Прислуга

Фрэнк не помнил, как добрался домой. Это было сродни приступу нарколепсии, когда человек засыпает в собственной постели и просыпается в поезде на другом конце страны. С той лишь разницей, что он пришел в себя, именно сидя на своей кровати и сжимая в ладони телефонную трубку, в которую семнадцать секунд назад сообщил своему лучшему другу о том, что он ограбил банк. Они не разговаривали с Бобом сорок девять дней. Семьдесят тысяч пятьсот шестьдесят минут обиженного молчания и хмурых взглядов исподлобья прервал один телефонный звонок и три слова не совсем правды. Ему нужно было с кем-то поговорить. Точно так же, как и продолжать считать собственные шаги, когда он метался по комнате, и глухие удары сердца, отдававшие где-то в горле, когда он снова резко садился на кровать. Девятнадцать, двадцать, двадцать один… Он поцеловал своего начальника. Он нарушил все негласные зароки, данные самому себе, он вероломно переступил все границы, он стоял посреди той, залитой мягким светом декабрьского солнца, гостиной, в которой главной его задачей было отнюдь не прижиматься губами к губам мистера Уэя. Но он сделал это. Фрэнк не помнил, какое именно слово или действие подтолкнуло его к тому, чтобы сократить разделяющее их расстояние, завершая свой скорый проход через комнату прикосновением к чужим губам. Было ли это что-то во взгляде мужчины или в его, по обыкновению мягкой и кажущейся уже такой родной, улыбке. Теперь уже он не был уверен, что это что-то и вовсе существовало. Тридцать шесть, тридцать семь… А что, если ничего этого не было? Что, если не было этих долгих зрительных контактов, этих, как бы невзначай, прикосновений, этих разговоров, ломающих вечернюю тишину? Что, если все улыбки мистера Уэя, казавшиеся чем-то большим, таящие в себе заинтересованность, поощрение, приглашение, не были ничем большим, чем просто улыбками? Что, если забота и откровенность, которую он видел, являлась лишь любезностью? Что, если он все себе придумал? Его сердце глухо ухнуло куда-то вниз, будто отрываясь от артерий и венозных стволов, скользя между легкими и с хлюпким чавканьем опускаясь на стенку желудка, который, казалось, вот-вот вывернется наизнанку. Сто пятьдесят пять, сто пятьдесят шесть… Он спустил курок, уже не сомневаясь, что подписал этим выстрелом свой смертный приговор, и не было ни одной силы во Вселенной, способной вернуть вылетевшую из дула пулю обратно в обойму. Мысли в голове Фрэнка кружили, в бешеном ритме сменяя одну другой, не позволяя зацепиться за какую-то конкретную. В который раз прервав свои метания по комнате резким приземлением на кровать, он тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях, позже зарывая пальцы в волосах и изо всех сил сжимая череп, будто стараясь не дать ему расколоться на две половины. Он поцеловал Джерарда. И он уже совсем не был уверен в мотивах и следствиях своего поступка, но единственное для него оставалось аксиомой – он без колебаний повторил бы это снова. Окажись он вновь в этой светлой гостиной, встреться он опять с этими глазами, Фрэнк, не сомневаясь, снова и снова шагал бы в эту пропасть, раскидывая руки в свободном падении и не задумываясь о том, что будет ждать его при столкновении с землей. И даже если он воспринял обычную вежливость за выражение заботы, минутную слабость за открытие души, а поддержание беседы за проявление интереса, для него это не играло большой роли. Он грабил этот банк не ради наживы, и даже если мистер Уэй незамедлительно выставит его за дверь, не желая больше видеть никогда, Фрэнк вряд ли отречется от случившегося. Он поцеловал Джерарда, и хоть эти секунды казались годами, произошедшее было настолько сюрреалистичным, что в памяти не отложилось какой-то четкой картины, позволяющей в точности описать прочувствованные им эмоции или трактовать их после. Фрэнк не мог сказать, что в тот момент у него подкосились колени или земля ушла из-под ног, закружилась голова или помутнел рассудок. Он до сих пор толком не мог понять, что чувствовал, но, тем не менее, знал, что эти ощущения оказались самыми невероятными в его жизни, как он и представлял себе ранее. Спустя тысячу девятьсот тридцать шесть ритмичных ударов сердца размышления Фрэнка прервал звонок в дверь. Одиннадцать ступенек по лестнице вниз. Три поворота язычка замка влево. Одна пара голубых глаз, беспокойно уставившихся прямо в его лицо. – Что случилось? – произнес встревоженный парень, выискивающе всматриваясь в лицо Фрэнка. – Я остался сегодня у Джесс, поэтому не смог прийти сразу же, как ты позвонил. Что стряслось, Фрэнк? Его лоб блестел от испарины, а пшеничные волосы на висках, которые не скрывала шапка, стали практически медными из-за проступившего пота, и Фрэнк догадался, что Боб бежал к нему от дома своей девушки. Он, не говоря ни слова, вцепился пальцами в остывший на морозе рукав его куртки, затаскивая того внутрь, и, закрыв дверь, двинулся в сторону лестницы на второй этаж, все так же молча и не разжимая уже замерзших пальцев. Одиннадцать ступенек по лестнице вверх. Четыре шага до кровати. Один обеспокоенный и жаждущий ответов на свои вопросы парень, нервно перебирающий пальцами монетки в кармане куртки. Фрэнк не мог перестать считать. Ровно, как и начать говорить. Несмотря на то, что дверь и окна спальни были плотно закрыты. Несмотря на то, что мама опять пропадала на работе, и этот еще несостоявшийся разговор не мог стать услышанным кем-то, кроме них двоих. Несмотря на то, что слова рвотными позывами подступали к горлу, желая вырваться на свободу сквозь туго сжатые зубы, они комом застряли у него в глотке, не давая ни сглотнуть, ни освободиться. Боб смотрел на него с тревогой, которая граничила уже практически со страхом. Он скользил взглядом по его лицу, заметив лихорадочно бегающие глаза, не задерживающиеся на чем-то конкретном ни на секунду. Обратил внимание на растрепанные и торчащие в разные стороны волосы, которые так и кричали о том, что их обладатель зарывался в них пальцами и с силой оттягивал пряди, даже не задумываясь о том, что творил, хоть и был близок к тому, чтобы вырвать их с корнем. Фрэнк всем своим видом вопил о том, что находился в состоянии сродни безумству, и когда Боб опустился с ним рядом на постель и положил руку ему на плечо, он каждой клеточкой кожи ощутил, что сейчас прикоснется к чему-то пугающему, стоит Фрэнку только начать говорить. – Фрэнк, чт… – Я поцеловал мистера Уэя. Четыре слова, произнесенные шепотом. Одна рука, невольно соскользнувшая с чужого плеча. Двадцать восемь секунд, чтобы сделать вдох. Брови Боба сдвинулись на переносицу, а губы образовали нечто среднее между кривой буквой О и ртом выброшенной волнами на горячий песок и задыхающейся рыбы. Было очевидно, что он был готов услышать все что угодно, кроме того, что услышал, и пребывал в шоке. – У меня был отличный план, и я собирался следовать ему. Вообще-то, это был не совсем мой план, мама помогла мне его составить, но это уже не важно. Потому что он с треском провалился. Фрэнк тараторил, как заведенный. Слова вылетали из него, не давая отдышаться. Словно кашель, который невозможно скрыть, как ни старайся, словно рвота, которая все новыми и новыми порциями выходит из тебя, норовя забрызгать обувь. – Все было прекрасно, пока я не остался один на один с сейфом, то есть с мистером Уэем. И тут все пропало. Я поцеловал его. Просто взял и поцеловал. Он меня уволит. Да он и на порог меня больше не пустит! Ведь я поцеловал его. Просто взял и поцеловал. Я поцеловал мистера Уэя… Это уже начинало походить на тихую истерику, и Боб не нашел ничего лучше, чем дать захлебывающемуся в бесконечном потоке слов другу звонкую пощечину. Нескончаемое повторение одних и тех же фраз, будто зажеванная пленка на старом кассетном магнитофоне, тут же прекратилось. Неожиданное действие со стороны Боба заставило Фрэнка ахнуть, впуская в легкие кислород и напоминая о его необходимости. Лицо у него было все красное, то ли от недавней нехватки воздуха, то ли от жара, блуждающего во всем теле, поэтому Боб не видел на нем след от собственного удара, точно так же, как и Фрэнк не чувствовал его. Он впервые за сегодня намеренно встретился с Бобом взглядом, поворачивая голову в его сторону. Он смотрел в округлившиеся обеспокоенные голубые глаза и перешел на едва слышный шепот, когда продолжил: – Мне сегодня Сэнди сказала, что она очень хочет быть моей подругой. Она подарила мне диск с музыкой, которую сама для меня записала. Сто раз сказала мне «Спасибо», хоть я и не совсем понял, за что. Она решит, что я ее бросил. Оставил одну, как все эти ее безмозглые подружки, которые рано или поздно просто перестают появляться у них дома. Мистер Уэй меня уволит, и у меня не будет шанса объясниться с ней. У меня ведь даже номера ее нет. Голос Фрэнка с каждым предложением становился все тише, пока вовсе не смолк, и он отвернулся, понурив голову и устало прикрывая глаза. Боб же не мог отвести от него ошарашенного взгляда. Он не знал, что его шокировало больше: новость о том, что его лучший друг поцеловал своего престарелого босса, или то, как Фрэнк к этому относился. – Ты что серьезно? После того, что случилось, тебя волнует это? – А что еще меня должно волновать? – снова обращая на него свой взор, спросил Фрэнк. – Ну… например, то, как ты объяснишь миссис Айеро причину своего увольнения. Или то, что ты поцеловал своего начальника. Мужчину, Фрэнк. Последние слова Боба заставили его задуматься. Не то чтобы он не знал до этого, что мистер Уэй являлся мужчиной. Хоть Фрэнк и не отличался особой рациональностью в своих последних действиях, он все же был вменяемым человеком. Он просто не воспринимал все это так. Несмотря на то, что его порыв, без сомнений, нес сексуальный характер, он не рассматривал его под этим углом, не воспринимал его сексуальности до тех пор, пока Боб не указал на нее. Секс никогда не был для Фрэнка чем-то особенно чувственным или сладострастным. Приятное телесное упражнение – не более. Хорошо, очень приятное, но все же. Не то чтобы он был заядлым бабником и сердцеедом, главной целью которого являлось затащить как можно больше девушек в постель, чтобы утолить свои плотские потребности, а после - никогда не перезванивать по оставленному телефонному номеру, несмотря на заверения поутру. Но, невзирая на невысокий рост, Фрэнк был недурно сложен, общителен и весел, да и его выразительные глаза всегда добавляли ему несколько дополнительных очков, поэтому с уверенностью можно было сказать, что к своим девятнадцати годам он был сведущ в вопросах, касающихся секса. Но здесь было другое. Бессмысленно отрицать, что его тянуло к мистеру Уэю. Особенно с тех пор, как сегодня что-то протащило его через всю гостиную особняка и закончило подталкивать лишь в тот момент, когда он уперся своими губами в его. В воображении Фрэнк уже успел окрестить это «что-то» невидимой рукой, хотя очевидно было – это не что иное, как влечение. И хоть он, пусть и совсем недавно, но все же признался самому себе в своей тяге к мистеру Уэю, он никогда прежде не думал об этом в таком ключе. Да, мистер Уэй занимал почти все его мысли и днем и ночью, да, он ему даже снился. Но это были не те сны, после которых приходилось бы спешно менять простыни и нижнее белье, стараясь успеть закинуть все в стирку до того, как их заметит пытливый материнский глаз. Он не фантазировал о нем в этом плане и, казалось, не вкладывал в произошедший поцелуй ничего физического. – А как ты… ну, знаешь… – несмело прервал повисшее в комнате молчание Боб. – Ты просто взял и засунул ему язык в рот? – Нет! – тут же воскликнул Фрэнк, на мгновение уставившись на него округлившимися глазами и сразу отводя взгляд в сторону. – Господи, я… это было нечто вроде выказывания уважения… я не знаю. Бобу враз захотелось во все горло проорать что-то типа «Ты что, блять, пошутил?», но его взгляд упал на Фрэнка, нервно заламывающего пальцы, и это желание испарилось само собой. – Фрэнк… когда люди хотят выразить кому-то свое уважение, они пожимают руку. Но не целуют, – осторожно начал он и, глядя, как тот методично продолжает ломать собственные фаланги, накрыл его руки ладонью. – Слушай, чувак, мне будет не важно, даже если ты вдруг решишь целоваться с одноногой обезьяной. Я, может, и не пойму этого, но постараюсь принять. Просто… он твой босс, он намного старше тебя, он платит тебе деньги. Я имею в виду, это наталкивает на мысли, понимаешь? – О господи, нет! – Фрэнк сразу же высвободил руки от успокаивающего прикосновения. – Все было не так! Говорю же, это я его поцеловал. Он мне нравится, – неожиданно даже для самого себя выпалил он и тут же поспешил добавить: – как человек. В воздухе снова повисло неловкое молчание. Фрэнк теперь уже пытался раздербанить на нитки собственные джинсы, лихорадочно теребя их в месте прорезей на коленях, в то время как Боб с прежним беспокойством, молча, наблюдал за его действиями. Он уже и не вспоминал былой обиды, которая таилась у него сердце с самого дня рождения Фрэнка. Теперь его волновало лишь то, как помочь другу и подобрать правильные слова, чтобы отговорить его от всего, что он там еще задумал, дабы не позволить ему вляпаться в еще большие неприятности. Боб с детства дружил с Фрэнком и знал, что тот – натура увлекающаяся. Он сменял различные занятия, в мгновение загорался и так же быстро перегорал; он не был уверен точно, что значит вся эта ситуация с боссом для Фрэнка, но очень надеялся – что бы это ни было – это закончится так же скоро и неожиданно, как и началось. – Значит вот, что мы сделаем, – собравшись с мыслями и тщательно подбирая каждое слово, начал Боб, – завтра ты вернешься в особняк и по-нормальному попрощаешься с Сэнди, узнаешь ее номер и все остальное. После всего, что ты рассказывал о ее матери, не думаю, что этот мистер Уэй просто возьмет и выставит за дверь человека, которому его дочка успела довериться и назвала своим другом. Ну а потом, ты спокойно заберешь свой расчет, и мы славно погуляем на него в одном из наших любимых мест, попутно придумывая, как отмазать тебя перед миссис Айеро, и встречая понедельник пусть и с больной, но зато свободной от ненужных мыслей головой. Ну что, как тебе идея? Он ободряюще похлопал Фрэнка по спине, на что тот кивнул и даже попытался улыбнуться. – Вот и отлично. А сейчас я пойду, позвоню Джессике, а то у меня уже дыра в ляжке протерлась от вибрации телефона, благодаря сотне ее чертовых звонков, пока я тут с тобой сидел. Скажу ей, что останусь у тебя. Если ты, конечно, не против, что я займу ваш диванчик в гостиной, – произнес, поднимаясь с кровати, Боб и снова получил утвердительный кивок. Будучи уже в дверях, он повернулся и, в который раз за вечер внимательно вглядываясь в лицо Фрэнка, добавил: – Я допускаю, что этот Уэй нормальный мужик, раз смог тебе понравиться. Но Фрэнки… мне кажется, тебе стоит уволиться, даже если он решит закрыть на все глаза и сделать вид, что ничего не произошло. Мне просто чертовски не хочется, чтобы ты усложнял свою и без того нелегкую жизнь, чувак. Фрэнк с благодарностью посмотрел на него, должно быть, в миллионный раз за свою жизнь задаваясь вопросом: за какие такие заслуги он получил столь заботливого и преданного друга. – Спокойной ночи, – напоследок произнес Боб и скрылся за дверью спальни. – Спокойной, – ответил ему Фрэнк, подумав, что было бы просто прекрасно заснуть сразу же, как только голова коснется подушки.