Прислуга

Из распахнутой двери дохну́ло теплом, и прямо с порога Сэнди заключила его в крепкие объятия. Словно до этого момента между ними пролегала тысячелетняя разлука, за которую та успела потерять всякую надежду встретиться снова. Пышные волосы лезли ему в глаза и закрывали весь обзор, а руки, обвившие поверх пуховика шею, намертво прижимали к себе. Подбородок Фрэнка силком уткнулся куда-то в ее надплечье, а сам он так и застыл с руками по швам. Намерение выпрямиться, стоило приветственным тискам чуть ослабнуть, разбилось о дальнейшие планы Сэнди. Она переместила ладони ему на плечи и, заставив чуть наклониться, поочередно коснулась его холодных щек своими. Фрэнк непроизвольно поежился от звука воздушных поцелуев, причудливо защекотавшего уши даже через шапку. Совершенно довольная собой и сияющая теплой улыбкой, Сэнди наконец отстранилась. Проигнорировав недоверчивый прищур в свой адрес, она обогнула Фрэнка и, поменявшись с ним местами, закрыла входную дверь. – Салют, Фрэнк! Как дела? Сто лет тебя не видела! Ее голос звучал немного выше, чем обычно, а глаза искрились ярче солнечных бликов на снегу. – Это что сейчас такое было? – не разделяя ее звенящего энтузиазма, спросил Фрэнк. – Ты про что? – вопрос остался без ответа, однако, по в момент взлетевшим бровям на лице напротив, Сэнди быстро уловила суть. – Ах, это! Faire la bise. Я уже на автомате… Во Франции все так друг друга приветствуют, разве не классно? – Очень классно. И я в курсе про французские приветствия. Только вот сегодня утром я вроде как проснулся в жопе Джерси, а не в Марселе, – пробурчал Фрэнк, на что Сэнди, не прекращая улыбаться, закатила глаза. – Ты одна? – Кто-то проснулся не только в Джерси, но и в очаровательном настроении. В любом случае, тебе придется смириться. В последние две недели меня окружали не такие зануды, как некоторые, и неудивительно, что я переняла какие-то их привычки. Эта, поверь, не самая худшая из возможных. Поэтому привыкай и в следующий раз не стой, как вкопанный, а прояви немного дружелюбия, силь ву пле. Фрэнк оглянулся по сторонам и, наклонившись ближе к ее лицу, прошептал: – Это ты с кем сейчас разговаривала? Толстая куртка смягчила тут же последовавший толчок в его плечо, и он не смог сдержать улыбки. – Смейся сколько влезет, Фрэнк, но приветливость штука заразная. Вот увидишь, наступит время, когда эта маленькая традиция станет для тебя такой же привычной, как бурчать по утрам. Хитро сверкнув глазами, Сэнди стянула с него шапку. Наэлектризованные волосы на его макушке встали дыбом, одновременно поддерживая образ ворчуна и добавляя ему комичности. – Ага, обязательно. Это время настанет примерно… никогда, – посмотрев на свое пустое запястье, парировал он и забрал шапку из ее рук, тут же принимаясь приглаживать растрепанные волосы. – Ты одна, что ли? – Нет, папа где-то в доме, и нет, – для пущей убедительности своих слов Сэнди ткнула в него пальцем, – это время настанет, и ты, мон ами, примешь его с распростертыми объятиями. Уж я об этом позабочусь! – Ну ладно, Мортиша, со мной эти фокусы не прокатят. Хочешь моего дружелюбия – налей мне чего-нибудь горячего, пока я раздеваюсь. Чашка кофе подействует на меня лучше всех фраз из твоего туристического разговорника вместе взятых, на улице гребаная Антарктика. Сэнди соскучилась по нему. И, откровенно говоря, их шутливых перепалок ей тоже недоставало. Но все-таки сперва в ее намерения входило прожужжать ему все уши о своей поездке и о том, как замечательно она провела время, и уже потом вернуться в колею привычных будней с подколками и обменом саркастическими любезностями. Поэтому, стоило Фрэнку попятиться назад, находу расстегивая пуховик, она натянула на лицо самую любезную улыбку из возможных в попытке задержать на себе его взгляд чуточку дольше. Замешкаться всего на секунду оказалось достаточно, чтобы, когда он все-таки развернулся, прежде чем зашагать в сторону комнаты для прислуги, то прямиком врезался в ее отца. – Бонжур. От неожиданности Фрэнк рефлекторно выставил руки вперед, упершись ладонями как раз в грудь Джерарда. Медленно подняв глаза, он встретился с ним взглядом. Победоносный смешок Сэнди донесся до него приглушенно, будто бы из другого измерения. Мягкая ткань пропускала живое тепло, приятно различающееся под кончиками его не успевших отогреться пальцев. Сдержаться и едва заметно не скользнуть ладонями вниз, всего на пару сантиметров, прежде чем отдернуть руки и поспешно отступить на приличное расстояние, было невозможно. – Ага, здрасьте, – бросил он, отведя взгляд и сосредоточившись на пухлой папке с бумагами в руках Джерарда. На это неловкое приветствие и демонстративную непринужденность в своем тоне, он, должно быть, израсходовал весь запас умственного ресурса. Поэтому, позабыв прежнее намерение удалиться в комнату для персонала, на автомате поплелся за всеми в гостиную. Сэнди поспешила устроиться на диване, поджав под себя ноги, и так же резво попыталась перехватить руку отца, который не отказал себе в удовольствии мимоходом коснуться пальцем кончика ее носа. Джерард подмигнул ее нахмурившейся мордашке и отошел к окну, где принялся снимать на телефон каждый лист из своей стопки, попутно отбрасывая некоторые на пол. Фрэнк подпер спинку дивана с обратной стороны. Будто его притащили сюда силком, а сам он так и жаждал в любой момент сорваться и отправиться сортировать по цветам одежду перед стиркой, да наполнять жидким мылом дозаторы по всему дому. Вполуха слушая рассказ о Жорже и Фанни, живущих где-то в пригороде Парижа и иногда размещающих у себя американских школьников, время от времени он напоминал себе кивать головой. Он был рад ее видеть. и не то чтобы его не интересовал рассказ о ее поездке, но возвращение Сэнди обозначилось у него в голове прежде всего как конец беспрепятственного доступа к Джерарду. Уже сейчас он с едва скрываемой тоской осознавал, что максимум физической близости, на который в ближайшее время ему стоит надеяться – редкие объятия и еще более редкие поцелуи в укромных уголках особняка. Все время с оглядкой по сторонам, все время в спешке. Даже в таком огромном доме может в одночасье стать совсем тесно, когда объект твоего вожделения находится прямо перед тобой, но тебе нельзя к нему прикоснуться. Только смотреть. И он смотрел. Господи, еще как он смотрел. Через всю комнату, поверх макушки Сэнди, поначалу он поглядывал на Джерарда украдкой и будто бы даже больше старался следить за бумагами у того в руках. Однако неизбежно его взгляд стопорился на мужчине все дольше и дольше. Сделав нужные снимки, Джерард убрал телефон в карман и продолжил изучение заметно поредевшей стопки, время от времени облизывая указательный палец при перелистывании. Против света и с того места, откуда за ним наблюдал Фрэнк, он казался выше обычного. Темная одежда выделяла его фигуру на белоснежном фоне пейзажа за окном, подчеркивая матовую бледность лица и оттеняя красный в его волосах. На короткий момент он оторвался от своего занятия, и их взгляды столкнулись. Фрэнк тут же опустил глаза. Он постарался переключить внимание на Сэнди, которая перепрыгивала с одной истории на другую, точно играла в классики. Она жонглировала своими впечатлениями от поездки, особенно даже не нуждаясь в ответных репликах. Фотографии мелькали на экране ее телефона, как кинолента, пропущенная через старый проектор в ускоренном темпе. В Париже есть солнечные часы Дали, летающий единорог из музея таксидермии и пять статуй Свободы. Но ни одна из этих и еще примерно миллиона других непримечательных достопримечательностей не способна была увлечь воображение Фрэнка так, как вид Джерарда, который собирал с пола разбросанные ранее бумаги, опустившись на одно колено. Даже со своего места Фрэнку было видно, как ткань его брюк натянулась и плотно облегала бедра во всех нужных местах. Он распахнул полы куртки пошире, неотрывно наблюдая за тем, как Джерард поднимал и раскладывал листы в две стопки. Фрэнк был почти уверен: то, чем бы он там ни занимался на полу, можно было бы проделать в два раза быстрее, не води он своими длинными пальцами по каждому листику, время от времени растягивая и без того неторопливый процесс прикладыванием этих самых пальцев к лицу и отстраненно глядя в сторону, как бы что-то обдумывая. И он уж точно был абсолютно убежден, что вовсе необязательно было надевать рубашку, если все равно собираешься закатать дурацкие рукава, перетянув кожу повыше локтевого сгиба до такой степени, что это заметно аж с такого расстояния. Неосознанно он заводил кончиками пальцев по спинке дивана. Он думал о надувных манжетах от тонометра и прикидывал в уме, насколько трудно было бы втиснуть свой палец под этот небрежно подвернутый рукав. Когда Джерард примет душ перед сном и ляжет в свою абсурдную огромную кровать, на его бледных предплечьях все еще будет виден след? Будет ли он различим на ощупь, если провести по нежной коже в месте, куда весь день врезалась темная ткань? Обивка затрещала под его ногтями. Негромко, но все равно уловимо для того, чтобы вызвать интерес Джерарда. Он поднял голову на звук и встретился с одновременно отсутствующим и сосредоточенным выражением лица. Пристальность, с которой за ним следила пара немигающих глаз, с каждой секундой грозилась претвориться в ясную, почти осязаемую. На этот раз Фрэнк не отвел глаза. Не таясь, он скользнул взглядом вниз. Обвел глазами искривленный ряд пуговиц, что проглядывали из-под съехавшего в сторону галстука. Сами пуговицы через всю гостиную различить было, естественно, невозможно, однако в некоторых местах ткань прилегала к торсу Джерарда плотнее, легкой волной расходясь в промежутках между ними, и воображение Фрэнка восполнило недоступные зрению пробелы. Треск ткани зашипел у него в ушах, стоило взгляду сползти вдоль внутреннего шва брюк. Чувствуя, как волнение теплом растекается к вискам, он снова поднял глаза. Джерард коротко вздернул брови, на губах тенью мелькнула ухмылка. Не было сомнения: он видел его насквозь. Не то чтобы в его круглых глазах и том, как они пялились на него с долей несвойственной Фрэнку плотоядности, имелось хоть сколько-нибудь секретности. Каким бы взрослым он себя ни считал и каким бы зрелым ни хотел казаться, в поединке с физиологией его рассудительность раз за разом терпела поражение. Джерард представлялся ему гребаным искусителем. Каждое его движение воспринималось как открытое приглашение поглазеть на него еще немного. Даже если он просто занимался своими делами. Весьма проблематично душить свои порывы и держать пристойность помыслов под контролем, когда в рутину привлекающего тебя человека входит носить нелепые костюмы, закатывать дурацкие рукава и стоять на своих идиотских коленях, подпирая ладонью собственное проклятое бедро или прикасаясь кончиками пальцев к своему абсурдно прекрасному лицу, как будто думать и не трогать свои чертовы губы – такая уж непостижимая концепция… – Фрэнк? Поначалу он подумал, что ему послышалось. Его взгляд продолжил сверлить лицо Джерарда, которое отчего-то приобрело еще более лукавое выражение. Загадочный блеск в глазах заметен через всю комнату, притаившаяся ранее ухмылка теперь уже откровенно хозяйничала на губах. – Фрэнк? Он вспомнил о ней лишь потому, что где-то на периферии зрения замельтешило движение. Сэнди размахивала приподнятой рукой, стараясь привлечь к себе внимание. В академию шпионства его не взяли бы даже в качестве помощника дворника. – А? – растерянно переспросил он. – Слава богу, с возвращением на землю! Я уже подумала, что у тебя припадок. Стоял тут, пучеглазый, будто Элвиса увидал, – зеленые глаза округлились, передразнивая. – Я говорю, почему вы елку до сих пор не убрали? Или что, пока меня не было, в этом доме вдруг все стали такие смелые и начали отрицать правила приличия? – Что? Мы не… нет! То есть да… в смысле я… и мы, нет. – Так, папа, мне кажется, у него реально инсульт или что-то такое, – Сэнди обернулась к отцу с наигранной тревожностью, на что тот лишь усмехнулся. – Ты по дороге к нам нигде, случайно, не поскальзывался? На голову, может, падал? – с внимательным прищуром изучая его лицо, обратилась она уже к Фрэнку. Его взгляд заметался между ней и Джерардом. Он лихорадочно пытался придумать, что ответить и как выйти из этой неловкой ситуации. Все шутливые реплики, как назло, разом вылетели из головы. Внятное объяснение неубранной елке тоже не находилось. Сказать, что попросту забыли – не вариант, хоть это, в некотором роде, и являлось правдой. Тяжело не замечать трехметровое дерево, занимающее половину гостиной, если только у тебя нет на это веской причины. А когда твоя веская причина состоит в чрезмерной занятости тем, что все праздники ты пытался насладиться своим новым романтическим увлечением и протрахаться с запасом – лучше об этом особо не распространяться. Особенно дочери этого самого романтического увлечения. Фрэнк мог поклясться, что если бы в эту самую минуту к нему на помощь не подоспел Джерард, то у него взорвалась бы голова. Поднявшись наконец с пола, он пересек гостиную и сложил друг на дружку стопки своих бумаг на кофейный столик. После, обогнул диван и остановился рядом с Фрэнком. – Нет у него никакого инсульта. Просто кое-кто вот уже полчаса трещит без умолку, а мы тем временем понемногу теряем свои разговорные навыки, – Сэнди показала ему язык, на что он невозмутимо продолжил: – Плюс, ты ведь даже не дала парню спокойно раздеться. Если Фрэнк перегреется и ему реально станет нехорошо, сама пойдешь на заднем дворе лопатой махать. – Да уж конечно! Может, если бы кто-то почаще наведывался на свое рабочее место на каникулах, то потом его бы не встречали сугробы размером с Альпы? – Ну это вряд ли… – Фрэнк усмехнулся себе под нос и продолжил веселиться еще пару -тройку секунд. Ровно до тех пор, пока не понял, что сказал это вслух. Взгляд Сэнди утратил всякую наигранность и стал просто подозрительным. Темные брови практически встретились на ее переносице, оттого как она нахмурилась. Фрэнк же изо всех сил пытался держать лицо максимально непроницаемым, попутно прикидывая в уме, кто мог сегодня с утра незаметно вколоть ему сыворотку правды, и была ли это сыворотка правды, а не сыворотка безмозглости. – Это еще почему? – озвучила свое непонимание Сэнди. – Ну… – Потому что снегопад разыгрался как раз после прошлой смены Фрэнка, – вовремя вмешался Джерард, избавляя их всех от очередной порции выдавленных через силу и несвязных между собой слов. – И, возвращаясь к твоему вопросу про елку, вообще-то, это была моя идея. Мне подумалось, что раз уж мы все так замечательно провели время, когда ее наряжали, то будет здорово это повторить и всем вместе ее убрать. Заодно и Фрэнку поможем. Он подмигнул парню и похлопал его по плечу, а тот с натянутой улыбкой отступил на полшага назад. Сэнди в свою очередь теперь хмурилась уже на отца. – Что за хрень? Ни на какую уборку елки я уж точно не подписывалась. И вообще, у тебя было предостаточно времени, чтобы самому помочь Фрэнку во всем на свете. Мог хоть две недели напролет от него не отлипать, если тебе так уж захотелось. – Фрэнк постарался замаскировать вырвавшийся из груди короткий смешок кашлем, однако его попытка только в очередной раз привлекла с нему внимание. – Ты сегодня реально странный… – Ну ладно, вот, как мы поступим: ты, языкастая мадемуазель, пойдешь и принесешь из кладовки стремянку, – жестом поднятой руки Джерард перебил неозвученный протест дочери. – Ты, – продолжил он, обращаясь к Фрэнку, – пойдешь и наконец разденешься по-человечески. Заодно захватишь коробки для игрушек. Я в курсе, что как в прошлый раз ты запнул их под кровать в комнате персонала, так они там и остались. Ну а я в это время налью себе чаю и перекурю. Встречаемся на этом же месте через пять минут. А кто вздумает возмущаться и жаловаться, тот в итоге запихивает елку обратно в коробку. Рот Сэнди нетерпеливо приоткрылся, но она вовремя осеклась и просто метнула глазами молнию в довольное лицо отца, прежде чем поплестись в сторону кладовки. Джерард проводил ее взглядом и, когда она скрылась из виду, обернулся к Фрэнку. – Прекрати вести себя так подозрительно, – тихонько произнес он, подойдя ближе и ткнув его пальцем в живот. – Прекрати подходить ко мне так близко… господи, – выпучив глаза, кричащим шепотом ответил Фрэнк. Он попытался одновременно перехватить его руку и увильнуть от прикосновения. Итогом этих стараний стали их переплетенные пальцы и неуклюжее полутанцевальное па, в результате которого они с Джерардом поменялись местами. Пятясь в сторону служебной комнаты, он цеплялся за его взгляд до последнего, так же как и за ладонь в своей. Джерард дал утянуть себя на пару ленивых шагов. Крошечная улыбка изогнула уголки его чувственного рта. Нехотя, Фрэнк расслабил пальцы, позволяя теплой ладони улизнуть из своей руки. Подушечки их пальцев скользнули друг о друга напоследок, и ему показалось, что он ощутил это прикосновение даже на кончике языка. Искушение было слишком велико. Он выдохнул нервный смешок и отрицательно закачал головой. Больше самому себе, ведь прекрасно понимал – Джерард лишь дразнится, в самом деле не собираясь проследовать за ним, чтобы уединиться в комнате для прислуги. В последний раз он обвел взглядом его черты и с негодующим стоном поплелся в противоположном направлении. Уборка елки по большей части прошла подобно ее украшению. Сэнди принимала в ней примерно такое же активное участие, как и месяцем ранее: сняла пару шаров, добралась до Рудольфа и, отцепив крючок игрушки с ветки, устроилась на полу. Вся ее дальнейшая помощь заключалась в верчении оленя в руках под аккомпанемент собственного повествования о роскошной двадцатиметровой елке под мозаичным куполом галереи Лафайет и рынке в Саду Тьюильри. То и дело она мечтательно откидывала голову и устремляла взгляд в потолок, описывая сияющие иллюминацией ряды ярмарочных шале. И по ее мнению, получить истерический нагоняй от учителя за то, что потерялась в этой рождественской деревушке среди тысяч праздничных украшений и ремесленных товаров – того стоило, потому что, если Санта действительно существовал бы, то к черту миссис Клаус и Северный Полюс, он остался бы жить в этом волшебном месте хотя бы ради кренделей с тмином и божественного тарта фламбе, я вам серьезно говорю… Джерард с Фрэнком держались на безопасном расстоянии. Для последнего, мысль о недопустимости того, чтобы их пальцы ненароком соприкоснулись, стала практически навязчивой идеей. Поэтому сперва он избирательно следил за руками, стараясь приловчиться и успевать прикасаться к еловым веткам в промежутки между тем, как это делал Джерард. Вот только он не учел, что со стороны все это выглядело немного припадочно; некоторое время спустя об этом его известили заинтересованно изогнутые брови и вопросительный взгляд Джерарда. В итоге он обошел елку и снимал игрушки с противоположенной стороны, обреченно намереваясь сосредоточиться на словах Сэнди, а не рассматривать лицо, что проглядывало между пушистыми ветвями. В этот раз обошлось без падений и ловли неуклюжих любителей запутаться в собственных ногах. Сверкающую звезду с колючей макушки снял Джерард, грациозно взобравшись на стремянку, и Фрэнк не удержался от мысли, что проделать то же самое запрыгнув на него со спины, было бы куда веселее. Истинное же понимание смертной скукотищи и несправедливости жизни сошло на них троих разом, когда настало время затолкать зеленую громадину в несоразмерно крошечную коробку, идущую в комплекте. Спустя битых минут пятнадцать командная работа все-таки дала свои плоды, и им удалось более менее укротить это мохнатое безумие, впихнув в чудом не треснувший по швам картон примерно на три четверти. Поправив ослабленный ранее галстук и с чувством выругавшись, Джерард поднял руки в воздух. Сэнди с Фрэнком отбили ему пять, и в этот момент никто из них даже не задумался над тем, насколько по-детски и убого это, должно быть, выглядело со стороны. Напротив, все трое присвистывали и улюлюкали своей маленькой победе, а потом негласно распределили между собой обязанности – отнести елку и коробки с игрушками, убрать стремянку, подмести осыпавшиеся иголки и блестки – и дружно разбрелись по своим делам. На какое-то время у Фрэнка получилось переключиться. Он решил особенно не концентрироваться на мелочах, чтобы не зацепиться взглядом, к примеру, за какую-нибудь чашку и не зависнуть на полчаса, дорисовывая в воображении, чьи губы пили из нее черный кофе. По закону подлости у него не оказалось при себе наушников, но Сэнди одолжила ему свои, и дело пошло веселее. Напевая себе под нос, он навел порядок на кухне, разобрал оставленные на островке пакеты с продуктами и загрузил посудомоечную машину. Затем перешел в гостиную и прибрался там, после вернувшись обратно на кухню, чтобы вымыть собранные по пути кружки. Мало-помалу ему удалось привести в божеский вид первый этаж особняка, бездумно подпевая песням в голове и тем самым ограждая себя от лишних душевных терзаний. Неудобные вопросы, несвязные ответы и неожиданные конфронтации остались позади. Рабочий день шел своим чередом. Поддавшись привычкам и своему устоявшемуся распорядку, уборку второго этажа парень решил начать с перерыва на перекур. В накинутой на плечи куртке он зашагал в направлении террасы. Выскользнуть на задний двор и покурить там, безусловно, было бы проще. Не пришлось бы потом бегать с этажа на этаж, чтобы раздеться. Однако по неведомой причине ему вдруг вздумалось подняться наверх. Фрэнк мысленно рационализировал этот порыв предусмотрительным желанием оценить масштаб предстоящей работы по уборке снега. И, конечно же, ему вовсе не хотелось столкнуться на террасе с Джерардом. И провести с ним пять минут наедине в месте, в котором никто их не потревожит и куда никто не решит зайти без надобности. Нет. В планы Фрэнка это, естественно, не входило. У него не было об этом ни одной даже крошечной мыслишки. Поэтому, когда он – совершенно случайно – выронил из рук зажигалку прямо под порогом кабинета и, наклонившись к проему, чтобы поднять ее, громко прочистил горло, а после – абсолютно ненамеренно – замедлил шаг и поплелся дальше по коридору, он совсем не пытался привлечь к себе внимания. И, когда нарочито бухнул дверью на террасу – тоже. Так что, пока он морозил задницу, надвинув капюшон по самый кончик носа, чтобы не ослепнуть от всепоглощающего белого, а струйки дыма смешивались с паром его дыхания в морозном воздухе января, он совсем не ждал, что кто-то за ним проследует и разделит с ним сигаретку. Стало быть, у него не было причин злиться, когда ничего этого не случилось. И он уж точно не пробубнил себе под нос «тугодум непрошибаемый», перед тем как выдуть последнюю дымную струю и зайти обратно в дом. Мысли, с таким старанием подавленные и задвинутые на задний план, царапали теперь его сознание, как острый грифель бумагу. А самая докучающая из них стала новым музыкальным сопровождением его рабочей рутины. Внутри черепной коробки рефреном отстукивало: неужели теперь так будет всегда? Неужели ему придется примириться с этим настоящим, в котором все, что у него осталось – томительные взгляды и переброс парой фраз шепотом. Минувшую неделю он практически не отлипал от Джерарда, а теперь ему предстояло вернуться к прежнему графику и приходить в особняк лишь на выходных. Неприятное осознание комом встало в горле. Они часами могли находиться в одной комнате и молчать, занимаясь своими делами, и их безмолвие не воспринималось Фрэнком, как что-то гнетущее и неловкое. Однако сейчас, когда он, по обыкновению завершая уборку дома кабинетом Джерарда, разбирал сваленные в кучу на кресле книги и журналы, повисшая в комнате тишина была настолько густой, Фрэнку казалось, будто она даже замедляла его движения. Явственная разница между одними и теми же действиями в слегка изменившихся обстоятельствах ощущалась настолько остро, что это потихоньку сводило его с ума. Самое простое решение всех проблем – просто рассказать об их отношениях – было так несправедливо доступно всем подряд, кроме них с Джерардом. Ему жутко хотелось признаться Сэнди. Не только потому, что при идеальном раскладе он мог бы приходить в особняк, когда ему захочется, а не дожидаться своей рабочей смены. Или брать Джерарда за руку без страха, что их застанут. Без горького предчувствия скандала, какого еще не видывали эти стены. А ведь в свое время именно в этом доме развернулась не только многомесячная травля самого Фрэнка, но и то, что бы ни устраивала в особенно напряженные периоды своего девичества Сэнди, и о чем ему было страшно даже подумать. Фрэнку хотелось рассказать ей обо всем не столько из собственной похотливой выгоды, а больше потому что он горел идеей рассказать об этом всем и каждому в принципе. Жажда поделиться тем, что в последние недели занимало практически все его мысли, зудела внутри. Но он прекрасно понимал: насколько огромным было желание растрезвонить на весь мир, как прекрасен Джерард и до чего прекрасно они проводят время вместе, настолько рискованным являлось его исполнение. Мир не воспримет эту новость с энтузиазмом, Сэнди – уж точно. Фрэнк не знал своего отца и не имел возможности, да и желания, понять его мотивы. Но и без этого он находил для себя причины осуждать отцовские поступки, о которых ему было известно. На мгновение он поставил себя на место девушки, чтобы прикинуть в уме ее возможную реакцию. Представил, как вдруг узнает, что его мама закрутила роман с той девчонкой-старшеклассницей, которая присматривала за ним вечерами, когда он еще учился в младших классах. Ситуации, конечно, были не совсем равнозначны, однако от разыгравшейся в уме картины скорежило его все равно знатно. Нет, от Сэнди все будет держаться в тайне до тех пор, пока она не переедет на постоянное место жительства на другой континент, ну или, пока он не устроится на официальную работу с оплачиваемой медицинской страховкой. Бобу он тоже ничего не рассказал. Правда, у него не то чтобы была такая возможность. С момента того внезапного материнского допроса, они всего однажды виделись на праздниках и несколько раз пересеклись в школьных коридорах. Стоит ли говорить, что Фрэнк намеренно избегал с ним встреч и особенно разговоров. Этот конопатый Коломбо слишком хорошо его знал и, если Бобу не открылась бы правда о них с Джерардом с помощью мистической силы интуиции лучшего друга, Фрэнк не сомневался – скорее рано, чем поздно, он выложил бы ему все, как есть, самостоятельно. Его даже не пришлось бы слишком пытать расспросами и буравить подозрительным взглядом. Но он избегал встреч и держал язык за зубами, воспринимая собственное молчание практически как ложь, отчего чувствовал себя мерзавцем. Ему не нравилась сама идея тайной жизни и секретов, которые приходилось хранить, особенно учитывая тот факт, что ничего криминального он собственно не совершил. Ему просто понравился кто-то. Кто-то одного с ним пола. Кто-то, кто являлся его начальником. И был старше его самого на семнадцать лет. И по отдельности все эти характеристики, по сути, не были чем-то из ряда вон выходящим. Проблема была лишь в том, что врожденная удачливость помогла ему собрать фулл-хаус из причин для паники окружающих. Он отчетливо представлял себе градацию непонимания, беспокойства и возмущения от самых близких ему людей. Поток предубеждений – «Это ненадолго, у тебя просто такой период», «Это неправильно, ты работаешь на него и все еще учишься в школе», «Это несерьезно, в твоем возрасте ничего не бывает навсегда» – раскатывался внутри головы на разные голоса. Негодование тонкими коготками скребло его изнутри. Казалось бы, вот он, объект его обожания, сидит всего в паре метров, по обыкновению скрючившись над столом, и периодически постукивает ручкой по своему нахмуренному лбу. В идеальном мире без предрассудков Фрэнк сократил бы разделяющее их расстояние в несколько шагов, ткнул его пальцем в плечо и впился ему в губы, стоило Джерарду только поднять голову. А после во всех красках расписал бы, как соскучился по нему и выжил на этой неделе только благодаря их дурацкому спору по переписке о схожести и различии комиксов и кино. Фрэнк настаивал на первом. Для пущей убедительности приправлял свои рассуждения фразами типа «общий генетический код», строчил аргументы прямо на уроках от руки и отправлял Джерарду снимки убористо исписанных страниц. А еще фыркал и жутко бесился, когда Джерард перечеркивал все его доводы выдержками из зануднейшего исследования какого-нибудь идиотского культуролога или просто присылал в ответ фото своих закатившихся глаз. Завидовать версии самого себя в фантазиях о беспредрассудной утопии – дело неблагодарное. Но разве он мог удержаться, ревностно представляя все поцелуи и разговоры, что им не суждено было разделить. Вернувшись к безрадостной реальности, он силой впихнул на полку стеллажа последнюю книжку и прошаркал к столу, смяв в руке стопку свежей корреспонденции. Положение вещей казалось ему жуткой несправедливостью. Он дошел до той точки, когда к каждому слову в уме хотелось подставлять «катастрофически». Катастрофически мало, катастрофически сильно. Катастрофически близко и так катастрофически далеко. – Почему двум мужчинам так тяжело быть вместе? Вопрос рассек устоявшуюся тишину, Джерард выпрямился на стуле и обратил на него внимание. – Быть вместе ни для кого не легко, – со знающей улыбкой отметил он и, потратив некоторое время на изучение его лица, спросил: – А мы вместе? – Прямо сейчас уж точно не так, как мне хотелось бы… Взгляд Фрэнка сполз на губы, соблазнительно растянувшиеся еще шире после столь недвусмысленного ответа. Потребность прикоснуться импульсом раздалась внутри тела, и его пальцы невольно шевельнулись. Он мечтал зарыться ими в этих красных волосах. Хотел, намотав на кулак этот нелепый галстук, потянуть на себя. Вместо этого он завел руки за спину и вцепился в столешницу. С каждой секундой цвет кожи на костяшках его пальцев приближался к бумагам, разбросанным по столу. – А мы вместе? – тихим эхом переспросил он, заглянув Джерарду в глаза, но тут же продолжил, не оставив ему возможности произнести ни звука: – Нет, подожди… не отвечай. Даже если ты скажешь, что нет, или уйдешь от ответа, то по-любому ведь сделаешь это как-нибудь в своем стиле… витиевато, метафорично и с кучей непонятных умных слов, от которых в процессе я выпаду из реальности и только и смогу, что наблюдать за тем, как двигается твой рот. Ну а если если ты скажешь «да», я просто потеряю сознание, поэтому… лучше ничего не говори. Ухмыляясь, как чертов котяра, своровавший с хозяйского стола самый жирный кусок свеженины, Джерард изобразил пантомиму с запиранием рта на замок. Фрэнка так и подмывало слизать эту довольную улыбку с его глупого лица. – Я хочу тебя поцеловать... – прошептал он, и от его внимания не ускользнуло, как желанные губы непроизвольно дрогнули в ответ. – Ужасно. Вся эта херня с секретностью давит мне на мозги. Особенно когда я знаю, что ты где-то поблизости. Ходишь по дому или сидишь тут в своем кресле весь такой… Не сумев подобрать нужный эпитет, Фрэнк просто вытаращил глаза в надежде, что до Джерарда и так дойдет, какой эффект он на него производит и какие трюки с его сознанием проворачивает лишь мысль о том, что где-то поблизости есть целый Джерард, с которым нельзя нормально поговорить и к которому нельзя прикоснуться. – Короче, нам нужно срочно что-то придумать. – Например? – Не знаю… Может, у тебя есть квартира где-нибудь в городе? Какой-нибудь пентхаус в центре с огромными окнами и практически без стен? – Нет, никакого пентхауса у меня нет, зачем он мне? – Для таких вот случаев! – Для случаев, когда тебе захочется проораться шепотом в чьем-то пентхаусе? Фрэнк мог бы купиться на это полное искреннего непонимания лицо, если бы Джерард не решил захлопать ресницами в целях большей достоверности. – Для случаев, когда мне захочется прибить одного умника и сбежать под покровом ночи через мексиканскую границу. – Так а пентхаус тебе зачем? Или для твоих кровожадных фантазий нужны определенные декорации? – не унимался Джерард и на несколько секунд приложил указательный палец к губам, изображая чрезвычайную задумчивость. – Ах да, ты же упомянул что-то об окнах. Понимаю, иногда отыскать подходящий вид – уже половина успеха. Улыбка расползлась у него по лицу, как лесной пожар, подхваченный ветром, затронув не только губы, но и живо блеснув в глазах. Рассматривая эту счастливую физиономию, Фрэнк еще крепче вцепился в столешницу. – Как же ты меня бесишь, – сказал он шепотом, однако по взгляду, лениво блуждающему от озорных глаз к губам Джерарда и обратно, без труда считывались его реальные чувства и желания. – Ужасно. Поэтому я лучше пойду разгружу посудомойку, по-быстрому раскидаю снег на заднем дворе и свалю домой. От греха подальше. Позвонишь мне вечером? – В одиннадцать, как обычно. – Только не удивляйся, если я не сразу отвечу. Я на днях обменял свою старую приставку на аудиоинтерфейс у моей партнерши по биологии. Ее старший брат съехал из дома, и она теперь заботливо раздает его имущество. – Мило. – Ага. Так что я до ночи собираюсь бренчать на гитаре. Кто знает, может, даже напишу песню об одном бесячем мужике. Мне, конечно, придется периодически прерываться на гневные рыдания. Курить и злиться, что он так далеко от меня, и я не могу высказать все свои чувства ему в лицо… – Постараюсь попасть как раз в этот промежуток времени. Услужливое обещание Джерарда забавно контрастировало с его хитроватым видом. Он знал наверняка, что, в случае промедления, в начале двенадцатого парень наберет ему сам. Фрэнк вежливо кивнул в ответ, просто чтобы продлить свое нахождение в кабинете еще ненадолго. Просто чтобы удержать на себе его взгляд, с каждой пролетающей секундой беспечно подводя самого себя к опасной черте все ближе. Он скользнул глазами ниже. И, закономерно не сдержавшись, все-таки протянул руку к лицу Джерарда и дотронулся кончиками пальцев до его губ. Легко, почти невесомо. Очертил контур верхней губы и непроизвольно затаил дыхание, вновь столкнувшись с ним взглядами. Мысль о том, чтобы отстраниться, еще не успела оформиться у него в голове, как Джерард приоткрыл рот и, не сводя с него глаз, легонько прикусил подушечку его среднего пальца. Мимолетное движение тут же отправилось в копилку воспоминаний Фрэнка, от которых еще не раз у него будут загораться кончики ушей, стоит им всплыть в его сознании в самые неподходящие моменты. И даже спустя несколько часов, в очередной раз поднося сигарету ко рту для затяжки, он будто бы по-прежнему будет ощущать влажный след, оставленный этими мягкими губами. – Ну все, я пошел, – хрипло из-за внезапно пересохшего горла произнес Фрэнк, наконец отмерев и убрав свою руку. – До скорого. Его прощание больше походило на обещание данное самому себе. В нем звучала надежда, и не было до конца понятно, кому оно в итоге адресовалось: Джерарду или его рту. Пересилив желание продолжить искушать судьбу, он отпрянул от стола и прямым ходом вышел из кабинета.