God, save me from myself
I`m begging you
God, save me from my hell
(Brian `Head` Welch - Save me from myself)
Часы в гостиной отбивают ритм. В пустой зале они звучат так оглушающе громко и медленно, что каждый удар отдаёт по ушным перепонкам, пробирает до костей черепа и те будто вибрируют вместе со стрелками. Тик-так… Тик... Раньше Алукард всегда злился: какого чёрта он вообще их завёл и оставил здесь, действовать на нервы? Но сейчас стук стрелок почти не волнует. Наоборот, однообразный ритм вводит в подобие гипнотического транса, помогает держаться на грани внутреннего мира, не падать полностью в оглушающую реальность. Цепеш сидит в гостиной у камина. Под пальцами мутным, хитиновым зелёным бликует горлышко винной бутылки, на дне которой ещё плещется тёмное. Такие же, но уже опустевшие склянки выстроились в ряд возле кресла. Покинутые пилигримы. Проводники в забытье. Тик…Так… Идут только часы. Всё остальное пространство замирает, останавливается, как на гравюре. Замерзает тёплый отсвет на бутылке. Даже винный полукруг внутри неё почти не дрожит. Алукард сидит недвижимо, сверлит пространство в единственной точке. Не понимает, не знает, куда именно смотрит. Это не важно. Движение происходит не снаружи - только внутри, очерченная границами черепной коробки активность. Под монотонные звуки часов в голове повторяется одна и та же фраза. “Давай же. Хочешь сделать со мной то же, что сделали с тобой?” Из раза в раз повторяется, отскакивает от черепных костей и снова движется в своем убийственном ритме. То проносится целой строкой, то выстреливает отдельными фразами. Но голос всегда один и тот же: уверенный негромкий баритон, в минуты проявления эмоций уходящий в глубокие низкие полутона. Всегда с теми же интонациями контролируемого, концентрированно сочащегося сквозь зубы гнева. “Давай же”. Перекручивает мозги, стучит в виски похуже нервных минутных стрелок. Всё, что Алукард сейчас может: оправдываться. Перед собой или перед Неджи, чей голос застрял в недрах ушной раковины, просочился в мозг, а подёрнутый лиловатыми прожилками гнева светлый взгляд не вытравливается из памяти, - уже не понятно. Грань прошлого и настоящего стёрлась две бутылки тому назад. Не понимая, не отдавая себе отчёта, он тихо шевелит губами. Спустя десять, семьдесят, сто с лишним повторений воздух перебирают одни и те же немые созвучия. Ответ, который уже не дойдёт до адресата. - Я и так уже это сделал. *** Стрелки издевательски поддакивают: Тик-так-тик… Не угораздило, мол, родиться сочувствующим и человечным, так и не пытайся. Алукард с ними согласен. Спустя всё количество выпитого ему уже плевать: часы, не часы, хоть кто-то его выслушивает. А то, что едет крыша - пусть лучше так, чем подыхать в одиночестве, осознанно проживая весь процесс разложения личности до мельчайших деталей. Укрыться от мира за пеленой безумия - чем не привлекательная перспектива? Думается, не встреть Дракула Лизу, наверняка закончил бы так же. Запрокинув голову, он вливает в себя остатки красного сухого. Пустая, лишённая своей первичной функции бутылка падает возле кресла, стеклянно взвизгивает при встрече своих таких же досуха очищенных собратьев. Лицо кривится, брезгливо вздрагивает верхняя губа, собираются складки у носа. Пойло - редкостная дрянь. Отдаёт кислятиной, обжигает горло прогорклостью. В погребе куча экземпляров отличных сортов, но он осмысленно выбрал самый паршивый. Быстрее даёт в голову, а дрянной вкус помогает заглушить что-то в груди. Абстрактный конструкт или механизм это "что-то" - не понятно. Ясно лишь, что с ним сложно нормально существовать. Кто-то называемый Богом сунул в грудь это бьющееся, волнующее, а теперь оно - фарш, кровавый ошмёток мяса. Пульсирует через силу, края раны наливаются карминно-красным соком. Того и гляди, скоро покроется жёлтой накипью гнили, а потом высохнет заживо, заразит остальные органы. Вероятно, он абсолютно не способен понять других. Раньше эта мысль приходила лишь периодически, теперь же превратилась в аксиому, стала неоспоримой базой его личности. Цепеш подаётся назад, упирается затылком в мягкое пространство кресла. Прикрывает глаза, находит аргументы. И правда… Сифа с Тревором ушли не потому, что хотели приключений, а просто Алукард не мог стать своим, как ни старайся. И Суми с Такой, может, и не были бы предателями, но такими стали потому, что он не смог найти к ним подход, разговорить успокоить… Не смог понять. Он тянется вниз, шарится в дребезжащей куче склянок у кресла. Поднимает пустую бутылку на уровень глаз, смотрит осоловело, пробует сфокусировать взгляд. За зелёным стеклом на самом дне переливаются ещё капли тёмной жидкости. Без особой идеи поворачивает склянку, наблюдает, как винные остатки перетекают из края в край, подвижные, словно вёрткие тёмные черви. Каждый раз, когда Алукард общался с кем-то, когда хотел узнать человека ближе, в определённый момент натыкался на стену. “В жизни это не скажу такому, как ты, Цепеш”... “К сожалению, не могу полностью разделить твоих чувств”... “Мы знаем, ты от нас точно что-то скрываешь”. Это не то, что он мог бы достигнуть, развить в себе. Убийство Дракулы во имя абстрактного человечества оказалось более простой задачей, по крайней мере, достижимой. А вот коммуникация… Вербальное выражение привязанности, если переделать сказанную прежде Неджи формальную химеру. Видимо, он к этому просто не приспособлен. С рождения не дано. Не человек, не вампир - что-то среднее вообще. Социальная ущербность платой за физическую неуязвимость. Каждый раз, каждый грёбаный раз его путешествие к людям оканчивается тупиком. Глухой стеной, в которую только замуроваться и сдохнуть. Капли плещутся в бутылке последний раз и затихают. Алукард замирает, прислушивается к идеям в своей голове. Издевательски усмехается. Собственно, что он теряет? Сейчас как раз самое время… Пора признаться хотя бы самому себе, что, несмотря на все свои неуязвимости, в социальном плане он просто ничтожество, ущерб. Его никто не сможет полюбить, а он - кого-то понять. Сейчас Алукард казался бессильным самому себе. Смешно, правда? Буквально недавно обратить в пепел сильнейшего вампира, а сейчас корчиться в кресле посреди пустого замка. В конце концов, всё возвращается на круги своя. Он снова один и в этом, наверное, его судьба. Человеческий бог жесток, обладает странным для всесильного создания стремлением к самозащите. И Алукард, видимо, осмелился просить для себя слишком многого: крупицы человеческого тепла. Его путь к людям оказался Вавилонской башней, только он в наказание не понимает языка чувств, отталкивая от себя тех, к кому уже успел привязаться. *** Хотя...кому он врёт? Несмотря на все эти мысли он продолжал ждать. Надежда теплилась в нём, как те самые винные капли на самом дне опустевшей бутылки. Вроде всё кончено. но вдруг, может быть, получится… Надежда - единственный, порой, оплот, на котором держится человечество. Особенно, в такое суровое время, когда по стране ещё буйствуют ночные твари, а от церкви отделяются религиозные течения фанатистского толка. Сейчас надежда - топливо, на котором держался он сам. Но Неджи не возвращался. Ни через час. Ни на второй, ни на третий день. Мебель покрылась тонкой коркой пыли. Мясо, которое Алукард оставил в печи, уже успело протухнуть. Ожидание приковало его к креслу. За это время пространство сомкнулось до одинокого прямоугольника двери. Уши наострились на один единственный звук. Лишь стрелки часов продолжали монотонно отбивать ритм. Тик-так-тик... На четвёртый день затхлый замерший воздух пробило три монотонных стука. Алукард настолько погрузился в процесс, что поначалу воспринял стук за шум в доме. Мол, успели завестись какие-то мыши на полках, что здесь удивительного? Но звук повторился. Его источник был явно снаружи. Как обезумевший он подрывается с кресла. Пустые бутылки под ногами звенят, бьются друг об друга, от резкого подьёма виски простреливает мигрень, мышцы гудят. Но на всё это плевать. Ему дали шанс. Он ещё может всё исправить. Он… *** - Почему вы здесь? Адриан смотрит на парочку с нескрываемым удивлением. Их появление кажется настолько невероятным, что поначалу принимается за галлюцинацию. Призраки прошлого. Ожившие тряпичные куклы, набитые мясом заместо обрезков ткани. Фокусы залитого вином, не протрезвевшего до конца мозга. Дампир всерьёз задумывается. Может, лучше было спросить: “Как вы вообще слезли с полки?” - Мы тоже очень рады тебя видеть, Цепеш, - удивительно: в его подсознании Бельмонт не только говорит, но и звучит так же, как в реальности. - Мог бы и не растрачиваться на такие любезности и сразу послать нахуй. - Тревор! - возмущённый женский голос такой же звонкий. Удивительно: они звучат даже более правдоподобно, чем он себе представлял. - Тебе самому было бы приятно, завались к тебе без предупреждения? Охотник лишь пожимает плечами, но, глядя, как тонкие рыжие брови сводятся к переносице, вдруг затыкается. Адриан автоматически отмечает: удивительно, как хрупкая заклинательница всегда находит управу на его гнилой язык. - Думаю, обо всём лучше по порядку. - Сифа лучезарно улыбается, протягивает руку в приветственном рукопожатии, - Окажешь гостеприимность старым друзьям? Цепеш смотрит осоловело. Неужели в процессе шитья он влил немного магии и куклы превратились в говорящих големов? Хотя нет, големы не обладают достаточным разумом, чтобы такое выдать. “Старым друзьям”... Что за бред она несёт? Они не общались… сколько времени прошло? По ощущениям вечность. Между ними всё давным-давно кончено, они ушли, он не смог удержать. Адриан уже успел смириться и принять: связь оборвана. Но тут эти двое вдруг заваливаются как старые друзья… Голова идёт кругом. Тревор смотрит волком, скучающе озирается по сторонам. Видно: целится плюнуть под ноги. Сифа пихает его локтём, не теряя приветливой улыбки. Может, это и не куклы вовсе? Слишком уж реалистично. Алукард смаргивает, подавляет желание протереть глаза. Какие-то неправильные галлюцинации. Зачем они здесь появились? Он желал увидеть другое…другого. Спокойный светлый взгляд. Улыбка уголками рта. Теплые пальцы на запястье. Уже такой знакомый, родной жест, который ассоциируется только с ним. Негромкий голос… “Адриан…” - Эй, - слышен обеспокоенный женский голос, - всё в порядке? Он опускает взгляд. Ладонь на его руке узкая, слишком тонкая и загорелая для искомого. К тому же не пальцами вокруг запястья, а на локтевом сгибе. Успокаивающее, дружеское прикосновение, по-женски деликатное. Сифа. Алукард смаргивает снова. - Я… Да, всё в порядке. Просто… - запинается на половине фразы, понимая, что не готов продолжить. Сдержанно улыбается. - Встал не с той ноги. Заклинательница кивает, но на лице остался слепок смятения: как всегда чересчур эмоциональна. И то, что она обеспокоилась, ещё больше выбивает из колеи. Почему ей не плевать, если они больше не друзья? Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы Тревор и Сифа раскрыли его слабость, то, как он размяк за это время. Тем более, если они всё-таки реальны. Что там говорила Бельнадес? Оказать гостеприимство? Дампир отходит в сторону, галантно сгибает руку в локте в приглашающем жесте. - Проходите. А если они фикция... Что ж, значит, безумие овладело разумом быстрее, чем он на это рассчитывал. Но так даже лучше.