Хочу увидеть, как заживают твои костяшки

Завершение вчерашнего вечера было не менее приятным: сначала Петров принялся перевязывать Пятифаново предплечье, едва закончив с костяшками, а после ребята наконец спустились вниз на обещанное Антоновой сестрёнке чаепитие. Рома бинты не трогал ещё с того самого дня, как поранился, провожая друга до дома, потому они расслабились и посерели, требуя обновления. Антон это заметил ещё в школе, сразу после кисти принявшись трогать узелок и стягивать грязные полоски, чтобы заменить на новые. А Рома и не был против, с каким-то ленивым спокойствием наблюдая за аккуратными пальцами, усердно делающими что-то с его рукой. Оля же совсем перестала чувствовать себя некомфортно в новой компании уже спустя десять минут застолья, смелея задавать вопросы хулиганистому мальчишке напрямую. А затем и смеяться вместе с ребятами с чего-то, казалось бы, совсем незначительного, собирая в невысокую башенку их фантики от конфет. И как же мало детям нужно для доверия, как выходит. Даже с тем, как бы иронично это ни звучало в их собственном случае. Когда Петров вызвался проводить Рому до двери и договориться, где они завтра встретятся, чтобы дойди до школы, то последний улыбнулся, совсем не удивившись. Он попросил Антона, чтобы тот хотя бы день передохнул дома и не беспокоился, и Петров в итоге согласился, уже размышляя над тем, что же скажет маме про свою совсем не маленькую, чтобы её можно было скрыть, ссадину. Ему не хотелось разборок, проблем и выяснений отношений, потому что вряд-ли они помогут — на Крылова, скорее всего, жаловались до него кучу раз. От этого станет только хуже, в первую очередь для самого же Антона. Эту проблему следовало бы решать именно школе. И ему удивительным образом повезло, когда Карина, всё-таки зацепившись глазами за ссадину и удивлённо раскрыв рот, так и ничего не спросила, вероятно увидев, как Антон мнётся и отворачивается, не желая это обсуждать. Ничего, кроме обязательных уточнений о самочувствии и собственной просьбы передохнуть один день от новой школы. Чтобы собраться с мыслями? Оставалось ещё надеяться, что дело не в новой компании — как бы сильно ни хотелось верить в хорошее в этом общении, такие мысли не перестают посещать. Компания справедливо кажется на первый взгляд недоброй.

***

— Соберись, блять... — раздражённо шепчет Рома, стоя с занесённой над дверью рукой. Кидает быстрый взгляд вправо, заметив, как какой-то маленький дикий зверёк пересекает очередной сугроб, и поворачивается обратно, в итоге на выдохе лишь прислонив ладонь к двери. И без того неуверенное желание постучаться притупилось ещё сильнее, стоило неприятным мыслям с новой волной ударить по голове. Что, если Антон поменялся во мнении? Если "протрезвел", если всё обдумал, если осознал ошибку в каких-то своих суждениях. Если Рома наконец показался ему явно плохим вариантом... Отрезвляющие звуки шагов с глубин дома помогли Пятифану вернуться в реальность и он напрягся, на автоме отходя на пару шагов в сторону, чтобы позволить двери беспрепятственно отвориться. На пороге показывается Карина с мусорным пакетом в руках, удивлённо остановившаяся на полпути, завидев Рому, неуверенно мнущегося на крыльце. Тот теряется на миг, но быстро собирается, словно в защитном жесте дёрнувшись спрятать руки в карманы и вовремя остановив себя. — Здравствуйте, — Пятифан прочищает горло, не привыкший к таким вежливостям, — Я хотел... К Антону просто хотел зайти. Ненадолго. Карина поражённо хлопает глазами, а затем невзначай оборачивается назад, глянув на лестницу. Она не ожидала, что Антона придут проведать. Так ещё и сразу же после долгого, выматывающего школьного дня, по всей видимости. Догадку подтверждает свисающий с плеча рюкзак, а вместе с ним и дополняющий его уставший, потрёпанный взгляд. — Конечно, — женщина отходит в сторону, пропуская мальчишку в дом с морозной улицы. Он благодарно кивает, проходя за порог и кидая взгляд на белокурую девочку, откуда-то уже подоспевшую к нему и теперь счастливо стискивающую его бока в объятиях. Точно так же, как если бы она встречала Тошу, пришедшего со школы. От этого жеста стало очень тепло на душе. Рома поднимает руку и осторожно треплет её по светлой головке, встречая задорный смех в ответ на свою саму собой появившуюся улыбку. Карина закрывает за парнем дверь и пару секунд наблюдает за этой картиной, пока Оля не отпускает Рому и бегом не поднимается по лестнице, заверив, что сейчас позовёт Тошу. — Обычно её из комнаты не вытащить, когда кто-то к нам приходит, — удивлённо заявляет Петрова, глянув на Рому с непонимающей улыбкой. — Нас вчера Антон чаем угощал, все вместе сидели, — ответ у Ромы выходит каким-то неполным, и тот, не зная, что ещё лучше добавить, просто замолкает и поднимает руку выше, принявшись расстёгивать куртку. Взгляд Карины цепляется за забинтованную кисть парня, опускающую собачку, и тот это замечает, справляясь с желанием спрятать подальше эту самую руку. Всё равно ведь уже не имеет смысла. А вот Карина задумчиво склоняет голову в другую сторону, всё больше веря в собственную догадку о том, что как раз таки если бы не новая компания, по всей видимости вставшая на защиту, то её сын отделался бы далеко не только простой ссадиной. А иначе, желай Рома и правда ему вреда и будь непосредственной причиной, то стал бы он приходить его проведать? А Антон доверять, пропуская его в дом и знакомя со своей сестрой. Карина улыбается Роме, помогая тому повесить куртку на крючок, хоть и будучи заметно ниже его. Пятифан удивлённо выпускает из рук кожанку, не понимая, почему вдруг у мамы Антона в очередной раз смягчается взгляд там, где должен был, на первых взгляд, стать жёстче, но развить мысль он не успевает. Антон быстрыми шагами спускается по лестнице, с горящими глазами встречая друга. У Ромы приятно перехватывает дыхание — он, оказывается, очень рад его видеть. — Через минут пятнадцать уже будет готов пирог с мясом, поэтому обязательно спускайтесь покушать, пока горячее, — Карина треплет сына по плечу, одарив их напоследок тёплым взглядом и собираясь покидать комнату. — А, нет-нет! Я ведь всего на пять минут зашёл, — быстро и неловко отмахивается Рома, но его, как обычно, мягко прерывают, за секунду оказавшись прямо под ухом. — Обязательно будем! — тут же добавляет Петров громче, крепко хватая Рому за руку, словно боясь, что тот может уйти прямо сейчас, — Умоемся, зайдём ко мне ненадолго и спустимся. Карина улыбается и кивает, переводя взгляд на Рому. — Ты со школы так и ничего не кушал, как я понимаю. Не отпущу ведь всё равно голодного, — она делает наигранно строгий взгляд, но заметные нотки озорничества всё равно проскальзывают в выражении лица: выдают всё ещё приподнятые уголки губ и явно не строгие по своей сути горящие глаза. Бескомпромиссно, однако. Пятифан лишь вздыхает, понимая, что в очередной раз от него вряд-ли что-то зависит. Он послушно следует за тянущим его куда-то Петровым, по пути снимая шапку. Хотя, по правде говоря, грех тут и жаловаться. — У тебя нормально всё? Голова чё? Без сотрясений? — останавливает его Рома у входа в комнату на втором этаже, вглядываясь в улыбчивое лицо. — Нормально. Я, если честно, даже пожалел, что в школу сегодня не пошёл... — Петров зачем-то бегло оглядывается по сторонам, проверяя на наличие кого-то рядом, — Просто очень хотел тебя увидеть, — тихо добавляет он, неожиданно сокращая дистанцию между ними и оставляя лёгкий поцелуй на сухих губах напротив. Не удержавшись. Немного смущается, впервые проявляя такую смелую инициативу, и тянет его за руку в комнату, включая одним движением руки свет. Рома лишь ухмыляется, с удивлением ловя себя на том, что такое простое действие сумело сделать его до ужаса довольным. — А зачем в комнату то тащишь? Вместо ответа Антон нетерпеливо захлопывает дверь за его спиной и крепко обнимает, прижимаясь щекой к горячей шее. Вдыхает всё ещё оставшийся запах улицы, а затем и едва уловимый, но такой приятный запах чужой кожи. Он невольно льнёт к Роме сильнее, чувствуя его тепло всем телом, забирая его себе и подрагивая от внешней прохлады в комнате. Пятифан теряется от такого, но долго не думает — уже поднимает руки выше, случайно задрав по пути его домашнюю майку, и обнимает в ответ, замечая, как быстро сбилось собственное дыхание. — Тох? — непонимающе шепчет в макушку, не догоняя, чего от него хотят, но и боясь спугнуть. — Говорю же... — голос Антона звучит выше, чем обычно. Он опускает носом воротник его спортивки, зарываясь глубже и касаясь кончиком горячей кожи под ним, — Тебя не было всего день, а у меня уже какая-то нехватка, — честно признается, покрывая чужую кожу приятной дрожью и сильнее стискивая пальцами ткань старой олимпийки. Они стоят так, наверное, с минуты три, пока Петров не решается с горем пополам отстраниться, встречая лёгкое сопротивление в виде руки, прижимающей его за спину к себе и не сразу захотевшей отпустить. — Очень захотелось обнять, а снизу бы не получилось, мама... — Петров поднимает робкие глаза на Рому, — Вот и потащил. Странно вышло, наверное, да, — он потирает рукой плечо и обращает внимание на очки на носу, немного заляпанные с этим со всем. Про них он, как обычно, забыл. — Нормально, — Рома приподнимает уголки губ в привычной ухмылке, стараясь не обращать внимания на разогнавшиеся стуки сердца. "...мне всё нравится" — думает уже про себя, вздыхая в последний раз и поворачиваясь корпусом в другую сторону, чтобы совершено случайно не притянуть Петрова обратно. Представляет себя какой-то школьницей, удивляясь собственной реакции организма. А ещё больше удивительно внезапно пришедшее осознание о том, что вместо обычных нескромных мыслей его посещают, оказывается, только те, в которых Рома лишь прижимает грудью Петрова к своей, зарывается пальцами в мягкие пшеничные волосы, дышит его воздухом и чувствует его всего совсем близко к себе. Именно этого хочется сейчас больше всего. И, пожалуй, вот тут уже даже будет уместнее про школьницу. Антон что-то захватывает с собой из комнаты и неторопливо проходит за порог, приглашая Рому взглядом за собой. А тот послушно идёт следом, прокручивая в голове всевозможные реакции его лучшего друга, увидь он эту сцену своими глазами. Хорошее настроение, едва не свалившись в самый низ всего за секунду, цепляется за одну единственную спасительную мысль — "Он обязательно должен выбрать понять, а не отвергнуть". Карина, дождавшись мальчиков с ванной, ставит перед ними тарелки с добротными порциями свежего пирога, ещё выпускающего горячий пар. Рома удивлённо осматривает свой сегодняшний ужин, стараясь вспомнить, когда в последний раз видел что-то подобное у себя дома. Что-то настолько аппетитное. Наверное, это был тот самый день, когда они с Бяшей праздновали Новый год вместе, впервые оставшись друг у друга и играя в приставку до самого утра. Когда их родители ещё дружили, когда мать с отцом не пили, когда им даже ещё не нужно было ходить в школу. Когда всё было хорошо. Антон легонько толкает Рому плечом, мол "О чём задумался?", но тот лишь улыбается, выходя из приятных воспоминаний и ставя воображую заметку в голове — "Когда-нибудь рассказать эту историю Петрову". — Тебе нужно, наверное, позвонить родителям, — переводит на себя внимание неуверенно заговорившая Карина, севшая рядом с уплетающей за обе щёки еду Олей, — Ну, что домой попозже вернёшься, — вопросительно смотрит на Рому, всё ещё почему-то не притронувшегося к еде. Тот вздыхает и медленно тянется к вилке, поднимая привычно спокойные глаза на Карину. Только вот Петров уже выучил, что Рома просто слишком хорошо умеет скрывать собственные эмоции. Кажется, что даже от самого себя, словно какая-то слабость или личное сострадание вызывают у него отвращение к себе. — Без необходимости. Не потеряют, беспокоиться правда не стоит, — Рома, договоров, быстро переводит контекст на Олю, со звонким "О-о!" осматривающую зелёный фантик от конфеты и уже запускающую её прямиком к нему по столу. — Держи, твоя любимая, — девочка широко улыбается, продолжая невозмутимо разворачивать вторую конфетку. Она только что без раздумий отдала Ромке двадцать процентов своей суточной порции сладостей, запомнив его вчерашний явно положительный отзыв к молочному шоколаду. Пятифан не просто улыбается, он уже тихо смеётся, явно умиляясь незаконно чудесной малявке и не смея отказаться от угощения. А женщина не может не улыбнуться следом, наблюдая за образовавшейся картиной. Она переводит взгляд на Петрова, задержавшего горящий взгляд на однокласснике прежде, чем вновь взяться за вилку и запустить кусочек теста в рот, расслабленно опуская плечи и смотря куда-то вперёд с до ужаса глупой счастливой миной. Обстановка сама собой постепенно становится необычайно спокойной и приятной, и всё бы просто отлично, если бы не нахлынувшие с новой силой мысли, не дающие ей покоя ещё с самого утра. Сегодня Карина впервые ходила на школьное собрание на новом месте. Как обычно, ничего интересного — обсуждали какое-то школьное мероприятие, чистоту в классе, необходимость заменить старую доску и прочее-обыденное. Вот только в какой-то момент разговоры ушли немного в личностное русло, и учитель, понизив голос, но не смягчив тона, начала в очередной раз возмущаться нерадивым родителям некоторых учеников, не посетивших за этот год ни одного собрания. Возмущалась такому отношению к учёбе детей, а после и, поубавив связки ещё сильные, заговорила отдельно про Пятифановых. Карина навострила уши, узнав знакомую фамилию. Классный руководитель не особо блестала подробностями, да и в принципе мало чего сказала, видимо понимая, что здесь и так многие в курсе дела — это были скорее просто негативные мысли между делом, но Карина даже при таком раскладе успела изрядно ужаснуться. Родители Ромы описывались абсолютно безразличными, пьющими и совсем потерянными людьми, с радостью забывающими про существование своего сына, когда это было им нужно. Карина не особо любит верить слухам, но эти показались ей правдоподобными. А теперь, когда Рома в очередной раз не желает даже просто связаться с родителями по телефону, чтобы оповестить, они сами собой крепнут в её глазах. На это больно смотреть. Хочется всё исправить. Хочется, чтобы этот мальчик чувствовал себя здесь хорошо, свободно и открыто, раз не получается так почувствовать себя в собственном доме. Хочется, потому что теперь твёрдо видится, что его отношение к Антону — по-настоящему хорошее. Потому что твёрдо видится, что отношение её детей к Роме соответственное. И, видимо, явно есть за что. — Рома, может быть останешься у нас с ночевой? Вместе уроки сделаете как раз, — обращается к нему Карина, принявшись разливать компот по станками. — Да! — радуется Оля на другом конце стола. — Точно же, — Петров воодушевлённо поворачивается к замершему на месте Пятифану, — Из головы совсем вылетело, что нам нужно готовиться по математике. Времени осталось не так много, — смотрит с надеждой в глазах, оглядывая невольно нахмурившего брови одноклассника. Тот думает, переводя глаза на саму предложившую остаться Карину и принимая из её рук стакан с домашним ягодным напитком. В итоге сдается с шумным вздохом, с неудачно скрытой улыбкой уставившись на Петрова. — Лады. Только в последний раз, — едва сказав это, невольно улыбается ещё явнее, понимая, что вряд-ли сам верит в свои слова. А уж тем более хитро стянувший лицо Антон. Этот явно не отстанет теперь. К сожалению или... Радости. ... — У тебя условия с собой есть? — спрашивает Петров, включая настольную лампу, — Я-то пришёл к вам попозже, поэтому сам эти самостоятельные не писал. Рома тянется к потрёпанному рюкзаку у Антоновой кровати, расстёгивая молнию с тяжёлым вздохом. — Возможно, где-то в матеше вложены. Если повезёт, конечно, и я их просто не просрал куда-то. "Надеюсь, что просрал" — думает про себя, пролистывая едва ли знакомый учебник за 11-й класс, который за весь год почти и не открывал. Останавливается на нужной страничке и кривит лицо, обнаружив таки небрежно сложенный листок с заданиями. Петров смеётся, забирая их из рук Ромы. — Так, — Антон осторожно разглаживает листочек и пробегается глазами по содержанию, одновременно с этим присаживаясь за стол и указывая на стул рядышком, — Тут работа по конкретному разделу, оказывается. Ещё и мои нелюбимые логарифмы, — он мягко улыбается, поднимая глаза на развалившегося на соседнем стуле Пятифана, нервно крутящего ручку между пальцев, — Но это ничего, примеры лёгкие, без особых замудрений. Так что разберёмся. — Угу, — без особого энтузиазма откликается Рома, ёрзая на стуле, чтобы занять позу поудобней. В итоге, развалившись ещё пуще прежнего и уперевшись коленкой в Антона, он устало вздыхает и расстёгивает олимпийку, уставившись на отчего-то улыбающегося Петрова, — Что? — Ты даже не представляешь, как мило выглядишь, так хмурясь от невозможности избежать занятие, — отвечает Антон, оглядывая рядом сидящего одноклассника с присвоенным учителями прозвищем — неуд. Тот лишь театрально закатывает глаза и вздыхает, нетерпеливо указывая на листок с заданиями. — Давай. Чем раньше начнём, тем раньше закончим. — Да ладно тебе, это может быть даже интересно. Если постараешься вникать моим объяснениям, конечно. А ты постарайся, — Петров хлопает Рому по плечу и тянется через него за книгой по математике, быстро находя нужный корешок. Последний чувствует приятный запах персикового шампуня, на который обратил внимание ещё тогда в комнате, до ужина. Оборачивается следом за Петровым, опустившимся обратно на место, и невзначай оглядывает сосредоточенное лицо с бегающими по страницам книги глазами. Блондинистые прядки немного небрежно спадают на лицо, не будучи утром аккуратно уложенными, как если бы нужно было идти в школу. Рома ловит себя на мысли, что таким Петров нравится ему даже больше — домашним, растрёпанным. — Нашёл, — Антон разглаживает разворот, чтобы не закрывалась книга, и поднимает глаза на бесстыже уставившегося на него Пятифана, на миг смутившись, но не отвлекаясь от темы, — ...будем решать примеры прямо из книги. Но для начала, объясню тебе в принципе смысл логарифмов и сразу после разберём базовые примеры, там всё очень просто. Кивок. — В общем, логарифмы — это, по сути, просто показатели степени числа. То есть, если мы хотим найти число, в которое нужно возвести двойку, чтобы получить в результате четыре, то правильно будет записать вот так: логарифм четырёх по основанию два, равно... — Петров щёлкает ручкой и выводит в черновике правильную запись выражения, — Равно двум, — поднимает голову на Рому, — Понятно же, почему двум? — Вроде как. — Так, а если будет, — Антон быстро записывает новый пример и пододвигает тетрадку к Роме, — Логарифм восьми по основанию два, то тогда ответ? — Три. — Верно! Схватил быстро. Так, тогда сразу следующий пример... — Антон задумывается на миг, покручивая ручку в руке. Едва заметно вздрагивает, когда Рома кладёт локоть на спинку его стула, но быстро переводит внимание обратно на математику, — Логарифм шестидесяти чётырех... Хотя погоди, запутаешься. Рома опускает глаза на длинные пальцы, вычёркивающие написанное. Очень красивым почерком написанное, кстати. Ведёт взгляд выше, минуя засученные рукава серой кофты, и вновь сам собой возвращается на сосредоточенное лицо. Губы, до этого задумчиво поджатые, приоткрываются, чтобы что-то сказать в процессе, не отводя глаз от тетради, но в итоге закрываются, передумав. Пятифан, не сумев себя сдержать, шурша одеждой поддается вперёд, оставляя лёгкий поцелуй на светлой скуле. Антон втягивает воздух, наделав каракулю вместо нужной буквы. — Ром, ты чего?.. — тихо спрашивает, стесняясь повернуть голову к нему, потому что всё ещё чувствует кожей щекочущее дыхание совсем рядом. Нос проходится немного ниже по покрывшейся мурашками коже перед тем, как окончательно отстраниться. — Прости, — Пятифан отодвигается, убирая руку со спинки стула и стараясь соблюдать хоть какое-то личное пространство, — Можешь продолжать, — прочищает горло, автоматически стараясь скрыть откуда-то взявшуюся хрипоту в голосе. И всё бы ничего, если бы не теперь нервно подпрыгивающая коленка и напряжённая рука, лежащая на столе. "Можешь продолжать, а как же..." — думает про себя Петров, стараясь для начала научиться вновь дышать ровно. Он удобнее перехватывает ручку, поправляя очки на носу одним пальцем и чудом возвращая себе относительное сосредоточение на теме. — Вообще, есть специальные логарифмические свойства, по которым бо́льшая часть... — Петров запинается, теперь обращая внимания на то, как они в очередной раз особенно плотно соприкасаются ногами из-за нехватки места под столом, но продолжает, — ...по которым бо́льшая часть примеров решается. Их просто учат. Но сначала я тебе побольше простых примеров в столбик запишу, а то вперёд забегаю. — В пизду, — Рома шумно выпускает воздух из носа и неожиданно подрывается с места, проходя к середине комнаты. Антон непонимающе оборачивается, быстро убирая с глаз мешающую прядь, подлетевшую из-за таких резкостей, — Прости, Тоха, я не могу. Я не знаю, блять, что со мной, — Пятифан грубо взъерошивает непослушные волосы, подходя ближе к окну. Раздражённо вытягивает часть футболки из под штанов, дыша так, словно бык после соревнований. Петров смотрит некоторое время на него совсем без движений, но потом, поняв наконец очевидные эмоции, опускает ручку на стол и медленно поднимается следом, бесшумно шаркая носками по ковру в направлении к напряжённому Пятифану. Встаёт за спиной, осторожно размещая руку на его плече и чувствуя, как мышцы под одеждой стягиваются ещё больше. Рома оборачивается, тут же замирая от такого необычного для Петрова выражения лица — там играет смущение, смешанное с пугающей уверенностью в действиях. Пятифан наблюдает за его рукой, неторопливо снимающей очки с лица и откладывающей их на подоконник, а после и за тем, как Антон приближается к его лицу сразу же предельно близко, размещая прохладную ладошку на шее и утягивая в чувственный, тягучий поцелуй. Рома выдыхает в раскрытый рот, плотно зарываясь пальцами в белый загривок, пока Петров закрывает глаза от удовольствия, подставляя голову пальцам. Опускает руки куда-то вниз, задевая спортивные штаны, и запускает их под светлую футболку, мимолётно проходясь пальцами по крепкому животу и останавливаясь на напряжённой спине. Ему безумно захотелось почувствовать его кожу напрямую, потрогать, соприкоснуться пальцами. — Еба-ать... — с ощутимой вибрацией в голосе протягивает Пятифан, нетерпеливо вжимая в себя Петрова одним сильным движением руки, словно получив негласное разрешение. Убирает руку с его волос, сминая майку в боках и потираясь носом в районе шеи, словно бродячий, отчаянно нуждающийся в тепле кот. — Погоди, надо... — шепчет Антон, подавляя наверняка девчачий писк, когда Рома втягивает горячими губами нежную кожу на шее, согревая спину руками. Он упирается ладошкой в мощную грудь, чувствуя под пальцами, как сильно бьётся у того сердце, — Дверь, Ром... Мама, она ещё не спит, — Петров удивительно просто выскальзывает из мёртвых тисков, понимая, что скованность — только иллюзия, хотя на самом деле он волен в любой момент отстраниться. Даже если это последнее, чего он на самом деле хочет. Быстро пройдя к двери и негнущимися пальцами повернув щеколду, Антон замирает там, казалось бы, всего на секунду, чтобы восстановить взбушевавшиеся мысли, но этого хватает, чтобы Рома уже подошёл впритык сам, прижимаясь грудью к его спине прямо у двери. Он целует его в загривок, зажмуривая глаза и скользя руками по мягкому животу, наслаждаясь возможностью быть к нему так близко. А Петров прижимается к нему спиной в ответ, концентрируя всё внимание на до ужаса приятных ощущениях от контакта, обжигающего даже через несколько слоёв одежды. — Останови меня лучше сейчас, Петров... Останови, если ты вдруг засомневался, — хрипло просит Рома, высушивая частым дыханием вспотевшую шею. И Антон осознает, что слышит сейчас самую милую и отчаянную просьбу от самого грубого и запоминающегося школьного хулигана. — Я никогда ещё не был так уверен в своих намерениях, — искренне, твёрдо признается Петров, поворачиваясь к нему лицом, — И совершенно новые чувства, даже будь они не правильными, меня не пугают, потому что нужно разделять их с тобой, — на этот раз Антон может видеть смену на лице Ромы. И та эмоция, которую получилось у него вызвать, заставила нежно заулыбаться и вновь соприкоснуться с ним носом, уводя за собой вглубь комнаты. Антон нащупывает икрами кровать и ложится на неё спиной, утягивая за собой дезориентированного Рому, резко подставившего руки, чтобы не придавить своим весом Петрова. Пятифан удивлённо выдыхает, переставляя кисть над его головой. Пробегается глазами по румяному лицу парня, а затем и ведёт взгляд к руке, упирающейся в его живот. Петров не решается делать дальше что-то смелее, отводя таки взгляд в сторону и вдруг поднимая свою руку выше, к солнечному сплетению, но Пятифан ловит её, прижимая к себе через футболку и опуская обратно. Улыбается, заглядывая прямо в глаза, и ведёт их руки ниже, запуская под свою футболку, а затем и прикрывая глаза, когда Антон начинает осторожно поглаживать мышцы сам, выдерживая стыдливый, но теперь открытый взгляд на Роме. Антон даже на миг не подумал остановить это или всё прекратить, но он совсем не знает, что стоило бы делать в процессе. Боится проявлять инициативу там, где знакомится с ощущениями прямо на месте, доверяя Пятифану. Когда ощущает перед собой тяжёлое дыхание и видит потемневшие глаза, и нутром и сознательно понимая, к чему всё ведёт. Ведёт к тому, что он сам на относительно холодный ум и начал. И, думается ему, нужно просто доверять порывам. Пятифан опускается ниже, целуя молочную кожу на шее, пока Антон расставляет ноги шире, чтобы грубо не упираться коленкой в чужой живот и неосознанно позволить быть к себе заметно ближе. Рома тут же пользуется возможностью, прижимаясь к нему полностью и выбивая из груди Петрова явно не нейтральный, тихий выдох. Вдруг становится понятно, что одежда становится уже чем-то совершенно лишним, раздражающей разгоряченную кожу и не позволяющей прижаться наконец к нему напрямую. Антон стягивает второй рукой спортивку с плеча Ромы, пока правая опускается чуть ниже пупка, проходясь подушечками пальцем по выпирающим в нижней части живота венкам. Пятифан прерывается вздохом и отлипает от уже влажной от поцелуев шеи, слегла приподнимаясь, чтобы помочь снять с себя и олимпийку, и футболку. Находясь в этом положении, стягивает с Петрова домашнюю кофту, чтобы наконец опуститься и приподнять того под спину, прижимая к собственной груди. Антон всегда знал, что был особо тактильным, любил обниматься и получать через объятия тепло от других, но эти ощущения... Когда есть возможность обняться вот так — без моральных ограничений, без одежды, так откровенно и максимально близко, то ты понимаешь, что ничего не знал о физической близости. Не мог и представить, что это может быть настолько приятно. Особенно когда температура его тела заметно выше и той, что в комнате, и твоей собственной. Рома обнимает его так ещё некоторое время, а когда решается отстраниться, чтобы сделать что-то, то чувствует, как Петров прижимает его обратно. Он смеётся, тогда решая просто медленно, словно боясь испугать столь смелыми действиями, протиснуть свою руку между ними и отметить, как по телу Петрова прошлась дрожь, стоило ему лишь коснуться участка ниже живота. — Кажется, братан, у тебя проблема, — умудряется как-то шутить, чередуя слова с тяжёлыми вдохами. — Одна на двоих, — неуверенно улыбается Антон, тут же подавляя неприличный звук, когда Рома неожиданно запускает руку под резинку его штанов. Петров вжимается в подушку затылком, теперь остро ощущая, как же стягивает от нехватки внимания низ живота. Новые ощущения взволновывают не на шутку, и Антон совсем не понимает — радость это, или страх от ранее незнакомых, сразу таких ярких чувств, ставшие неразличимыми. Он зажмуривается, сминая головой наволочку и на этот раз не сумев сдержать уже слышимый, вгоняющий в краску, первый в своей жизни стон, когда чужое касание становится заметно ощутимей. Когда начинает повторяться. Собирается прикрыть рот рукой, испугавшись, что могут услышать, но Рома его опережает, запечатывая губы поцелуем и заглушая им уже сводящие его с ума звуки. Включается какой-то пугающий инстинкт наоборот сделать так, чтобы они были громче, даже жалостливей, но он запихивает их куда подальше, не давая себе окончательно забыться и, не дай боже, как-то навредить Петрову. Пятифан останавливается, когда спустя тяжело различимое количество времени слышит через поцелуй просящее о чём-то "Рома". Антон, с натурально плывущим мозгом и сам не знающий, что хочет донести, по крайней мере неизменно уверен в одном — ничего точно не хочется останавливать. Рома отстраняется, чтобы наконец снять с него мешающие штаны вместе с трусами, отбрасывая их куда-то в сторону. Тянется и к своим спортивкам, неожиданно чувствуя помощь в виде Антоновой руки, стягивающей их вместе с ним вниз. Избавившись окончательно от мешающих слоёв инородной сейчас ткани, Рома нетерпеливо приближается обратно, не желая надолго терять опьяняющий контакт, и тут же сминает Антонов бок, когда они касаются ниже. — Да, признаю, всё-та... — Помолчи, — обрывает очередную шутку Петров, обхватывая обеими руками его лицо и притягивая для очередного поцелуя. С полной самоотдачей сминает горячие губы, безумно наслаждаясь тем, как ему отвечают. Похоже, что теперь Антону очень нравятся поцелуи — сейчас они выходят сухими из-за частно дыхания, сейчас они обжигают. Нравятся с Ромой... Пятифан зарывается левой рукой в мягкие волосы, вспоминая, какое удовольствие от этой ласки получал Петров. Распределяет на неё вес, а вторую опускает ниже, не желая долго мучить его. По крайней мере, не в первый раз. Возобновляет движения, с удивлённым вдохом чувствуя, как Антон касается его в ответ, стараясь отвечать не меньшим. Рома останавливается и на дюйм отстраняется от его губ, прерываясь на громкое дыхание и безумно приятные ощущения. Проходится пальцами между вкусно пахнущих прядей, поглаживая голову, а после льнёт к губам вновь. Антон сжимает свободной рукой напряжённое плечо, даже сейчас стараясь касаться подушечками и думать о том, чтобы случайно не поцарапать. Всё внутри безумно сжимается, напряжённые места пульсируют и Петров, совсем не справляясь с рвущимися наружу даже сквозь поцелуй неконтролируемыми, всё ещё такими непривычными слуху, но быстро переставшими казаться неловкими перед Ромой звуками, упирается губами в это самое плечо, сжимая бёдрами его бока. Петров не знает, сколько длится ещё происходящее, потому что яркие, всё больше затмивающие ощущения совсем вывозят из реальности. Чувствуя, как всё внутри натягивается уже до предела, он зарывается поглубже в раскалённую шею напротив прямо перед тем, как, казалось бы, взорваться изнутри. Трясется, зажмуривая глаза и сквозь пелену слыша, как Рома следом стонет в подушку особенно откровенно, почти расслабляя руку и падая на Петрова, но вовремя себя остановив. Антон чувствует влагу в своей руке, а затем и ленивый, невесомый поцелуй где-то в районе стыка шеи и плеча. Они лежат так ещё некоторое время, пока Рома не собирается с силами осторожно подняться, оглядывая затуманенным взглядом красного, тяжело дышащего Петрова, так и не открывающего глаз. И Пятифан осознает, насколько же он сейчас уязвим перед ним. Осознает, что он был уязвимым с ним всегда, далеко не только сегодня, а следом и понимает, что сам же в первый день вёл себя с этим мальчишкой совсем иначе, нежели с другими. Он бы никогда не поверил, если бы какой-то чокнутый заявил, что Рома может быть настолько ласковым. Так ещё и с другим парнем. Мотнув головой и с какими-то смешанными эмоциями улыбнувшись самому себе, Пятифан оставляет поцелуй на лбу Петрова прежде, чем окончательно отстраниться. Оглядывается по сторонам в поисках салфеток и цепляется глазами за учебник по математике, одиноко лежащий на столе. — Интересно, что бы сказала на такое продуктивное занятие наша Любаша Владимировна, — ухмыляется Рома, нормализуя дыхание. — Явно бы не одобрила, — тихо смеётся Петров, обращая на себя удивленный взгляд Пятифана. — А ты, оказывается, ещё не отрубаешься. — Влажные салфетки в задвижке. Я обычно очки ими протираю, когда замараются чём-то жирным, — тихо говорит Петров, угадав, что ищут. Рома открывает прикроватную тумбочку и вытаскивает полупустую упаковку, вытирая сначала свою руку, а затем и Петрова, смущённо наблюдающего за очередной заботой. Он мог сделать это и сам. Закончив, Пятифан наклоняется вниз с кровати, дотягиваясь до отброшенных штанов, только на этот раз Антон помогает с этим, натягивая похолодевшую ткань на ноги. — Не уходи, — быстро отзывается, когда Рома поднимается с кровати. — Я лампу просто выключить хочу, пугливый, — улыбается Пятифан, исполняя задуманное и возвращаясь обратно, чтобы и правда упасть обратно к Петрову и укрыть их одеялом, прямо как в прошлый раз. Почувствовать, как чужой нос упирается в шею, а затем ощутить уставший вздох, после которого тело в его руках окончательно расслабляется. Антон кладёт одну ладошку на его затылок, особо нежно проведя несколько раз пальцами перед тем, как начать проваливаться в сон. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — шёпотом признается Рома, удобнее размещая голову над Антоновой макушкой и осторожно прижимая того к себе ближе.