Прислуга

– Я бороду хочу отрастить… Боб лежал на кровати в комнате Фрэнка, устремляя свой взгляд в потолок, и задумчиво потирал подбородок тыльной стороной ладони. Мечтательно улыбаясь собственным мыслям, он постукивал пальцами по животу, отбивая неизвестный ритм. – Было бы классно. Джессике бы понравилось… ай! – Ты меня вообще слушаешь, Дон Жуан херов? – насупив брови, произнес Фрэнк, сразу после того, как треснул его по лбу. – Да слушаю я, слушаю! – теперь уже растирая ноющий от шлепка лоб, ответил Боб. – Твой босс опять на тебя наорал, а эта Мэнди… – Сэнди! – Сэнди! – передразнил он. – А эта Сэнди чуть не оставила тебя без глаз. Все я слышал. – И? – «И» что? – «И» что мне делать? – Ну, можешь мне чаёк наколотить… – Ох, я тебе сейчас наколочу… я тебе сейчас так наколочу, мало не покажется! Фрэнк бросился на него, с намерением устроить встречу своего кулака и его носа, но тот вовремя успел увернуться, и ручища парня с силой ударила по покрывалу. Поднявшиеся вверх пылинки, мирно танцующие на солнечном свету, забавно контрастировали с разъяренным видом Фрэнка. – Эй, эй, полегче, приятель! – вскрикнул Боб, выставив перед собой руки. – Я же пошутил. – Пошутил он, – сквозь зубы процедил Фрэнк и бросил в него подушкой. – Я тут серьезно с ним разговариваю, а он… – Да ладно тебе! – все еще с опаской поглядывал на него парень, но увидев, что тот утихомирился и распластался на кровати, перестал волноваться и продолжил: – Если серьезно, ничего не делай. Просто приди и работай. Не лезь к Сэнди, а то она тебя точно прибьет. Да и с боссом не заводи больше такой разговор. Это для него больная тема, так что неудивительно, что он на тебя накричал. Просто не лезь в это все, ладно? Ты мне еще живой нужен. Он хитро улыбнулся и, сощурив глаза, посмотрел на Фрэнка. – Это для чего, интересно? – Ау! Ты в своем уме, вообще?! Ты же мой лучший друг. Мой единственный, самый любимый друг… у которого есть новенькая приставка! – ответил Боб и расхохотался. – Ах ты… Резко подскочив на кровати, с угрозами о том, что повыдергивает, еще не успевшую отрасти, рыжую бороденку, Фрэнк побежал за гогочущим другом, которому уже удалось скрыться из комнаты.

***

Следующий рабочий день проходил на удивление спокойно. Перемещаясь по особняку, по счастливой случайности, Фрэнку не доводилось наткнуться на его обитателей, поэтому волнения и дискомфорта не ощущалось. С мистером Уэем они пересеклись лишь раз, когда тот впускал его в дом; неловкость не успела озарить их встречи, ведь она длилась едва ли секунды две. Распахнув дверь и даже не взглянув на него, мистер Уэй пробурчал «Здравствуй» и поспешно удалился наверх. Не составило бы труда разглядеть на его лице явное смущение и другие смежные эмоции, совсем ему не свойственные, отчего приводящие в замешательство и заставляющие все рабочее время провести в раздумьях. Только вот при входе в особняк, по вине собственной робости, Фрэнк так и не сумел оторвать взгляд от пола. И, даже не подозревая, тем самым спас себя от ненужных переживаний и, по совету Боба, спокойно выполнял свои обязанности. С самого утра воздух пропитался туманной хмарью. Несмотря на не очень поздний час, за окном было настолько темно, что, казалось, сейчас не пять часов вечера, а полночь. Плотное темно-серое одеяло свинцовых туч застилало небо. То и дело его освещали яркие росчерки молний, однако громовых раскатов слышно не было. Видимо, гроза надвигалась издалека. Фрэнк заворожено наблюдал через окно, как по ровной глади бассейна, пуская по воде круги, стучал дождь. Ему вдруг нестерпимо захотелось высунуть на улицу руку и подставить ее под частые капли. Он обожал дождь. Пасмурная погода хоть и навевала грустные размышления, но вместе с тем в ней таилось некое очарование. Пока небо покрывалось тучами, а мысли роем теснились в голове, к нему приходило вдохновение. В такие моменты, погружаясь вглубь себя, ему особенно нравилось брать гитару и чувствовать, как руки становятся ее продолжением. Пальцы сами по себе скользят по грифу, перебирают струны. Фрэнк очень дорожил этим ощущением единения. Когда можно выплеснуть все, что накопилось в душе, позволяя даже самым темным и болезненным переживаниям переродиться во что-то новое. Когда можно освободиться. Не заметив, как ноги сами привели его на террасу, он достал из кармана джинсов пачку сигарет и, выудив одну, прикурил. Густой табачный дым приятно обжигал горло, плавно наполняя легкие. Свободная рука бессознательно водила по деревянным перилам, блестящим от дождя, вырисовывая подушечками пальцев замысловатые узоры. – Что, Фрэнки, развиваешь чувствительность пальцев? По обыкновению подкравшись незаметно, всего одной фразой Сэнди развеяла былую расслабленность. Фрэнк вновь сжался, как клубок нервов. – Да, в свете последних событий, тебе бы это не помешало. Хотя… не думаю, что на перилах нашей террасы выбит шрифт Брайля, – все не унималась девчонка. Не реагировать на ее язвительность давалось с трудом. Но Фрэнку не хотелось ввязываться в ссору, поэтому оставалось надеяться, что игнор заставит Сэнди отстать. Однако уже через пару секунд стало понятно: так просто ему не отделаться. – Эй, дубина! Ты хоть знаешь, что такое шрифт Брайля? Это такие выпуклые точечки. Вроде азбуки слепых. Понимаешь? Сэнди говорила нарочито громко, как обычно разговаривают с иностранцами, когда что-то им объясняют, будто они не из другой страны, а слабо слышат. Фрэнк по-прежнему молчал, но с каждой подколкой сдерживаться становилось труднее, и он занял рот сигаретой, затянувшись вновь. – Вы только посмотрите! – тут же отреагировала Сэнди. – Может, тебе еще и коньячку принести? Ты, похоже, совсем забыл, где находишься. За перекуры монеток в твоем дырявом кармане не прибавится, горничная. Последнее слово, выплюнутое с таким презрением и ненавистью, стало для Фрэнка последней каплей. С какой стати он должен терпеть ее выходки только потому, что у нее умерла мама? Все-таки он не имел к этому никакого отношения. Резко повернувшись и впившись мрачным взглядом в ее лицо, Фрэнк нарушил данный самому себе обет молчания: – Слушай, что я тебе сделал, а? – по сравнению с тем, какая буря творилась у него внутри, его голос звучал довольно сдержанно. – Я не могу понять этого вот уже два месяца. Сначала ты просто издевалась: все эти колкие фразочки, мелкие подставы… но сейчас это перешло все границы. Я же мог ослепнуть! Или тебе совсем насрать? – он нахмурился, вспоминая пережитый им ужас, и вопросительно посмотрел на Сэнди, но, завидев, как ее губы растягиваются в очередной едкой усмешке, не дал ей возможности высказаться: – А знаешь, не отвечай! Теперь насрать мне. Катитесь вы все к черту! Поспешно покидая террасу, он обогнул шокированную Сэнди, с трудом отгоняя от себя навязчивую идею – взять ее за ноги и перекинуть через перила. Он был в бешенстве. Все эмоции, которые худо-бедно удавалось контролировать на протяжении долгого времени, вдруг прорвались наружу. Сердце неистово колотилось. Воздуха не хватало. Стремительно распространяющийся по телу жар, как тогда, после печально закончившегося первого рабочего дня, не охладил даже ледяной дождь, стеной обрушившийся на Фрэнка, как только тот вышел на улицу. Фрэнк был настолько зол на этот прекрасный с виду особняк и его обитателей, что мысленно пообещал себе никогда больше туда не возвращаться. Он ступал по лужам, не заботясь о промоченных ногах и предстоящей простуде. Не думая о том, что скажет мама, или где ему придется брать деньги. Его не волновало ничего. Ему просто хотелось немедленно убраться отсюда раз и навсегда и поскорее забыть все, что случилось в этих стенах. Когда он уже добрался до ворот, и желание, гулом отдающееся в висках, практически было исполнено, внезапный крик «Фрэнк!» заставил его остановиться. Несколько мгновений он простоял неподвижно, а затем обернулся. В паре метров от него стоял насквозь промокший мистер Уэй. Крупные капли скатывались по его лицу, на котором Фрэнк смог разглядеть новое для себя выражение: вина. Красные волосы, всегда немного взъерошенные, теперь, под тяжестью воды, выглядели приглаженными и прилипали ко лбу, что придавало ему какой-то нелепый и еще более виноватый вид. Он впервые назвал его по имени. До этого он обращался к нему не иначе, как «малек», «коротышка», «малолетний уголовник» или просто «эй». Черт возьми, Фрэнк даже не думал, что тот знает его имя, ведь представиться тогда, при первой встрече, ему так и не удалось. – Фрэнк, вернись в дом, – наконец нарушил повисшее между ними молчание мистер Уэй. – Зачем? – Ты простудишься. – О, будто это кого-то волнует! – взмахивая руками и закатывая глаза, воскликнул Фрэнк. Его, конечно, потрясло, что мистер Уэй собственной персоной выбежал за ним под ливень, отчего был похож сейчас на мокрую курицу, а не на властного начальника. Да еще и с таким извиняющимся видом просил его возвратиться в дом. Но юношеская обида, которую он носил в себе два месяца, взяла верх, и у него не получалось вот так просто согласиться. – Фрэнк… – вновь попытался мистер Уэй, – пойдем. – Что? Недостаточно поиздевались надо мной перед сном? – продолжал отнекиваться парень. – Сэнди, явно, уже уснуть не может, если хорошенько не доконает меня с вечера. – Я поговорю с Сэнди, – твердо произнес мистер Уэй и, поймав на себе удивленный взгляд, добавил: – Обещаю. Он внимательно вглядывался в лицо Фрэнка, в надежде, что его слова произведут должный эффект, и ему удастся договориться с парнем. Когда последний с выражением лица «Я все еще горд, я все еще оскорблен» все-таки двинулся ему навстречу, Джерард не смог сдержать улыбки. Удивительно, как всего одно слово может изменить все. Хоть Фрэнк еще долго потом не мог признаться в этом даже самому себе, ссылаясь на то, что ему стало действительно холодно от насквозь промокшей одежды, но именно его последнее слово заставило забыть обиду, бурлящую в душе всего мгновение назад, и согласиться вернуться в особняк.