Выключай меня Выключая свет VALYA! VALYA! — Максима
Прошло две недели. Неджи так до конца и не понял, не сформулировал, что он ощущает. Он сам себя не узнавал. Нестерпимо хотелось улыбаться, что обычно случалось очень редко. Удивительно: но их привычное общение не изменилось. Такие же ироничные шутки, беззубые подколы, правда, в них просвечивалось куда больше тепла, чем обычно. И тычки. Дурашливые, подростковые какие-то знаки внимания. Но от них внутри разливалось приятное, как от чашки чая после изнурительной тренировки, и приходилось давить улыбку в смешке, ибо как-то несерьёзно это. Только взгляд выдавал светящуюся изнутри радость. Правда появились и сложности. Хьюга абсолютно не привык к яркому выражению чувств. Да что там — вообще в новинку было то, что он к кому-то испытывает привязанность сильнее дружеской. Тем более, к парню. Подобные отношения не были для него новостью. Для многих шиноби не существовало понятий стыда и границ пола, особенно во время долгих миссий. Все, что было важно — уверенность, что тебе подставят плечо в трудную минуту и взаимное согласие. Но все те случаи, о которых слышал Неджи, как правило, касались только секса и дальше него не заходили — воспитанным убивать не до нежностей. А если даже дело и могло перерасти серьёзнее, предпочитали не привязываться: терять любимых всегда больнее, чем напарников. Поэтому об отношениях в их самом романтическом смысле Хьюга раньше даже не задумывался. Незачем было, если все его шаги вплоть до выбора супруги давно решены кланом. И здесь речь даже не про неотвратимость судьбы: он сам был согласен с таким ходом жизни, готов посвятить себя деревне. Но вот сейчас… Его забросило в другой мир, в иные обстоятельства. Прежние жизненные цели остались в прошлом, как и сама эта жизнь. Здесь он начинал с нуля. Приспосабливался к местной магии. Осваивал новый язык и обычаи. И, конечно, учился чувствовать заново. Понимать собственные предпочтения. Одно конкретное, необычайно тактильное предпочтение.***
В тот день, в библиотеке, Неджи абсолютно не кривил душой: был честен, каждое слово обдумывал, чтобы точнее выразить то, что внутри. Однако такое поведение и порывистый, нетипичный ответ на поцелуй стали откровением для него самого. Он терялся от собственных реакций, от новизны ощущений. Тем больше все усугублялось исходящей от Алукарда искренностью. На первый взгляд угрюмый и язвительный, в выражении своих чувств дампир был необычайно трогателен. Он напоминал большого кота, ласкового и немного беспардонного. То подаст книгу и «случайно» проедет пальцами по наружной стороне ладони, то заправит выбившуюся на щеку прядь (нарочито медленно), заставляя дыхание сбиваться, то подойдёт бесшумно (чёртова вампирская скорость и беззвучность, даже инстинкты шиноби не всегда спасали), и мягко обхватит со спины. От непонимания себя, от таких искренних порывов Неджи абсолютно терялся и не знал, как себя вести, как ответить. В какой-то момент внутри это непонимание достигло финальной точки. Необходимо было всё прояснить.***
В один из полудней они устроились в лесу, в тени старого клёна. Солнце тормошило крону тонкими пальцами лучей. Лучи сновали повсюду: потрёпывали крупные листья, ложились отсветами на щёку, золотили прядь. Адриан расположился рядом с ним, плечом к плечу. День выдался погожий: кудрявые, будто взбитые чьей-то рукой, облака, ярко-синее небо. Пасторальная картинка, ничего не скажешь. Они завели было разговор о природе магии, довольно увлекательный для них обоих, но тот вскоре прервался: тёплый воздух порядком разморил, и дампир клевал носом. Тяжёлая голова то и дело целилась на удобное плечо Хьюга, но из-за разницы в росте приходилось сгибаться всем корпусом, что только сбивало сон. Неджи еле сдерживался, чтобы не фыркнуть от смеха. Одновременно его затапливало непонятное чувство. Хотелось заботиться, оберегать. Сторожить чужой сон. Показать, что он ощущает. Но стоило ему подумать о том, как это выразить, в голове возникал хаос. Он не знал, что может понравиться, не понимал, что вообще нужно делать. Пока Неджи метался в сомнениях, Адриану наконец удалось найти удобное положение для сна. Голова опустилась на плечо, непослушные длинные кудри легли на грудь Хьюга. Левая рука дампира проскользнула на талию, дабы удержать равновесие этой неловкой…конструкции. — Давно хотел это сделать, — бормочет он с закрытыми глазами. В голосе — искреннее удовольствие. Сейчас он как никогда похож на большого довольного кота. Только что об хозяина не трётся… Словно в ответ на его мысли Алукард мягко провёл кончиком носа по открытой коже шеи. Полный искреннего доверия, затаённой нежности жест. Неджи, погруженный в свои мысли, от неожиданности вздрогнул. Ками. Для него самого странная реакция. Обычно он всегда держит себя в руках. Неужели же сейчас настолько взвинчен, что подскакивает, будто испуганный ребёнок? И, конечно, его жест не остался незамеченным. Адриан остановил движение, как-то странно притих у него на плече. Прошептал, щекоча дыханием кожу. — Не нравится? Хьюга чуть поворачивает голову, утыкается взглядом в пушистую макушку. В голове снова начинается дисгармония идей и мыслей, смешивается с раздражением за свой поступок. Невозможность обсудить свою проблему явно его измотала. Что будет дальше? Вскрикнет от испуга? Он понимает: бессмысленно долго рефлексировать, лучше разрешить ситуацию. Признаться. — Не привык настолько сокращать дистанцию, — честно и кратко. Давно нужно было об этом поговорить. От удивления Алукард даже немного отстранился. Поднял голову. — Это же просто выражение ласки. Как и объятия. Как…в детстве например. Помнишь ведь, как тебя обнимали родители? Вопрос звучит скорее риторически, подразумевает положительный ответ, и от этого становится странно. Отчужденно. Будто Алукард говорит совсем о другой, потусторонней, невозможной для него реальности. Голос Неджи звучит глухо, словно через маску. Маску отстранённости, апатии. — Это…было не нужно. Кажется, он отвечает невпопад. Но его «не нужно» трактуется правильно. Рука исчезает с талии. Адриан окончательно выпрямляется, садится рядом. Смотрит озадаченно, обеспокоенно. — Сёстры? Ты же ведь рассказывал… Хьюга наклоняется вперёд, волосами заслоняя лицо, чтобы эмоции нельзя было прочитать даже сбоку. Отвечает неожиданно холодно. — Кузины. У нас были…не такие тёплые отношения. Воспитание в клане накладывает определённые правила поведения. Физическое выражение привязанности считалось излишним. Он не понимает, к чему эти вопросы, начинает раздражаться от простых фраз. Из-за них внутри просыпается странное, тянущее чувство тоски. Неджи не видел, не поворачивал головы, но в интонации голоса Адриана чётко слышалось удивление. Непонимание. — Физическое выражение привязанности… — повторяет медленно, будто пробуя фразу на вкус, кривится от её пресности. Добавляет погодя, тихо, в унисон шуршащему в листьях ветру. — А родители… Думаю, не стоит спрашивать, говорили ли они тебе, что любят? Неджи качает головой. Вслушивается в рокот листвы наверху. — Мать умерла ещё до того, как я научился говорить, а отец… — Неджи поймал взглядом особенно яркий просвет в кроне. Нащупал возле себя плотный стебель травинки, сжал между пальцев. Сильно, будто искал опоры. Стараясь придать голосу ровность, продолжил. — Обязанности клана отнимают много времени. Я не так часто его видел, но знал, что он меня ценит. Было не до лишних слов. На какое-то время они замолчали. Сидели плечом к плечу, вслушивались в окружающие их звуки, в собственные мысли. Неджи перекатывает между пальцев травинку. Весь этот разговор сбивает с толку, заставляет ощутить то, чего он раньше не испытывал. Одиночество? Но ведь он никогда и не был один. А нежности и сантименты — не то, что может спасти жизнь. Тогда почему внутри так пусто? С силой сжимает травинку, тянет на себя. Тонкий стебель вырывается из земли вместе с корнем. Хьюга не может избавиться от иррационального ощущения, что у него тоже вырвали какую-то важную часть внутри. Тихий рокот листвы. Перешёптывание птиц. Адриан выдыхает. На фоне естественных звуков леса его выдох выделяется, сбивает гармонию звуков. Отвлекает от странных, тревожащих размышлений. — Хочу увидеть твоё лицо. Тихая, но уверенная просьба. Ощущение, что он случайно озвучил вслух свои мысли, сам не ожидал, что они вырвутся наружу. Хьюга резко поворачивается. Если он сейчас увидит на лице Алукарда жалость — закроется, уйдёт в себя. Сожаление — последнее, что хочется видеть. Глаза Адриана блестят, в краях скапливается влага. Во взгляде кроется что-то, ему самому знакомое. Желание поддержать, подставить плечо. Только, в отличие от Неджи, это желание полно не нежности, а отчаяния. Порывистое намерение укрыть от всего, пережить чужую боль, заполнить пустоту. Совсем как тогда, в библиотеке. Неджи от этого взгляда теряется, забывает о своем решении закрыться. Алукард осторожно касается его лба, поправляет за ухо выбившуюся прядь. Очерчивает пальцами контур скулы, останавливается на подбородке. — Мне казалось, что ты не принимаешь меня, отталкиваешь. Не мог понять, откуда эта холодность. Думал, что дело во мне, что я слишком лезу со своими… чувствами. В интонации его голоса сквозит печально-болезненное. Резонирует, комом сворачивается внутри. Хьюга поджимает губы, собирается ответить, но Адриан опускает взгляд и добавляет — совсем шёпотом, как откровение. — А оказывается, ты просто не знаешь, каково это: когда тебя касается тот, для кого ты очень важен. И снова — ни тени жалости. Только горечь, сочувствие. Нечто, гораздо больше простого сожаления. Понимание. «Очень важен»… Слова бьются в сознании, отдаются теплом в груди. Словно пустота, которую он только что ощущал, начинает заполняться. Пальцы исчезают с подбородка. Лёгкое движение — и щёку накрывает прохлада ладони. Большой палец прочерчивает линию скулы. Внутри всё замирает. Сердце бьёт непривычно гулко. Словно ликует вместе с ним. Адриан смотрит глаза в глаза и негромко произносит. — Хочу показать тебе, каково это — проявлять чувства. Кисть сгибается. Пальцы скользят по щеке, чуть ощутимо надавливают ногтями. Нежно и немного щекотно. По-настоящему. Неджи сдаётся его искренности, раскрывает свои сомнения, которые обычно прячет за маской уверенности. Снова открывает с ним какой-то новый слой себя. Находит смелость признаться. — Мне…сложно понять, что нужно делать в ответ. Алукард улыбается. — И не нужно. Хьюга не прячет удивления. Адриан придвигается ближе, скользит ладонью в сторону, пальцами огибая ушную раковину, и произносит негромко, задевая губами мочку уха: — Отключи голову. Его голос расползается по коже, греет своим теплом. Проникает внутрь, за черепную коробку, прямо в мозг. И, кажется, действительно что-то отключает. Алукард убирает выбившуюся на лоб прядь. Во взгляде — тягучее, будто мёд. Завораживает, заставляет смотреть не отрываясь. Прикосновение замирает, останавливается на виске. — Здесь не нужно думать. Не нужно анализировать. Не нужно отвечать, если не понимаешь, чем. Просто ощущай. Он приближается ближе, не отводя гипнотического взгляда. Ближе. Почти вплотную. И вдруг — чуть отклоняется, уходит ниже, под линию подбородка. Останавливается возле ямки под нижней челюстью, практически касается губами. Каждый его выдох по коже и под кожу. В ритм с ударами сердца Неджи. Заполняет каждую клетку жаром предвкушения. — В этот раз не буду действовать слишком резко. Кончиком носа касается ямки под челюстью, слегка проводит. Втягивает воздух. Искренне наслаждается. Пальцы его левой руки касаются шеи Неджи с обратной стороны. Слегка поглаживают, отрезвляют разницей температур. — Скажи, если захочешь остановиться, — говорит дампир севшим голосом. Таким, что останавливать совсем не хочется. Неджи интуитивно чувствует: даже если скажет, он вряд ли послушает. И внутренне, иррационально этому радуется. Не сможет от него оторваться. А потом… Хьюга чувствует влагу на своей коже: Адриан целует его чуть ниже мочки уха. Прохлада пальцев и жар языка. Контрасты, от которых теряешься. Отключаешься полностью. Поцелуи становятся смелее, напористее. Перетекают ниже по шее: возле подбородка, под кадыком. Пальцы сжимают крепче. Слишком…не передать словами. Они и не нужны сейчас, излишни. Неджи шумно выдыхает. Прикусывает губу. Давит вырывающийся из горла звук. Когда Алукард поднимает голову и встречается с ним взглядом, Хьюга видит на его лице отражение тех же эмоций, что испытывает сам. Желание. Жажда. Страсть. Адриан, кажется, на грани. Грудь тяжело вздымается, взгляд уже не жидкое золото — темнеет, затягивается желанием, сквозит опасностью. Не нужно гадать, и так видно: он сражается со второй, нечеловеческой частью себя. Неджи не боится. Напротив, ему хочется прочувствовать целиком. Хочется понять, каково это — касаться того, для кого ты очень важен. И кто — понимает это совершенно ясно, — важен для него. Теперь он не теряется в поисках ответа. Действует сам, по наитию, инстинктивно. Отключает голову. Подаётся вперёд, падает в желанный, распаляющий изнутри поцелуй. Накрывает ладонью шею под затылком, притягивает к себе. Держит властно, крепко. Чтобы насытиться. Чтобы ощутить полностью. Теряет момент, когда они падают на траву, сминают тонкие стебли. Раньше он бы себе такого не позволил — любовь к чистоте сожрала бы заживо, — но сейчас плевать. Сейчас всё, что происходит, кажется удивительно правильным. В этот конкретный момент для Неджи важен только тот, кто находится сейчас ближе всего. Тот, кто является источником всех этих взрывающих сознание ощущений. Тот, кто даёт ему максимальное наслаждение. Он будто пьёт и не может напиться. И касается. Касается всего, что ему открыто. Бледной кожи шеи. Губ. Стекает поцелуями на плечи. Оглаживает рельефы тела за тонкой тканью рубахи. Ловит чужие выдохи, сливает со своими. Осязает всем. Руками, губами, языком. Кожей о кожу. Когда пальцы Неджи скользят под одежду, на подтянутый живот, поднимаются к груди, срывается Адриан. Издаёт короткий низкий рык, перекатывается, подминая под себя… Пуговицы блузы трещат, срываются под напором вампирской силы. Сейчас не хочется даже думать об испорченной одежде. Потом. Напротив — одежда кажется сейчас совершенно лишней. Когда тела, лишённые всяких границ, соприкасаются, Неджи рвано выдыхает. Ему хочется впечатать себя в этот момент, вшить под кожу все те ощущения, которые испытывает. Всё, что происходит дальше, сливается для него в ком неделимых впечатлений. Прикосновений. Поцелуев. Разделённого на двоих дыхания. За закрытыми веками белые всполохи удовольствия пульсируют, сталкиваются друг с другом. Ускоряются. Взгляд Алукарда фокусируется на нём, приобретает остроту чёткости. Почти физически впивается в кожу. А затем… Неджи вздрагивает второй раз, когда чувствует прикосновение клыков на плече, чуть ниже шеи. И это тоже кажется правильным. Первое, что он ощущает — острую боль. Но вместе с ней, постепенно, накатывает такое же интенсивное наслаждение. Пульсирует от горла по всему телу. Непонятное, нелогичное чувство удовольствия. В этот момент будто бы стирается его Эго, гордость становится ненужным рудиментом. Он не принадлежит себе. Адриан не принадлежит себе. Они оба становятся неделимым, цельным. И это понимание сметает окончательно все оставшиеся рамки нормального. Когда дампир отрывается от него, Неджи ловит потерянность во взгляде, догадывается, что произойдёт дальше. Поэтому подаётся вперёд, не целует — вплавляется своими губами в его, скользит между них языком, чувствуя железный привкус собственной крови. Хочет предотвратить муки совести, без слов показать: он принимает все части Алукарда, открывается ему. Каждым судорожным движением дать осознать: он для него важен. А важное не отпускают, не дают вернуться к демонам одиночества. Алукард поначалу застывает в его руках, поражённый, обезоруженный, но затем словно оттаивает: несмело отвечает, осторожно, мягко касается. Останавливает кровь, заглаживает след укуса. Хьюга не позволяет ему извиняться. Каждым поцелуем, каждым движением тела возвращает в чувство, распаляет. И достигает цели: дампир переключается со своих самокопаний на настоящее, забывает в его руках о волнении. Он вообще обо всём забывает, кроме дрожащего, разрывающего на частицы трепета экстаза. Когда наслаждение достигает максимума, лицо Адриана изламывается, черты вытягиваются. Словно удовольствие доходит до последней, мучительной степени, когда выдержать всё, что испытываешь уже невозможно. Когда выкидывает из реальности и ты на малейшее мгновение соприкасаешься с чем-то неизрекаемым, неизъяснимым. С чем-то, до чего никогда не дойдёшь разумом, но сердцем, чувствами — да. В этот момент он безумно, ослепительно красив. И наблюдая за ним, Неджи чувствует, как сам приближается к грани.***
Когда охватившее их исступление пресыщается, небо уже подёргивается пеленой сумрака. Солнце ещё не пересекло линию горизонта, расплылось в пространстве последней яркостью. Его закатные лучи освещают погружающийся во мрак лес оранжево-красными всполохами. Хьюга наблюдает за темнеющими облаками, наслаждается растекающейся по всему телу негой. Думать не хочется. Хочется просто вдыхать пропитанный травами воздух и чувствовать приятную тяжесть головы на своей груди. Светлая макушка приподнимается, пушистые кудри щекочут кожу. Алукард приближается к его лицу. Солнце ложится на его щёку персиковым отсветом. Его немного усталый взгляд отражает всё самое тёплое, что он сейчас испытывает. — До сих пор не понимаю, какое чудо принесло тебя в мою жизнь, — произносит негромко Адриан, осторожно убирая с его лба тёмную прядь. Задерживается пальцами, оглаживает скулы. Неджи мягко улыбается, уже не скрывая переполняющую его нежность, и целует его в висок, притягивает к себе. — Что бы это ни было, я ему невыразимо благодарен. И добавляет уже шёпотом, когда Алукард снова уютно устраивается на его груди. — С тобой я впервые начинаю жить по-настоящему. Над закатным небом с ликующим криком пролетает птица. Он улыбается, зарываясь пальцами в светлую макушку.