Прислуга

Пробуждение было внезапным. Словно кто-то неожиданно позвал его по имени или ущипнул. Фрэнк резко распахнул глаза и на несколько мгновений застыл, прежде чем завеса дремоты окончательно рассеялась, и он, шумно выдыхая через нос, расслабился. Снова закрыв глаза, он потянулся, расправляя руки в стороны и тут же вновь открывая глаза, когда под левой ладонью не почувствовал ничего, кроме уже успевших остыть от тепла человеческого тела простыней. Джерарда не было. Фрэнк повернул голову влево и окинул взглядом пустующую соседнюю половину кровати. Уголок простыни небрежно наброшенный на подушку, наполовину скрывал мятый отпечаток, оставленный ближе к левому ее краю, будто кто-то намеревался застелить постель, но остановился на полдороге. Он вдруг почувствовал себя неловко, представляя, как Джерард лежит рядом и тихонько наблюдает за ним спящим. Фрэнк, конечно, никогда не видел себя со стороны в такие моменты, но подозревал, что спящие люди, в большинстве своем, выглядят мило и привлекательно только в кино. Смущение легким румянцем расцвело на его щеках при мысли о том, что он, возможно, бормотал что-то во сне или, упаси Господь, пускал слюни. Непроизвольно потянувшись рукой к губам, он провел кончиками пальцев вдоль нижней от одного уголка рта к другому, чтобы опровергнуть свои навязчивые теории и попытаться успокоиться. С другой стороны, вчера Джерард мало того, что видел его в гораздо более беззащитном и откровенном положении, так еще и сам предстал перед ним нагим и во всех смыслах с настежь распахнутой душой («И это было потрясающе», – не мог не подумать Фрэнк.), поэтому пара странных бессвязных фраз, которые Фрэнк возможно пробормотал сквозь сон, уже мало чего изменили бы. Не могли же они оказаться чем-то более непристойным, чем вчерашние протяжные стоны, которые из него выбивал Джерард. И не могло же его лицо выглядеть более нелепо, чем вчера, когда вместе с собственным оргазмом он чувствовал, как нарастало напряжение внутри Джерарда, когда тот, сбиваясь с ритма, двигался внутри него. Лениво дернувшийся от столь красочных воспоминаний член заставил Фрэнка заглянуть под простынь. Он по-прежнему был голый. Абсолютно голый лежал в постели Джерарда. Еще пару месяцев назад, если кто-нибудь попросил бы его оценить вероятность происходящего, он ответил бы, что в подобных обстоятельствах мог оказаться, только если б Сэнди замыслила какую-то совсем уж чересчур бесстыжую провокацию и, непонятно для чего, приковала бы его раздетого к кровати начальника. На мгновение зажмурившись и коротко выдыхая через нос, он усмехнулся абсурдности собственных мыслей и наконец поднялся с кровати. Таким же обнаженным он прошел в ванную комнату и остановился у раковины. Какое-то время он просто вглядывался в собственное отражение в зеркале, в попытке уловить возможные изменения в своем облике. Он чувствовал себя иначе, совсем не так, как вчера, неделю назад или вообще когда-либо прежде, и по какой-то неведомой причине ему казалось, будто эти перемены в его душе должны были отразиться и внешне. Однако из зеркала на него смотрел все тот же Фрэнк, никаких внешних изменений, кроме разве что слегка безумного взгляда. Криво улыбнувшись своему отражению, он устало потянулся и, закидывая одну руку за голову, принялся слегка массировать кончиками пальцев основание шеи. Было странно осознавать эту тянущую боль в совсем не тех местах, в которых, как ему казалось, было бы ожидаемо ее ощущать после первого опыта анального секса. Слабо, но все же неприятно ныли икроножные мышцы и шея. Перед глазами снова предстали образы недавнего прошлого. То, как он непроизвольно напрягал мышцы ног и притягивал Джерарда еще ближе к себе, будто стараясь вобрать себе под кожу, в моменты, когда тот особенно глубоко входил в него. То, как он, стоило Джерарду только отстраниться, разорвав их очередной поцелуй, беспрестанно тянулся вверх, чтобы снова прикоснуться к его губам своими, стремясь соединиться с каждым доступным сантиметром его тела каждой доступной клеточкой своего. Мечтательно закусив губу, Фрэнк снова ухмыльнулся зеркальному двойнику. Принятие теплого душа помогло бы с расслаблением ноющих мышц, но, вперемешку со сладким синтетическим ароматом лосьона для рук, который они использовали, как смазку, он чувствовал на себе терпкую, словно мускус, смесь запаха собственной кожи и свежевыстиранных простыней, и пота, и секса, и Джерарда. И, вероятно, ощущать со стороны это сочетание ароматов было сомнительным удовольствием, но для Фрэнка оно являлось самым упоительным на свете, и, если б это было возможно, то он не принимал бы душ больше вообще никогда, чтобы не смывать его с себя. Поэтому хотя бы на данный момент он решил ограничиться тем, что умылся, ополоснул подмышки в раковине и, за неимением зубной щетки, воспользовался ополаскивателем для полости рта, который нашел за зеркалом в недрах туалетного шкафчика. В ворохе смятой и вывернутой наизнанку одежды, разбросанной по полу спальни, он не без труда отыскал свою футболку и боксеры, натянул их, предварительно вывернув обратно на лицевую сторону, и босыми ногами пошлепал по полу, отправляясь на поиски Джерарда. Спустившись на первый этаж и бегло окинув взглядом пустую гостиную, он хотел было уже развернуться и вновь подняться наверх, чтобы проверить кабинет, однако услышал слабое поскрипывание закрывающегося окна, доносящееся с кухни, и двинулся туда. Когда он пересек гостиную и зашел за угол стены, разделяющей ее и кухню, его взгляд уперся в спину Джерарда. Тот, по обыкновению облаченный в светлую рубашку и темные брюки, стоял неподвижно, развернувшись к окну и упершись ладонями в одну из многочисленных рабочих поверхностей. Рукава его рубашки были небрежно закатаны у сгибов локтей, а красные пряди волос примятой волной торчали на затылке, и это единственное, что выдавало в его облике скорее домашнего Джерарда, чем делового мистера Уэя. Фрэнк тихонько обогнул кухонный остров и мягко обернул руки вокруг его талии, обнимая со спины и чувствуя, как тот на мгновение напрягся от неожиданного прикосновения. – Мы не из таких людей, – прижавшись щекой к крепкой спине, сказал он. – Каких «таких»? – накрывая ладонями руки Фрэнка и расслабляясь в объятии, спросил Джерард, и в его голосе с легкостью прослушивалась улыбка. – Мы не встречаемся на кухне, чтобы пожелать друг другу доброго утра. – Фрэнк переплел их пальцы и уперся подбородком между лопаток Джерарда, буравя взглядом его затылок, словно заглядывая в глаза. – Мы делаем это в постели. Голые. Джерард коротко выдохнул через нос, усмехнувшись, на что брови Фрэнка изогнулись волной. Это была совсем не та реакция, которой он ожидал на свои слова. Он представлял, как на его откровенную реплику тот ответит не менее соблазнительным предложением. Чем-то вроде: «И почему бы нам поскорее это не исправить?!» или «Прошу прощения, что оставил тебя одного в такой большой и холодной постели, запрыгивай скорее мне на ручки, я отнесу тебя обратно в свою спальню, запру дверь изнутри и выброшу ключ в распахнутое окно!»... на крайний случай хватило бы и короткого «Согласен», да что там, хватило бы кивка головой и пленительной недвусмысленной улыбки, чтобы Фрэнк сам подхватил его на руки и вприпрыжку поскакал на второй этаж. Ну, или хотя бы попытался. Однако Джерард ничего такого не ответил, вместо этого он на несколько секунд легонько сжал ладони его в своих, прежде чем высвободился из объятий и, развернувшись к нему лицом, ласково произнес: – Сейчас четыре часа дня, Фрэнк. Какое-то время Фрэнк тупо смотрел на него, как будто эти пять слов были произнесены на неизвестном иностранном языке, а после почувствовал, как с каждым воспоминанием о прошедших плюс-минус восьми часах и постепенным осознанием, насколько у него все смешалось в голове, стремительно ползли вверх его собственные брови и все шире округлялись глаза. Он вспомнил, как проснулся рано утром, как не находил себе места, как, слоняясь по городу, забрел в музыкальный магазин, как познакомился с Эрлом и выбрал для Сэнди подарок, как не застал последнюю дома, нарвавшись на ее Джерарда, который впоследствии, очевидно, вытрахал своим прекрасным членом из него последние мозги и стоял теперь перед ним, поджав губы в плохо скрываемой попытке спрятать собственную улыбку, и совершенно точно был горд собой и своими талантами. У Фрэнка голова пошла кругом. Он никогда раньше с таким не сталкивался и теперь совершенно искренне задавался вопросом: как секс может творить такое с людьми? Что ты даже забываешь дурацкое время суток, в которое все случилось, будто по инерции определяя в голове произошедшее во времени, как «прошлой ночью», несмотря на то, что случилось все ранним утром. А потом пытаешься выглядеть круто и непринужденно, и сексуально, флиртуя провокационными фразочками про пожелание доброго утра голышом, совершенно забыв о том, что твое сегодняшнее утро уже было настолько добрым, что, когда ты кончил, судя по всему, вместе со спермой вышли остатки твоих мозгов. Теперь ему стали понятны рассуждения великих поэтов о том, что любовь делает из людей глупцов. В этот момент не оставалось сомнений: на самом деле это просто версия, проходящая цензуру школьной программы, и все эти великие поэты имели в виду умопомрачительный секс. – Фрэнк, ты выглядишь немного маниакально, – прервал затянувшееся молчание Джерард. – Я чувствую себя маниакально. – Это ничего... наверное... – голос мужчины звучал мягко, но убедительно, он протянул руку и, мимолетно пробежав пальцами вниз по обнаженному предплечью Фрэнка, заключил его ладонь в своей. – Чай будешь? В этот момент, несмотря на собственную философию о том, что возраст – это ерунда, цифры в паспорте и прочее, Фрэнк был настолько рад, что Джерард старше и не подкалывал его, разражаясь ехидным смехом, хотя мог и, судя по ранее провалившейся попытке скрыть улыбку, может быть и хотел, однако выбрал этого не делать и, напротив, сгладить возникшую неловкую ситуацию. Фрэнк ответил на предложение утвердительным кивком и вместе с Джерардом, по-прежнему держащим его за руку, засеменил по кухне, в то время как тот ставил чайник, наполнив водой, доставал чашки и все необходимое для приготовления чая. Ладонь Джерарда была сухой и теплой, и Фрэнк опустил взгляд, смотря на их переплетенные пальцы. Пока возился с чашками, свободной рукой раскладывая кусковой сахар по чашкам, большим пальцем второй – Джерард машинально поглаживал тыльную сторону ладони Фрэнка. Парню вдруг нестерпимо захотелось его поцеловать, но вместо этого он поднес его руку к лицу и приоткрытыми губами мягко расцеловал каждую из костяшек пальцев. Джерард тут же оторвался от чайных чашек, которыми был так увлечен, и встретился с ним взглядом. Он не улыбался, его губы лишь слегка дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но передумал, и не выпустил ладонь Фрэнка из своей до тех пор, пока они не сели за стол. Фрэнк тут же обернул пальцы вокруг чашки и принялся дуть на ее дымящее содержимое, то и дело поглядывая из-под керамического ободка на Джерарда. Какое-то время они сидели молча. Джерард неслышно постукивал подушечками пальцев по столу, устремив задумчивый взор поверх головы Фрэнка в окно. Выражение его лица было спокойным и одновременно с тем увлеченным, словно он не просто смотрел вдаль, а пытался различить и пересчитать мелкие снежинки на фоне бледного неба, скованного декабрьским морозом, безмятежно падающие на землю. – Я знаю, что ты хочешь спросить, – в очередной раз поймав на себе его взгляд, начал Джерард. – Просто спроси. – А как ты... Фрэнк не стал отнекиваться и сразу же перешел к делу, точнее хотел перейти, но язык не поспевал за мыслями, и он осекся, формулируя интересующий его вопрос, а потом продолжил: – Откуда ты знал, что нужно делать, когда мы... с практической точки зрения... откуда ты это знаешь? Джерард поджал губы в улыбке и кивнул будто бы самому себе, Фрэнк смотрел на него во все глаза, больше не прячась за своей чашкой с чаем. – Я разве не рассказывал, что учился в частной Академии искусств? – Фрэнк отрицательно закачал головой. – Да? Ну так вот, я учился в частной Академии искусств. Он так спокойно это сказал, как само собой разумеющееся, словно в его ответе заключалась разгадка не только на вопрос заданный Фрэнком, но и вообще на все вопросы, когда-либо заданные человечеством. Хотя на самом деле его ответ прояснял для Фрэнка примерно ничего. – А я учусь в типа католической бесплатной школе, и до сегодняшнего утра у меня не было таких... знаний, – сдвинув брови на переносицу, сказал он. – Типа католической? Что ж, может поэтому их и не было? Джерард продолжал неопределенно улыбаться и так же загадочно изъясняться, и Фрэнку вдруг захотелось закурить от досады. Он зарылся пальцами в собственные волосы, проводя кончиками пальцев от основания шеи к затылку и обратно, повернул голову влево к окну и, проходясь ладонью под подбородком, закончил движение своей руки, оставив раскрытую пятерню на горле. И в этот момент до него вдруг дошло. Он резким движением отвернулся от окна, уставился на Джерарда и только и смог из себя выдавить тихое: – О-о-о... В сочетании с хоть и слабой, но все же хваткой на собственном горле, это мало походило даже на протяжный гласный звук, больше на еле слышный выдох. Кто бы мог подумать, что жизнь иногда оказывается настолько предсказуемой и очевидной, что избитые стереотипы и клише, вроде тех, что все студенческие общежития всех колледжей искусств всего мира – это гнезда разврата и цитадели похоти, окажутся правдой. Свободные художники, развязные творцы, либертины. Отчего-то Фрэнку захотелось курить еще сильнее. – И кто это был? Парень с твоего курса? Сосед по комнате? Профессор? На последнем вопросе в глазах Фрэнка вспыхнул бесовской огонек, который своим ответом тут же потушил хохотнувший Джерард: – Нет, не профессор, нет. В свои девятнадцать я не был таким... упорным. Он выделил голосом последнее слово, смотря Фрэнку прямо в глаза и вскидывая брови, как бы давая понять, на кого намекал. – Напротив, я был скромным. Да, знаю, в это трудно поверить, – поднимая ладонь в жесте заверения, продолжал он, перебивая так и не успевшее стать озвученным возражение Фрэнка, – но это так. Я был застенчивым и простодушным, и не умел реагировать на неприкрытое обожание. Наверное, потому что со мной до той поры такого не случалось. Он, еле слышно хмыкнув самому себе, отвел взгляд в сторону и пожал плечами, словно впервые задумываясь о только что произнесенных им словах. – Так кем он был? Тоже художником? – Нет. Критиком. Его звали... – Подожди! Так он был старше? – Нет, – Джерард поднялся с места и протянул руку Фрэнку, тот в свою очередь растерянно на него уставился. – Хочу занять твой рот, чтобы суметь ответить хоть на часть вопросов, прежде чем ты задашь миллион новых. Казалось, даже брови Фрэнка изогнулись в форме вопросительных знаков, однако руку он принял и позволил отвести себя к кухонному топу у окна, рядом с которым застал Джерарда, когда только спустился. Джерард развернулся к нему, обхватил руками за талию и спокойным движением приподнял и усадил на столешницу так быстро, что тот не успел даже пикнуть. Он открыл окно, выудил из кармана брюк пачку сигарет и протянул одну Фрэнку. – У тебя ноги голые, – проводя тыльной стороной ладони по его бедру, будто подтверждая свои слова, ответил он на недоумевающий взгляд двух золотистых глаз. Кроме того раза с косяком сто лет назад в комнате Сэнди, Фрэнк никогда не курил в особняке, только на террасе или на заднем дворе. – И ты в футболке. Несколько секунд Фрэнк боролся с желанием схватить его за руку и притянуть меж своих разведенных коленей. Но в то же время ему хотелось послушать историю Джерарда, поэтому, не разрывая зрительный контакт, он взял сигарету из его рук и зажал ее между губ, одновременно придерживая указательным и средним пальцами и покорно дожидаясь, пока Джерард предложит ему прикурить. Последний не заставил себя долго ждать и щелкнул перед его лицом зажигалкой. Язычок пламени рвано затанцевал от слабого дуновения морозной свежести, проникающей сквозь приоткрытое окно. Фрэнк затянулся и откинулся назад, прислоняясь головой к посудному шкафу позади себя, когда Джерард наконец продолжил: – Академия, в которой я учился, была небольшой, всего пара сотен студентов и два десятка преподавателей. Официально она называлась Академией искусств, но, по сути, из искусств там было только изобразительное, и после аттестации выпускники делились на специализированных художников, от супрематистов до мультипликаторов, и искусствоведов. Он протянул руку к Фрэнку и перехватил уже немного истлевшую сигарету из его губ, сделал затяжку, предварительно стряхнув пепел в раковину, и выдул плотную струйку дыма в окошко. – Мы делили вместе комнату в общежитии во втором семестре. Я учился на Кафедре живописи, он – искусствоведения. Фрэнк отпрял от шкафчика, сел ровно и вцепился пальцами в края столешницы по обе стороны от себя. Он будто обратился в слух, внимательно следя за Джерардом и его рассказом, стараясь не пропустить ни одного слова. – Людей было, как я уже сказал, немного, и обращаться за помощью к товарищам было нормальной практикой в Академии. Мы учились друг у друга и друг на друге, называя это «опытами» или «пытками», в зависимости от конечного результата. Джерард усмехнулся самому себе, мелкие лучики морщинок обрамили внешние уголки его глаз. Он снова затянулся и передал сигарету обратно Фрэнку, напоследок еще раз стряхнув пепел. – Он не был поэтом, а меня, честно говоря, никогда не привлекал сюрреализм, но мы были, как Дали и Лорка, не такие талантливые, но такие же... со странностями, – на последних словах он посмотрел на Фрэнка и забавно округлил глаза, на что тот понимающе улыбнулся, прежде чем отдать ему истлевшую почти до фильтра сигарету, чтобы он ее потушил. – Он ненавидел быть моим натурщиком. Я заставлял его часами стоять на одной ноге или до предела запрокидывать голову, или сидеть с закрытыми глазами, но ни в коем случае не засыпать и не разговаривать... когда он узнал, что все эти часы, что он мучился в странных позах и обстоятельствах, я писал только его лицо, потому что мне было важно ухватить искреннюю эмоцию, он ненавидел меня. Ненавидел, но, даже после, никогда не отказывался. Джерард прикрыл окно, и Фрэнк непроизвольно подался чуть вперед, когда он отошел к кухонному острову, облокотившись на который, продолжил свой рассказ, глядя на него в упор. – Как-то раз он пришел в нашу комнату и сказал, что решил утопиться. Фрэнк вытаращил на него глаза и, должно быть, даже ахнул от столь неожиданного поворота. – Мгм, я выглядел тогда примерно так же, – с улыбкой заметил Джерард. – На занятии по художественной критике они всей группой разбирали собственные рецензии, и когда очередь дошла до его отзыва на один из портретов, что я написал, то ли преподаватель был не в духе, то ли просто решил поиздеваться... в любом случае, он поднял его на смех, цитируя выдержки из рецензии о том, что моя «передача настолько осмысленна, что становится живее и правдивее, чем сама натура», под всеобщее улюлюканье одногруппников, а потом прочитал целую лекцию о разнице между комплиментом и комплиментарщиной. Брезгливо закатив глаза, Джерард закачал головой. – Какой-то говнюк, – сделал весьма однозначные выводы Фрэнк; было странно, но ему стало жаль парня, которого он даже никогда не видел. – Да уж, – поджав губы в натянутой улыбке, согласился Джерард. – Мы переспали в тот же вечер, просто потому что в какой-то момент это показалось мне хорошей идеей. Он никогда прежде не обсуждал со мной свои рецензии на мои работы, а я никогда до этого момента не слышал на них таких искренних похвальных отзывов, и в какую-то секунду мои слова утешения и успокаивающие объятия переросли в поцелуи, и наши руки каким-то образом оказались друг у друга в штанах. Фрэнк обомлел. Таращился на него во все глаза. Его брови непроизвольно поползли вверх, и на несколько мгновений он открыл рот, будто хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями и подобрать верных слов. Вместе с жгучим уколом ревности, мелкой дрожью что-то поднималось вдоль его шейных позвонков. Всего пару минут назад он испытывал искреннее сочувствие к парню из рассказа Джерарда, несмотря на то, что прекрасно понимал природу их, пусть и прошлых, отношений, но в эту секунду вместе с глупым, но вполне объяснимым чувством соперничества, его душу терзало еще одно странное чувство. Он не мог не проводить параллели между собой и этим парнем из прошлого, между своим к нему сопереживанием и словами Джерарда об утешении, и в конечном счете среди вороха противоречивых мыслей в голове у него, будто неоновое табло, загорелась единственная фраза: секс из жалости. Обеспокоенность тут же вытеснила вместе с чувством ревности и весь воздух из его легких. Параллель превратилась в пересечение, когда мысль о том, что произошедшее между ними тоже было сексом из жалости, тревожным колокольчиком зазвенела в голове Фрэнка. Он знал, что наверное не стоило, но был просто не в силах сдержаться. – Так это был секс из жалости? – до конца не понимая, о чем конкретно спрашивал: о произошедшем сегодня или семнадцать лет назад, произнес он. Джерард промедлил с ответом. От его внимания не ускользнула появившаяся в лице Фрэнка взволнованность, и, в полной мере не осознавая ее причину, он взвешивал в уме каждое еще не произнесенное слово. – Из жалости не спят с людьми на протяжении нескольких месяцев, – наконец ответил он. Ревность вновь окатила Фрэнка обжигающей волной. Под пристально изучающим его взором Джерарда он вдруг почувствовал неловкость за собственные мысли и слова, ему разом стало не по себе и захотелось спрятаться. Пытаясь сохранить хорошую мину, он отвел взгляд и как можно более непринужденно бросил: – Ну ладно, мне что-то разонравился этот разговор... – Ты сам спросил, – напомнил Джерард. – Я сам спросил, – тихим эхом отозвался он и тут же, вопреки собственным словам, продолжил: – А почему между вами все закончилось? – В конце семестра я познакомился с Линдси... И между нами все постепенно сошло на нет. Я перестал просить его побыть моим натурщиком, у него больше не стало поводов к тому, чтобы утопиться, – мужчина отстранился от кухонного острова и сделал шаг в сторону Фрэнка. – К началу третьего семестра мы с Линдси уже съехались, поэтому в комнату в общежитии я не вернулся. А потом Линдси забеременела, ну и... дальше ты знаешь. Фрэнк по-прежнему сидел, опустив голову и лишь изредка бросая на Джерарда взгляд. На последних словах в его сознании промелькнула мысль о том, что только разговоров о смерти и не хватало этому безумному дню, и он непроизвольно тяжело вздохнул. Задумчиво улыбнувшись уголком губ, Джерард облокотился на столешницу и склонился рядом с ним, пытаясь поймать его взгляд. Их глаза встретились, и он подмигнул Фрэнку, на что тот, с подобием улыбки, легонько пихнул его в плечо. – Подожди-ка, получается, что ты от него просто отморозился? – Что? Нет! С чего ты взял? – Ну точно отморозился! Задурил ему голову своей живописной болтовней, как ты умеешь, подсадил на... секс, – Фрэнк не смог найти достойного эпитета, поэтому, неопределенно размахивая руками, просто делано закатил глаза и попытался голосом выразить все, что думал о скрытых талантах Джерарда, который, в свою очередь, уже сиял улыбкой от уха до уха. – И потом пропал с радаров! – Да никуда я не пропал, мы нормально общались в Академии... – сквозь сдавленные смешки оправдывался Джерард в их шуточном споре. – Ты лучше расскажи мне, что на том диске? Он попытался перевести тему. Ему было забавно и радостно наблюдать за переменой настроения Фрэнка с меланхоличного на более приподнятое, но вместе с тем, даже за всей показной невозмутимостью и бравадой в голосе парня, он все равно ощущал его до конца не исчезнувшую тревожность, и ему хотелось сгладить напряжение. – Каком еще диске? Не заговаривай мне зубы... – Который ты принес. Для Сэнди, кажется. Джерард состроил совершенно невинное выражение лица, и Фрэнк подозрительно покосился на него, сощурив глаза. – Ну... просто альбом одной группы, – он отвечал с некоторой долей недоумения. – Купил для нее. Она мне тоже диск дарила, и я решил ее отблагодарить. Вроде как в честь нашего перемирия. – А разве не проще было скинуть друг другу ссылки на свои плейлисты или вроде того? – Вообще-то, некоторым людям нравится иметь физические копии таких вещей, как музыкальные диски. Называется – коллекционирование. Зачем ты вообще спрашиваешь? – Просто, – коротко ответил Джерард и выпрямился. – Еще некоторым людям нравится идеализировать прошлое, частью которого они, зачастую, даже не являлись. Называется – романтизация. Теперь он стоял практически вплотную к Фрэнку, опираясь раскрытой ладонью о столешницу совсем рядом с его голым бедром. Несмотря на свой полуобнаженный вид, а, может, и благодаря ему в том числе, Фрэнку вдруг стало жарко от этой волнующей близости. – А если все-таки являлись его частью и продолжают излишне идеализировать, то это называется розовой ретроспекцией. – Голос Джерарда звучал так же мягко и медленно, как падали за окном снежинки. – La vie en rose. – Не надо, – тихонько произнес Фрэнк. – Я ничего не делаю. – Ты стараешься меня отвлечь, и говоришь всякие умные глупости, и стоишь так близко, и... улыбаешься. И мне хочется, чтобы это никогда не заканчивалось, но в то же время у меня возникает такое чувство, что ты запудришь мне мозги, а потом сольешь меня так же, как этого своего Лорку, и разобьешь мне сердце, а значит зачем продолжать, и... Протянув ладонь, осторожным прикосновением к щеке, Джерард прервал слова, хлеставшие из Фрэнка бурным потоком. Парень тут же рефлекторно обернул пальцы вокруг его запястья. – Ни в коем случае не хочу обесценивать твои чувства, – смотря ему прямо в глаза, так же нежно, как поглаживал большим пальцем его скулу, говорил Джерард, – но ты слишком тревожишься понапрасну, Фрэнк. – Просто... у нас был секс, и это наш первый раз, и все кажется мне откровеннее и интимнее. Ты как будто содрал с меня кожу, и теперь у меня обострились все чувства. Со мной такого никогда раньше не было. Фрэнк говорил шепотом. Ему было непривычно и немного неловко вот так прямо признаваться Джерарду в том, что творилось у него на душе, и он будто бы боялся спугнуть эту неизвестно откуда взявшуюся искренность звуком собственного голоса. – Думаешь, наш второй раз будет казаться менее интимным и откровенным? Вопрос Джерарда заставил Фрэнка еще крепче стиснуть его запястье. Еще секунду назад он не позволял себе даже отдаленно задумываться об их втором разе, боясь взорваться от возбуждения прямо на месте, но после этих слов он больше не мог думать ни о чем другом. Его колени непроизвольно развелись шире в стороны, и правым бедром он встретился с левой рукой Джерарда в прикосновении, от которого хотелось заскулить. Мягко проведя большим пальцем по щеке, очерчивая скулу, Джерард наконец исполнил желание, зародившееся в юной, полной вожделения душе Фрэнка, в тот самый момент, как только посадил его на это место – пристроился между его услужливо раздвинутых ног. Они были так близко, и эта близость была всем, чего жаждал Фрэнк, но одновременно являлась недостаточной. Чувствуя, как учащенно билось сердце, он подался вперед, чтобы сократить сантиметры, разделяющие их губы. Он прикрыл глаза и уже было скользнул кончиком носа по щеке Джерарда, идеально подстраиваясь для поцелуя, которого ждал, казалось, вечность, как ни с того ни с сего томную тишину кухни рассекла трель домашнего телефона. Они одновременно распахнули глаза, и от неожиданности Фрэнк рвано выдохнул, обдавая жаром губы Джерарда. Он по-прежнему и, должно быть, еще крепче держал мужчину за запястье, и в его взгляде без труда различались одновременно и мольба, и приказ. Тем не менее, спустя пару оглушающих звонков Джерарду все же пришлось виновато отстраниться. – Прости, вдруг это Сэнди... – растерянно объяснил он, потянувшись за телефонной трубкой, лежащей неподалеку. Отпустив его руку, с раздраженным стоном Фрэнк откинулся назад и приложился затылком о кухонный шкафчик так сильно, что даже находящаяся внутри посуда зазвенела от возмущения. Джерард все еще стоял достаточно близко, однако момент был испорчен, и оставалось лишь бездумно слушать односторонний телефонный разговор: – Алло. Да, здравствуйте. Эм... да. Да. Да никаких проблем! Конечно, хорошо. Секунду подождете? В подобных обстоятельствах для стороннего наблюдателя не находилось ничего увлекательного и интересного. То же можно было сказать и о Фрэнке, который сидел со скучающим видом и отсутствующе смотрел на поглядывающего на него Джерарда... до тех пор, пока тот не протянул ему телефонную трубку со словами: «Это тебя».