ханнен

а потом начинается учёба, и всё идёт наперекосяк. (казуха всегда знал, что учёба — зло). в первое утро перед занятиями он сидит за завтраком и слушает настойчивое жужжание тревоги. ту самую её разновидность, которая подаёт голос тогда, когда что-то вмешивается в привычный уклад вещей и меняет его. и первым тревожным звоночком становится сяо — точнее, его отсутствие. обычно казуха наблюдает его заспанное отрешённое лицо со своего места в столовой, но сегодня за завтраком сяо нет, а стул его занимает какой-то парень с золотистыми волосами. казуху посещает абсурдное желание подойти к нему и прогнать со словами: «это не твоё! уйди!» конечно же, он ничего не говорит. тревожная муха внутри продолжает жужжать. последний раз он видел сяо утром, когда вернулся из ванной: тот лежал на кровати лицом в подушку, на вопросы не отвечал и вообще не подавал признаков жизни; но спина его поднималась и опускалась, и казуха надеялся, что он дышал. это было очень, очень, очень странно. за время каникул казуха привык к тому, что рядом с сяо обязательно должен быть венти — их как будто связали резинками, и, если он встречал одного, то где-то в радиусе десяти метров обязательно находился другой. они разделились только в ночь перед началом учёбы, но казуха был уверен, что сяо, проснувшись, сразу же побежит на третий этаж… очень, очень, очень странно. казуха находит венти перед завтраком и спрашивает, не поссорились ли они с сяо — и встречает искреннее удивление в бирюзовых глазах. «а кто это?» и вот спустя тринадцать минут после этой маленькой — необъятной — трагедии казуха сидит в столовой, держит в руках ложку и не может осмыслить случившееся. он успел привязаться и к сяо, и к венти, и к их паре, и он толком не знает, что произошло, но сяо действительно выглядел неживым, и от воспоминаний об этом к одной тревожной мухе присоединяется вторая, которая всё нашёптывает, что когда казуха вернётся в комнату, то увидит порезанное и не двигающееся тело. как тогда, как в ту ночь… он смотрит направо, чтобы успокоиться — там повседневность, там умиротворение: томо и горо обсуждают будущие экзамены, и их угол — островок спокойствия. казухе бы присоединиться к ним, но. сначала он смотрит налево — там сидит скарамучча и задумчиво отправляет в рот ложку за ложкой сладкого крахмалистого пудинга. лицо у него непривычно мирное — обычно в компании томо он завтракает с таким выражением, будто пьёт уксус. а сейчас он весь в себе, и это — третья тревожная муха. скарамучча, заметив взгляд казухи, фокусирует на нём свой и приподнимает брови — «что случилось?» «почему ты меня игнорируешь?!» — хочет закричать казуха. казуха качает головой («ничего»), и скарамучча, пожав плечами, возвращает всё внимание к содержимому тарелки. их беззвучный диалог замечает томо. от его взгляда казухе приятно и невидимые волны щекочут по телу; но томо ничего не говорит — невежливо перебивать горо — и казуха думает, что, ну, неужели все в его окружении приняли обет молчания? тот же скарамучча, который постоянно заставлял его говорить, говорить, говорить о себе, рассказывать и печали, и радости, и злости; тот, который сам охотно делился всем, что у него на уме — идеями, планами и раздражением; тот скарамучча, который всегда, всегда был рядом с казухой — неделю назад объявил, что ему надо побыть одному. и пропал. «бытие одному» затянулось до начала учёбы. он просто… не приходил к казухе, а казуха не ходил к нему, и они виделись только в столовой. ни с того ни с сего, внезапнее, чем контрольные и снег в пустыне вместе взятые, он потерял интерес. ушёл в сторону. казухе было обидно и непонятно, но он по привычке проглотил всё и не спросил ничего, кроме: «это из-за поездки?» «нет». и казуха решил скарамуччу не трогать — всё равно бесполезно. он не будет ничего объяснять до тех пор, пока сам не захочет. но обидно. и почему казуха всегда выбирает молчать, а не говорить? — …и всё-таки я удивлён, что ты решил поступать именно в военный вуз, — сомневается томо. горо хмурится. — это из-за того, что я низкий? — нет, — качает головой томо. — просто мне сложно представить, что кто-то хочет стать военным. по своей воле. он молчит, критически рассматривая горо; тому от внимания неуютно, но он только выпрямляется и смело глядит в ответ — и томо ничего не остаётся, кроме как отступить. или искать союзников. — казуха, вот ты понимаешь? — втягивает его в разговор томо. теперь горо вынужден терпеть сразу два оценивающих взгляда. — хм… насколько я знаю, это у тебя что-то вроде семейной традиции, да? — вспоминает казуха, которому, кажется, уготована роль миротворца. — да, но я и сам этого хочу! — от волнения горо повышает голос. казуха вскидывает руки. — я знаю, — миролюбиво отвечает он и поворачивается к томо. — вот так и понимаю. казуха просто ищет повод заглянуть в светлые глаза, да? не важно. — ладно, хочешь — твоё дело, — соглашается подписать мирный договор томо. задерживает взгляд на казухе — тёплый, сомневающийся — и переводит его дальше. казуха не успевает понять и удивиться, а томо уже спрашивает: — эй, скарамучча. а ты куда после школы собрался? четвёртая тревожная муха вступает в хор. потому что когда эти двое общаются, всё заканчивается ссорой — а казуха ненавидит конфликты, он их боится, он не хочет повторения- — найду родителей, — зевает скарамучча. — и выбью из них алименты за восемнадцать лет. он отвечает отстранённо и лениво, как будто объясняет очевидное глупцу, но на фоне его обычного «а не отъебаться ли тебе»-тона нынешний звучит даже дружелюбно. томо, кажется, тоже удивлён тому, что сегодня у них перемирие, и решает использовать редчайшую возможность разговорить скарамуччу. — а если у них нет таких денег? скарамучча зевает и доедает пудинг. — дом, квартира, одежда… — он отвечает так медленно, как будто не выспался или закинулся коробкой успокоительного. — их можно продать. а если нет… то почки-то у них должны быть. томо не понимает чернорыночного юмора и идёт со своим непониманием к казухе. — это шутка, — неуверенно поясняет тот. — ну, про почки. правда ведь? казуха всё это время залипал на глаза томо — серовато-голубые, ясные, притягивающие; но вот он оборачивается к скарамучче, потому что что это вообще было, и глаза у того противоположно другие — с яркой, насыщенного цвета радужкой; и вот они-то уже не при-, а за-тягивают и пере-тягивают внимание на себя. в них — вызов миру и надменность, а ещё кое-что, что появляется при взгляде лишь на одного человека (что-то, о чём казуха догадывается уже давно, несколько лет и десятки месяцев, но боится признавать). — посмотрим, как дело пойдёт, — бросает скарамучча и возвращается к завтраку. он так и не удостоил томо взглядом — всё его внимание досталось казухе. значит, никакое это не перемирие. мухи жужжат и жужжат. — слушай, казуха, — внезапно обращается к нему томо, кажется, ничуть не задетый пренебрежением скарамуччи. — можем сегодня после занятий встретиться? хочу поговорить с тобой. это длится всего мгновение, нет, даже меньше, пока казуха поворачивает голову. он успевает заметить в синих глазах вспышку её — собственнической, слепой и всеразрушающей — ревности. — да. конечно.

***

кажется, у казухи намечается свидание, но радуется он только вполовину от ожидаемого. — как думаешь, о чём томо хочет поговорить? — спрашивает он у скарамуччи по дороге в общежитие после учёбы. что ещё им обсуждать, казуха не знает. у него голова пухнет от количества домашнего задания и информации, которой их завалили учителя, а ведь сегодня было всего шесть уроков — страшно представить, что будет завтра, после семи. ему уже хочется обратно на каникулы. хотя, с другой стороны… с началом учёбы они со скарамуччей снова становятся соседями по парте и вроде как возвращаются к своим привычным отношениям; «вроде как», потому что недосказанность по-прежнему висит над их головами и вынуждает тщательно подбирать слова. на улице холодно. уже почти зима, только снега не хватает — жаль, что он в этой части тейвата выпадает редко: со снегом на улице было бы чуть опрятнее. казуха прячет руки в карманах и смотрит на скарамуччу, потому что всё ещё ждёт ответа на свой вопрос. волосы у того топорщатся, под глазами — синяки, а куртка тёмно-зелёная, цвета хвои. куртку казуха однажды примерил и не захотел отдавать. а потом признал, что скарамучча в ней красивее смотрится. мимо них в разные стороны идут ученики, большинство — незнакомцы. казуха не одинок, но иногда ему в сердце вгрызается сожаление от того, что он чужой в этом месте, что все старшеклассники друг друга знают — хотя бы в лицо — и что-то могут друг о друге рассказать, а он и о нём — нет. это чувство чуждости возникает иногда — внезапно — редко, высасывает силы и пускает по артериям жидкую разбавленную тревогу. — кто его знает? — всё-таки удостаивает его ответом скарамучча, но только тогда, когда они уже подходят к общежитию. — может, тоже будет доставать тебя экзаменами, как утром. а может и в любви признаться. я не знаю, до чего вы там успели дойти. казухе становится теплее там, где щёки. «ты ревнуешь?» — хочет спросить он, но боится. боится услышать «да» и боится услышать «нет». наверное, лучше не знать ответа. — не выдумывай. ничего не было. — а хочешь? — скарамучча косит на него взгляд через плечо — мимолётно — и отворачивается, чтобы войти в здание. они молчат, пока проходят через турникеты, молчат, пока поднимаются по лестнице; и казуха понимает, что напряжение между ними никуда не делось. и то, что они мирно и привычно разговаривали на уроках, ещё не значит, что недопонимание, которое принёс в их отношения скарамучча, растворится само собой. «ты не устал от него за эти годы?» — вспоминает он давние слова томо и не знает, ответил бы «нет» так же решительно на этот раз. — ладно, ладно, не грузись, — уступает скарамучча, когда молчание затягивается неприлично долго. — мне тоже после сегодняшнего заёба думать не хочется. казуха хмыкает. не очень искренне. они стоят на лестнице между третьим и четвёртым этажом общежития. дверь скрипит и хлопает, мимо снуют ученики, а они вдвоём явно мешают человекопотоку, судя по недовольным взглядам и толчкам. — я пойду, — объявляет скарамучча, потому что молчание опять затягивается, и впервые за последние полчаса заглядывает казухе прямо в глаза. — этот уёбок аякс вернулся с каникул слишком довольный. надо бы его заткнуть. снова. снова уходит. казуха смотрит в ответ. смотрит и хочет спросить: «что случилось?», смотрит и не знает, что сказать. он слишком ценит и уважает чужую свободу для такого рода допросов, но и молчать и быть в неведении ему надоело, и поэтому он смотрит, малодушно сваливая на глаза ту работу, которой должны заниматься голосовые связки. скарамучче с его стороны кажется, что казуха вот-вот признается ему в любви. мысль глупая и неправдоподобная, не мысль — мечта, которую и хочешь и боишься; но в красных глазах казухи столько малопонятной решимости, а сам он так сильно желает простоблятьобнятьприжатьсжать его здесь, на лестничном пролёте, иплеватьплеватьплевать на других людей, что немножечко помечтать ему можно, да? всё равно казуха вернёт его в реальность своим: — хорошо. только не увлекайся. скарамучча вздыхает. признаётся: — с ним не увлечёшься. казуха всё-таки улыбается и собирается подразнить скарамуччу, поиграть на его самолюбии и, возможно, поболтать чуть дольше — но тот вдруг переводит взгляд ему за спину и хмурится. казуха оборачивается — кто там может быть? — и тот, кого он видит за собой, это — чжун ли? остальные ученики притормаживают, проходя мимо, и оглядывают учителя как пришельца. чжун ли стоит невозмутимый аки скала, словно привык к обильному вниманию и оно его совершенно не заботит. казухе интересно, к кому он… — казуха, здравствуй. …собирается. за те секунды, что казуха неуверенно здоровается, в его воспоминаниях проносятся все грехи, связанные с историей. да, он так и не заполнил ту таблицу, связанную с катастрофой в разломе, да, он не помнит год создания ассамблеи гуйли, да, он постоянно путается в связях в семье сёгуна райден… можно перечислять долго, но это всё мелочи; вспомнить бы, где он умудрился налажать настолько, что учитель пришёл по его душу аж в общежитие. на плечо казухи ложится рука, и скарамучча придвигается ближе — наверное, он и закрыл бы его собой, если бы не мешались перила и пробка из учеников. — не беспокойся, я не учёбу пришёл обсуждать, — миролюбиво произносит чжун ли. — я нигде не могу найти сяо, а так как ты его сосед по комнате, я подумал, что ты можешь знать, где он. казуха выдыхает, и рука с его плеча пропадает. вот в ком дело. сяо… точно. казуха вспоминает никакущее состояние своего соседа и то, что видел его только утром, и ему становится стыдно. надо было сходить его проверить во время перемен, а он… — а, да. возможно, он в комнате. давайте пройдём. казуха оборачивается, чтобы объясниться-попрощаться со скарамуччей, но видит только его спину. уходит. снова уходит. казуха сжимает и разжимает кулаки до тех пор, пока скарамучча не пропадает за дверью на этаж. вздыхает. — пойдёмте? — оборачивается он к чжун ли. по дороге до комнаты казуха собирает урожай любопытных взглядов и становится звездой общежития. хорошо хоть идти недалеко. казуха открывает дверь перед чжун ли. тот кивает и входит, а казуха задерживается, чтобы пожать плечами в ответ на немые вопросы заинтригованных учеников. он и сам без понятия, как до такого дошло. — …сяо, что случилось? — слышит он, когда входит, и казухе и непривычно и некомфортно обнаруживать волнение и заботу в голосе обычно невозмутимого историка. он подходит к своей кровати, чувствуя себя третьим лишним и желая слиться со стеной, но не удерживается и смотрит туда же, куда и чжун ли. сяо, кажется, так и не сменил позы с тех пор, как казуха видел его в последний раз, и внутри него медленно поднимает голову паника. что, если?.. — тебя не было за завтраком, и на уроках ты не появлялся. ты заболел? сяо — слава архонтам! — шевелится. медленно и нехотя поднимается, садится на край кровати и смотрит усталым и безжизненным взглядом. кажется, он и не замечает чжун ли, потому что глядит сквозь него. у казухи мурашки по коже от взгляда и вида сяо. ему хочется привести венти и ткнуть его лицом, как провинившегося кота, и сказать: «посмотри, что ты наделал». сяо открывает рот, прокашливается и говорит: — наверное, заболел. не знаю. после его слов повисает тишина, медленно заполняющаяся неловкостью. казухе, кажется, неуютно больше всех. — наверное, мне стоит выйти? — подаёт голос он. — не буду вам мешать. — нет, необязательно, — тут же отвечает чжун ли. — это и твоя комната тоже. полагаю, это нам с сяо стоит выйти и… — я как раз собирался уйти, — машет руками казуха. — на час. или дольше. чжун ли качает головой, и на лице его проступает вина. измеритель неловкости в голове казухи взрывается, и всё, чего он хочет — это уйти уже наконец. — прошу прощения за беспокойство, — разводит руками чжун ли. — я не задержусь надолго. — сколько вам нужно, — отвечает казуха. и выскакивает в коридор.