Прислуга

– Ненавижу вишневую колу. Провалившись в подушки огромного п-образного дивана в гостиной резиденции Уэев, Фрэнк недовольно поморщил нос, уставившись в телевизор. На экране разворачивалась странная сцена между покупательницей-оборотнем и кассиром-фавном в рекламе нового вкуса кока-колы. Лежавший рядом Джерард оторвал взгляд от телевизора и повернулся к нему. – Ты же в понимаешь, что прямо сейчас сосешь вишневый леденец и запиваешь его колой? – непонимающе сузив глаза и сведя брови к переносице, поинтересовался он у Фрэнка. Тот в свою очередь, переведя взор от экрана, практически скопировал выражение его лица и искоса посмотрел на него в ответ. – Ну да, – растерянно бросил он и снова устремил свое внимание на телевизор. – Ты странный. Джерард не сдержал улыбки. – Ты странный. – Не такой странный, как эта реклама, – мотнул головой в сторону телевизора Фрэнк. Тут было не поспорить, поэтому Джерард не стал даже пытаться, а просто безмолвно кивнул и продолжил следить за происходящим на экране. На несколько секунд Фрэнк нехотя оторвался от своего комфортного местечка, чтобы поставить баночку с газировкой на пол около дивана и тут же плюхнуться обратно на подушки. «...такой соблазнительный вкус, что не сразу поверишь.» – Мне кажется, или они настолько перестарались с сексуальным подтекстом в этом ролике, что это даже абсурдно? – спросил Джерард, когда рекламный сюжет сменился другим. – Тебе не кажется. Все эти акценты на шпильках и длинных ногтях девушки... В смысле, ты вообще видел выражение лица этого паренька, когда она к нему подошла? У меня было такое ощущение, что за своим прилавком он скрывает не только копытца. – Фрэнк протолкнул языком конфету за щеку и передразнил парня из рекламы, приоткрыв рот в форме буквы О и на несколько секунд уставившись на Джерарда стеклянными глазами. – Соблазнительный вкус чего именно – вот мой вопрос. Мужчина легко рассмеялся. – Если честно, поначалу мне показалось, что он маньяк. Ты выглядишь дружелюбнее... и когда передразниваешь его, и когда тебе самому есть, что скрывать ниже пояса. – Да правда? – Мгм. Соблазнительно. Джерард протянул руку и заправил выбившуюся прядку темной челки ему за ухо, после задерживаясь кончиками пальцев на щеке. Фрэнк позволил прикосновению продолжиться еще пару секунд, прежде чем перехватил его запястье и убрал руку от своего лица. – Я знаю, что ты делаешь. Перестань, – он старался звучать как можно серьезнее, но предательская улыбка все равно тянула уголки его губ вверх. – Если все закончится, как в прошлый раз, я очень расстроюсь. – В прошлый раз ты не показался мне таким уж расстроенным. Они лежали на диване, закинув ноги на большой бежевый пуфик, который для удобства придвинули на место кофейного столика. Джерард вытянул отвергнутую парнем руку вдоль своего тела и руки́ самого Фрэнка. Близко, но не касаясь. Фрэнк чувствовал тепло исходящее от него собственной кожей даже через одежду. Стайка мурашек подняла темные волоски на его предплечьях. – Этот фильм я действительно хочу с тобой посмотреть, Джерард, а главное – обсудить после. Нам и без того как-то не везет на домашние киносеансы, – он придвинул свою руку буквально на миллиметр ближе, чего оказалось вполне достаточно, чтобы переплестись с Джерардом мизинцами. – В первый раз, тогда, на мой день рождения, я уснул на этом самом месте. В прошлый раз, позавчера, ты отсосал мне на этом самом месте. Очень надеюсь, что Бог действительно любит троицу, и сегодня нам с тобой наконец повезет, иначе тебе придется выбросить этот диван к чертовой матери, потому что его явно кто-то проклял. – Я же говорил, что не люблю страшные фильмы. Мне потом снится всякое... И вообще, ты ведь его уже видел. – Ну да, видел, и был слишком занят перевариванием происходящего на экране во время просмотра и поднятием челюсти с пола – после. А теперь, когда мне уже известна развязка, я хочу просто насладиться всеми кинематографическими приемами, передающими атмосферу и обрамляющими ткань повествования, символизмом и гениальным кинопроизводством. Фрэнк говорил с энтузиазмом и время от времени оживленно жестикулировал, отчего правая рука Джерарда, мизинцем которой он по-прежнему был с ним сцеплен, трепыхалась в воздухе против его воли. – Это не просто фильм, Джерард, это произведение искусства. И ничего он не страшный. – Да ну! Странная девушка в ужаснейшую погоду едет со своим подозрительным парнем на непонятную ферму, чтобы познакомиться с его не внушающими доверия родителями. Что же может пойти не так? – не унимался Джерард, несмотря на то, что горячая речь Фрэнка о гениальности фильма все-таки посадила зерно любопытства в его голову. – Если через десять минут выяснится, что у родителей на ферме в подвале живет еще один сынок, который любит не по назначению использовать инструменты для валки леса и наряжаться в человеческие скальпы, то говорю сразу: такой фильм я уже смотрел. Фрэнк звонко рассмеялся, словно за всю жизнь не слышал шутки смешнее. – Тот фильм мне тоже нравится, – с широченной улыбкой на лице признался он. – Я почему-то даже не сомневался, – закатив глаза, сказал Джерард, однако все же вернул улыбку в ответ. Располагаясь поудобнее, Фрэнк расцепил их мизинцы и перехватил руку Джерарда, чтобы закинуть ее себе на плечи и, придвинувшись еще чуточку ближе, устроиться в объятиях мужчины. – Этот, правда, не страшный. В смысле... там, конечно, есть моменты, которые нагоняют жути и местами даже отталкивают, но это не главное. В нем никто не бегает с топором наперевес и не ест человечину, если ты за это переживаешь. Тыльной стороной свободной руки Джерард вытер несуществующий пот со лба в деланном облегчении, но Фрэнк даже не обратил внимания на его жест. Погруженный в размышления, он продолжил: – Он больше про время, во всех смыслах этого слова, и то, что иногда ответов на вопросы, которые мы пытаемся найти, попросту не существует. Но суть в том, что и без них нам под силу жить или... выжить. Ведь в конечном счете ничего не имеет значения. Жизнь – обман и ловушка, потому что нам неподвластна. И вместе с тем, все в ней важно. Всегда. А еще, хоть мы практически никогда не в состоянии повлиять на вещи, события, чувства, на которые нам хотелось бы повлиять больше всего, никто не запрещал нам продолжать пытаться... Фрэнк замолчал и встретился взглядом с Джерардом, в надежде найти в его глазах хоть чуточку понимания в ответ на свои маловразумительные рассуждения. Что-то помимо сердца толкнулось в груди Джерарда и на мгновение отразилось в его взгляде, отчего парень невольно смутился и отвел глаза. Джерард смотрел на него, как на ценную находку, которую и не надеялся обнаружить, словно тот являлся чем-то недосягаемым, далеким, хоть и находился прямо здесь, в его руках. – Короче... фильм не страшный. Он странный, меланхоличный и чертовски красиво снят, – добавил Фрэнк, просто чтобы сказать хоть что-нибудь, рассчитывая преодолеть приступ неожиданно напавшей на него застенчивости, и опустил голову на плечо Джерарду. – А Вы, оказывается, у нас фаталист, мистер Айеро. Кто бы мог подумать. – Ага. Абсурдно бунтующий против судьбы, как гребаная мартышка. – Между прочим, именно то, что ты полностью осознаешь абсурдность своего бунта перед предначертанным, делает тебя мудрейшим из всех нас. Ты как Сизиф, посылаешь в жопу всех богов и время от времени игнорируешь судьбу и презираешь ее законы. Ты просто... делаешь что-то, даже если в глубине души допускаешь возможную безнадежность попытки. – Только непонятно, с каких вдруг радостей мой бесполезный бунт делает меня мудрецом? – пробурчал Фрэнк, прижавшись щекой к мягкой ткани рубашки Джерарда, и для пущего удобства закинул на него все свои свободные конечности. – По мне, так это четкое описание поведения идиота. И большая часть людей, которым посчастливилось наблюдать последствия моих идиотских решений, со мной согласятся. – Скорее всего, они просто не видели твое лицо, когда чувства преобладают над твоим разумом. В такие моменты оно красивее обычного. – Ну ладно, завязывай уже со мной заигрывать, и давай смотреть кино, – запротестовал парень и почувствовал, как Джерард выдохнул смешок куда-то ему в макушку. – В нем, кстати, целых два часа только и делают, что ведут пространные диалоги о загадочных вещах. Тебе точно понравится.

***

За последнюю неделю дом Джерарда пропитался запахом Фрэнка. Его неизменно вишневое дыхание и аромат апельсинов, которые парень поглощал в пугающих количествах, казалось, въелись в стены до последнего кирпича. Подушка Джерарда насквозь пропахла впитавшимся в волосы дымом сигарет, которые курил Фрэнк, а простыни – густым и теплым запахом его кожи. Он был повсюду. В гостиной, в кухне, в кабинете, в спальне. Особенно в спальне, потому что она была меньшей из всех комнат по площади, и потому что первые два дня после их рождественского воссоединения Фрэнк отказывался покидать ее без надобности и вцеплялся в Джерарда мертвой хваткой, если находил его причину подняться с постели не слишком обоснованной. В первое утро, проснувшись в его кровати, Фрэнк улыбался так широко, что ему до сих пор непонятно, как у него не треснули по швам щеки. Он перевернулся на бок и бесцеремонно пялился на Джерарда до тех пор, пока тот не приоткрыл один не спрятанный подушкой глаз и, в попытке избавиться от навязчивого взора, не опустил ладонь ему на лицо. Парень тогда лишь улыбнулся шире, убрал его руку и решил поглазеть еще немного. Он практически не появлялся дома, ссылаясь на то, что проводит время с друзьями и остается ночевать у Боба. Пару раз, по настоянию мамы, ему все-таки пришлось покинуть особняк, потому что «родителям Роберта нужно от вас отдохнуть, и я уже забыла, как выглядит твое лицо, Фрэнки». Так что он освежал ее память, возвращаясь домой к вечеру и проводя с ней некоторое время, и ускользал обратно к Джерарду едва ли не с первыми лучами бледного зимнего солнца. Несмотря на праздничную пору и то, что на время рождественских каникул издательство ушло в небольшой отпуск, Джерард продолжал работать дома. Делал раскадровку, прикидывал общую композицию, продумывал позы персонажей и диалоги. Человек всегда найдет себе занятие, когда его голова полна идей, и он действительно любит свое дело. Что касалось Фрэнка, он довольно неплохо закончил полугодие, и его единственное, хоть и трудоемкое, задание на праздники было по режиссерскому курсу. Ему предстояло подготовить черновик театральной экспликации любой пьесы для дальнейшей сдачи экзамена в конце учебного года. Парень выбрал «Трамвай ’’Желание’’» Теннесси Уильямса. Поначалу Джерард предоставил ему место за своим столом в кабинете, и какое-то время они делили рабочее пространство. Совсем непродолжительное, потому что у мужчины была привычка распластываться на столешнице и буквально носом водить по бумаге, отчего Фрэнку приходилось постепенно смещаться к краю стола, чтобы ненароком не задеть Джерарда рукой и не испортить его рисунки. Пару раз результатом их случайных столкновений локтями становились рваные размашистые линии, перечеркивающие ровные границы панелей и схематично набросанные в них сцены, и, несмотря на искренний смех Джерарда и такие же искренние заверения о том, что это всего лишь наброски и волноваться не о чем, в конечном счете Фрэнк все равно отсел в кресло у противоположной стены. Сперва он проклинал про себя собственную неуклюжесть, из-за которой ему теперь приходилось находиться аж через всю комнату от Джерарда, однако вскоре он вовсю начал наслаждаться преимуществами своего нового положения. Во-первых, с этого места ему было невероятно удобно наблюдать за Джерардом. И хотя большую часть времени его взору представала лишь красная макушка, вид Джерарда за работой завораживал Фрэнка задолго до того, как ему выпала возможность сидеть и вот так в открытую пялиться. Поэтому, буквально очутившись в своей вуаеристской фантазии, жаловаться ему не приходилось. Во-вторых, время от времени мужчина ловил на себе его взгляд и улыбался Фрэнку или подмигивал ему, или, хитро сузив глаза и склонив голову немного вбок, рассматривал его в ответ. Их игра в гляделки обычно заканчивалась тем, что Фрэнк с деланным вздохом сползал пониже в кресле, пряча румяные щеки за крышкой ноутбука и собственными коленями, а Джерард в свою очередь, победно хихикая, возвращался к работе. В-третьих, кресло, в котором он располагался, находилось как раз на пути к двери, и каждый раз, как мужчина выходил из комнаты, например, за очередной порцией кофе для них обоих, он мимоходом касался Фрэнка. Как бы невзначай дотрагивался до щеки, легко прикасался к плечу или трепал его темные волосы. Но больше всего в этом мягком широком кресле Фрэнку нравилось то, что с него в любой момент можно было встать. Он тихонько закрывал ноутбук и, откладывая тот в сторону, опускал ноги на пол. Иногда, краем зрения замечая движение, Джерард бросал на него беглый взгляд, иногда, будучи слишком увлеченным своим занятием – нет, однако всякий раз его брови неизменно тянулись вверх, и невольная улыбка расползалась по его лицу, когда Фрэнк с невинным видом сметал бумаги в сторону, освобождая себе место, и усаживался на стол. Парень прекрасно понимал, что подобное поведение, хоть и имело в себе некое очарование, по большей части выглядело ребяческим и глупым. Впервые, когда он так сделал, вся уверенность и твердость его намерений растворилась в воздухе, стоило его заднице только соприкоснуться со столешницей. Он сразу почувствовал себя по-дурацки и какое-то время просто сидел и нервно болтал ногами. Однако постепенно близость нахождения друг от друга с Джерардом распаляла его, и мало-помалу он придвигался к нему еще теснее. Как бы невзначай задевал ступней его ногу или опускал ладонь на стол практически впритык к нему, чтобы каждое движение Джерарда обязательно приводило к прикосновению их рук. Возможно, в нем играли подростковые гормоны или же у него стремительно развилась зависимость от окситоцина, как бы там ни было, Фрэнк ничего не мог с собой поделать. Ему постоянно хотелось трогать Джерарда. Частенько он задавался вопросом, на который все не мог найти ответ – это он вдруг стал таким несдержанным или просто Джерард был каким-то заколдованным? Единственное, что не вызывало в нем никаких сомнений – собственное неуемное желание близости, от которого у Фрэнка зудело все тело. Он стремился оказаться с Джерардом настолько близко, насколько это было физически возможно. И по правде говоря, чем теснее друг к другу они находились, тем сильнее ему хотелось, чтобы расстояние между ними сократилось до отрицательной величины. Как-то раз он признался в этом Джерарду, неловко потупив взгляд и ожидая в ответ по меньшей мере смешок со его стороны. Однако вместо этого тот впился ему губы с такой быстротой и темпераментом, что Фрэнк даже не сразу сумел среагировать. А потом, лежа поперек стола и восстанавливая дыхание, он твердо решил, что если бы каждое признание, каким бы глупым на первый взгляд оно ни казалось, вознаграждалось таким приятным способом, люди вели бы себя намного искреннее и откровеннее друг с другом. С каждым физическим контактом между ними само понятие интимности и чувственности открывалось для него с новой стороны. Джерард всегда вел себя нежно и осторожно по отношению к нему. Даже когда страсть разгоралась внутри ярким пламенем и заставляла пренебречь сдержанностью, он по-прежнему не забывал прислушиваться к Фрэнку и будто машинально подмечал реакции его тела. Опытность мужчины и неуемность юной энергии парня не столько являлись их противоположными чертами, сколько дополняли друг друга. И несмотря на то, что в конечном счете они практически всегда оказывались в горизонтальном положении – это не являлось само по себе целью. Скорее, логическим завершением. Они могли провести весь день главным образом платонически: работали над своими проектами, смотрели телевизор, готовили вместе ужин и просто болтали обо всякой ерунде. Но рано или поздно, одержимые мечтами и преисполненные желанием, они неминуемо притягивались друг к другу, как магниты. Разговоры смолкали, между ними образовывалась уютная тишина, полная волнующего ожидания. Мягкие взгляды неизбежно перерастали в прикосновения, объятия естественно дополнялись поцелуями, а слияние их даже не всегда полностью обнаженных тел будто становилось закономерным итогом очередного витка чувственного познания друг друга. Логичным исходом их общения. Или стихийным началом… Однажды, после очередной вынужденной ночевки дома, Фрэнк вернулся в особняк, где на пороге его встретил Джерард, наспех вытирающий руки, с рулоном бумажных полотенец под мышкой. – Привет, Фрэнк, – сказал он, и добродушная улыбка расцвела на его лице, отчего оно стало еще красивее. Парень улыбнулся в ответ и вместо приветствия тут же запрыгнул на него, ногами обхватывая его талию и обвивая руками шею. Реакция Джерарда сработала быстрее мысли, и он на автомате подхватил Фрэнка под бедра. Движение настолько привычное, как один из безусловных рефлексов, которыми он был наделен от рождения. За последнюю неделю это вроде как стало их фишкой. Фрэнк проделывал этот трюк постоянно: чтобы подразнить Джерарда, чтобы размяться, от переизбытка чувств или просто со скуки, взамен приветствия, на прощание, перед сексом, после секса, первым делом с утра, в течение дня и последним, что он делал перед сном. Время и место не имели никакого значения. Фрэнку просто нравилось вцепляться в него всеми конечностями, а Джерарду – держать его в своих руках. – У тебя краска на лице, – заметил Фрэнк и тут же подушечками пальцев стал водить по коротким, кое-где смазанным линиям. – Издержки профессии, – ответил Джерард, осторожно, чтобы не свалиться вместе с ним, отступая внутрь особняка и закрывая дверь. – Как дела дома? – Хорошо. Мама с чего-то вдруг решила, что я похудел, поэтому практически весь вчерашний день я до отвала набивал пузо приготовленными ею вкусностями, а сегодня чувствую себя, как беременный бегемот. – Оно и заметно, – поддразнил Джерард, несильно сжимая Фрэнка в руках, как если бы прикидывал его вес. – Ха-ха, очень смешно, – без намека на улыбку пробурчал тот и оторвал руки от Джерарда, поочередно снимая лямки рюкзака. – Я и тебе принес. Знаешь какая в семье Айеро любимая поговорка? Мужчина отрицательно помотал головой и немного наклонился вбок, чтобы Фрэнку удалось аккуратно поставить рюкзак, очевидно содержащий внутри гостинцы от Линды, на пол. С курткой же никто из них подобным образом не церемонился, глухое лязгание металлической застежки оповестило о ее соприкосновении с полом, когда Фрэнк выскользнул из нее и продолжил: – Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами, – заговорщически произнес он. – Я так понимаю, твоей маме как только не приходилось в свое время изощряться, чтобы заставить тебя вести себя прилично хотя бы за столом, – Джерард смешливо сощурил глаза, на что Фрэнк, вопреки сказанному ранее, дразнясь, высунул кончик языка. – Но все равно, надо признаться, ваша семейная поговорка звучит интригующе. Немножко как будто вы из какого-то странного итальянского мафиозного клана. – Ну, вообще-то у меня, и правда, вроде как есть итальянские корни… – У меня тоже. – Вау! Мы так с тобой похожи! Хочешь сделать парные татуировки и сбежать вместе в Чехию? – Фрэнк озорно глядел на него из-под упавшей на лицо челки и забавно задвигал бровями. – Почему в Чехию? – Не знаю, Чехия вроде бы достаточно далеко отсюда… Куда ты меня несешь? – На террасу. Хочу эффектно вышвырнуть твою дерзкую задницу из моего дома, – несмотря на то, что удалялся от лестницы на второй этаж, заявил Джерард, за что получил несильный толчок в плечо. Честно говоря, Фрэнк мог бы и не спрашивать. Он уже давно знал особняк, как свои пять пальцев, и без труда догадался, что они направлялись в сторону так называемой комнаты для персонала. – Разве ты не будешь скучать? Мне казалось, вас с моей дерзкой задницей столько всего связывает. – Ты прав, – Джерард резковато остановился у двери в комнату, и Фрэнк крепче вцепился в его плечи от неожиданности. – Тебе показалось. Наигранно оскорбившись, парень состроил гримасу возмущения, однако все равно помог ему открыть дверь в комнату. Не теряя времени, Джерард сразу же прошел к кровати. Край мягкого матраса прогнулся больше обычного от концентрации веса двух людей в одной точке, когда он плюхнулся на него. Переместив руки с бедер Фрэнка вверх по спине и плавно опускаясь на кровать, он увлек его за собой. – Надо отдать тебе должное, – немного отстранившись и уперевшись ладонями ему в грудь, начал Фрэнк, – для человека, который большую часть своего времени проводит скрючившись над столом, ты в неплохой физической форме. Просунув одну руку между ними, Джерард прикоснулся к молнии на его толстовке и потянул собачку вниз. – Не стоит недооценивать выносливость мужчины средних лет. Особенно, когда ему хочется произвести впечатление. – Флиртун! – Фрэнк возвел глаза к потолку, однако просиял улыбкой, шире собственного лица. И, конечно, он мог бы поспорить с Джерардом насчет его возраста и «средних лет» или наоборот отпустить пару шуток по этому поводу, но гораздо занимательней в этот самый момент для него было высвободиться из своей одежды и помочь ему проделать то же самое. Они шарили руками по телам друг друга, справляясь с пуговицами и молниями. Выскальзывали из рукавов и штанин, ерошили собственные волосы, поочередно стаскивая через голову рубашку и свитер, стягивали белье, то и дело прерываясь, чтобы прикоснуться губами к очередной обнаженной части тела. Кровать в этой комнате была практически вдвое меньше, чем в хозяйской спальне, и несколько раз Джерарду приходилось буквально ловить пытающегося стянуть с себя носки Фрэнка, чтобы предотвратить его падение на пол. Они глупо хихикали, и парень безуспешно продолжал сражаться с собственными ногами, пока, спустя пару его попыток расквасить себе физиономию, Джерард наконец не сжалился над ним. Он подхватил его под бедра и проворно перевернулся вместе с ним на кровати. Устроившись на коленях между ног Фрэнка, он взял его за щиколотку и стянул многострадальный носок. – Ловко, – Фрэнк кокетливо блеснул глазами, комментируя свое положение и глядя на него снизу вверх. – Спасибо, у меня с недавнего времени появилась возможность попрактиковаться, – Джерард вернул ему взгляд, прежде чем приняться за освобождение другой его ступни. Секунда – и второй носок присоединился к хаотично разбросанной по полу одежде, оставив своего владельца совершенно нагим. Наклонившись, приоткрытым ртом Джерард легонько прикоснулся к колену Фрэнка, прежде чем проложить губами цепочку из частых поцелуев вверх по внутренней стороне бедра. Парень поймал себя на мысли о том, что начинает привыкать к подобным проявлениям нежности, несмотря на то, что еще две недели назад это было для него в новинку. С самого первого дня, как они переступили черту платонического интереса друг к другу, осмелившись выражать свое влечение физически, и до этого самого момента Джерарду, должно быть, удалось расцеловать и дотронуться до Фрэнка всюду. Он целовал его запястья, брови, колени, виски, плечи, уши. Играл с волосами и пробегался кончиками пальцев по чувствительной коже вдоль его талии. Закидывал его ноги себе на плечи. Носил на руках. И делал еще примерно миллион вещей, которые сами по себе были Фрэнку прекрасно знакомы. Он и сам сотни раз проделывал их с Джерардом и, если уж совсем начистоту, еще больше – в прежних своих отношениях. Он часто влюблялся, был увлеченной натурой и неисправимым романтиком. Из разряда тех, которые в пять утра отправляют объекту воздыхания фотографии рассвета, пишут о нем песни и рвут для него цветы с соседских клумб. Поэтому неудивительно, что в каждой своей романтической связи, вне зависимости от ее продолжительности, Фрэнк неизменно оставался внимательным и ласковым. И большинству девушек, которыми он увлекался, приходилась по душе эта его чувственная сторона. Но все равно ни одна из них, насколько бы ни была от него без ума, никогда не носила его на руках и не целовала ему коленки. Некоторые из них брали в рот его член, но ни разу никому не пришло в голову прикоснуться губами к его ресницам. Хотя быть принимающей стороной во втором случае оказалось едва ли не так же приятно, как в первом. Фрэнк никогда прежде всерьез над этим не задумывался, но теперь, всякий раз размышляя по этому поводу, ему в какой-то мере становилось даже забавно. Насколько разнородны грани интимности и как несхожи могут быть «допустимые» проявления чувств. Он не раз задавался вопросом: зависит ли это от человека, в адрес которого чувства направлены, или человека их испытывающего? Глядя на лицо Джерарда, теперь приблизившееся почти вплотную к его собственному, Фрэнк осознал одну простую вещь. У него больше не оставалось никаких сомнений насчет того, где притронуться к нему и куда его поцеловать. Потому что с некоторых пор единственный верный ответ варьировался в пределах между «везде» и «всюду», а если говорить совсем откровенно – подобные вопросы больше даже не возникали у него в голове. Он рассматривал крошечные брызги фиолетового у линии роста волос Джерарда, скользнул взглядом по смазанным потекам у виска и вдоль левой брови, судя по всему случайно оставленным, когда тот откидывал рукой волосы с лица. И единственным желанием, когда Джерард наконец прижался своими губами к его, стало слиться с ним вместе, как смешанные краски на палитре. Каким цветом они бы стали? – Перевернись, – тихий голос вернул Фрэнка в реальность. Он лег на живот, уткнувшись лицом в сложенные руки. Раскрытыми ладонями Джерард принялся водить по его телу, не торопясь оглаживая спину, подушечками пальцев лениво пробегаясь от предплечий к запястьям и обратно. То и дело он наклонялся, чтобы не отказывать своим губам в удовольствии присоединиться к этим ленивым ласкам. Он по обыкновению расцеловал Фрэнка везде, где только можно было вообразить. Его губы порхали над кожей, поочередно останавливаясь на плечах, между лопаток, у ямочек на пояснице. Влажными следами поцелуев Джерард спускался к ягодицам и ниже, по обратной стороне бедер к подколенным ямкам, чтобы затем снова подняться вверх, заскользив языком вдоль торса, от позвонка к позвонку до самого основания шеи. К тому моменту, как он коснулся губами нежной кожи за его ухом и что-то прошептал, Фрэнк настолько расслабился и погрузился в собственные ощущения, что с первого раза не уловил его слов. – М? – почти сонно переспросил он, повернув голову в сторону и затуманенным взглядом скосившись на Джерарда. Тот в свою очередь коротко выдохнул через нос, издав тихий смешок, и, еще раз пробежавшись пальцами вдоль его позвоночника, повторил: – Привстань немного. Несколько секунд Фрэнк продолжал глядеть на него из-под темных ресниц, выигрывая немного времени, чтобы собраться с силами. Прикосновения Джерарда и впрямь подействовали на него настолько умиротворяюще, что двигаться совершенно не хотелось. Но все же потребность в том, чтобы Джерард продолжал, оказалась сильнее, поэтому в конце концов он сделал, как тот попросил. Уперевшись коленями в кровать, он приподнялся ровно настолько, чтобы Джерарду удалось подложить вторую подушку ему под живот. Затем он снова распластался на кровати, насколько позволяло положение, теперь, когда Джерард перебрался через него, оседлав его бедра. Руки вновь заскользили по его спине, кончиками пальцев оставляя невидимые узоры, и Фрэнк всерьез полагал, что вот-вот расплавится под этими прикосновениями. Очевидно, что в планы Джерарда входило медленно и никуда не торопясь свести его с ума. К тому времени, как его пальцы спустились к ложбинке между ягодиц, внизу живота у Фрэнка уже порядком скопилось возбуждение. Шатко выдохнув, он подался навстречу дразнящим касаниям, чтобы усилить эти ощущения. Джерард не спешил, явно наслаждаясь прелюдией не меньше, впитывая в себя его тихие стоны и каждое подрагивание тела и поощряя своими ласками все новые. Когда он наконец решил, что Фрэнк достаточно расслаблен для того, чтобы принять в себя его член, дыхание парня совсем сбилось, а сам он вовсю ерзал под ним, даже не стараясь скрыть своего нетерпения. Он услышал знакомый шелест разрываемой упаковки презерватива и не сдержал облегченного вздоха. Тут же последовавшее за этим хихиканье вынудило его обернуться, заглядывая через плечо, и многозначительно зыркнуть на Джерарда. – А знаешь, какая в моей семье была любимая поговорка? От неожиданного вопроса брови Фрэнка съехались на переносицу. Джерард наклонился к его лицу, и тот подозрительно скосил на него взгляд. – Кто слишком спешит, тот позже кончает, – ответил на собственный вопрос мужчина и, поцеловав Фрэнка в щеку, отстранился. – Господи… Фрэнк закрыл глаза и уткнулся лицом в подушку. Ему просто катастрофически требовалось спрятать улыбку, которую, несмотря на абсолютную тупость шутки, не представлялось возможным сдержать. Знакомое тепло разлилось в его груди. Он был без ума от этого дурацкого мужика. Впрочем, это не мешало ему продолжить томиться в ожидании, красноречиво обозначая свое нетерпение призывным извиванием обнаженных бедер. Воздух застыл у него в легких, а его подгоняющие движения разом прекратились, когда он ощутил головку члена, замершую у самого своего входа. Одна рука Джерарда опустилась ему на поясницу, другой – он обхватил свой член и, приставив его к отверстию Фрэнка, аккуратно начал погружаться в податливое тело. Фрэнк оторвал голову от подушки, слегка запрокидывая ее назад, и закусил уголок нижней губы. Серебристое колечко неслышно брякнуло, преодолев преграду зубов. Джерард двигался размеренно, проникая в него сантиметр за сантиметром, медленно толкался вперед. Его теплые ладони успокаивающе поглаживали спину Фрэнка, вынуждая расслабиться и раскрыться еще больше. Из-за тягучей плавности движений чувства парня обострились многократно, он словно ощущал Джерарда везде, каждым нервным окончанием, каждой клеточкой кожи. Когда Джерард вошел до основания, у Фрэнка было такое впечатление, что внутри него не осталось больше места ни для чего другого, кроме его члена. Все до единой мысли точно вымели из головы. Сжатый ком воздуха распирал грудь, и он осознал, что затаил дыхание, лишь когда шумно выдохнул. Он был заполнен до предела, горел изнутри этим чувством абсолютной полноты, с каждым проходящим мгновением грозящимся перехлестнуться через край. Джерард не спешил задавать ритм, напротив, полностью прекратил движение, давая телу Фрэнка возможность адаптироваться. Он склонился над ним и позволил своим губам запечатлеть еще один поцелуй на его плече. Потянувшись, он накрыл ладонью его руку и слегка сжал пальцы. – Все нормально? – Да… В чуткой тишине, разбавленной лишь звуками глубокого дыхания, собственный голос показался Фрэнку необычайно низким и доносящимся будто бы со стороны. Тепло выдоха защекотало ухо и послало мурашки вдоль позвоночника, когда Джерард провел кончиком носа по его виску. Он отпустил его руку и, выпрямляясь, пробежался пальцами вниз по спине, останавливаясь в районе поясницы. Затем он наконец начал двигаться. Плавно отстранялся, выходя из Фрэнка почти полностью, а после неторопливо, но уверенно вновь погружался в жар его тела, и парень готов был поклясться, что у него по венам потекло раскаленное пламя. Сладкая истома расползалась от самых кончиков пальцев на ногах вверх к коленям, поднималась по внутренней стороне бедер и выше, растекаясь от поясницы до самой макушки. Фрэнка захватил мерный ритм, заданный Джерардом, и вскоре его собственные бедра начали тихонько покачиваться в такт. Он приподнимал задницу, раскрываясь перед ним полностью, подавался навстречу, впуская его член в себя до основания. С каждым неспешным толчком Джерард словно проникал в него чуть глубже. Он буквально вжимался своим лобком в его ягодицы, мягко толкая вперед и создавая волнующее трение налившегося тяжестью члена о подложенную под него подушку. Частое прерывистое дыхание Фрэнка смешивалось с негромкими стонами, слетающими с его разомкнутых губ. Вторая подушка, в которую он упирался щекой, стала слегка влажной то ли от проступившего на его раскрасневшемся лице пота, то ли от слюны, но ему было все равно. Его пальцы крепко вцепились в края наволочки. В эту самую секунду ему стало жизненно необходимо прикоснуться к Джерарду, поцеловать его. Он оторвался от постели, совсем немного приподнимаясь и заглядывая через плечо, и Джерард, будто обладая даром телепатии, тут же наклонился к нему. Он накрыл приоткрытый рот Фрэнка своим и с жадностью проглатывал все до единого его сдавленные стоны. Угол получился странный и не самый удобный, отчего поцелуй поначалу выходил неуклюжим, но их обоих это мало заботило. Джерарду пришлось практически навалиться на Фрэнка, и, несмотря на то, что он сбился с ритма, а движения невольно стали еще медленнее, ощущение жара его кожи на своей и приятная тяжесть его тела словно добавляли впечатлениям парня еще большей остроты. Их тела повторяли изгибы друг друга, точно когда-то они являлись одним целым, но отчего-то оказались разъединенными, и только теперь слились вновь. В какой-то момент Фрэнку показалось, что он спиной чувствует, как бьется в груди сердце Джерарда, и это ощущение стало для него настоящим открытием, после которого ему уже не представлялось возможным сдерживаться. С каждым движением, толчком, скольжением, прикосновением наслаждение нарастало в нем неотвратимой лавиной, и Фрэнк был совсем не прочь оказаться накрытым с головой. Напротив, ему нетерпелось этот самый момент приблизить. – Сильнее, – выдохнул он в губы Джерарда. – Только… не отстраняйся. Прижмись крепче. Пожалуйста… я хочу… Он снова рухнул на постель, и Джерард по инерции проследовал за ним, едва успев упереться локтями в кровать по обе стороны от него. Фрэнк сам толком не знал, чего он хотел, чего просил. Ему хотелось кончить. Ему хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, чтобы оно растянулось во времени и длилось бесконечно. Чтобы жгучее чувство, сконцентрированное внизу его живота, усиливалось, но каким-то образом не прекращалось. Ему хотелось навечно остаться зажатым между этой влажной постелью и Джерардом, ощущать вес его тела и жар кожи. Джерарду удалось просунуть руку между Фрэнком и подмятой у того под бедрами подушкой и сомкнуть пальцы вокруг его твердого, готового излиться в любую секунду члена. Он прижался к парню всем телом, а сам теперь едва ли скользил внутри него. Движения свелись к тому, что он просто вминал его в матрас, одновременно стискивая в ладони его возбужденную плоть, но несмотря ни на что, от одного только всепоглощающего чувства наполненности дыхание Фрэнка сбилось окончательно, а сам он предчувствовал подступающий оргазм всем своим естеством. Джерард был так близко, так глубоко, заполнял его до предела, и Фрэнк неосознанно сжимался вокруг его члена, стараясь вобрать в себя еще больше. Под кожей плясали тысячи искр, опаляющее исступление жаром заскользило вдоль ребер и, лизнув низ живота, обвилось меж бедер. Словно каждый мускул у него в теле завязался тугим узлом, Фрэнк разом напрягся и широко распахнул глаза. Он кончил, запрокинув голову назад и улавливая момент, в котором бесстыдный стон удовольствия замер в его в горле, превращаясь в шаткий вздох. Мир вокруг замедлился. Он почувствовал, как тяжелое дыхание отражается от его разгоряченной кожи, когда Джерард уткнулся лицом в изгиб его плеча. Он пытался сохранить ритм, однако вскоре движения его бедер неизбежно утратили свою плавность, раскачиваясь прерывисто до тех пор, пока не остановились вовсе. Мышцы Джерарда медленно расслабились, отчего его тело будто бы стало еще тяжелее, и Фрэнк непроизвольно прикрыл глаза, ощущая приятное давление, подминающее его под себя. Еще несколько мгновений мужчина позволил себе перевести дух, распластавшись на нем сверху и зарывшись носом в его взъерошенные волосы, а после, опершись на едва заметно дрожащие руки и оставив короткий поцелуй за ухом Фрэнка, поднялся с постели. – Мне надо в туалет. Тебе потом принести воды? – Я сам схожу. Но несмотря на сказанное, они оба прекрасно понимали, что в ближайшее время он не сдвинется с места. Его энергии хватило лишь на то, чтобы выудить из-под себя перепачканную подушку и, не глядя бросив ее на пол, поудобнее устроиться на краешке другой, чистой, предварительно перевернув ее сухой стороной вверх. Он закрыл глаза и растянулся на кровати, слушая шаги Джерарда, босяком шлепающего сначала в направлении смежной ванной и чуть погодя удаляющегося из комнаты. К тому моменту, как рядом с ним сначала раздался смешок, а потом прогнулся матрас, и теплая ладонь осторожно пригладила его волосы, убирая порядком отросшую челку за ухо, Фрэнк практически провалился в сон. – Что смешного? – спросил он, не потрудившись открыть глаза. – Да так, – неопределенно ответил Джерард. Матрас прогнулся сильнее, послышался глухой звук опустившегося на прикроватную тумбочку стакана с водой. – Мы в детстве с братом выпросили у родителей собаку. Назвали его Блиц. Не из-за того, что он отличался особой резвостью и прытью, а потому что он, как молния, в одну секунду был полон задора и огня, а в другую – уже мирно сопел, задрав лапы кверху. Забавный такой был щенок, помесь пуделя и тысячи дворняг. – Почему был? – Ну… он ненадолго у нас задержался. Джерард прилег на кровать, положив голову на оставленную для него свободную половину подушки, и продолжил: – У мамы обнаружилась динамическая аллергия на шерсть, и нам пришлось отдать его родственникам. И я говорю «динамическая», потому что внезапное появление первых симптомов удачно совпало с тем, как Блиц прогрыз обивку дивана в гостиной до самого каркаса. – Все мамы немного похожи, – заметил Фрэнк, представляя, как мама придумала бы что-то аналогичное в подобной ситуации. – А вы с братом что? Так просто сдались? – Я рыдал и угрожал сбежать из дома. Майки поклялся больше никогда ни с кем не разговаривать. Мне было лет одиннадцать, ему – семь. Пришлось смириться. – Нужно было сбежать… Фрэнк открыл глаза и встретился взглядом с Джерардом. Тот улыбался, отчего вокруг внешних уголков его глаз собирались лучики морщин. От пота короткие красные волоски у висков слегка завились и потемнели. Крошечные капли, выступившие на лбу, поблескивали поверх крапинок въевшейся в кожу краски, и парень промокнул их кончиками пальцев. Белым. Если их смешать, они превратятся в белый. Станут чистым листом, ожидающим, как жизнь со временем нанесет на него свои краски, и вместе с тем будут являться комбинацией всех цветов видимого спектра вместе взятых. – Ты очень красивый, когда о чем-то думаешь. Ты слегка поджимаешь губы и твой взгляд становится внимательным, даже если в этот момент ты просто сверлишь глазами одну точку. И у тебя на лице появляется немного отстраненное, но спокойное выражение, несмотря на то, что брови сходятся вот здесь, – палец Джерарда очертил короткую линию вдоль переносицы Фрэнка. – Иногда мне кажется, что я могу различить, когда ты думаешь обо мне. – Ой, ну это точно тебе только кажется. Фрэнк издал нервный смешок и, накинув на них обоих простынь, натянул свой край по самый подбородок. – Кто-то стесняется, что думает обо мне слишком часто? – поддразнил мужчина. – Вообще никогда не думаю. – Мгм, я так и понял. Губы Джерарда растеклись в довольной улыбке, и Фрэнк наигранно закатил глаза. Он чувствовал, как от смущения порозовели щеки, и опустил взгляд, но вместе с тем испытывал неуемное желание поделиться с Джерардом своими мыслями. Предельная искренность, так естественно установившаяся между ними, располагала к откровению, даже несмотря на некоторую неловкость. – Мне кажется, что когда мы думаем о каком-то человеке, мы как будто становимся к нему ближе. – Ты очень красивый, когда о чем-то говоришь. – Дурацкий, ну какой же ты дурацкий. И подкаты твои нелепые, – Фрэнк закачал головой на подушке, но, вопреки собственным словам, через все лицо у него тянулась широченная улыбка. – Я красивый, когда говорю… а еще, когда ем, читаю, смотрю в окно, чищу апельсин, курю, молчу. Когда у меня нос красный с мороза или влажные после душа волосы, или глаза слипаются спросонья. Ты всегда мне это говоришь. – И это всегда правда. – Ну конечно! Чего же, если я такой распрекрасный, ты ни разу меня так и не нарисовал? Ты прям какой-то ненастоящий художник… – Вообще-то, если ты помнишь, я рисовал тебя задолго до того, как начал говорить о твоей красоте вслух. В голове Фрэнка всплыли воспоминания о прошлом Хеллоуине. Битлджус, позорная отключка на диване в гостиной, рисунок, на котором Джерард изобразил его в виде страстного любителя тыкв. Тот день представлялся ему таким далеким, словно с того момента прошли годы. События недавних месяцев будто остались в другом измерении и воспринимались им теперь как совсем другая жизнь. Жизнь до Джерарда. – Я помню. И, чтоб ты знал, он стоит у меня на столе в рамке, и иногда я даже протираю с нее пыль. – Не может быть! Такая честь! – Джерард картинно приложил ладонь к груди и, насколько это возможно было сделать лежа, насмешливо поклонился. – Да-да. Но я не об этом. Я имел в виду что-то более реалистичное, типа портрет. Ну знаешь, чтобы в полной мере передавалась вся красота моего лица… и может быть чего-нибудь еще… Парень невинно захлопал ресницами, вытягивая из Джерарда смешок. – Кто-то пересмотрел «Титаник»? Хочешь, чтобы я нарисовал тебя, как одну из моих француженок? – Хотел бы я быть таким красивым, как хоть кто-нибудь в этом фильме! – Фрэнк задумчиво прикусил губу. – Но… ни в коем случае не сочти за комплимент, только, по сравнению с тобой, если честно, художник из Джека такой себе. Я конечно не то чтобы в этом разбираюсь, но его наброски выглядят немного… по-любительски для такого талантливого чувака, каким весь фильм нам пытаются его представить. В смысле… ты видел этот портрет Роуз? Она типа вообще не так выглядит. – Это еще полбеды. Я знаю одного профессора, который за подобную штриховку заставил бы проглотить карандаш. Ужасная техника, никакого понятия о светотени, – Джерард сморщил нос, а потом вдруг усмехнулся. – Для фаната Моне, который бегал подглядывать за ним через дырку в заборе, ты прав, рисунки по меньшей мере любительские. – Ему повезло, что Роуз втрескалась в него по самые помидоры и считала чуть ли не гением. – Про нее вообще отдельный разговор. Я до сих пор не могу понять, что именно из живописи она коллекционирует? Классических импрессионистов, эпатажных модернистов или просто скупает все подряд, вдруг потом пригодится? Кто и зачем продал ей, наивной американской малышке, пастель Дега прошлого на тот момент века? И какого хрена, если уж такая ценительница, она к тому времени не выучила имени Пикассо? Прям девушка-загадка, честное слово! Джерард вошел в раж в восклицании своих риторических вопросов и увлеченно жестикулировал руками. Белая простынь ритмично вздымалась от эмоциональных движений и сползла с плеч Фрэнка до самой груди. – Вот, что случается, когда наделяешь своих героев узкими профильными интересами, а потом твой фильм смотрят настоящие узкопрофильные специалисты. Персонажи не могут быть умнее автора и все такое, – Фрэнк протянул руку к Джерарду, подушечки пальцев тут же принялись обводить невидимый орнамент на его груди. – Ну так что? В какой позе ты меня предпочитаешь? – Я не пишу портретов. Больше. – Почему? Не твое или просто надоели все эти носы и брови? – После Линдси у меня перестало получаться. Пальцы Фрэнка замерли сами по себе. Он не убрал руку, однако в его прикосновении больше совсем не различалось былых еще секунду назад непринужденности и игривости. Улыбка медленно угасла, уступив место внимательному выражению на его лице. Джерард редко говорил о ней, а Фрэнк и не спрашивал. Несмотря на пройденные годы, он сопереживал Джерарду, сочувствовал его утрате и понимал, насколько могут ранить подобные разговоры. Вопреки тому, что внутри себя признавал желание узнать о Линдси больше. Он просто не представлял, как спросить и какие подобрать слова. «А не расскажешь мне что-нибудь о своей мертвой жене?» – вопрос, который Фрэнк отказывался произносить даже в собственном воображении. Больше всего ему не хотелось видеть грусть в глазах Джерарда, которая несомненно обосновалась в них много лет назад и время от времени проглядывалась и без всяких расспросов. – Знаю, что это невозможно, но иногда у меня такое ощущение, словно она забрала какую-то грань меня самого с собой. И вместе с ней оказалось погребено в том числе мое умение писать портреты. От внимания Джерарда не ускользнула некоторая робость, охватившая Фрэнка при упоминании Линдси, и он, дотронувшись до его застывшей руки, переплел их пальцы. – Самое смешное, что она и «позировать» казались понятиями из двух разных миров. Ей как будто физически не поддавалось это дело. Тем интересней для меня было эту невозможность фиксировать. Когда мы с Сэнди остались вдвоем, нам естественно требовались деньги, и я брался за любые заказы. На самом деле я с тех пор написал множество портретов, и каждый из них раздражал меня сильнее предыдущего. Они все выходили какие-то плоские… пустые. Поэтому при первой же возможности выбирать среди клиентов и самому определять направление работы от портретных заказов я отказался. – Я никогда не видел ее портретов в доме… – И не мог. Потому что я их сжег. Фрэнк аж приподнялся на постели и оторопело вытаращился на Джерарда. – Ну конечно, – изумленно начал он, когда к нему вернулась способность складывать слова в предложения. – Это ведь такое здоровое и уравновешенное решение. Зачем обращаться к специалисту и попытаться разобраться в своей проблеме, если можно просто… отвлечь себя приступом пиромании?! На последних словах он повысил тон до недоумевающего восклицания, а его глаза округлились еще больше. – Я не верю в психотерапию, – лишь усмехнулся Джерард. – Как понять, ты не веришь в психотерапию? – Нет, я не отрицаю психологию, как науку, не настолько я скептик. Просто… я не верю, что какой-то психолог поможет мне решить мои проблемы, если я буду приходить к нему раз в неделю и обсуждать мои печали и отношения с матерью, или что там обычно обсуждают? Он неопределенно повел плечами, его губы сжались в неплотную линию и образовали некое подобие перевернутой улыбки. – Это многое объясняет, – задумчиво протянул Фрэнк, а после, вспомнив выходки Сэнди, добавил: – О, это объясняет практически все. Его взгляд вдруг смягчился. Он внимательно посмотрел на мужчину, оценивая в уме годность момента. – Ты можешь верить или не верить во что угодно, Джерард. Но ирония судьбы заключается в том, что, отрицая психологов, прямо сейчас ты лежишь в постели с одним из них. Настал черед Джерарда округлять глаза в недоумении, и было бы ложью сказать, что Фрэнку не понравился эффект, который произвели его слова. – Я не понимаю… Психолог? Ты? – Ага. Ну, в будущем. Такой, по крайней мере, план. Правда, если все пройдет, как задумано, я буду работать не со скептически настроенными художниками, а где-нибудь с детьми. Возможно, в школе… – Но мне казалось… Погоди. В школе? А что ты будешь делать с этим? – Джерард дотронулся до шеи Фрэнка. – Забью татуировками все тело, чтобы отвлечь внимание от семилапого скорпиона, может быть? – улыбаясь, предположил тот. – А вообще, в работе с подростками татуировки даже могут придать мне большего авторитета. Надо будет только постараться не забыть этот аргумент для моего резюме, а то школьные директора все-таки разные бывают. Ну так что, поговорим о твоих отношениях с матерью? – Господи Боже… Закатив глаза, Джерард накрылся с головой, вынуждая Фрэнка негромко рассмеяться и тут же нырнуть к нему под простынь. Он придвинулся еще ближе, чтобы проседающая между ними ткань не скрывала от него лицо Джерарда. Они лежали, едва ли не соприкасаясь носами, теплое дыхание одного смешивалось и растворялось во вдохах другого. Секунды проходили, а они просто смотрели друг на друга, каждый думая о своем, и точно в детстве, когда прячешься под одеяло по самую макушку, Фрэнку так отчаянно захотелось притвориться, что внешнего мира по ту сторону простыни не существует. Он первым прервал тишину. Тихонько, ведь в подобной интимности момента полагалось лишь шептать. – Завтра начинаются занятия. – Завтра возвращается Сэнди. Переглянувшись, как негласные заговорщики, они решили держать от нее все в тайне, трепетным поцелуем скрепляя свое безмолвное соглашение.