ханнен

после первого круга желудки всех игроков покрываются изнутри слоем металла. после второго то же случается и с нервами, и все расслабляются. больше никаких роковых секретов и признаний — лишь желание накормить как можно больше игроков жижей из котла. любыми способами. ну, почти без признаний. на первом кругу сара удивляет их своим «я никогда не влюблялась», заставляя есть всех, кроме себя и аяки. но после неё — никаких любовных соплей. (да и зачем они нужны, когда можно выпытать несколько постыдных туалетных историй?) к счастью, продукты в котле не бесконечны. когда они заканчиваются (ура!), тома, у которого, похоже, титановый желудок, предлагает принести ещё, но его останавливают дружным «нет!» даже сара, которая проглатывала шоколадно-эклерные огурцы с невозмутимостью стены, на эти слова мотает головой — что уж говорить о других. кокоми вообще отказывается играть на последнем круге — лежит и не двигается, как выброшенная на берег рыба. когда аяка обеспокоенно интересуется, не принести ли лекарства, кокоми шепчет слабым голосом, что ей достаточно немного полежать, чтобы прийти в себя, и аяка отводит её за ширму. ёимия порывается идти следом, но томо берёт её на слабо, мол, она не сможет выдержать последний круг, и она остаётся. аято, глядя на зеленеющие лица присутствующих, предлагает передохнуть. для казухи это команда «бежать»: он встаёт (вскакивает) первым и выходит из комнаты быстрым шагом, чтобы никто за ним не последовал. ему нужно одиночество. всего одну жалкую минутку наедине с собой. казуха едва ли не бежит по лабиринтам пустынного прохладного дома, вспоминая путь до балкончика, на который случайно забрёл днём. тогда он встретил кокоми, и они несколько минут молча стояли рядом, опершись о перила, и разглядывали увядший сад и тёмный пояс леса за ним. потом кокоми сказала, что это лучшее место, чтобы побыть в одиночестве. было. и казуха пообещал ей, что не будет приходить сюда слишком часто. но сейчас, пока кокоми не в состоянии двигаться, он может нарушить обещание. может же? «можешь», — шепчет ветер, когда он открывает дверь. казуху обдаёт холодом, и жизнь на пару ледяных мгновений становится настолько реальной, насколько это возможно. он слышит свист и скрип деревьев, перекличку то ли птиц, то ли насекомых внизу; он ощущает каждую клеточку тела, тяжёлого из-за съеденной еды, он живёт — но всего две или три секунды. а потом колесо непрекращающихся мыслей начинает вертеться с новой силой, и тяжесть прожитой жизни пригибает его к перилам. казуха стоит, уставившись в квадратное пятно на ветке одного из деревьев, и вспоминает. сегодняшний вечер, вчерашний вечер, вечер три дня назад… как быстро летит время, как мастерски оно стирает всё, что было. и старые страхи всё ещё и пугают, и жить мешают, но теперь от них можно отмахнуться безразличным «и что?» и казуха отмахивается — чёрт с ними. что было, то прошло. и если когда-то его окружали агрессивные гомофобы, готовые затравить за один короткий ненастоящий поцелуй, — это не значит, что все новые знакомые будут такими. и казуха знает, что ни томо, ни горо его травить точно не будут, но, чёрт… они захотят узнать подробности. и казухе так и придётся рассказать идиотскую правду — что, да. никакой романтики. они просто хотели узнать, что такого в поцелуях. и научиться. на будущее. архонты. как же тупо. какая-то низкорейтинговая комедия. только вот глупые комедии не превращаются в триллеры, как это случилось у них. глупые комедии не снятся в кошмарах, не отзываются фантомной болью от не своих ран даже спустя полгода. глупые комедии… а, к чёрту. почему он снова это вспоминает? неужели нет других тем? например, хм… дайте подумать… как там скара? казуха достаёт телефон. 22:43. ничего себе. как быстро пролетели три — нет, почти четыре — часа. зарядки — целых восемь процентов. обычно казуха такого не допускает, потому что редко пользуется телефоном, но сегодня аяка дала ему пароль от домашнего вай-фай, и он посадил зарядку, забивая память гитарными табами. звонить или нет? поздно — отбой в общежитии в десять. а ещё ему не хватит зарядки. всё против того, чтобы казуха звонил. конечно, он звонит. — казуха. казухе становится спокойнее, когда он слышит голос скарамуччи — устало-задолбавшийся. как будто всё по-старому. как будто он дома. правда, в их условном доме никто не кричит сонным голосом: «какого хуя так поздно, эй, мучача?» ох, чёрт. он разбудил аякса. казуха хочет передать извинения, но слышит шорох из динамика, а потом грозное: «отъебись!» и улыбается. как мило. скара прикрывает рукой микрофон, чтобы не было громко. — как обычно, ругаетесь? — нет, блять. лежим в обнимку и обсуждаем планы на будущее, — кисло отвечает скарамучча. — чего звонил? — а. — а что ответить? — не знаю. вздох. — только не говори, что соскучился. не поверю. — может, соскучился, — хмыкает казуха. и буквально видит, как скарамучча закатывает глаза. — если ты хотел проверить, не убил ли я кого-то, пока тебя не было, — скучающим голосом продолжает тот, — то нет. но руки чешутся. так что придётся тебе волноваться обо мне ещё два дня. и звонить чаще. — ха, — улыбается казуха. — так это ты по мне скучал. он произносит это как шутку, но скарамучча вдруг замолкает. казуха в этот момент отвлекается на скрип балконной двери — это томо пришёл. ох, блин. томо машет руками, чтобы привлечь его внимание. и казуха слишком занят попытками прочитать причину его прихода по хаотичным движениям рук, чтобы уловить интонацию следующих слов: — может, скучал. я рад тебя слышать. казуха понимает смысл не сразу, и до него долетает только конец фразы, но удивиться он всё равно не успевает — на заднем фоне скарамуччи уже слышится весёлое: — он спит с твоей фоткой! — завали ебало! — раздаётся в ответ. так громко, что казуха машинально отдёргивает руку от головы. и видит недовольный взгляд томо, который тоже это слышал. — хочу кое-что спросить, — негромко произносит тот, вклиниваясь в разговор. казуха догадывается, что именно томо собирается ему сказать. и ему вдруг неожиданно хочется в подробностях расспросить о том, как прошёл день скарамуччи. и как он поживает. и как его настроение — но, увы. телефон напоминает о том, что служит казухе верой и правдой уже пятый год, и восемь процентов — это издевательство над пенсионерами. и отключается. казуха некоторое время смотрит на тёмный экран, а потом поворачивается всем телом и видит по лицу томо, что его ждёт непростой разговор.