ханнен

казуха знает. знает, что ему должно быть неприятно. знает, что сейчас должен ощущать себя жертвой, обманутой и использованной, знает, что должен был отстраниться, оттолкнуть, закрыться, закричать — показать, что ему невыносимо быть прижатым к стене, невозможно больше терпеть пальцы, рисующие на его пояснице, другие пальцы, тянущие его волосы, знает, что их растянувшийся в километровую верёвку поцелуй должен его тяготить, знает, что ему должно быть неловко целоваться на чужой кровати, знает, что ему не должно нравится. но ему нравится. и он позволяет скарамучче тянуть его дальше. может, изначально казуха и поцеловал его потому, что хотел успокоить. может, изначально скарамучча и хотел позволить быстро себя успокоить. но это было пару… пару десятков поцелуев назад. поцелуев спешных и нужных, медленных и правильных, непривычных и затянутых, коротких и ленивых и ещё архонты знают каких. почему так получилось и откуда в казухе взялось столько нехватки ласки, он не знает. но пока он позволяет себя целовать, скарамучча собирается растянуть каждую их секунду в вечность. — я тебя люблю. знаешь? — знаю. скарамучча кивает, задевая лбом лицо казухи, и распутывает их. казуха следит за тем, как он отползает на край кровати, и сердце его стучит всего на десять ударов быстрее обычного. признание не вызывает никакой лавины, и казуха не вздыхает потрясённо и не выпучивает глаза — принимает. он знал — нет — чувствовал, но сомневался и не хотел спрашивать. молчать удобнее, чем разговаривать. меньше проблем. а ещё он боялся и всё ещё боится того, что их дружба разрушится, когда он скажет «нет». а казуха откажет. потому что… ну, это же очевидно. пусть у него нет никого ближе скарамуччи, пусть с ним привычно и комфортно, пусть, оказывается, между ними даже есть вся эта страсть, но… но? казуха путается. на самом деле, эта логическая цепочка должна была закончиться словами: «этого недостаточно, чтобы называться любовью». но если это не любовь, тогда что она вообще такое? — если ты ждёшь от меня ответного признания… — жду. казуха переползает от стены к краю кровати вслед за скарамуччей. его мысли такие же мятые, как и плед под ними. — но не сегодня. а? — в смысле? — если ты что-то скажешь сегодня, это будет не твоё решение. скарамучча объясняет так спокойно, как будто сердце у него не стучит тук-тук-тук в секунду, а в голове не кричит сиреной «неужели! неужели! неужели!» — просто сейчас темно и тебе понравилось, как я целуюсь, а ещё мы почти в штаны к друг другу залезли, так что… — всё, я понял, перестань. скарамучча молчит, и казуха через темноту чувствует его довольство. его счастье. а в ушах всё стучит это возмутительное «в штаны залезли», и он не ханжа, но это, конечно, неправда, и они никогда бы не дошли до- но основную мысль казуха понимает. скарамучча запретил ему признаваться себе в любви. потому что, пусть сейчас казухе и хорошо, пусть он чувствует себя на своём месте плечом к плечу с ним, пусть он, может, и хочет снова быть прижатым к стене — но это сегодня. завтра вернутся будни, в которых выбирать друг друга нужно будет каждый день, а не только после всплеска гормонов. и скарамучча сомневается в том, что казуха будет выбирать его. казухе чуть-чуть обидно, чуть-чуть стыдно и чуть-чуть некомфортно. и горько. потому что он понимает скарамуччу. а себя не понимает. совсем. кто-нибудь. просто разберите неразбериху в его голове и дайте ясный ответ: кого он любит, кого — нет, и что ему потом делать с этими знаниями. — и когда мне тебе ответить? — года через два. три. или пять. казуха не понимает, почему так долго, но решает, что очередная загадка ему сейчас не нужна. поэтому он мотает головой, раздвигает мысли по разным сторонам головы и решает сначала сделать то, что надо. — пора идти, — казуха встаёт и идёт в сторону выключателя. — скоро все с ужина вернутся. надо успеть убраться и найти нож. скарамучча молчит. ему не нравится то, что казуха опять сворачивает разговор, но тому и правда нужно побыть одному и всё обдумать. взвесить чувства, рассортировать эмоции и, если пустят, пересидеть ночь в холодильнике. поэтому казуха включает свет. вздыхает, прикладывает руки к щекам, которые жарче солнца, и только после этого оборачивается. скарамучча смотрит, конечно же, только на него. и, ох, чёрт, если и казуха выглядит таким же растрёпанным, то как же неловко будет возвращаться к себе… казуха садится на корточки и осматривает пол. ему точно нужно в холодильник. немедленно. нож находится под «их» кроватью, и казуха гуськом подходит к ней. скарамучча всё ещё смотрит на него сверху вниз и всё ещё молчит. казухе стыдно, но, ладно, сначала он достанет нож, поправит чужую кровать, а потом они поговорят. желательно, не в этой комнате. — скара? где моя футболка? он смотрит на скарамуччу, и тот вместо ответа спускается к нему на пол. они снова близко, и у казухи опять приятно тянет в груди из-за этого, а потом. потом эта тягучесть становится невыносимой, потому что скарамучча прижимает его ладонь к полу своей; и пусть это самое невинное из всего, что они делали сегодня, казуха улыбается. скарамучча, как ни в чём не бывало, наклоняется так низко, что почти ложится казухе на колени. он тянется рукой к ножу, нащупывает его, а потом выпрямляется. нож он держит двумя пальцами, и тот опасно шатается между ними. казуха почти теряет равновесие. — прости. — спрячь его уже. скарамучча кивает и убирает ладонь с его руки. он приподнимает туловище, чтобы удобнее было доставать казухину зелёную футболку из кармана. — страшно было? — спрашивает он, разворачивая ткань. — я про то, когда ты только пришёл. он смотрит только на свои руки. казуха — на его. это последствия недавнего взрыва, или он и правда хочет их потрогать? — сначала — очень, — признаётся казуха. — не знаю, чем всё закончилось, если бы не горо. — больше ты не будешь переживать, — медленно говорит скарамучча, как будто бы ему тяжело шевелить языком. казуха мало что помнит, но надеется, что это не его вина. точнее, не его зубов. а ещё он хочет верить обещанию скарамуччи, да только тот с его характером не сможет вечно сдерживать ярость. когда-нибудь такое случится снова. но теперь казуха знает, как его усмирить (и, если честно, он хочет, чтобы это знание пригодилось как можно скорее). — я долго об этом думал, — скарамучча заканчивает прятать нож и теперь смотрит казухе в глаза. — но всё никак не мог решиться. казухе не нравится его тон. — но теперь другого выхода нет. я попрошу перевести меня в другую школу. … когда-нибудь казуха привыкнет. настанет день, когда скарамучча скажет или сделает что-то шокирующее, что-то, из-за чего сердце казухи побьёт мировой рекорд по прыжкам в пятки, а он кивнёт. невозмутимый, как скала. потому что привык. но, если такой день и наступит… то точно не сегодня. — в смысле — в другую школу? казуха начинает подозревать, что всё, что случилось сегодня — сон. потому что обычная жизнь слишком скучная, чтобы в ней происходило столько изматывающих событий подряд. если всё было сном… тогда скоро он проснётся в своей комнате, пойдёт на ужин, и всё будет как раньше. никто ни на кого не нападал, никто никого не целовал, никто никуда не уходит… на сны можно влиять силой мысли, так? тогда сейчас он заставит скарамуччу сказать, что тот пошутил. раз, два, три — — попрошу перевести меня в другую школу, — повторяет скарамучча. — лучше сам, чем выгонят. понятно. всё-таки не сон. — зачем? — есть две причины, — быстро отвечает скарамучча, как будто ответ на этот вопрос у него уже давно отрепетирован. — первая: когда ты уехал, я понял, как сильно от тебя завишу. что почти все мысли, которые не обо мне, они о тебе. оу… казуха отводит взгляд. он не хотел, чтобы так получилось. — раньше меня это не смущало, — продолжает скарамучча. — а тогда — стало. потому что это зависимость. и я всё думал, что с ней делать. как избавиться. тогда же решил, что перевод — это крайняя мера. последняя. когда совсем ничего не останется. он встаёт, а казуха и дальше сидит на корточках. так вот в чём дело… значит, ему нужно это расставание. и казуха не имеет права возразить — так? скарамучча подаёт ему руку, и казуха тоже встаёт. руку не отпускает. — а вторая? — вторая… — вздыхает он. — вторая причина наверняка уже сидит в кабинете яэ мико и требует, чтобы сюда прислали взвод военных. меня обезвредить. томо. — она может не поверить. доказательств нет. — есть свидетель, — напоминает скарамучча. — забыл про горо? а яэ мико… помнишь, она сказала, что за любой проступок меня отсюда выгонит? она хотела ещё тогда, когда я подрался с рыжим ебланом. сердце казухи каменеет с каждым новым аргументом. — может, томо ещё не успел рассказать, — он не сдастся. — я поговорю с ним. попрошу молчать. скарамучча качает головой. — сам-то веришь в то, что он тебя послушает? хороший вопрос. час (или сколько времени прошло?) назад казуха бы ответил: «да». сразу. без раздумий. но после того, что случилось… томо не пускал казуху в комнату, не верил в то, что тот сможет успокоить скарамуччу, а потом едва всё не испортил, когда влез в их разговор, хотя казуха просил его остаться снаружи. и если бы не он, то никакого поцелуя бы не было, и ох. так томо в итоге помешал или помог? — как вы вообще встретились? — спрашивает казуха. — что это за разговор у вас был? скарамучча, только что убравший свёрток с ножом в карман, снова смотрит на казуху. — он ждал меня у входа на этаж. а потом сказал, что хочет поговорить о тебе. — обо мне? — да. когда мы пришли сюда, он потребовал, чтобы я от тебя отстал. ещё час (или сколько там времени прошло?) назад казуха бы ему не поверил. но теперь-то он знает, что сказать что-то такое — вполне в духе томо. это он его так ревнует? защищает? демонстрирует власть? ах, чёрт. очередная головная боль. можно он подумает обо всём завтра? — а ты?.. — как видишь, собираюсь отстать, — разводит руками скарамучча. они молчат. наверное, это была точка в их разговоре. им и так уже давно пора идти. но когда они выйдут за дверь, что-то закончится. (не надо, не надо, не надо, пожалуйста, не надо) — поэтому ты сказал, чтобы я ответил через два-три года, — говорит казуха, и скарамучча кивает. — но почему так долго? нам осталось учиться полтора года, и потом мы снова встретимся. да? если скарамучча сейчас ответит «нет», казуха привяжет его к себе и не отпустит. — конечно, встретимся, — ни тени сомнения. — даже если меня переведут в другой город, я вернусь. даже если что-то задержит, вернусь. обязательно. скарамучча каждое слово не говорит — выдыхает. едва-едва слышно. — мне ведь тоже… нелегко без тебя будет. полтора года, два, три… или дольше. казуха примеряет на себя эти цифры, и с каждой новой ему всё теснее в горле. ничего ведь страшного в том, чтобы подождать, верно? время быстро летит. казуха привыкнет. скарамучча же не в другую страну уезжает. и звонки и интернет никто не запрещал. они всего лишь не будут рядом постоянно, не будут видеться каждый день, никаких живых разговоров, споров, общих шуток, взглядов, никакой близости, ничего, ничего, ничего… ничего страшного, да? он просто преувеличивает. их расставание — никакая не трагедия. казуха шевелит пальцами и, когда скарамучча отпускает его ладонь, отворачивается и принимается молча перестилать постель. они работают в четыре руки, и когда и плед, и одеяло под ним выглядят так, будто их только что сложили лучшие горничные в лучшем отеле, становится ясно: пора идти. что-то заканчивается. сердце камнем застревает в горле. как будто стоит им выйти из комнаты, и что-то между ними порвётся. — пойдём. тише обычного говорит скарамучча. казуха кивает и переставляет вперёд ногу. за ней — вторую. всё, что они делают дальше, пролетает так быстро, что это нечестно. щелчок выключателя. хлопок двери. взгляды учеников, вскользь, мимо. дверь на лестницу. куда они идут? скарамучче в другую сторону. шаг, шаг, за шагом — шаг. голос. — выходит… — говорит казуха, потому что молчание означает конец. — это из-за меня получилось, да? — нет. это из-за того, что один долбоёб лезет в чужие отношения. лестница. неподъёмные ноги. люди, люди, люди. — так тупо, знаешь, — говорит скарамучча, потому что молчание означает конец. — когда представлял, что скажу тебе, что перевожусь… в голове это было как в фильмах. говоришь о расставании, звучит грустная музыка и всё — конец. все плачут. — могу включить грустную музыку. скарамучча хмыкает. — не в этом дело. вот я попрощался, а нам ещё вместе учиться. минимум две недели. казуха улыбается. шаг, шаг, шаг. — не получилось у тебя побыть королевой драмы, да? скарамучча разводит руками. улыбается тоже. — ты ещё можешь передумать. скарамучча качает головой. смотрит вперёд, а казуха — только на него. — у меня есть минимум две недели, чтобы тебя переубедить. — а в школе есть минимум два человека, которые мечтают от меня избавиться, — парирует скарамучча. — первая — это яэ мико. а второй… вот он. уже заждался. он кивает вперёд. там, в самом низу лестницы, стоит томо. и казуха впервые не рад его видеть.