Хочу увидеть, как заживают твои костяшки

В комнате будто стало заметно тусклее. Нет, экран всё так же ярко горит, а на улице всё та же глубокая ночь — вот только в глазах у Антона, похоже, прыгают чёртики. Он инстинктивно закрывает их, даже зажмуривает, когда Пятифанова рука перемещается на тонкую шею, поглаживая чувствительную кожу шершавыми пальцами. Когда в первые же секунды совершенно неожиданного поцелуя Рома углубляет его, откровенно сминая мягкие, холодные губы своими — обветренными, горячими. Петров чувствует горьковатый вкус сигарет, ментоловую конфету, чужое дыхание на своих губах — и это оказывается очень приятно. Антону кажется, что сердце вот-вот упадет в самые пятки. Он мягко разрывает едва начавшийся поцелуй, тут же стыдливо опуская голову куда-то на плечо Пятифана. Последний на автомате поднимает свободную руку выше, облокачиваясь на поверхность позади него и тем самым как бы лишая возможности отстраниться. Лишает неосознанно, без промедления. — Я совсем не умею... — сдавленно говорит Антон под ухом, сминая тёмную ткань на чужом животе. Чувствует подушечками пальцев твёрдые мышцы через майку, отчего-то удивляясь на миг. Он не пытается, и уж точно не хочет сейчас отстраниться, сбежать или уйти — просто совсем не знает, как нужно. Не умеет правильно, боится отвечать. Новые, яркие чувства молниеносно заполнили всё внутри. Для Антона, всё-таки, это совершенно в новинку, а уж тем более когда первый опыт не с девушкой, как показывают в фильмах или пишут в книгах, а с кем-то его же пола. Так ещё и с главным школьным хулиганом, до кучи — гомофобом... Таким же, как и все те люди, что убеждали его с самого детства, что подобное совершенно неправильно. Так казалось, по крайней мере. Но это, пожалуй, даже не самое главное. Даже без упоминания пола или его отношения к этому, а просто личностно — в голове никак не хочет уложиться мысль о том, что Рома только что сделал. Он поцеловал его первый, поцеловал по своему желанию. И от этого по-настоящему бросает в дрожь. Бросает в дрожь от того, что Петров тоже, как оказывается, ему... Нравится? — Я научу, — тихо говорит Пятифан, опаливая открывшуюся шею раскалённым дыханием. Будто стараясь успокоить, оставляет там осторожный поцелуй, проводя носом к области за ухом и покрывая чужую кожу мурашками. Заводит руку за его спину, прижимая прохладную ткань к вспотевшей коже и практически буквально высушивая её своей температурой, — Повернись ко мне, — его голос звучит сейчас иначе. Он стал ещё ниже, ещё глубже. И кажется Антону, что никто не слышал его таким прежде. Петров сглатывает. Он слушается, поднимая голову и осторожно заглядывая в беззастенчивые глаза. Замечает, что в них горит сейчас тот же самый огонёк, что горел ещё тогда, в первый день, только сейчас он намного интенсивнее. Смущённо пробегается глазами по лицу Ромы, находясь к нему так близко впервые, и подмечает про себя, какой же он, всё-таки, красивый. "Словно загнанный заяц" — мелькает в голове у Пятифана, наблюдающего за сменой эмоций на лице Антона. Антон и сам, по правде говоря, почувствовал себя на миг каким-то маленьким, пойманным зверьком, видя прямо перед собой острые клыки, прямой взгляд и цепко держащие, сильные лапы. Но он, на самом деле, далеко не жертва здесь — одно слово против и Пятифан отступит, больше никогда не прикасаясь к нему, если это потребуется. Закопает эти неправильные чувства куда подальше, забудет, и может быть даже будет рад такому исходу. ...но пока Антон отвечает, он вряд-ли сможет этому хоть как-то воспротивиться. — Тебе нужно просто расслабиться, — Рома поднимает руку выше по позвоночнику, к затылку, снова приближаясь, — И не бояться делать то, что ты сейчас хочешь, — приподнимает его за подбородок другой рукой, опаливая лицо горячим дыханием. Он замечает, как Антон закрывает глаза, и спустя миг запечатывает податливые губы своими. Хочется впиться в них глубже, чувственней, как нравилось бы ему самому, но он сдерживается — целует размеренно, неторопливо, позволяя Антону привыкнуть к новым ощущениям, ответить. И Петров отвечает. Отвечает он, конечно, неумело, тяжело дыша и неловко размещая руки на неспокойно вздымающихся плечах Ромы, но с настоящей самоотдачей. На экране телевизора застыли надписи "Вы погибли. Нажмите, чтобы перезапустить уровень", а небрежно отброшенный с минуту назад джойстик, как под стать картине, валяется на полу неподалёку от целующихся мальчишек. Увидь это Карина... Интересно, какая была бы её реакция? Петров чувствует, как чужая ладонь перемещается на его бок, слегка задирая футболку и касаясь голой кожи. Он незамедлительно льнёт к этому касанию, сам прижимаясь к горячей руке. Рома замирает, отлипая от его губ. "Любим тепло, значит?" — Не думал, что ты такой тактильный, Тошик, — Пятифан улыбается, проводя ладонью выше по коже, пока Антон выдыхает ему в губы, выпрямляя спину, — Впрочем, я тоже, — шепчет Рома, неожиданно подхватывая Петрова под бёдра и усаживая к себе на колени. Последний теряется, вцепившись в плечи напротив, а Пятифан обвивает его руками, прижимая грудью к своей. Утыкается носом в изгиб его шеи, проводя пальцами между мягких прядок на светлом затылке. "Не думал, что ты можешь быть таким ласковым" — мелькает в голове у Антона, пока он прижимается к нему всё ближе, обхватывая и руками и ногами, чтобы уж точно не отцепить было. Повторяет действия одноклассника, утыкаясь носом в его шею, но только на этот раз судорожно выдыхая, казалось бы полностью расслабляясь в этих объятиях. Антон глубоко дышит, наслаждаясь уже ставшим привычным запахом Ромы, проводит подушечками пальцев по приятной текстуре футболки. Он и представить себе не мог, что обниматься с кем-то так близко и откровенно может быть настолько приятно. Чувствовать, как вздымается грудь под твоей собственной, ощущать тёплое тело где-то под одеждой, дышать одним воздухом. И это не пошло — это уютно. А ещё невероятно комфортно, тепло... — Кажется, — тихо начинает Антон, чувствуя, как Рома проводит вниз по его спине, слегла приподнимая голову, чтобы заглянуть в его глаза, — Теперь я не сомневаюсь в том, что гей. Ухмылка. — Рома... — Что, хочешь мое мнение на этот счёт услышать? — Нет, я не об этом, — Антон опускает глаза. Конечно, он бы и это хотел от него услышать, но почему-то ему страшно. Страшно узнать, что Пятифан, на самом деле, глубоко ненавидит это всё, но просто не может ничего с этим поделать. Страшно потому, что это вероятнее всего, — ...у меня очень странная просьба. Хотя будь это действительно всецело так, то стал бы он обниматься и целоваться вместо того, чтобы просто воспользоваться ситуацией? — И какая? — Рома опускается спиной ниже, удобнее, утягивая Антона за собой. — Усни со мной, пожалуйста... Пятифан поднимает на него глаза. Уголки его губ едва заметно дёргаются — он улыбается. "До чего же ты, Петров, ангельский, чёрт возьми". Рома молча поднимается с места, без раздумий перенося Антона на кровать вместе с собой. Опускает спиной на холодные простыни, расправляя аккуратно сложенное одеяло в углу кровати и ложится с краю, утягивая его к себе за талию одним движением. — Задай вопрос про Полину ещё раз, — просит Пятифан, размещая руку удобнее под Антоном. — Нравится ли тебе Полина сейчас... — выполняет Петров, утыкаясь лбом в тёплое плечо. Как же здесь уютно... Вместе с ним, под одеялом — уютно. — Мне нравишься ты, Антон, — спокойно заключает Рома, закрывая глаза под тихий выдох. Оказывается, можно чувствовать себя ещё приятней в этой обстановке. Петров обнимает его как-то особенно крепко, смело отвечая, — И ты мне, Ром. Очень не хочется, чтобы это в итоге оказалось каким-то глупым сном. Потому что сложно поверить в то, что происходящее — реально. Что рядом действительно лежит тот самый грубый, жёсткий по натуре Пятифан, что вселяет ужас в любого школьного мальчишку. Лежит рядом и обнимает Антона, засыпает вместе с ним, потому что он попросил. И Петрову ещё никогда не было так приятно засыпать.

***

Рома проснулся за час до будильника. Взглянул на время — 5:06. Через минут 40 будут подниматься домашние, собираться на работу, завтракать, а после нужно будет вставать и им, чтобы успеть забежать к Роме за рюкзаком, как и планировалось. Пятифан осторожно поворачивает голову, заглядывая на мирно спящего Тошу, всё ещё лежащего у него на плече. Вздыхает, медленно высвобождая руку и поднимаясь с места, чтобы переложиться на приготовленный матрас на полу, на котором изначально хотел спать Антон, чтобы уступить место получше гостю. Роме бы не хотелось уходить, конечно. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя так хорошо. Даже несмотря на то, что поспал он совсем немного, он ощущает себя намного лучше, чем после любого другого пробуждения в своем доме. Сон там воспринимается им как необходимость, просто жизненная потребность, а здесь, этой ночью — как что-то очень приятное. И, всё-таки, чтобы избежать ненужных вопросов от удивлённой Карины, заставшей обнимающихся парней на кровати, ему пришлось уйти. Пришлось об этом подумать. Подумать о Тоше.