Прислуга

Выходные. Сложно найти человека, который не любит это прекрасное слово. Ленивое утро, начинающееся во втором часу после полудня. Нормальный завтрак, вместо наспех зажатого зубами куска колбасы. Вальяжное расположение своего бренного тельца на диване за просмотром сериала, нежели пародия на скрюченного в эротичной позе страдающего сколиозом жирафа, в переполненном вагоне метро. Когда просыпаешься не от назойливой трели будильника, а потому что уже косточки начинает ломить. У всех найдется масса поводов любить эти два дня в конце недели. У всех, кроме Фрэнка. Его вымоленный в пьяном угаре отгул прошел слишком быстро. Воскресенье, как злобный гном, внезапно выпрыгнуло из-за угла и ехидно над ним хихикало. Он был разбит. Половину ночи провел в жалких попытках уснуть, но мысли о предстоящем рабочем дне и встрече с мистером Уэем действовали, как все психостимуляторы вместе взятые. «Что делать? Как себя вести? Извиниться или сделать вид, что не помню о случившемся? Ага. Какого хрена тогда помню про отгул и не пришел в субботу?» Где-то между представлением разъяренного босса в виде огнедышащего дракона и разработкой плана побега через мексиканскую границу, ему, наконец, удалось заснуть. Но нежиться в сладких объятиях одеялка пришлось недолго, будильник с протяжным звоном оповестил о наступлении Судного дня. Не открывая глаз, он наощупь нашарил пищащее чудовище и, отключив его, с недовольными всхлипами засучил ногами под одеялом. Оттягивать неприятный момент было бессмысленно, поэтому все-таки пришлось открыть глаза и поднять себя с постели. Лениво потянувшись, привставая на носочки, Фрэнк запустил руку под резинку пижамных штанов и, почесывая задницу, спустился на кухню. Сегодня он не ограничился кружкой кофе на завтрак, и даже чашки любимых кукурузных хлопьев ему показалось мало. Он умял половину холодильника. Возможно, из-за нервов, хотя, скорее всего, он просто решил, что нужно хорошенько подкрепиться перед смертью, ведь то, что мистер Уэй его убьет – не вызывало сомнений. Наевшись, как пингвин, и такой же пингвиньей неуклюжей походкой он поднялся к себе, принял душ, почистил зубы и, обернув полотенце вокруг бедер, подошел к шкафу. Наступившая осень принесла с собой противную морось и промозглый ветер, а Фрэнк не отличался особым иммунитетом, поэтому оделся в своем извечном сентябрьском стиле, и походил теперь не на неуклюжую черно-белую морскую птицу, а на капусту. Пригладив взъерошенные от натягивания трех кофт волосы, он спустился вниз. Закинул лямку рюкзака на плечо и, вздохнув, окинул взглядом дом. «Господи! Веду себя как ссыкло. С домом вот прощаться собрался. Кретин! – подумалось ему. – А, будь, что будет!» Сегодня он даже не взял с собой наушники. Потому что знал: по дороге в особняк все равно не получится сконцентрироваться ни на чем, кроме своих переживаний, а на обратный путь они ему точно не понадобятся. Из дома мистера Уэя его вынесут вперед ногами – в этом он не сомневался. Поэтому всю дорогу до работы парень пришлось погрузиться в себя и мысленно репетировать оправдание своему пьяному звонку. « – Мистер Уэй, я искренне сожалею о том, что сделал, и пойму, если Вы решите меня уволить. Нет, не то. – Мистер Уэй, я Вам не звонил. Кто-то украл мой телефон и… Ага, хорошая попытка. – Мистер Уэй… мистер Уэй… Мистер Уэй ебет гусей! Блять, ну что ему сказать? Может, сказать, что я его люблю и, пока он охуевает от услышанного, быстренько помыть полы, да свалить. Ага, гениальная идея! Сначала стонать ему в трубку, потом признаться в любви, а на следующих выходных задницу ему свою подставить, чтобы уж наверняка. А, хрен с ним! Поорет и успокоится.» Фрэнк подошел к темно-коричневой парадной двери особняка и, переминаясь с ноги на ногу еще минуту, все-таки нажал на звонок. Ему долго никто не открывал, отчего напряжение только увеличивалось. Он уже взмок под всеми своими кофтами, а пальцы, спрятанные в передние карманы джинсов, теребили их изнутри, елозя по бедрам. Ему уж было подумалось, что от волнения недостаточно сильно надавил на кнопку, и звонок попросту не прозвенел, как дверь распахнулась. На пороге возникла знакомая красноголовая фигура. Мистер Уэй мельком взглянул на него и, не говоря ни слова, удалился в глубину дома. Все произошло настолько молниеносно, что Фрэнк не успел выговорить ни словечка из своей заученной фразы-извинения, а только и сумел, что раскрыть рот. – О… кей, – произнес он, когда босса уже и след простыл. Успокаиваясь мыслью о том, что по сравнению с постоянными эксцентричными выходками мистера Уэя, его ночная шалость – просто пшик, он прошел внутрь и закрыл за собой дверь. С одной стороны, у него будто камень с души упал. Реакция, точнее ее отсутствие, хоть и шокировала, но все-таки было приятно, что мистер Уэй не орал, и что сам Фрэнк все еще жив. Но с другой… «Что если это затишье перед бурей?» Осознать свою интуитивную правоту удалось в тот момент, когда он, крадучись и сливаясь с мебелью, пытался прошмыгнуть через гостиную и расположившегося в ней на диване мистера Уэя в комнату для прислуги. – Привет алкоголикам! – внезапно произнес тот, и Фрэнк вздрогнул от неожиданности. Несмело развернувшись, он тут же встретился с ним взглядом. На лице мистера Уэя играла лукавая улыбка, которая вовсе не внушала доверия, а его брови были вопросительно подняты вверх. Он явно ждал объяснений, и возможно Фрэнк с радостью их ему предоставил бы, только вот его рот категорически отказывался, попросту не желая открываться. В глотке пересохло, зубы крепко стиснулись, а тонкая линия сомкнутых губ не пропускала сквозь себя ни единого звука. Только и оставалось, что хлопать ресницами и таращиться на начальника во все глаза. Всем своим видом Фрэнк походил на загнанного олененка, и мистер Уэй, не выдержав, прыснул. – Что случилось, малек? Помнится, ты был весьма разговорчив, – просмеявшись, заговорил он, – или ты только по ночам такой смелый? Фрэнк все еще стоял неподвижно и продолжал часто мигать глазами, будто хотел взлететь от ритмичных взмахов собственных ресниц. Однако попытки взмыть ввысь прекратились, стоило мистеру Уэю подняться с дивана и направиться к нему. Разом забыв, как моргать, Фрэнк таращился на него во все свои глаза-блюдца. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, мистер Уэй продолжил: – Или мой голос больше не кажется тебе таким бархатным? – нарочно тянув гласные, произнес он. – Нет. То есть, да. То есть… – не найдя, что ответить, Фрэнк тихо проскулил. – Ты конечно весьма забавный. Только это тебе не поможет, и если еще раз ты выкинешь что-то подобное, я твою премилую задницу выставлю на улицу. Последние слова мистер Уэй произнес ему на ухо, совсем не касаясь, но опаляя своим дыханием, отчего у Фрэнка по рукам побежали мурашки. Затем он выпрямился и, оценив произведенный собственными словами эффект, с довольным видом пошел к лестнице на второй этаж, оставляя парня в состоянии легкого шока. Только когда красная макушка скрылась из виду, Фрэнк снова вспомнил, как дышать. – Блять, – и способность говорить вернулась. Еще пару секунд он стоял не шелохнувшись и чего-то ждал. Его бы ни капли не удивило, если б в следующее мгновение мистер Уэй вылетел из своей спальни с ножом и, перепрыгивая через две ступеньки, подбежал к нему, заколол, а потом съел на ужин. Однако ничего такого не происходило, поэтому, развернувшись на негнущихся ногах, он снова двинулся к комнате для персонала. Радуясь, что легко отделался, но все-таки испытывая небольшое головокружение, видимо оттого, что непроизвольно задерживал дыхание, ему пришло в голосу, что нелишним будет сначала умыться и уже после приступить к рабочим обязанностям. Минуя «свою» кровать, которой, к слову, еще ни разу не воспользовался, он толкнул дверь в ванную. Взгляд сразу приковал сложенный вдвое лист, лежащий на краю раковины. Подозрительно сощурившись, Фрэнк взял записку в руки и принялся бегать глазами по ровным строчкам.

«Приветики, горничная!

Ты думаешь, что выкрутился? Как бы ни так!

Появился в моей жизни из ниоткуда и гадишь, как кошка по углам,

хотя в твои обязанности входит прибирать.

А ты знаешь, как кошек отучают гадить?

С помощью перцовой настойки.

Пожалуй, и с тобой можно что-нибудь придумать.

Удачного рабочего дня, гаденыш.»

– Сэнди… – сквозь зубы прошипел он, но тут же опомнился. В памяти всплыл недавний разговор с мамой и его желание помириться с надоедливой девчонкой. Да, именно «надоедливой девчонкой». Потому что после рассказа о смерти ее матери, Сэнди автоматически перестала быть для него сукой, дрянью и мелкой язвой. Он искренне сочувствовал ей. Все еще злился, но уже не так яростно. Поэтому, молча отложив записку в сторону, Фрэнк подошел ближе к раковине и повернул кран. Поднеся к лицу ладони, которые мгновение назад приятно охлаждала струя воды, он устало провел ими от лба до подбородка. Рабочий день только начался, а он уже выжат, как лимон, от выходок этой странной семейки. Потратив какое-то время на разглядывание в зеркало прохладных капель, бегущих по щекам, он закрыл кран и взял полотенце. Промокнув лицо и вытерев руки, он развернулся к двери и… Боль. Жгучая острая боль пронзила глаза, и руки непроизвольно потянулись к ним. Жгло. Ужасно, невыносимо. Проступающие слезы, льющиеся водопадом по щекам, только усиливали эти ужасные ощущения. Казалось, что в глазницы налили бензин и бросили по спичке. Он не видел абсолютно ничего. Говорят, что даже слепые различают очертания и силуэты, но с Фрэнком это явно не работало. Он вспомнил, что так и не открыл дверь из ванной в комнату только после того, как вписался в нее лбом. – Блять! – вскрикнул он не столько от боли, сколько от неожиданности, потому что ощущения, которые испытывали его сочащиеся слезами глаза, были в миллион раз острее. Еле как отлепив ладонь от лица, ему удалось нашарить ручку двери и выйти из уборной. Фрэнк сносил все на своем пути, громыхал, на что-то натыкался и, по сути, вообще не понимал, куда идет и что пытается сделать. Ему хотелось лишь одного: понять, что происходит с его, как ему казалось, вытекающими к чертям собачьим глазами, и как это можно остановить. В голове внезапно промелькнул текст, прочитанный ранее. «… ты знаешь, как кошек отучают гадить?» – Ах ты ебаная сука! – завопил Фрэнк. А он еще хотел с ней подружиться, сопереживал ей, пытался понять. «Нахуй перемирие!» Пытаясь сообразить, что делать, первой рациональной мыслью было – оторвать руки от глаз, потому что так он делал только хуже. Но подумать об этом было легче, чем сделать на самом деле. Мы инстинктивно чешем комариные укусы и не можем остановиться. А если это укус размером с Атланту и зудит так, что челюсти сводит?! Сделав над собой неимоверное усилие и все-таки отцепившись от полыхающего лица, Фрэнк попытался занять руки поисками того, что могло бы помочь. Он по памяти шел до кровати, спотыкаясь обо все на свете и издавая звуки, похожие на вопли какого-нибудь умирающего животного. Нащупал покрывало, вцепился в него пальцами и поднес ткань к глазам, которые, по ощущениям, уже не слезились, а истекали кровью. Никаких толковых идей по спасению своего зрения на ум больше не приходило. Оставалось только истошно орать: – Блять, за что? За что? Сука! С-сука! Голос уже срывался на хрип, и пересохшая глотка издавала сиплое рычание. Внезапно промелькнувшая мысль о том, что он никогда не сможет видеть, в буквальном смысле подкосила его. Он рухнул на колени и, прижавшись лбом к полу, начал тихо скулить. – Малек, ты чего тут… устроил. Появившийся в дверях мистер Уэй замер на месте. Если бы Фрэнк мог видеть, то в очередной раз удивился бы выражению его лица. Представшая перед ним картина застала врасплох: перевернутая вверх дном комната и Фрэнк, свернувшийся на полу, всхлипывающий и прижимающий к лицу покрывало. – Что здесь произошло? – еле вымолвил он и сам не узнал свой голос. – Глаза! Глаза! Перец! Мои глаза! Джерард удивился сам себе, что в этом бессвязном полубормотании-полукрике смог уловить суть происходящего и понять, в чем дело. В критических ситуациях люди делятся на два типа: те, кто четко действуют и те, кто поддаются панике. И мужчина, по-видимому, сам только что узнал, что относился к первому. Он пулей вылетел из комнаты и понесся в сторону кухни, и вот уже спустя секунду, как ошпаренный возвращался назад, сжимая в руках бутылку молока. – Полотенце, нужно полотенце, - сказал он, будучи в комнате, и ринулся в ванную. Однако вопль Фрэнка заставил его остановиться: – О господи, только, блять, не полотенце! И он снова все понял. Торопливо оторвав кусок ткани от простыни и смочив молоком, он осторожно приложил его к глазам парня. Фрэнк дернулся от неожиданности, но мягкий голос тут же принялся успокаивать: – Тш-ш-ш… все в порядке. Сейчас все будет хорошо. Пока Мистер Уэй бережно промокал его лицо влажной тканью, Фрэнку оставалось лишь тихонько всхлипывать. Промывание молоком значительно помогло, и спустя несколько минут ему удалось открыть глаза. Картинка все еще расплывалась, и глаза будто застилала целлофановая пленка, но он не смог сдержать облегченный вздох, ведь они все-таки видели. Сфокусировав наконец взгляд, он различил перед собой босса, который, в свою очередь, обеспокоено таращился на него. Мистер Уэй с тревогой вглядывался в его лицо, стараясь понять, видит ли он хоть что-нибудь или то, что попало ему в глаза, выжгло сетчатку напрочь. Не выдержав такого настойчивого взгляда, Фрэнк на секунду отвел глаза в сторону, а когда вновь посмотрел на мистера Уэя, обнаружил, что взволнованное выражение исчезло с его лица, и губы посетила мягкая улыбка. Фрэнк представил, как выглядит сейчас со стороны: заплаканное лицо, красный нос, опухшие глаза. «Теперь понятно, чего он лыбится. Сижу тут как дитя зареванное…» - подумал он и хотел было поднести руку ко лбу, но мистер Уэй мигом перехватил ее. – Ты же не хочешь проходить все по новой? – сказал он, удерживая его за запястье. – Поднимайся, нужно хорошенько помыть твои руки. Фрэнк позволил поднять себя с пола, дал за ручку отвести себя в уборную, черт возьми, он разрешил даже намылить свои руки. Вытянув их ладонями вверх, он следил, как мыльные пальцы мистера Уэя скользят по ним, образовывая пену. Поначалу Фрэнк ощущал себя маленьким ребенком, грязные ладошки которого моет заботливая мамаша после прогулки. Только вот он не был маленьким ребенком, да и руки ему намыливала не мамочка, а мужчина, который еще и его босс по совместительству. От странности всего происходящего он немного опешил и попросту таращился на собственные, уже все белые от пены, ладони. Сообразить, что все мыльные манипуляции уже закончились, удалось не сразу, и пару секунд он по инерции простоял с вытянутыми вперед руками. – Эм… ты уже можешь смывать, – заметив его замешательство, сказал мистер Уэй и выдохнул тихий смешок. Смутившись еще больше, Фрэнк поспешно развернулся к нему спиной и поднес руки к крану. – Не хочешь рассказать, что здесь произошло? Больше всего не хотелось сейчас отвечать на этот вопрос. Однажды ему уже не посчастливилось пожаловаться на Сэнди, и мистер Уэй не сделал ничего, кроме как дразнил его, называя малышом, да изображал наигранные слезы. Но сейчас-то другое. Он сам спросил. И, вроде, был по-настоящему обеспокоен. Господи, да он ему даже руки намылил! – Это Сэнди, – неуверенно пробормотал Фрэнк и, покосившись через плечо, добавил: – Сэр. Он ждал, что мистер Уэй вновь рассмеется ему в лицо и начнет подтрунивать, но тот лишь приподнял брови в немой просьбе продолжать. – Ну… я же говорил Вам, что мы не ладим. Но я не думал, что все зайдет так далеко. Прихожу, а тут записка. Вон она валяется, – он кивнул в сторону листка и сбивчиво продолжил: – Там что-то дурацкое, про кошек, которые гадят, и про перцовую настойку. До меня сначала не дошло. Я же и подумать не мог, что она такое сделает. Хотя я сам виноват. Но я же не знал. То есть. Мне же мама только недавно рассказала по Вашу жену, и… – Достаточно! – не дав договорить, резко рявкнул мистер Уэй. Лицо у него тут же приняло оттенок волос, а раздутые ноздри извещали о том, что он в бешенстве. Не поднимая глаз на Фрэнка и на ходу бросив, что на сегодня тот может быть свободен, он вылетел из комнаты с такой же скоростью, как всего полчаса назад бежал на кухню за молоком. Фрэнк так и остался стоять посреди ванной, с протянутыми руками, которые ласкала теплая струя воды, и широко распахнутыми глазами, которые все еще немного слезились. «Лучше бы за собаками дерьмо убирал, блин.»