ханнен

помните, как сяо решает, что с него хватит общения с людьми на целую неделю? в итоге всё сбывается с точностью до наоборот. если не считать учителей и одноклассников, избегать которых невозможно даже в течение семестра (что уж говорить об экзаменах, когда все вокруг требуют и суетятся), в списке его социального взаимодействия оказываются трое. первой его настигает ху тао. обычно в период экзаменов она держится ближе к тем, кто разбирается в математике-физике-языках, то есть подальше от сяо. но в тот день она игнорирует судорожно повторяющих биологию учеников и присаживается рядом с ним. и сяо знает, зачем. готовится парировать любые вопросы о «случае за завтраком» самым грубым из своих «это не твоё дело». но ху тао непривычно молчит, складывая кресты из ручки, карандаша и линейки в разных комбинациях. молчание — очень не в её духе. зато по душе сяо. он не смотрит ни на ху тао, ни на кресты — всё его внимание сосредоточено на экране телефона: сяо следит за тем, как секунды и минуты его жизни растворяются в никуда, и он приближается к старости и смерти. и дело не в том, что из такого положения он краем глаза наблюдает за затылком и спиной кое-кого, кто болтает с казухой у двери класса. — слушай, сяо, — за полминуты до начала экзамена произносит ху тао, оставляя, наконец, канцелярию в покое, — можешь спросить своего отца, знает ли он что-нибудь о потайной комнате, которая есть где-то в школе? сяо моргает. двадцать пять секунд до звонка. затем медленно поворачивает голову к подруге. что? отец? потайная комната? наверное, куча вопросов из его головы отражается в глазах, потому что ху тао выглядит так, будто готова ответить на все. и как только сяо представляет себе их спор, долгий и заранее им проигранный, желание сопротивляться растворяется в никуда вместе с секундами и минутами. к тому же, а) он в любом случае собирается к отцу, б) ему несложно, в) ху тао слишком часто помогает ему, чтобы он имел право ей отказать. — да. ху тао явно не к этому готовилась. но шок и «да ладно, он согласился!» в её глазах появляются всего на секунду, а потом она улыбается: — спасибо-спасибо! она перестаёт горбиться и как будто сбрасывает с плеч мешок с камнями. словно готовилась не к разговору, а к войне. сяо моргает. с ним настолько тяжело?.. — кстати-кстати, — прищурившись, «вспоминает» ху тао, — а с чего это венти вдруг?.. сяо спасает звонок на экзамен, а потом и то, что сбегает с него он первым. вторым в списке социального взаимодействия оказывается отец. и это — самая приятная встреча за всю неделю. чжун ли ожидает сяо в выделенной ему одноместной комнате, размер которой можно описать двумя словами: кошмар клаустрофоба. здесь едва помещаются стол, шкаф и кровать, а все, кто пытается здесь сидеть, вынуждены терпеть прикосновения чужих ног. даже сяо. с его-то ростом. он без слов наблюдает за тем, как чжун ли разливает чай по крошечным чашкам, а потом, убрав чайник, достаёт из шкафчика картонную коробочку и приземляет её на стол. — надеюсь, ты всё ещё любишь их, — с некоторым смущением произносит он, присаживаясь напротив, на край кровати, которая настолько узкая, что правильнее называть её скамейкой. сяо открывает крышку из любопытства, а потом и рот — из восхищения. со священным трепетом разглядывает упругие белые прямоугольнички в коробке. и возвращается в состояние трёхлетнего малыша, помешанного на сладком. если он сейчас заплачет, этого никто не услышит, верно? как же ему не хватало простого человеческого… миндального тофу. ну, не в сладости, конечно, дело. а в том, что отец помнит. в том, что ему не жалко времени и денег, чтобы порадовать его. десертный тофу всё ещё кажется сяо вкусным — хоть какая-то радость в жизни. он уминает целую коробочку за две минуты сорок три секунды, за которые чжун ли едва успевает рассказать о том, что происходило с ним в последнюю неделю. сяо молча жуёт, стараясь чавкать не слишком громко, и смотрит на отца во все глаза. снова удивляется тому, что тот ничуть не меняется к каждой их встрече. и сейчас он такой же, как и полгода назад — всё ещё молодой, всё ещё красивый, всё ещё спокойный и неколебимый, как скала. сяо надеется, что когда-нибудь и в нём все бесполезные и беспокойные чувства улягутся и перестанут усложнять жизнь. а пока он тянется рукой к коробке — и натыкается на пустые картонные стенки. ой. кажется, он всё съел. один. сяо неловко хлопает глазами, пока отец несёт ещё одну коробку. — а разве можно так много?.. — небольшое превышение дневной нормы сахара не сильно скажется на твоём организме, — отвечает чжун ли. — даже если всё уйдёт в жир… тебе это не помешает, сяо. ты очень худой. ты хорошо ешь? сяо пожимает плечами. врать он не хочет, поэтому отмалчивается. да и откуда ему знать, хорошо ли он ест? в голодные обмороки не падает. — кстати говоря, — вспоминает чжун ли, — вы же недавно были в столовой с венти и, кажется, спокойно общались… вы помирились? они сговорились, что ли, думает сяо, а потом радуется тому, что у него в тот момент нет тофу во рту, иначе бы он подавился согласно глупым клише. правда, свою оплошность он тут же исправляет, запихивая в рот сразу три тофинки, и жуёт их медленно, давая себе время подумать. или надеется, что чжун ли устанет ждать от него ответа. хотя… какая наивность. отец — хороший слушатель. — ну… на самом деле, нет, — бормочет сяо. и слышит такое же неуверенное: — вот как… — в ответ. чжун ли задумывается. причём с таким лицом, будто распределяет бюджет целого государства, а не вникает в никак не влияющие на судьбу мира отношения своего сына. в любой другой раз сяо, возможно, и захотел бы увести разговор от опасной темы (желательно в противоположную сторону), но сейчас его заботят лишь мягкие, сахарные, тающие на языке белые кусочки. поэтому он едва понимает смысл следующего вопроса: — а хотел бы? — фто? — бормочет он. чжун ли улыбается. — помириться — хотел бы? сяо задумывается. но жевать не перестаёт. он хочет сразу ответить «нет». и при этом не хочет врать. желания прямо противоположные. — не знаю, — отвечает он, когда дожёвывает, а затем с искренним огорчением достаёт последний кусочек из коробки. вздыхает. — всё сложно. чжун ли снова погружается в непростые раздумья о судьбах и предназначении. сяо снова едва замечает его задумчивость в трауре по последнему кусочку миндального тофу. вот она, настоящая трагедия. а не эти ваши глупые проблемы в отношениях. — кажется, я тебя понимаю, — вздыхает чжун ли. сяо, медленно пережёвывая последний кусочек, кивает. отец, наверное, имеет в виду маму. видимо, у них тоже было «всё сложно», раз они развелись. ну, зато сяо точно уверен в том, что он своему отцу родной сын. наследует проблемы и всё такое. — может быть, что-то прояснится, если вы поговорите, — предлагает чжун ли. сяо качает головой. — не хочу с ним разговаривать. — почему же? мне казалось, что тебе нравится с ним общаться. ты выглядел счастливым в те времена, когда вы ещё не поссорились. сяо жалеет, что больше не может обосновать своё молчание тем, что ест — третья коробочка не появляется по волшебству, как это было со второй. а ему нужна отсрочка. потому что сяо не знает, что ещё ответить кроме банального «всё сложно». а чжун ли всё вглядывается в него пристально и цепко. гипнотизирует на то, чтобы сяо сказал правду. и сяо говорит. — я не могу забыть то, что он сделал. сяо отворачивается, чтобы чжун ли не прочитал ещё больше истины в его глазах. чтобы не нашёл там ни обиды, ни горечи, ни сомнений, ни сожалений. чтобы дать себе время успокоиться и вновь слепить из лица равнодушие. — это было… слишком больно? — предполагает чжун ли и, конечно, попадает в самую точку. сяо иногда кажется, что отец видит его насквозь. но зачем-то заставляет его проговаривать свои чувства. — да, — отвечает он, надеясь, что отец не будет расспрашивать дальше. забыть, забыть. вот бы он мог забыть всё так же легко, как венти. воспоминания выцарапываются наружу из ямы и осматриваются, словно проверяя, можно ли им наружу. сяо заталкивает их обратно. они молчат. тофу сушат горло, и сяо наконец отпивает чай, несладкий, но вкусный. что-то вроде медовой липы, уже остывшей, но всё равно согревающей. — я не буду вмешиваться в твои отношения, сяо, — наконец произносит чжун ли, — потому что ты уже достаточно взрослый и сумеешь разобраться сам. хочу сказать только то, что… он замолкает. сяо заглядывает в его глаза, тускло-золотистые, и забывает дышать. ждёт ответа, пока где-то возле спины понемногу оживает надежда, что, может быть, отец поможет ему. даст совет. подтолкнёт в сторону решения. или сам всё разрулит. но чжун ли говорит только: — в основном жизнь гораздо проще, чем кажется. и большинство сложностей и проблем не существуют нигде, кроме головы. и сяо остаётся только молча проглотить чай. и свои наивные надежды на то, что кто-то кроме него сумеет навести порядок в его жизненном бардаке.