ханнен

честно говоря, сяо не может вспомнить ни единого случая, чтобы они с казухой одновременно вышли из комнаты. и это за полгода совместной жизни. обычно сяо встаёт и выходит раньше — на пробежку. сначала он делал это ради дополнительных баллов по физкультуре, а потом просто втянулся и полюбил одиночество, свободу и свист ветра в ушах. после пробежки он идёт в душ, а к тому моменту, как из него возвращается, казуха уже уходит. и в комнате появляется только поздним вечером, после ужина, так что даже в столовую они не ходят вместе. короче говоря, никаких точек пересечения. но в тот раз. сяо пытается выспаться после уроков, но один из особенно упорных кошмаров настигает его даже днём. он просыпается с бешено тук-тукающим сердцем и некоторое время сидит, отупело рассматривая ладони — во сне он кого-то ими душил и чувствовал, как это уродливое бесформенное нечто в его руках постепенно перестаёт сопротивляться, и жизнь вытекает из его туши, и сяо чувствует облегчение, но он ведь всё равно убийца. пусть ненастоящий. но. нормальным людям не снятся такие сны. нормальные люди видят во сне глупости или дорогих им людей. «интересно, — думает сяо, переводя взгляд на кровать у противоположной стены, — что снится казухе?» «в те часы, когда он всё-таки спит», — мысленно поправляет себя он. и, вообще-то, он может это спросить — казуха в комнате, стоит возле шкафа и копается в своих вещах. у сяо побаливает голова, или он до сих пор одурманен кошмаром, неважно. что-то из этого заставляет его проявить нетипичное для себя любопытство и задать вопрос. — а? — переспрашивает казуха, отрываясь от копания в коробках. — что мне снится? в его глазах (даже с другого конца комнаты) так и читается: «офигеть, он умеет разговаривать». но он не произносит этого вслух — только задумывается, сидя на корточках с шарфом в руках. сяо успевает встать с кровати, потянуться и выдать себе сто мысленных пощёчин за несвоевременный и тупой вопрос, прежде чем казуха отвечает: — море. — море? сяо удивляется. не ответу. а тому, что ему ответили. — или океан, не знаю, — казуха наконец встаёт, машинально наматывая шарф на руки, и пожимает плечами. — оно тянется во все стороны, куда ни глянь. а я всё плыву и плыву на какой-то лодке, но вокруг ни единого острова. так что я никогда никуда не приплываю. это даже и близко не сравнится с кошмарами сяо, но… всё равно тоскливо. сяо моргает. пытается придумать, как продолжить разговор, и злится на себя. казуха тоже мнётся. и мнёт шарф, черный, длинный и вязаный. тишина такая неловко-тяжёлая, что её можно резать на куски и продавать как лекарство от самоуверенности. — а что снится тебе? — наконец спрашивает казуха. и сяо ещё острее ощущает, что зря он затеял этот разговор: теперь даже промолчать не может, потому что чувствует себя обязанным ответить правдой на искренность. — кошмары. самые разные. — это самое честное, что он может сказать. казуха не настаивает: кивает и вновь нагибается, чтобы продолжить прибираться в шкафу. сяо отворачивается, чтобы взглянуть в окно, и пытается собрать мысли в кучу, потому что другие обязанности — учебные — никуда не пропадают. особенно сейчас, когда на носу экзамены. но мысли расползаются в разные стороны как ужи, которых вывалили из корзинки, и каждая обращает на себя внимание и твердит, что она — главная. и что именно её надо думать. а у сяо от недосыпа не остаётся никакой силы воли, чтобы прогнать их. поэтому он радуется, когда за него это делает казуха. — я иду в музыкальный клуб. не хочешь со мной? он произносит это неуверенно. удивляется своим же словам. как будто произносит их не по своей воле — как будто что-то заставляет его открыть рот и напрячь голосовые связки и издать именно такую комбинацию звуков. сяо оборачивается так стремительно, что почти слышен свист ветра. смотрит на казуху, который уже держит ладонь на дверной ручке. и. чувствуя, что должен. должен пойти с казухой. соглашается. сяо жалеет о своём поспешном решении в первые же двадцать секунд после того, как оказывается в комнате музыкального клуба. на самом деле, комнат две. та, в которую они с казухой попадают, размером чуть меньше обычной классной комнаты, но с такими же партами, шкафчиками и доской. а вторая соединена с ней дверью, как лаборантская. разве что из нормальных лаборантских не раздаются жуткие скрипучие звуки вперемешку с нестройным бряцаньем клавиш, а на стенах висят портреты не известных композиторов, а… стоп. сяо вглядывается внимательнее — он готов смотреть куда угодно, лишь бы не замечать примерно десять пар глаз, пялящихся на них с казухой, — и понимает, что никакие это не древние музыканты, а «дьявольский квартет» собственным составом. самая лучшая музыкальная группа на материке. сяо заслушивается их песнями с детства. — почему вас двое? томо сказал, что придёт только один. сяо с трудом отрывается от разглядывания сасаюри и переводит взгляд на девушку, которая это сказала. невысокая, густо накрашенная, с длинными и прямыми чёрными волосами. он знает её — юнь цзинь фигура видная, слышимая отовсюду и почти что айдол. как минимум, в масштабах школы. юнь цзинь не улыбается, но враждебной не выглядит. да и все присутствующие — тоже. смотрят с любопытством и чего-то ждут от них с казухой. ждут все… кроме одного. который улыбается и ждёт чего-то только от сяо, судя по тому, что пялится на него с того самого момента, как сяо переступил порог. — я просто позвал своего соседа по комнате, — миролюбиво отвечает казуха. — или вы против зрителей? — разумеется, нет, — тут же отвечает юнь цзинь. — но, надеюсь, что ты не возьмёшь в привычку приводить на каждую репетицию толпу любителей музыки. эта комната всех не вместит. — каждую репетицию, значит? — казуха хмыкает. — так я что, уже принят? юнь цзинь улыбается, а несколько учеников рядом с ней тихонько усмехаются. фыркает и тот парень, который всё ещё глядит только на сяо. тот делает вид, что в комнате по-прежнему никого нет, кроме портретов. — пройдём в другую комнату, — юнь цзинь выпрямляется, и теперь, когда она не полусидит на краю парты, видно, что она не очень-то и низкая. на каблуках, наверное, даже выше сяо. казуха кивает ему, прежде чем скрыться в соседней комнате, той самой, из которой всё ещё доносится такая какофония звуков, что голова сяо вот-вот расколется на пять частей. вместе с казухой и юнь цзинь уходят ещё несколько человек, а остальные остаются и собираются группкой, чтобы что-то обсудить. все, кроме одного. даже сяо уже не может игнорировать его взгляд. он оборачивается и смотрит с вызовом «что тебе от меня надо?» прямо в бирюзовые глаза. и невольно вспоминает разговор с казухой — глаза напротив похожи цветом на тёплое море. — при-и-ивет! парень спрыгивает с парты, оставляя на её стенке две отчётливые грязные «v». парта скрипит, и в этом звуке сяо слышится облегчение… так, стоп. в какой момент звуки пыток над музыкальными инструментами закончились? сяо не успевает додумать — парень подходит к нему близко-близко, чуть ли не врезается в него лбом, и ему приходится отступить на шаг, чтобы заново провести личные границы. в ответ на приветствие сяо лишь обречённо кивает. он уже знает, что будет дальше. они уже это проходили. — как тебя зовут? — слишком живо, слишком любопытно, слишком… спрашивает парень и наклоняется вперёд, чтобы лучше сяо рассмотреть. от этого две смешные косички по бокам его головы падают на пухлые (и мягкие, знает сяо) щёчки. — ты новенький? почему я тебя раньше не видел? сяо отступает ещё на шаг и мажет пяткой по двери. ну вот. отступать некуда. — сяо, — вздыхает он, игнорируя вторую половину вопроса, и скрещивает руки на груди, чтобы хоть как-то отгородиться от этого мелкого, громкого, не уважающего личное пространство… — а я венти! — парень подмигивает ему. — ты очень симпатичный, поэтому приятно познакомиться! сяо цокает. закатывает глаза и собирается мысленно пожаловаться небесам на отвратительную память венти, из-за которой тот каждые полгода знакомится с ним, но… что? что он сказал? «симпатичный»? — ого, да ты покраснел! — с наигранным восхищением удивляется венти. голос у него такой звонкий, что группка музыкантов затихает и глядит в их сторону. сяо чувствует, что лицо его начинает гореть ещё сильнее. — неужели тебе так редко говорят это? — заткнись, — шипит он, и венти смеётся, смеётся так звонко, свободно и… красиво? что сяо засматривается. он смотрит на счастливое лицо венти, на его нелепые косички и ямочки, на хитринку и беспечный вызов в бирюзовых глазах, на непринуждённую позу, на всего него. и думает. думает о том, какая же он заноза. колючка, которая попала в ботинок, и её никак оттуда не вытряхнешь. и — чуточку с грустью — о том, что они совершенно, вот ничем-ничем не похожи. — если хочешь, — лицо венти вдруг озаряется гениальной догадкой, — я могу говорить тебе это каждый день! блять. если в жизни сяо появится ещё кто-то прилипчивый и надоедливый, то впору будет вешаться на ближайшей дверной ручке. он не выдержит. почему с ним вообще кто-то хочет разговаривать? — зачем тебе это? — произносит сяо со всем скепсисом, на который только способен, и, как ни странно, венти затыкается. несколько секунд смотрит на него удивлённо, так что сяо почти верит, что сморозил какую-то глупость. — ну-у-у… — это «у» такое долгое, что сяо успевает несколько раз моргнуть. — ну. ты просто… забавно смущаешься? блять. в этот раз сяо матерится вслух. венти снова начинает хихикать. сяо смотрит на него ещё несколько секунд, прежде чем решает, что с него хватит социализации на сегодня. или даже на эту неделю. и надеется, что венти забудет его имя так же быстро, как и раньше. но. сам перед сном вспоминает и его смех, и его глаза, и лицо, и вообще всего венти, и казуха впервые за долгое время высыпается.