо руку приложит человек, что ни с кем не сравнится, что грезет лишь одним и идёт в буквальном смысле по головам. Прост внешне — он сложен внутренне, его решения грандиозны. Хван в этом убедился, когда ещё мальчишкой Чон предоставил план, который ни один из его командующих даже не мог представить. И если умереть, то от руки собственного дитя, потому что слишком устал, слишком много на него навалилось, лучше отдать своё правление тому, кто знает эту империю лучше, чем кто либо ещё, кто готов жизнь за неё положить, кто, не жалея своих сил, шёл до конца. Он переводит на него свой добрый взгляд и улыбается, параллельно кладя руку на плечо и слегка сжимая. Он часто так делал, в число забавных привычек входило также биение по щекам, частенько Хван мог подойти и потрепать по щеке. — Я позвал тебя, чтобы попросить, Чонгук, — уже таким слабым голосом шепчет император. Чонгуку его жаль, потому что он доживает свою эпоху, он страдает и поскорее хочет отправиться на покой. Ничего, Чонгук сможет ускорить процесс. — Можете просить меня о чём угодно, — снова поклон головы, и Чонгук готов проклинать себя за такое, как он считал, унижение. — Эта победа полностью твоя, Чонгук. Ты приложил больше всех сил для достижения желанного результата, — он убирает руку и скрещивает их за спиной, кладя правую сверху. Взгляд теперь падает на ночь вокруг. Такую тихую. Такую пугающую. Чонгук ничего не отвечает, ибо он и так знает, что это его заслуга. Но также похвалы достойны его воины, похвалы достоин Хосок со своим отрядом, который смог разорвать врагов так, что лиц стало не узнать. Даже червь гордыни не сможет поглотить и пустить сомнение. Чонгук был и будет уверен, что все его победы не только личная заслуга. Творить историю проще и эффективнее с тысячами за спиной и старым добрым плечом друга. — Тебя многие желают поздравить, — и это Чонгук знает, поэтому и сбежал, чтобы не слышать этих лживых фраз, не видеть этих лицемерных лиц. Но он ничего не говорит, молча соглашаясь. — Но есть одна семья, которая особенная, — Чонгук заинтересовался в сказанном. В империи много знатных семей, но если сам император заинтересовался конкретной, то это уже важно. — Они не просто знатные, у них не просто очень много богатств, — он делает акцент на этих последних словах, — они фактически управляют империей, правитель пляшет под их дудку. Они имеют много важных торговых договоров, которые нам нужны. — Не понимаю, неужели мы так бедны, что нам нужно какое-то семейство, которое имеет торговые договоры, — недоумевая, спрашивает Чон. — Да, у нас есть некоторые союзы, но именно у этого семейства они более выгодны, плюс к этому идёт приличный доход. — Он незаконно этим промышляют, — Хван кивает. — Вы хотите, чтобы я выбил из них эти договоры. — Да, мой мальчик, лишним это никогда не будет, во-первых. Во-вторых, на одно семейство будет меньше, что таким образом наживаются. Ведь вряд ли довольны от этого дела все участники. В-третьих, ослабить империю является плюсом для нас. — Я вас понял, — коротко отвечает Чон, задача ему ясна. — Когда мне отправляться? — Я не очень хорошо себя чувствую, что смею разлучать тебя и сына, потому что вы только встретились, но, Чонгук, ты должен понимать, что дела империи — первостепенны. — Я согласен, Хан не станет препятствовать, — хотя Чонгук уверен, что сын расстроится и обидится, будет долго дуться и не разговаривать с Чоном, но в конце концов смирится и попросит отца привести чего-нибудь, что можно съесть и на память оставить. Так было всегда. Чонгук обязательно приезжал с каким-то подарком, только чтобы хоть немного загладить свою вину перед ребёнком. А Хан хоть и был рад дару, но главного он ждал больше — отца. — Отлично, тогда сегодня на рассвете, Чонгук. Можешь идти, — кивок. Шаг назад. Разворот корпусом. Как вдруг император выдаёт непонятное. — Будь осторожен, у него двое сыновей-омег, коварные существа. Чонгук ничего не отвечает. Он и так знает, что это за существа, на что они способны. Эта информация была лишней, потому что Чон Чонгук уже давно не смотрит на омег как на предмет обожания.***
Как только Чонгук отпустил Хосока, то тот подорвался с места и начал искать глазами любимую макушку. Найдя нужную цель, он успокаивает внутреннего зверя, мол говоря, беспокоиться не о чем, я его нашёл. Тэхён сидел на корточках и поправлял одежду Хана, пока тот говорил, какой отец плохой и что совершенно его не любит. Хосок незаметно подкрался и облокотился об ствол дерева, не переставая наблюдать, как ловкие пальчики справляются с тканью. — Нет, не говори так. Отец тебя любит, просто он очень важный человек в империи, — поясняет Тэхён и целует Хана в маленький носик. Как бы и Хосок хотел поцеловать Тэхёна в его носик. — Ага, дела империи важнее ребёнка, — обиженно бурчит омега и, обняв Тэхёна за шею, убегает играть с другими детьми. Тэхён встаёт и облегчённо выдыхает. Всё-таки он безумно устаёт от этого активного ребёнка, хоть и старается не показывать этого. Но ему очень нравится проводить с ним время, играть, учить чему-то. Ведь Тэхён одинок, а это существо способно скоротать его время. Омега не видит, что рядом стоит Хосок, даже обоняние будто отключил. Улыбается бегающему и вечно падающему Хану, машет ему ручкой и удовлетворённо вздыхает. Хосок не может поверить, что стоит практически на расстоянии вытянутой руки и видит улыбку Тэхёна. Та такая искренняя и наполненная светом, что Хосок боится своей тенью закрыть её. Ему очень хочется прикоснутся, зарыться носом в волосы и прижать к себе, чтобы не отпускать, чтобы всегда был рядом. А ведь он даже тянется рукой, но сразу себя останавливает и ругается, ненавидеть начинает, а то ведь напугать сможет, огорчить. Тэхён, который наконец-то что-то почувствовал, а вернее услышал копошения и какие-то разговоры позади, оборачивается и видит его. Снова он по его душу пришёл. Так ещё и взглядом стоит прожигает, из-за этого Тэхён съежился и подальше отошёл. Он не доверяет этому взгляду, этим вечно закрытым рукам и хищным глазам. Рядом с этим альфой ему становится очень страшно, кажется, что его жизни ничего угрожает, кроме нашествия Хосока. Он вовсе не хочет его обидеть, просто Хосок пугает своей холодностью и зверствами, о которых здесь каждый знает. — Прости, не хотел тебя напугать, — первый подаёт голос альфа, он почувствовал беспокойство и напряжённость в воздухе, поэтому первым решает это изменить. Тэхён не очень-то верит в искренность его слов, но слабо кивает и становится подальше от альфы. — Мне сказали за тобой присмотреть, точнее за Ханом, точнее за… Чёрт, — ругается альфа, потому что даже слова собрать не может. Тэхёна, кажется, это развеселило и он позволил себе улыбнуться в присутствии Хосока. И это от него не ушло, он резко замолк и стал смотреть в большие ореховые глаза, которые вновь пропитались страхом. А так не хочется, пусть только смеётся и улыбается. — Мне нравится, когда ты улыбаешься. Улыбайся почаще, — это последнее, что говорит альфа раскрасневшемуся Тэхёну, и уходит прочь. С сегодняшнего дня Тэхён начнёт улыбаться чаще и видеть другую сторону Чёрной Смерти.***
Чонгук не хочет уезжать, потому что только вернулся, потому что обещал своему ребёнку поиграть, но обстоятельства как всегда всё портят. Сейчас он стоит у изголовья кровати Хана, что так смешно ротик приоткрыл и носик сморщивает. Чонгук не хочет от него уходить, хотелось бы ещё им насытится, поиграть или покормить, подуть на ручки, что так спешно пытаются жареные каштаны взять. Хан обижался не долго, поэтому сразу, как отец появился на горизонте, бросился к нему на руки и ещё долго не отпускал. После он заснул под его рассказы, Чонгук поудобнее его расположил, чтобы тот ненароком не свалился и не ударился. Чонгук поблагодарил Тэхёна, который выглядел странно, всё время глаза куда-то бегали, а щёки из-за чего пылать начинали. Чонгук смотрел на Хосока, который почему-то находился отрешённо от Тэхёна, хотя распоряжения были иные. Но он не стал вдаваться в подробности, потому что главная его забота — его сын, которого он оставит на неопределённый срок. У него было много подобных заданий, каждое из которых он выполнял успешно. Но, по правде говоря, не любил, потому что ему по душе поле боя, а простые склоки его не интересуют. Если нужен союз, то он кровью сможет добиться его, а не простой болтовнёй. Но ведь это требует император, поэтому как может Чонгук ослушаться. Но ничего, близок тот час, когда его имя возвысится выше проклятых облаков, дойдёт до самого глухого уголка страны. Он оставляет сына на проверенных людей. Хосок с Тэхёном могут о нём позаботиться. И снова он его оставляет. Он надеется, что эти собачьи поручения в скором времени закончатся, как и его терпение, потому что уж так повелось, что с самого детства Чон Чонгук не подчиняется, сначала выжидает, а потом побеждает. Но у всего есть предел. И времени осталось всё меньше. На улице глубокая ночь, но совсем скоро настанет рассвет, у Чонгука ещё есть немного времени побыть во дворце, но он явно этого не хочет, потому что поскорее бы выполнить поручение и сделать так, чтобы каждый от него наконец-то отвязался. Он раздаёт нужные распоряжение, чтобы седлали коней, приготовили нужные телеги, а сам стоит и за всем зорким глазом наблюдает, немного прищурившись и молчание храня. Вдруг его плеча касается знакомая рука, которую он как-то раз чуть не сломал, потому что счёл далеко не за друга. Хосок появляется из неоткуда, как смерть, а потом так же незаметно исчезает. Альфа видит, что Чонгуку в тяжесть отъезд, но ничем помочь он не может, потому что это не его приказ. Он лишь хлопает друга по плечу, мысленно говоря, чтобы тот держался. — Меня не будет где-то неделю, может, чуть больше, — охрипшим от выпитого вина и морозного воздуха говорит Чонгук и вглядывается в непроницаемые глаза Хосока, что даже в ночи своим янтарём горят. — Я думаю, ты знаешь, что делать. — Мог и не говорить, — приподняв уголки губ, отвечает Хосок и заводит руки за спину, выпрямляясь. — Иногда я ощущаю себя его отцом, серьезно, так и хочется назвать Хана своим сыном, — улыбаясь проговаривает Хосок. Он не против остаться для присмотра за ребёнком, к тому же они прекрасно ладят. Хосоку нравится с ним возиться, к тому же за ним будет присматривать Тэхён, а это лишняя возможность за ним понаблюдать. — Только попробуй, — вроде пытается злиться, но на самом деле зла не держит Чонгук. Хосок говорит правду, он чаще видится с его сыном, чем отец, но с этим поделать пока нечего. Чонгук выдыхает холодный воздух и скрещивает руки за спиной. — Я слышал, что у Паков прекрасные омеги обитают, — Чонгук закатывает глаза и недовольно качает головой. Если бы Хосок не был так ему близок, то давно бы уже червей в могиле кормил за такие слова. Он прекрасно знает, как Чонгук реагирует на подобного рода предложения. — Ну а что, тебе бы давно пора присмотреться к чему-то, обычно ты трахаешь без удовольствия. А тут мало того, что семья хорошая, так ещё и омеги… — Хосок, — обрубает его Чонгук и заставляет на себя смотреть, — ты знаешь, чем последняя такая связь закончилась. — Вот именно, знаю, — Хосок не отстаёт, такой же убийственный взгляд кидает и оскал показывает. Кого, но Чона он не боится. Он ему, словно старший брат, хоть они и одного возраста, но Хосок беспрекословно его слушается и все поручения выполняет. Но даже несмотря на это, он готов вступить в схватку со смертоносным врагом. — Малыш Хан растёт без папы, который сидит в другой империи! — Чонгук резко хватает его за горло и сильно сжимает. Следом послушались характерные звуки, означающие, что Хосоку тяжелее становится дышать, а Чонгук и не думает руку убирать. Но Хосок и с места не сдвинется, даже руку не попробует убрать. Они только играют глазами. Перед Чонгуком — горящий янтарь, испепеляющий всё живое. Перед Хосоком — чёрная бездна, поглощающая всё живое. И никто из этих двоих не уступит. Дело не в превосходстве, дело в силе. Их собственной силе. Чонгук показывает её физически, а Хосок выдерживает её внутренне, мысленно хваля себя, ибо это Чона жутко раздражало. Поэтому он с силой откидывает от себя Хосока, а тот, ехидно улыбаясь и кряхтя, потирает шею. — Заткнись, пока я не выбил тебе зубы, а ещё лучше, пока не оторвал язык и собакам не скормил, — кидает Чон на последок. Хосок замолкает, больше монстра Чонгука он будить не намерен, а то неизвестно, чем это закончится. Чонгук вновь всматривается в ночную тишину, успокаивая себя и своего зверя. Хосок может вывести его не на шутку. Но с ним обычно быстро он успокаивался, будь то другой человек, то земли под ногами уже не чувствовал, потому что нанизан на копье был бы. Ночь боится подбираться к Чонгуку, боится пустить лёгкий ветерок и потрепать волосы, ей страшно, что с ней может сотворить Чонгук за маленькую оплошность. Но она глупа, потому что он любит ночь, это то самое время, где вслушиваясь в тишину, ты сможешь услышать больше, чем шумным днём. Это то время, где ты сам себе властелин, лично повелеваешь заблудшими душами, ведь именно в это время всё гнилое выходит наружу. Не проходит и минуты, как Хосок вновь решил поиграть с судьбой и узнать, какова вероятность того, что его сегодня убьют. — Ты ведь сам его отдал, — Чонгук приоткрывает глаза и даже головы не поворачивает. Он прекрасно понимает предложение Хосока. И если бы оно было ложным, то давно распял друга. Но оно правдиво каждым словом. В своём горе Чонгук виноват сам. — Сам, — подтверждает слова друга. А перед глазами, где-то вдалеке красуется образ рыжего омеги, настырного и с характером, который Чон не мог унять, над которым не властен был. Помнит и прищур, внезапные порывы страсти, недовольное бурчание, когда Чон задерживался. Помнит каждый изгиб талии, помнит красивые и стройные ноги. Помнит кожу, что блестела на солнце. Помнит последний взгляд, который так и говорил, что Чон обрёк его на смерть. Так и вышло, ибо тот не живёт, а день ото дня разлагается и тухнет, а Чонгук с этим ничего поделать не может, даже не сможет тогда, когда вся полнота власти будет в его руках. — Почему? — Хосок знает, что новые и новые вопросы будут приносить боль другу, но он понимает и то, что избавляться от прошлого надо, что оно лишь должно укреплять и делать сильнее Чонгука. На вопрос он не хочет отвечать, но и не не ответить не может. Что ответить? Как выразить всё то, что чувствовал к тому существу. Как объяснить, что бросил его в лапы врагу. Чонгук уже четыре года корит себя за собственную никчёмность и слабость. Даже в сильном теле может завестить червь. — Я пока ничто в этом мире. Даже не никто, а ничто. Я мог его забрать, но ты думаешь, эта змея позволила бы мне? — он переводит наконец-то взгляд на друга, который, честно говоря, уже не рад, что завёл этот разговор. Но головы он не опустит. Он снова глядит в разбушевавшуюся бездну, но ему не страшно, нет, страшен Чон только в покое, а когда гнев охватывает его, то велика вероятность выжить. — Когда тебе что-то или кто-то мешал? К тому же Намджуну давно пора клыки вырвать, — Чонгук начинает смеяться, а Хосок вопросительно смотреть. — Пора, но не сейчас. Ты только представь, какой урон это нашей империи, — пытается вразумить друга Чон. — Он же страдает с ним, — не может отстать от него, Чонгуку и так от каждой новой мысли об омеге больно становится, а тут ещё близкий человек без ножа режет. — Хосок, мне пора. Смотри за Ханом и не смей бросать похотливые взгляды на Тэхёна. Он сущий ангел, — похлопав его по плечу, Чонгук запрыгивает на коня, которого ему предоставили. Хосок впредь не поднимет этой темы, пока друг не захочет. Ну а что касается Тэхёна, то тут будет тяжелее, потому что ангелов хочется запятнать сильнее.***
Чимин не знает меру дозволенного, он вправе поступать так, как ему захочется, из-за чего частенько он попадал в неприятные ситуации. Но он привык, что относится к императорскому двору, поэтому делать можно всё, что душе вздумается. Это не было что-то страшное, наоборот, прослеживались детские увлечения. Отец Чимина, Туен, человек довольно консервативный и с такими же взглядами, но Чимину это не мешало, поэтому частенько в семье вспыхивали скандалы, ибо Чимин не намерен сидеть и чахнуть в четырёх стенах, ему нужна свобода, а здесь он в клетке, из которой выбраться можно одним путём, — побеги, которые Пак часто и совершал. Его иногда наказывали, пару раз даже били, лишали ужина или общения. Но тут на помощь приходил старший брат, который тайком пройдёт в комнату к Чимину и всунет любимые булочки, от которых у Чимина слюнки сразу бежали. Гём — его верный товарищ и спутник по жизни, но это пока что, это пока что омегу не выдали замуж. Хоть Чимин и был младшим, но его не любили, часто оставляли одного, из-за чего родились и шалости. Всё внимание было переключено на брата. Чимин не может ответить, чем тот так их заинтересовал, поэтому не углублялся, а просто жил ради себя с синяками, ссадинами, ранками и постоянными криками, что такого несносного омегу никто не захочет взять в мужья. Ну а Чимин и не стремился играть свадьбу, потому что больше всего грезил своей свободой и независимостью, он уверен, что никакой муж не смог бы обуздать его нрав, потому что Чимин с ужасным характером, от которого плохо отцу становится. Чимину шестнадцать, его брату — девятнадцать, но тот до сих пор не знает, что хочет от жизни. А Чимин для себя чётко решил: построить собственный дворец, вырыть пруд большой, поставить фонтан, посадил бы кучу цветов, где больше всего было кроваво-красных роз, олицетворяющих его непокорность и буйство. А ещё было бы неплохо взять повара, который готовил бы ему любимые булочки. Таковы цели Чимина, он ничуть не смеётся, это то, что в дальнейшем он хочет выполнить и наконец-то расслабиться. Омега рос без папы, потому что тот скончался при родах, а нового родителя он не принимал. Отец не тот альфа, который будет верен до гроба, который клянётся в любви. Нет, ему главное, что бы омега не вмешивался в его дела и был послушен, ах, ещё, конечно, у того было много денег. Гём быстро привык к новому папе и даже мог мило с ним беседовать, но не Чимин, поэтому он просто убегал из дворца и проводил всё свободное время на своём любимом озере, в которое нужно идти через сад, минуя большой могущественный дуб, спустится по тропинке вниз, повернуться направо и вновь низ по склону, тогда будет виднеться через густые заросли гладь озера, где Чимин купается и никого не пускает в свой Рай, даже брата. Но нужно отдать должное Чимину, если намечается какой-то приём, то он мгновенно преображается, сразу становится серьёзным под стать своему статусу. Надевает дорогие украшения, наряды только из дорогого материала, разговор характерен знати. Он держится гордо, прекрасно играет свою роль, в которую, как надеется отец, он скоро вольётся полностью и перестанет быть ребёнком. Много альф ухаживали за Чимином, оказывали ему знаки внимания, отец тоже направлял сына в нужное русло, но тот вежливо уклонялся от надоедливых альф, для которых он лишь красивая кукла. Все смотрят только на внешность. А она у Чимина привлекательна. Белокурые прядки всегда аккуратно уложены, немного пухлые губы подкрашены, а глаза, что похожи на два драгоценных камня, красиво на солнце горят и завораживают. Пару раз за такую расцветку Чимина змеёй называли, но тот отнекивался и не обращал внимания на глупые разговоры. Если кто-то внешностью не вышел, то это уже не его проблемы. Его движения всегда плавны и казалось, что когда он заходил в общий зал, то порхал с облачка на облачко, это была его особенность — бесшумно перемешаться, этому он благодарен своим побегам, ибо для того, чтобы не разбудить или не навлечь на себя беду, нужно быть тихим. Омега всегда умел играть, да и так умело, что ради забавы губил чужие сердца. Для кого-то — это целая жизнь, для Чимина — детская забава. Отношения с отцом были, мягко говоря, ужасны, потому что он терпеть не мог Чимина за свою развязность, за вольнодумство, за возможность дать отпор, тот возлагал все надежды на старшего сына. Гём был скромным, тихим, непримечательным парнем, хотя был не менее красив Чимина. У него пшеничного цвета волоса, вьющиеся в разные стороны, голубые ясные глаза, демонстрирующие всю невинность и великолепие омеги. В отличие от брата он отца слушал, выполнял все его приказы, тот на него даже не злился, потому что не на что было. Гём не умел, да и не хотел покорять чужие сердца, но под натиском отца вынужден был согласится. Сейчас ему девятнадцать, но он до сих пор не нашёл себе подходящего альфу. Но ему не нужны все эти лживые комплименты, дорогие украшения. Он тоже хочет свободы, но немного другой, нежели как у Чимина. Если первый был кроток и молчалив, то второй ничего не держал в себе, постоянно конфликтовал и хорошенько за это платился. Чимину не больно, он надеется, что этот кошмар когда-нибудь закончится и он заживёт свободнее, не будет находиться под натиском отца и заберёт обязательно с собой брата. Куда? Он сам ещё не знает, но подальше от этого источника тщеславия, жадности и прочей грешной жизни. Нет, Чимин далеко не свят, иногда за дела его кличат чёртом, просто ему противно, что он живёт в этом рассаднике и пропитывается его запахом. Ведь когда-нибудь привыкнешь и пути назад не будет. Придётся смириться и жить так, как и все эти несчастные души. День встретил Чимина тёплым солнцем в окно, что приятно ласкало голые участки тела, а Пак, подобно кошке, выгибался и подставлял свое тельце тёплому светилу. Шторы Чимин не любил, считал, что они не нужны, потому что лишают его удовольствия просыпаться с первыми лучами солнца. Ничего не может нарушить его покоя. Он лежит на спине и запрокидывает голову. Сегодня у него много планов. Во-первых, он хочет сходить на озеро и немного освежиться в прохладной воде, пока есть возможность, а то наступит осень, а потом зима, тогда Чимин только наблюдать будет. Но ему сейчас так не хочется вставать, поэтому он просто сползает на пол и сидит на нём пару минут, всматриваясь в комнату. Тут всегда так было светло, поэтому Чимин и выбрал эту часть дворца, к тому же покои находятся далеко от отцовых. Протерев глаза, Чимин поднимает свою тушку с пола и подходит к раковине, чтобы умыться и привести себя в порядок. Он чуть не падает, так как запутался с своей ночной рубашке. Открыв кран и пустив воду, Чимин пару секунд смотрит в никуда. Он обычно долго просыпается, но сегодня он специально поднял себя рано, чтобы сбежать и не попасться на глаза отцу. Одна мысль, что он может не успеть, заставляет его взбодриться и уже начать намыливать лицо и промывать его проточной водой. Дотянувшись до полотенца, Чимин сначала прикладывает его к лицу, а после вытирает глаза, щёки, уши. Закончив с водными процедурами, Чимин зовёт к себе своих верных слуг, которым не раз доставалось от отца, что проворонили Чимина, но те просто не хотели выдавать мальчонку. Те приносят ему одежду. Полупрозрачная блуза с широкими рукавами, свободные кремовые штаны, лента на шею, чтобы дополнить образ, она вместо подвески, серьги в уши, что подчеркнут ясность его глаз — всё это Чимин надел за считанные секунды и надеется, что сможет наконец-то убежать, но его ждало разочарование. Сегодня его день смог омрачить родной брат. В проёме стоял Гём и мял рукава своей туники, будто не решаясь начать разговор. Чимин, обречённо выдохнув, смотрит на него и спрашивает: — Ну чего ещё? — Отец хочет нас видеть, — спокойным, ровным голосом сообщает Гём. Он никогда не умел что-то требовать или кричать, его голос всегда сохранял спокойствие и самообладание. Казалось, что ничто не сможет его довести до точки, когда он повысит голос и выйдет из себя. Чимин пару раз, правда, пробовал, но ничего не вышло, потому что его брат слишком мягок и добр. Чимин опускает руки и вяло плетётся к брату, надув губы. — Зачем мы ему? — сухо интересуется Чимин и надевает последний браслет, что завершает образ. Казалось, он идёт купаться, но Пак Чимин привык выглядеть обворожительно даже, когда плещется в воде. Ему не жаль красивые наряды, потому что подобных у него тысячи. Тем более переодевается Чимин три раза на дню, если не больше. — Не знаю, сказали, чтобы мы пришли, — всё таким же спокойным голосом объясняет брат, а Чимина уже всё раздражает. Его планы сорвались. Он выдыхает и, оттолкнув брата, выходит из комнаты. Гём, который привык к порывам злости от брата, следует за ним, не забывая сообщить, что отец ждёт его в общем зале, ибо они с папой сейчас завтракают. Чимин останавливается и резко поворачивается, смотря на брата. Тот немного опешил и чуть не упал на него. Чимин щурит глаза и вплотную подходит к Гёму, который не на шутку испугался. Он смотрит на свирепый взгляд брата и ужасается. Изменения произошли буквально за пару минут, а Гём не знает, чем это могло быть спровоцированно. — Как ты можешь, — сквозь стиснутые зубы проговаривает омега и страшного взгляда от брата не убирает, — эту мразь называть «папой». Если ты хочешь остаться мне братом, то при мне этого не произноси, иначе я не посмотрю, что ты мой брат, всего искромсаю, — рычит Чимин и отталкивает от себя перепугавшегося Гёма, тот забыл, что Чимин всей душой ненавидит нового избранника отца. Омега замечает, что во дворце все будто возбуждены, постоянно куда-то несутся, чуть ли других не сбивая. Складывается ощущение, что они ждут какого-то великого события, которое посетит их. Но Чимин, которые праздники не жалует, решает не думать об этом. Это пусть отец или Кан думают. Чего ему мозг напрягать и вникать во всякие развлечения. Но всё-таки внутри омега желает знать, что так смогло завести слуг и начать готовиться к какому-то то ли приезду, то ли внезапному пиршеству. Возможно, сейчас, когда они найдут родителей, то те вкратце растолкут, что же всё-таки происходит. Даже если какой-то праздник, то Чимин для себя решил, что выйдет на пару минут и скроется, потому что долго в этом спектакле участвовать он не намерен, потому возложит всю ответственной на Гёма, который точно любимому брату не откажет, который побоится злить родителей. Он нагоняет своего брата уже в общем зале, где тот успевает начать кричать на отца. Мысленно Гём бьёт Чимина по лбу, потому что тот не может унять свой пыл и помолчать. Гём, например, чтобы больше не получать выговоров, просто не делает то, за что их получит, исправляется как-то, но Чимин может сделать это назло, из-за чего его наказание будет длится дольше. Чимин скрестил руки на груди и недовольно смотрит на отца, который, сложив пальцы домиком, всматривается в лицо сына и тоже становится мрачным. Рядом сидит красивый омега. У него длинные волосы серебристого цвета, бережно уложенные назад и заколоты драгоценной заколкой. Руки изящно покояться на коленях. А чуть сощуренные глаза вызывают у Чимина новый приступ ненависти. Те у того тоже красивые. Словно звёздочки на небе, две серебристые бусинки. Плавные движения руки и вот изящная рука покоится на отцовской. Чимин ни любит ни одного, ни второго, но Кан, так звали мужа отца, просто выводит своим видом. Он специально это делает, потому что знает, что Чимину подобное не нравится. Омега давно перестал пробовать найти подход к этому ребёнку, ему был ближе Гём, с которым он с радостью проводил своё свободное время и действительно привязался, как к сыну. Другой проблемой, служащей для ненависти, был сын Кана от первого брака. Отец настолько себя не уважал, что взял в мужья омегу с ребёнком. Чимин тогда только родился и не мог знать, что из себя представляет маленький альфа, который является его неродным братом. Но лучше бы не знал. Его звали Тхаем. Это самый ужасный альфа, которого Чимин только встречал. У него до сих пор мороз по коже проходит, когда вспоминает своё детство. Его Гём как никто другой знает, почему омега «брата» не любил. На то было много причин, каждая из которых делает Чимину больно, словно острый нож проходится по его сердцу и медленно спускается вниз, растягивая удовольствие и принося больше боли и криков о помощи, что отпечатываются в сознании и дарят не лучшие сны. Альфа был старше на четыре года, тем более от природы у него было крепкое тело и сила, которой тот без конца пользовался. А Чимин был не настолько слаб, но и силён тот тоже не был. К сожалению, от братца доставалось большими порциями. А если Чимин норовил рассказать об этом отцу, то получал лишь мах рукой, мол тот говорил, что это всего лишь он с тобой играет. Ничего себе, синяки — главный показатель их игр, да и не только синяки. Чимин смотрит на одного, потом на второго родителя. Ему ой как не хочется стоять здесь и слушать скучные разговоры про то, что он ужасный сын, что его никто не возьмёт замуж, что тот с таким характером будет гнить один. А Чимин и не против побыть один, только вот ему этого не позволяют, поэтому он справляется с этим сам: побеги, постоянные ссоры и новые побои. Омега не жаловался, это только его закаляло и делало сильнее, к тому же он больше синяков получал от постоянных прогулок, поэтому лёгкая пощёчина от отца ничего не значила. Хотя нет, значила то, что Чимин его ненавидеть будет больше. Сейчас Чимин отлично справляется с противостоянием его взгляда. Туен думает, что может хоть так напугать сына, но это срабатывает только с Гёмом, который, кстати, подошёл и тихонько сел за стол рядом с членами семьи. Чимин так и остался стоять, не удосужившись присесть. Он только проделывает дыру во лбу своего «папы» и скалится на отца. — Чимин, присядь — просит Кан, но Чимин пропускает это мимо ушей, не обращая внимания на сердитый взгляд альфы. — Я постою, — шипит омега, а глаза чернотой покрываются. Он никого боится, кроме, естественно, самого себя. Ни грозный отец, ни его новоиспечённый муж, даже брат — всё они ему не указ, никто не сможет его ни сломать, ни помочь поменять мнение. Он волен поступать так, как вздумается, а чаще всего он поступит чересчур импульсивно. — Я хочу сообщить вам новость, — он также привлекает внимание Гёма, что со своим природным очарованием внимательно внемлет каждое слова отца. — К нам едет очень важный гость, и я хочу, что бы ты, во-первых, Чимин, не вёл себя с ним, как… — он запнулся, а Чимину и продолжать не стоит. Тут есть два варианта, как не должен вести себя Чимин. Либо он, как ребёнок, будет показывать свою искренность, либо, как самая дорогая проститука из борделя. Да, такое противоречие, характерное для омеги. И он обязан этими прозвищами не себе или своим действиям. — Ну же, продолжай, — кричит на отца Чимин и уже собирается уходить. — Как кто? Шлюха? Или как ребёнок, за которого тебе стыдно?! — не унимается омега и подрывается с места, даже не проявив никакого почтения и не поклонившись. Гём только глаза закатывает. Вроде, к перепалках ему не привыкать, но каждый раз — что-то новое. — Чимин! — не выдерживает отец и встаёт из-за стола. Кан пытается унять супруга, но наглый мальчишка просто вывел его из себя, поэтому даже на его уговоры успокоиться и не брать в голову постоянные оскорбления от Чимина, тот не реагирует. — Только вернись, несносный мальчишка, за уши оттягаю. — Поздно уже, любовь моя, — выдыхает Кан и встаёт, чтобы обойти и встать за спинкой стула, затем опустить свои прелестные и тоненькие пальчики на виски супруга. — Ничего, не волнуйся, — шепчет омега и оставляет лёгкий поцелуй на макушке. Он ловит на себе смущающийся взгляд Гёма и улыбается ему. — Гём-а, к нам едет очень важный человек, поэтому, пожалуйста, присмотри за братом и сам не оплошай, — младший омега кивает и просит прощение, ибо хочет отлучиться и позавтракать у себя в покоях. Никто не обращает на его уход внимание, поэтому он может с лёгкостью выдохнуть, когда оказывается за дверьми зала. Злой же Чимин стремится убраться из этого проклятого места и поскорее пойти туда, где ему спокойнее и где он может не думать ни о каких-либо гостях, ни об отце, ни об прочих проблемах, о которых думают все. Он хочет одного — сходить на своё любимое место и просидеть там весь день, чтобы успокоиться. Чимин минует стражу, которая, кстати, даже его не останавливает, потому что знают, что никуда за приделы дворца молодой господин не выйдет, поэтому покойны. Чимин же весь на взводе. Ему то ли обидно, то ли зло охватывает его нутро, что разорвать хочется рядом стоящего омегу, который мило ему улыбается и собирается что-то спросить, но Чимин грубо его отталкивает, ловя на себе взгляд непонимания со стороны каждого, но он не знает, потому что всего слишком много, каждый раз новая лавина сходит и погружает Чимина в себя. Ему надоели эти ссоры, постоянные пререкания, но без них тогда он не защитит себя, не сможет отстоять свою правоту, но ведь в итоге всё равно его никто не послушает, но он не устанет бороться. Чимин доходит до сада, раскрывает ворота и заходить внутрь, сразу вдыхая приятный аромат. Реснички подрагивают от приятных ощущений, а руки, что были сжаты в кулаки, расслабляются. Вот точно это то место, где можно расслабиться. Чимин даже не замечает, что где-то успел посеять свою накидку, но это его не волнует, потому что он, одурманенный опьяняющим запахом, идёт вглубь, растягивая губы в доброй улыбке. Здесь он может забыть обо всём, здесь его островок, где никто не найдёт и не станет даже искать. Здесь его личный покой, здесь у него личная шкатулка, зарытая под старым дубом, что таит его тайны. Там у него кулончик папы, первое письмо ему, написанное кривым и детским почерком, сухой белый цветок, так и не принесённый на могилу с капелькой крови, потому что у Чимина сразу кровь выступает, когда видит мёртвое тело, ну либо когда сильно волнуется. Он останавливается возле дерева и прислоняет свою руку к стволу, будто приветствую, затем, посмотрев на великана и улыбнувшись ему, Чимин идёт дальше, по давно намеченному пути. Он смог за считанные секунды привести себя в порядок и успокоиться. Природа действительно действует на него положительно, заставляя улыбаться и радоваться пустякам. Наконец, найдя нужное место, Чимин расставляет руки в стороны и вдыхает полной грудью воздух прелестного места. Успел разуться он на полпути сюда, а сейчас омега активно сдергивает с себя успевшие надоесть штаны, лента развязывается и тихо падает на берег, он не снимает блузу, потому что привык купаться в верхней части одежды. Никто не поймёт, почему Чимин это делает, но только Чимин знает, что даже самый тонкий и прозрачный шёлк сможет спрятать его уродства. Он даже не проверяет воду, сразу же вступает в неё. Сначала тело покрывается мурашками, ибо вода холодная после морозной ночи. Вообще у них в империи ночи достаточно морозные, поэтому чаще всего ночью можно завидеть людей, кутающихся в шубы или утеплённые кафтаны. Чимин же мог разгуливать в чём душа его пожелает. Если Чимин спал, то вода точно разбудила бы его. А сейчас, уже более-менее привыкнув к ней, омега нежится в солнечных лучах и барахтается в приятной воде. Ему ничто не помешает, никто не посмеет придти сюда, потому что дороги даже не знают, поэтому Чимин спокоен. Он умело держится на воде и только сейчас понимает, какое, однако, удовольствие приносит его одинокая прогулка и отдых. Ни с кем не ссорится, ему никто ничего не доказывает. Есть только он и покой. Конечно, как только он вернётся, то отец начнёт кричать и спрашивать, где он был, потом произнесёт грозную речь, что Чимин — худшее, что случалось с ним и с этой империей. А Чимину будет всё равно. Безмятежность, покой и тёплые лучи — всё, что ему сейчас нужно. В голове только приятные мысли, где они с братом, будучи маленькими, бегут на кухню, чтобы раньше времени выкрасть булочку. Гём смотрит, чтобы их никто не застукал, а Чимин набирает все карманы, руки и рот свежеиспечёнными булочками, а зазевавшиеся повара не заметят, как ребёнок пяти лет крадёт у них булочки. Довольные своей работой, они помчатся подальше от кухни, попробуют не напасть на знакомых слуг, а потом, спрятавшись за колонами дворца, станут поедать украденные яства. Этот дворец — место, где родились оба брата, его купил их отец, казалось, за несметные богатства, но у них такое влияние, что они сами подобны великой особе, поэтому с самого детства Чимин видел, что его с братом чуть ли не на руках носят и выполняют любые капризы. Сначала Чимину такое не нравилось, позже тот стал привыкать и иногда даже злоупотреблять своим влиянием, но всегда старался вовремя себя останавливать. Здесь дом Чимина, здесь ему нравится, здесь тот самый розовый сад, что пробуждает в нём самом весну и дарит самые красивые цветы. Пусть снаружи омега колкий, грубый, но у всего есть душа. У него она тоже есть. Он там слабый, часто плачет и хочет одного. Чимину хочется любви, потому что ни от кого он её за свои шестнадцать лет не получил. Даже от брата, которого считал самым близким человеком в мире. Не нашёлся тот человек, который смог дать Чимину желаемое. Он не знает, есть ли такой человек вообще, рождён ли тот для этого. Но ему хочется верить, что скоро его желание исполнится и он сможет наконец-то почувствовать себя по-настоящему живым. Но верить никогда не поздно, поэтому Чимин это и делает. А что ему ещё остаётся? Его никуда не выпускают, дают только необходимые указания и прочее, и прочее, и прочее, что жутко надоедает и утомляет. А ведь он с радостью готов развеяться, посетить не только владения империи, но и другие. Например, недавно империя Олюм одержала победу над врагом, который угнетал всех несколько лет. Ну, если быть точнее, то не империя, а человек и его армия. Того воина звали, вроде, Чонгуком. Да, именно благодаря его хитрости и стойкости войск победа оказалась на их стороне. Чимин был далёк от дел политики, поэтому старался долго свои мысли на подобном не задерживать. Единственное, что его могло заинтересовать, так это небо. Бесконечное небо, что так плавно течёт над ним и куда-то уплывает. Ничего не интересно становится вмиг, всё внимание приковано к синему, почти безоблачному небу, где виднеется солнце. Как же простое может принести столько спокойствия и счастья. Ведь теперь не важно, что Чимина могут искать, не важно, что какой-то гость приедет, ничего не важно, сейчас главное для омеги — небо, на которое тот приковал свои изумрудные глазёнки и не может взгляда оторвать. Везде так тихо, только изредка слышно, как ветер начинает играться с листвой, заставляя ту немного пошуметь. Никто не кинет даже камешка в прозрачную и немного холодную воду. Чимина ничто не может оторвать от созерцания прекрасного, разве что внезапная проблема. Чимин был так возбуждён тем, что скоро окажется в любимой воде, что совершенно забыл снять свои украшения, поэтому он почувствовал, как один из браслетов желает покорить дно. Но омега не растерялся, поэтому сразу же нырнул за своей внезапной пропажей, ибо не хватало ещё украшениями разбрасываться. И ведь не мог подумать, что надолго нырнёт и этого не заметит, но зато хорошо почувствует, как белую макушку сжимают чужие крепике руки и тянут наверх. Чимин, опешивший, зато с браслетом, судорожно ртом воздух хватает, потому что не понимает, что сейчас произошло. Он видит перед собой только пару бездонных глаза, что так и напитаны злостью. Чонгук ничего не видит перед собой, только пара изумрудных испуганных глаз глядит на него. — Ты что, с ума сошёл? — орёт Чонгук и трясёт Чимина за плечи. Тот глаза округляет и в трясущихся руках браслетик держит. Он точно не знает ответ на вопрос, потому что сейчас он сходит с ума от того, кто перед ним. Оказывается, что изумрудный — любимый цвет Чона. — Я… Я… — он и слова сказать не в состоянии, потому что ему кажется, что сегодня он обрёк себя на страшные муки. Кажется, Чон Чонгук повстречался с чёртом этой империи. И он поражён красотой этого омеги. Сердца двоих перестают биться.