ханнен

когда экзамен заканчивается, казуха чувствует себя таким свободным, будто выпускается из тюрьмы. ну или из школы — что, в принципе, одно и то же. казуха выходит в коридор предпоследним, кивает проходящему мимо венти — у того тоже проблемы с историей (да и с другими предметами) — и садится на скамейку, дожидаясь скарамуччу. венти, уже наполовину в другом коридоре, вдруг передумывает, разворачивается и подходит к нему. — что попалось? — любопытствует он. — восстание на ватацуми, — с толикой гордости отвечает казуха. самая простая для него тема — в детстве он зачитывался историями о восстании, восхищался самоотверженностью жителей ватацуми и осуждал солдат сёгуната. потом он вырос, и информацию в учебниках стали подавать нейтрально — из-за чего выходило, что обе стороны тупые, потому что не смогли договориться. но тэппей всё равно его герой. — ого, — удивляется венти. — сложно, наверное. а мне что-то про то, как райден убила посла снежной. и к чему это привело. — и к чему это привело? — уже забыл, хе-хе, — беззаботно хмыкает венти. — честно говоря, все первые полчаса я пытался вспомнить имя этой послан… он осекается, глядя на скарамуччу, который проходит мимо него, почти толкая плечом, и присаживается рядом с казухой, скрестив руки на груди. и позой, и взглядом, и выражением лица он чуть ли не кричит, что венти здесь не рады. тот в ответ спрашивает с дружелюбным любопытством: — привет-привет. а мы знакомы? скарамучча чуть-чуть теряется. в поисках ответов смотрит на казуху — и тот понимает, что пора ему вмешаться: — венти, это скарамучча, мой друг, — представляет он. — ну а скара тебя знает, потому что да, вы знакомы. — ой, неловко получилось, — улыбается венти. — и лучше пойду-ка я отсюда, пока твой друг не прибил меня взглядом… встретимся позже, казуха. — хорошо. венти упрыгивает, напевая какую-то мелодию. казуха следит за тем, как он исчезает за углом, и невольно думает о том, в чём же секрет его подпрыгивающе и беззаботно счастливого настроя. — ну? о чём ты хотел поговорить? — спрашивает скарамучча, адресуя теперь всё недовольство казухе. тот переводит на него рассеянный взгляд, всё ещё плавая в лишних размышлениях, и он нехотя поясняет: — ты меня так заинтриговал этим своим «нам надо поговорить», что я даже над вопросами так много не думал, как над этим. — а что тебе попалось? скарамучча смотрит на него так, будто сомневается в умственных способностях казухи. — вмешательство фатуи во внутреннюю политику сёгуна райден, — медленно, чуть ли не по слогам цитирует он. — только не говори, что ты хотел обсудить экзамен. не разочаровывай меня. — с каких пор интересоваться историей — это что-то разочаровывающее? — морщится казуха. скарамучча заражает его раздражением, и он легко поддаётся из-за усталости. — но ты прав. я не об этом хотел поговорить. скарамучча выглядит так, будто вот-вот возразит… но в итоге не произносит ни слова и лишь выжидающе смотрит на казуху. тот долго подбирает слова, решая, что можно рассказать, а что — нет. стоит ли упоминать о том, что он не выспался не из-за учёбы — на самом деле, он почти ничего не учил вчера, — а из-за того, что ему всю ночь снились их проклятая старая комната и четыре трупа в ней. стоит ли говорить о том, что томо знает, что скарамучча нафаршировал ножами четырёх человек, и тем самым ещё больше усугублять их вражду. стоит ли заикаться о том, что казуху пригласили туда, куда не пригласили его… спустя две минуты казуха начинает рассказывать. факты. только факты. сухие и безжизненные. скарамучча, выслушав его, молчит так же долго, как и он. минуту, потом вторую, начинается третья. казуха в такие моменты совершенно не понимает, о чём тот думает, и в последние полгода это пугает его. потому что — кто знает — вдруг он опять придумает потыкать ножиком в себя. или в других. казуха устал переживать за него. и усталость эта почти подвела его к краю обрыва, под которым — бесконечное море безразличия. и падение туда с каждым днём кажется всё более заманчивым. — значит, — резюмирует скарамучча, медленно проговаривая слова (но, кажется, в этот раз для себя, а не для казухи), — аяка устраивает ночёвку для всех учеников-инадзумцев. точнее, хотела для всех, но кое-кто растрепал её родственникам, что я опасен для общества, и теперь меня там видеть не хотят. так? казуха кивает. — и ты, как настоящий благородный дурак, услышал это и отказался от приглашения, хотя очень хочешь туда попасть. так? казуха даже не удивляется тому, что скарамучча угадывает то, о чём он не рассказал. потому что, ну, да. скара знает его лучше всех. но «дурак», вообще-то, обидно. — не «очень хочу», — казуха находит, к чему придраться, — а просто «было бы интересно там побывать». — да-да, конечно, — скарамучча откидывается назад и опирается о стену. — можешь сколько угодно врать себе, казуха. но меня ты обмануть не сможешь. и смотрит на него недовольно. да ещё и руки на груди скрещивает. казуха хочет встать и уйти подальше от того, кто с пренебрежением обличает все его добрые намерения, а потом втаптывает их в грязь, но замирает, когда скарамучча добавляет: — я же вижу, как тебе нравится общаться… с нормальными людьми. его слова всего на самую малость тише обычных, а в глазах — всё та же безразличная проницательность, но. вообще-то, казуха тоже хорошо его знает. — скара… — ну и как оно? — перебивает скарамучча, и голос его становится ещё жёстче. — какие ощущения? доволен? радуешься? счастлив? казуха прикладывает руку к голове. трёт лоб, прикрывает глаза, вздыхает. он уже почти на краю обрыва, и море безразличия протягивает к нему туманные лапы, обещая покой. — зачем ты всё это говоришь? — шепчет он. — затем, — мгновенно отвечает скарамучча, — что ты — самый близкий мне человек. и я не хочу, чтобы ты меня ненавидел. самый близкий человек, значит. казуха замирает. это правда, но… он заглядывает в глаза скарамуччи, силясь понять его мотивы, почему он вообще говорит это сейчас, но синие глаза полнятся лишь упрямством и нерушимой верой в собственную правоту. вот теперь казуха злится. по-настоящему, искренне. скара требует эмоций от него, а свои прячет? разве это честно? — я тебя не нена… — ха? — перебивает его скарамучча. — тогда почему глазки сверкают и голосок обиженный? — потому что я устал! казуха кричит невольно и тут же затыкается — в шоке от самого себя. скарамуччу же его выкрик нисколько не удивляет: — да? и отчего же устал? притворяться хорошим? голос его — неразбавленный яд. и казухе так обидно, так обидно, что он говорит громче против воли: — я не притворяюсь! я стараюсь… им быть… — он едва не добавляет «в отличие от тебя», но, благо, ещё не настолько не контролирует себя, чтобы произнести что-то непростительное, что-то такое, что рассорит их вконец. потому что скара, судя по всему, к тому и стремится. потому что продолжает смотреть на него с непоколебимой уверенностью в своей правоте. и казуха вдруг осознаёт, что не сможет его переубедить. усталость накатывает на него по новой, да ещё и приводит с собой мерзкий и болезненный шум в голове. — я… блять. да я просто не хотел оставлять тебя одного, и всё. а ты… ты просто посмеялся над этим. он отворачивается. и добавляет совсем неслышно: — лучше бы я согласился. и не собирается больше смотреть на скарамуччу никогда, но. нарушает обещание в ту же секунду, как даёт. потому что слышит хмык, но не насмешливый, а… довольный? и когда поворачивает голову, скарамучча улыбается пусть и самолюбиво, но глаза у него… мягкие, что ли. даже для казухи видеть такого скарамуччу — редкость. и он не может не признать, что ему нравится. — ха. я заставил тебя признаться, чего ты на самом деле хочешь. скарамучча торжествует. казуха моргает несколько раз, и, как ни странно, это помогает. осознать смысл слов даже сквозь сверление невидимых дрелей в голове становится чуточку легче. он это… специально? но зачем? память с готовностью подкидывает ответ. «я не хочу, чтобы ты меня ненавидел». казуха думает. и думает. и размышляет. идёт к ответу долго, но главное — доходит. и гнев, и обида магическим «вжух!» превращаются в стыд и раскаяние. — обязательно было… пропускать меня через мясорубку? — наконец фыркает он. скарамучча ухмыляется ещё шире. — ну уж извини. не могу по-другому. казуха тихо хихикает. и тоже откидывается назад, копируя позу скарамуччи. — снег, наверное, пойдёт, раз ты извиняешься. — ну, знаешь, — скарамучча чуточку серьёзнеет, — я от своих слов не отказываюсь. перед близким человеком можно и извиниться. казуха не может сдержать улыбки, когда смотрит на него. эх. как же ему хорошо и свободно — ещё бы голова не болела. — знаешь, я всё-таки поеду к аяке. — о нет, — ехидно причитает скарамучча, — как же так? и бросишь меня здесь совсем одного? кажется, он едва сдерживается, чтобы не заржать во весь голос. казуха подыгрывает: — ага. вот такой я нехороший. ближайший динамик кричит, созывая на обед. казуха встаёт со скамейки, чувствуя себя ещё свободнее, чем до того, как сел сюда. — скатертью дорога, — фыркает скарамучча ему в спину. а про себя думает: «самый лучший».