Ритм сердца (A Heart's Rhythm)

Говорят, солнцу никогда не одиноко.

А тебе?

***

— На бис! На бис! Хосок хлопает кучу раз подряд; как только последний аккорд гитары Юнги достигает его слуха, по студии эхом проносятся нежные аплодисменты. Он сидит на полу, прислонившись спиной к стене студии и скрестив ноги под собой. Раз сегодня аудитория состоит из одного человека, тот после каждой песни поддерживает их как только может — громко, с энтузиазмом; и Юнги восхищается его самоотдачей. Они сыграли только одно лайв-шоу, и до дебюта им еще целая вечность, но энтузиазм Хосока заставляет их чувствовать, будто они уже стали профессиональными рок-звездами. И все же, Юнги дразнится, смеясь: — Ты уже третий раз просишь сыграть на бис! После этого мы начнем сдирать с тебя солидную плату с удвоенными процентами. Так, наличные или карта? — Осторожно, мошенник! — кричит Намджун из-за спины Юнги. — Не слушай его, Хосок. Я сыграю тебе на бис, сколько захочешь, только восполни-ка мой запас энергии теми корейскими печеньками, которые ты принес. — Ах, я бы предложил, если бы они еще остались, — произносит Хосок, и Намджун реагирует на плохие новости, словно ему выстрелили в сердце; он хватается за сердце, и барабанные палочки летят на пол. — Извини! Но хэй, если я найду еще, я могу угостить ими в следующий раз? Магическим образом Намджун тут же восстанавливается, но только после того, как Хосок пообещает сдержать свое слово. Тем временем Юнги решает, что он заслужил перерыв, развлекши Хосока, сыграв каждую написанную ими песню. Отложив гитару в сторону, Юнги потягивается и садится у дальней стены на пол, рядом с лучшим другом. Их плечи соприкасаются, и Хосок легонько толкается, все еще воодушевленно улыбаясь. — А если серьезно, я надеюсь, тебе понравился сегодняшний небольшой концерт, — Юнги непринужденно улыбается в ответ. — Кто знает, когда мы еще сможем выступить на публике. Тот вечер был лучшим да и единственным шансом, который подвернулся группе за все время. — Верно, но, может, нам нужно начать проявлять себя, — присоединяется к разговору Сокджин. Вместо того, чтобы ходить туда-сюда по комнатке, он решил сесть прямо там же, где все время стоял. — Типо, нам нужно быть более агрессивными, понимаете? Наша проблема в том, что никто нашего названия еще не знает, так что нам надо его совать всем в глотку до момента, когда его невозможно будет забыть. — Эта… формулировка звучит довольно жестко, — комментирует Намджун. — Но в целом я согласен. Правда, как нам это сделать? В комнате воцаряется долгая тишина. Юнги пытается устроить себе мозговой штурм, но в данный момент его голова пуста. А еще он устал после работы и игры миллиарда песен подряд — и идея поспать для него сейчас гораздо привлекательнее, чем что-либо еще. Очень жаль, что в студии совсем нет какой-либо удобной мебели, на которой он мог бы отрубиться. Глядит в сторону, на пустое место на коленях Хосока, но тут же отводит взгляд. Он бы не посмел даже подумать об этом. — А что если… вам завести страничку в соцсетях? Стоит этим словам слететь с губ Хосока, все внимание переходит на него. Это предложение такое простое и логичное, они чувствуют себя глупо из-за того, что не пришли к нему раньше. — Например, что, если бы у вас был аккаунт в Твиттере или что-то в этом роде? — Хосок развивает идею еще дальше. — Думаю, это был бы хороший первый шаг — показать себя вне сцены… и вы могли бы использовать его, чтобы связываться с местными площадками и все такое, ну не знаю. Просто как идея. — Как блестящая идея, ты хочешь сказать! — восклицает Сокджин. Юнги буквально может увидеть, сколько шестеренок заработало в его голове. Как только Сокджин за что-то воодушевленно хватается, он не сдается, пока не получит желаемое. — Твиттер звучит идеально, раз его довольно просто использовать. Мы же можем там делиться новеньким и взаимодействовать с людьми? Только я думаю, нам еще Фейсбук нужен…для более серьезных штук и возможностей. Ребят, а вы что думаете? Намджун кивает на все, но говорит иное: — Я думаю… что Хосок должен присоединиться к группе, ведь мы слишком тупы, чтобы продвигаться без него. Остальные трое реагируют на его полусерьезную идею совершенно по-разному. Глаза Хосока комично округляются, пока он качает головой и неловко смеется. Сокджин же с энтузиазмом кивает, как будто Намджун только что разгадал смысл вселенной — и находится он в руках 19-летнего парня из Кванджу. Между тем, Юнги — единственный, кто сохраняет хладнокровие, зная, что такой план практически невозможен по нескольким причинам. Полагает, что должен указать на глупость своих друзей, прежде чем они слишком увлекутся. — Это все классно, конечно, вот только Хосок не умеет играть ни на каких инструментах и живет здесь, чтобы сфокусироваться на учебе, а не вступать в какие-то неизвестные инди-группы, — достаточно громко заявляет он, чтобы все услышали. — Ага… жалко вас разочаровывать, — как ни странно, Хосок говорит извиняющимся тоном, хотя у него вообще нет причин для извинений. Он добавляет в шутку: — Если только вы не согласны подождать пару лет, пока я оттачиваю свои офигительные навыки. — Кто сказал, что нам нужен еще один музыкант? Кто нам действительно нужен, так это тот, кто умеет петь, потому что эти двое хотят играть песни с лирикой, а я все это сам петь отказываюсь, — отвечает Сокджин. — Что ты об этом думаешь? — Думаю, тебе точно не захочется слушать, как я пою, — смеется Хосок. — Не скромничай. Сомневаюсь, что ты будешь плохо звучать, — вмешивается Намджун. — Давай, спой что-нибудь. — Эй, эй, ну камон. Не давите на него, безобразники, — Юнги ерзает задом по полу, пока не оказывается перед Хосоком, загораживая его от них, словно живой щит. Все смеются от его поступка, но Юнги довольно серьезен, ведь он должен быть единственным, кто может до такой степени прикалываться над Хосоком. — Ладно, хорошо, мы оставим его в покое. Не хочется расстраивать сторожевого песика, — ехидничает Намджун. У Юнги нет времени, чтобы пораскинуть мозгами в поисках идеального оскорбления. Он отвлекается, когда пара рук ложится на его плечи; Хосок все еще сидит прямо за ним, и, возможно, хочет, чтобы Юнги отошел с его пути, раз шутка была произнесена. Но когда Юнги начинает двигаться, руки на его плечах слегка сжимаются, словно молча прося остаться. После этого Юнги больше не двигается. — Так если вам нужен еще один участник, то… может, вам устроить прослушивание? — предлагает Хосок, раз он сегодня полон светлых идей. Он кладет подбородок на правое плечо Юнги, чтобы увидеть остальных двоих. Те не комментируют такую внезапную тактильность и не глядят косо, за что Юнги должен быть благодарен, но почему-то чувствует себя неловко. Он догадывается, что это из-за его застенчивости, появляющейся, когда к нему публично проявляют чувства. Несильно неловко, когда так ведут себя Сокджин или Намджун — лишь потому, что он знает их дольше и уже привык быть рядом с ними. Однако, чтобы привыкнуть к подобному с Хосоком, ему нужно время. Хотя Юнги не противится такой близости. Даже наоборот. — Прослушивание, да? — повторяет явно заинтригованный Сокджин. Выражение лица у него как и всегда, словно он тщательно обдумывает идеи и ему пока нравится, куда все ведет. — Думаю, что-то в этом духе могло бы сработать… но разве кто-нибудь на него придет? Намджун фыркает: — Скорее всего, нет, но попытка не пытка. Мы можем распечатать листовки и где-нибудь развесить, а затем запостить об этом в Твиттер — который нам сначала завести надо. Типа того. — Да-да. Звучит отлично… Юнги? Что думаешь? Словно выходя из транса, Юнги часто моргает и прочищает горло. Он вроде бы и слушал это обсуждение, но не полностью. Тем не менее, его мнение важно, ведь ситуация касается всей группы, а они никогда не принимают даже малейших решений без согласования их с каждым мембером. Дело в том, что Юнги пока не понимает, нравится ли ему перспектива добавлять в группу какого-то незнакомца и таким образом, вероятно, все поменять. Это решение может их сблизить или рассорить — может быть, навсегда. Им нужно тщательно это обдумать. — Я… полагаю, можем начать с прослушивания, — неохотно решает он. — Но просто из любопытства, просто понять, заинтересован ли кто-нибудь в нас. Это не значит, что нам необходим еще один участник, но… Пока что я не против прослушиваний. Он испытывает облегчение, когда товарищи по группе быстро соглашаются с ним, заявляя, что им не нужно выбирать абы кого, если никто не подойдет под их критерии. Как бы они ни были готовы экспериментировать с новыми идеями, чтобы помочь группе вырасти, в конце концов, без получения удовольствия это все бессмысленно. Ведь они не просто мемберы, они лучшие друзья, вместе работающие над достижением своей мечты. Если человек не может этого понять, нет причин брать его в группу. Пока Сокджин переходит к обсуждению возможных дизайнов листовок и того, где их разместить, Юнги снова отвлекается, когда чей-то палец без предупреждения тычет его в левую щеку. Поворачивает голову в другую сторону, где лицо Хосока все еще всего в нескольких дюймах от его собственного. Раз Хосок ничего не говорит, Юнги спрашивает первым. — Что такое? — Ничего, — утверждает Хосок, но затем говорит: — Кстати, ты всегда можешь отмести эти идеи. Я просто озвучил все, что в голову пришло, но это твоя группа и тебе лучше знать, что ей необходимо. Сбитый с толку Юнги сначала хмурится; мгновение спустя он понимает, что Хосок просто старается быть тактичным и не переступить никаких границ. Идеи, которые он им преподносит, отличные, и он должен бы это знать, но Хосок относится к типу людей, думающих о чужих чувствах прежде своих. Вместо того, чтобы хвастаться, он остается скромным. Вместо того, чтобы указывать им, что делать, он предлагает свой собственный совет и позволяет им самим решать, последовать ему или нет. Вы быстро это усвоите, как только подружитесь с Чон Хосоком. По этой причине Юнги осмеливается повторить Хосоковый жест: он поднимает указательный палец и тычет Хосока в щеку в ответ, говоря: — Верно, но я беру твои идеи, и обратно ты их не получишь, вот. Он чувствует себя по-особенному гордым, когда Хосок хихикает ему в ухо.

***

В течение следующей недели до Юнги доходит, что придумывать план и воплощать его — разные по усилиям и затраченному времени вещи. Самая простая часть — создать аккаунты группы в соцсетях. Каким-то чудом никнейм StarlessSkies свободен, и они могут занять его без каких-либо проблем. Однако они действительно не знают, что делать дальше. У них нет официального логотипа группы, нет групповых фотографий, чтобы их выложить, ибо эстетика никогда не была для них важна. Честно говоря, у них не много свободного времени, которое можно потратить для репетиций группы, и в основном они только этим и занимались — репетировали. Музыка — основа их жизни, так что они в самом деле ни разу не садились и не обсуждали, как они хотели бы предстать перед публикой. Есть ли у них вообще образ? Юнги понятия не имеет. Носят, что хотят, и приходят, чтобы играть музыку и веселиться. В принципе и все, но теперь, когда они действительно относятся к этому делу серьезно и пытаются продвинуться, Юнги полагает, что им придется больше думать о таких вещах, как образ. Ну, хотя бы не он отвечает за создание листовок. Юнги не смыслит, как привлечь внимание броской рекламой, поэтому возлагает эту ответственность на Сокджина, который, похоже, получает от этого массу удовольствия. А Намджун отвечает за разрекламирование прослушиваний на музыкальном факультете универа. Он утверждает, что у него куча знакомых, умеющих петь — что в переводе с намджуновского языка означает три-четыре человека. И все же это лучше, чем ничего. А что касается Юнги, ну… он еще не уверен. У него нет той «кучи» знакомых и он не знает, как делать яркие флаеры, но все равно хочет как-нибудь помочь, насколько сможет. Если это значит провести недельку, не делая ничего, кроме брейншторма на работе, пусть так. Он хотя бы пытается быть полезным. Как только Сокджин заканчивает черновой дизайн листовок, Юнги все равно печатает пачку, утверждая, что они уже достаточно хороши и он готов развесить их в разных частях города. Пока это лучшее, что он может предложить. Сегодня у Юнги вечерняя смена в кофейне. Это его любимый тип смен, ведь подъем в пять утра и утренняя запара — та еще головная боль. Зависимые от кофеина люди очень быстро раздражаются. Юнги, как большой кофеман, по себе это знает. Днем атмосфера поспокойнее, и у него появляется много времени позависать в мыслях. Ему интересно, увидел ли кто-то листовки и собирается ли кто-то заглянуть в студию в день прослушивания. Он особо не надеется, но любопытство раздирает его в большей степени, чем он может себе признаться. По невнимательности, Юнги врезается в Тэхена, возвращающегося к кассе после протирки стола. Повезло, что тот не нес с собой горячий напиток, иначе не поздоровилось бы обоим. — Прости, прости, — срывается с языка Тэхена еще до того, как он сумел поймать равновесие. — Нет, это я виноват, — поправляет его Юнги. Он наклоняется, чтобы поднять небольшую стопку салфеток, что они уронили, чувствуя себя виноватым, раз их теперь придется выбросить. По пути к мусорке ему приходит дурацкая идея, которую хочется воплотить. Он как бы в отчаянии. — Эй, эм… а ты случайно ни на каких инструментах не играешь? Тэхен в замешательстве — это понятно, вопрос был довольно рандомным. И все же он качает головой, берет новую стопку салфеток и кладет их на нужное место. — Не совсем, не-а. Если только ты не зачтешь за ответ саксофон, но я на нем не играл со средней школы, был тогда в одном коллективе. А что? Разочарование длится лишь мгновение. Юнги полагает, что просто задает не те вопросы, потому что им больше нужен солист, нежели еще один гитарист или какой-нибудь клавишник. — Мы типа ищем кого-нибудь к себе в группу, — все равно поясняет он. Они сейчас не утопают в работе, так что минутка поболтать у них есть. — Если точнее, нам нужен солист. И как мне кажется, было бы еще круче, если б он мог играть на музыкальном инструменте. Чтобы мы могли покреативить со звучанием, понимаешь? — Правда? Звучит классно, — говорит Тэхен с поразительным искренним интересом. — Я бы точно к вам присоединился, если б только мог, но я потихоньку умираю изнутри от работы и учебы. Лучше к моему расписанию ничего не добавлять. Раз Тэхен почти всегда разговаривает с невозмутимым видом, Юнги не может понять, полон ли ответ мрачного юмора, но все равно решает посмеяться. — Да все в порядке, просто поинтересовался, — вздыхая, Юнги опирается спиной о стойку. — Мой товарищ по группе сделал для этого листовки, так что я оставляю их в рандомных местах, но… было бы хорошо, если б к нам присоединился уже знакомый мне человек. Тэхен кивает на это и спрашивает: — А вы какую музыку пишете? — Э-э, ну… думаю, мы многими группами вдохновляемся. В основном, я бы описал наше звучание как альт-рок? Но без певца мы пока ограничиваемся инструментальной музыкой… Отстой, ведь я очень люблю сочинять тексты. — Хмм… ага, заметно. — Заметно что? — По тебе видно, — отвечает Тэхен, но вместо того, чтобы объяснить, что это значит, он продолжает: — Я не против помочь тебе с листовками. Типа, я мог бы их развесить у себя в универе, и, возможно, их заметит больше людей. Юнги таращится на него: — Подожди, серьезно? — Конечно, — произносит Тэхен так, словно это пустяки. — Если они у тебя с собой, можешь дать мне несколько после работы. Ну или в следующий раз принеси, без разницы. Прежде чем Юнги успевает должным образом поблагодарить парня — его реакция замедлена от шока — дверь в кофейню распахивается, колокольчик сообщает им о потенциальном клиенте. Юнги уже готов произнести свою обычную приветственную фразу, подобно роботу по обслуживанию клиентов, а потом он поднимает глаза и видит, кто это. Ведь каждый раз, когда появляется этот человек, Тэхен обязательно его приветствует. — Чимин, — зовет он друга, и Юнги с трудом сдерживает смех. То, как голос Тэхена всегда звучит выше и мягче при Чимине, просто бесценно. — Как ты тут оказался? Я думал, у тебя сегодня вечером занятие. Чимин, тот самый друг, вальяжно, с довольной улыбкой идет к стойке, словно он своим появлением только что устроил великолепнейший сюрприз. На деле, он появляется здесь минимум дважды за неделю, насколько заметил Юнги. К этому моменту его визит уже и не сюрприз вовсе. — Должно было быть, но отменилось, — с гордостью объясняет Чимин, будто отменилось все только из-за него. — Так что я вместо этого иду в танцевальную студию и решил по дороге взять попить. А у тебя как работа продвигается? — Медленно, — вздыхает Тэхен. Юнги снова пытается не засмеяться — он вообще не должен бы подслушивать их разговор, но это сложно, ведь больше ничего не происходит, а парни разговаривают не тихо. Однако, ему ответ Тэхена кажется занятным, потому что точно знает, что Тэхену нравится медленная работа. — Могу тебе напиток сделать, кстати. Тот же, что и всегда, верно? Чимин кивает и поддразнивает: — Как ты хорошо меня знаешь. Оба продолжают разговаривать до тех пор, пока Чимин не решает, что ему пора уходить, раз он допил напиток, который должен был взять с собой. Юнги не первый раз это наблюдает — и сомневается, что последний. Только Чимин уходит, Тэхен возвращается к работе, правда, вдруг в гораздо лучшем настроении: его походка бодрее, и он напевает себе под нос. А Юнги, тем временем, целых пять минут ломается, стоит ли ему что-то говорить, но в итоге не может держать это в себе. — Так, а этот Чимин, — начинает он, занимая руки мойкой блендера, только что использовавшегося для напитка Чимина. — Он твой близкий друг? — Угу, — подтверждает Тэхен очередным веселым гумканьем. — Мы дружим со старшей школы, хоть и тогда не были так близки. Но мы поступили в один уник и решили жить вместе, так что мы теперь гораздо ближе, чем раньше. Юнги кивает, размышляя, как это работает. Семестр только начинается, значит, не так давно они стали учиться и жить вместе. Может, дружба естественным образом становится крепче, когда вы делите жилье или — как более интересный вариант — что-то произошло за летние каникулы между старшей школой и университетом. Такое всегда возможно. Не в силах промолчать о таком наблюдении, Юнги решает внаглую спросить: — Он тебе нравится? Стук металла о деревянный пол слишком громкий для полупустого кафе, не спасает даже расслабляющая музыка, льющаяся из колонок прямо над ними. Пара посетителей смотрит в их сторону, но лишь долю секунды, затем они возвращаются к потягиванию напитков и печатанию на своих ноутбуках. Тэхен быстро подбирает приборы, которые уронил. Юнги почти чувствует себя виноватым, что застал его врасплох. Ключевое слово: почти. — Что? — отвечает юноша, явно смущенный. — То есть, конечно. Он мой лучший друг. — Ну да. Хотя я имел в виду другое. Тэхен не подтверждает и не опровергает обвинение, он вообще ничего не говорит. Просто сосредотачивается на уборке упавшей посуды, и уже второй раз Юнги — причина его неуклюжести, поэтому он, наверное, немного раздражен внезапным вопросом. Учитывая это, теперь Юнги действительно чувствует себя ужасно. — Ты можешь и не говорить мне; знаю, что я сую свой нос не в свое дело, — пытается убедить его Юнги. — Это просто мое дурацкое предположение, а еще я, кстати, заметил твой браслетик на запястье. Будто по сигналу, Тэхен делает очевидный жест, бросая взгляд на радужный браслет на своем левом запястье. Он всегда был там, и Юнги заметил его в первый день их совместной работы несколько недель назад. Он полагает, что Тэхен его носит не снимая, даже порой забывая, что он на руке. — А ты что, детектив какой-то? — в итоге отвечает Тэхен. Должно быть, он дразнится, но его голос больше звучит оборонительно. — Может быть? — подкалывает в ответ Юнги. Однако, он оглядывает кафе в поисках любопытных глаз и ушей — и дальше говорит тише. — Кстати, я тебя не осуждаю. Я встречался с парнем в старшей школе, так что… но насчет своей ориентации я не имею ни малейшего понятия, да и мне все равно. Но парни горячие. — Оу… это, думаю, круто, — услышав внезапное признание, Тэхен заметно теряет бдительность. Впервые с начала их странного разговора он поворачивается так, что они оказываются лицом к лицу. — Гм, а я очень даже гей. То есть, на все сто процентов. Хоть Юнги и не хотел, но все равно издает изумленный смешок: — Вау, сотня? Даже не на девяносто пять? Ему еще больше нравится, когда Тэхен закатывает глаза на очевидный подкол. — Да тихо ты. Ты об этом первым заговорил. — Ага-ага. Так точно, — вместо того, чтобы сменить тему, как ему бы и следовало поступить, Юнги копает еще глубже. Он не уверен, почему он так внезапно заинтересовался. Может, это скрытое желание завести еще одного друга. — А Чимин? На это Тэхен вздыхает: — Я… правда не знаю. Ну, порой я думаю, что он мог бы быть, судя по тому, как он ведет себя со мной; без проблем берет за руку, обнимает, все такое. Но… может, он просто такой человек? Типа, он всегда так ведет себя с людьми. Заботится о них, лелеет их и… Кажется, он может перечислять это вечность, что наталкивает Юнги на ответ: — Итак… он все-таки тебе нравится. Словно признавая поражение без боя, Тэхен опускает голову с тяжким вздохом. Правда, все еще сильно краснеет. — Да, хорошо, окей. Мне он нравится, а я ему, скорее всего, нет, — печально бормочет Тэхен, напоминая щеночка. — Не знаю, сложно сказать. Сейчас у него много друзей, но тогда, в начале старшей школы, было наоборот. Он, как бы сказать, всегда был стеснительным и вечно таскался за мной. Теперь же мы повзрослели, он вырос как личность, и я горжусь им, однако… Я не знаю, что у него в голове творится, понимаешь? Он вновь глубоко вздыхает, подводя итог своему лирическому отступлению. Юнги вдруг кажется, что его просят совета по поводу отношений — он сам на себя это навлек, но на самом деле не против помочь. Ему нравится, что Тэхен, обычно говорящий с ним формально и безлично, потихоньку раскрывается. Немногие люди чувствуют себя достаточно комфортно, чтобы вот так довериться ему, тем более, когда ему самому трудно сделать то же самое. Однако Тэхен кажется хорошим человеком, поэтому Юнги сделает все возможное, чтобы ответить на его доверие взаимностью. — Я, кажется, понимаю, о чем ты, но… не-а. Как по мне, так он выглядит очень даже по-гейски. Сорян. Это лишь мнение, основанное на чистом наблюдении, но почему-то его ответ заставляет Тэхена смеяться так сильно, что тот складывается пополам, одну руку кладя на живот, а другой прикрывая рот. Юнги оглядывается, чтобы убедиться, что никто не обращает на них внимания, поскольку они все еще стоят за прилавком и ничего, кроме болтовни и хихиканья не делают. Но никто их не замечает, а менеджер по-прежнему прячется в своей крошечной комнате в закромах кофейни, так что пока все чисто. — Что смешного? Разве не очевидно? — спрашивает Юнги, но с дурацкой лыбой на лице. — Я даже не стереотипно его оцениваю; говорю как есть. К тому же, он смотрит на тебя, словно ты единственный человек в комнате или… не ел несколько дней. И я даже не припомню, что бы он мне сказал хотя бы «привет». Тэхен только качает головой, когда его смех, наконец, стихает: — Ты сентиментальный и грубый. Чимин так себя не ведет. — Ведет! — настаивает Юнги. — В любом случае, позови его на свидание. — Не-не-не, ни за что. Я не могу так… говорю же, мы с ним близкие друзья. — И? Разве от этого ситуация не становится немножко особенней или в этом роде? Я встречался с лучшим другом. — Пфф. Ну и чем это обернулось? Такого вопроса Юнги не ожидает услышать, он его застает врасплох и временно лишает дара речи. Ведь это не то, о чем он может легко говорить, и неважно, сколько прошло времени, насколько он изменился и вырос как личность. На такие вопросы он не знает ответа. Не знает, как бы все обернулось, если б время для них не остановилось. Прошло три года, а он все еще пытается двигаться дальше. Вместо ответа на невозможный вопрос, Юнги переворачивает ситуацию, говоря: — Разве это имеет значение? Ты не я, ты — это ты. Единственный человек, который может решить, стоит ли игра свеч — это ты. Ну и так, к слову: вы бы очень мило смотрелись вместе. Тэхен ненадолго замолкает, обдумывая эти слова. Юнги не считает, что сказал что-то головокружительное или волнительное, он просто был честен. Легко быть искренним, когда ситуация его не касается. — Да я тоже так думаю… что мы бы были милашками, — вскоре признает Тэхен. — Слушай, да мы были бы охуенной парой. Теперь очередь Юнги смеется, прикрывая рот ладонью. Кажется, он впервые слышит мат из уст Тэхена. Гораздо лучше, чем тихий, нервный паренек, которого он вынужден был стажировать много недель назад. Может, у них действительно есть шанс подружиться. — Ладно, раз ты все знаешь о моих делах сердечных, что там у тебя? Чтобы выглядеть занятым, Юнги хватает одну из тряпок и принимается протирать стойку для приготовления напитков. И вновь он возвращает вопрос: — Что там у меня? Хоть и не видит, но может поспорить, что Тэхен снова закатывает глаза. — Не придуривайся. Тебе разве никто не нравится? Юнги мотает головой: — Не-а, насколько я знаю. — Серьезно? Совсем никто? — и когда Юнги опять мотает головой, понадеясь так утолить бессмысленное любопытство, Тэхен продолжает докапываться. Он прислоняется спиной к стойке, чтобы посмотреть в лицо Юнги. — А что насчет твоих мемберов? — Фу, нет. Ни за что, — от этой мысли у Юнги дрожь по телу, а лицо немного кривится. — Это было бы почти как… встречаться с любимым двоюродным братцем. Тэхен издает звук отвращения: — Да ладно, зачем ты сравниваешь с этим? Не может же все быть настолько плохо. Вы разве не проводите много времени вместе? — Может, поэтому? Понятия не имею, — говорит Юнги, стараясь не думать, что он просто лицемерит. — Один из них мне как… почти младший брат. Мы дружим со средней школы, мы тогда были единственными корейцами в классе. Он ботан, проскочивший год, так как был мегамозгом; с тех пор его и терплю. — Очень даже мило, — комментирует Тэхен. — А второй? — А второго со мной познакомил кое-кто другой, — затертое воспоминание их первой встречи возникает перед глазами, и Юнги улыбается, сам того не замечая. Он помнит, как тогда думал, что Сокджин выглядел таким зрелым — и как быстро убедился в обратном. — Не сказал бы, что он мне как старший брат, раз у меня и правда есть старший брат, но… Думаю, я ему порой позволяю трястись надо мной. — Так значит, твои товарищи по группе тебе больше как семья? Юнги отвечает не сразу. Он никогда по-настоящему не задумывался об их дружбе втроем, об их уникальной динамике. Их связь всегда была крепкой. За эти годы — с возрастом и жизненным опытом — они не изменились совсем и в то же время — поменялись безумно. Создали бесчисленные хорошие воспоминания и пережили мелкие споры и разногласия, с которыми сталкиваются любые друзья. Вместе пережили травму, столкнулись с общим горем. Оглядываясь на это, Юнги задается вопросом, как же бы он существовал без их поддержки. — Да… Думаю, так и есть. А Тэхен, похоже, не замечает перемены в настроении, поскольку говорит: — Ну должен же быть кто-то еще, кого бы ты хотел трахнуть. Юнги тут же заканчивает разговор, ведь им нужно действительно поработать — и в заведение очень вовремя заходит посетитель. Ожидаемо, Тэхен скулит и бормочет, что проделал больше работы, чем Юнги; но стоит человеку подойти к стойке, Тэхен отпускает мини-обиду, чтобы включить свой «голос обслуживания клиентов». Приняв заказ, Юнги приступает к приготовлению одного из напитков, пока Тэхен занимается другим. — Я однажды узнаю, кто это, — Тэхен говорит неудавшимся шепотом, он щурится на Юнги, когда они проходят мимо друг друга. Правда, его попытка казаться угрожающим проваливается из-за его детской улыбки. — Быть не может, что тебе нравятся парни и ты не влюбляешься в одного. Это так не работает. Слыша это, Юнги громко хохочет. Пусть Тэхен и явно ошибается в своих предположениях, его решимость безусловно интригует. Пока что Юнги позволит ему теряться в догадках.

***

— Это катастрофа. Юнги переворачивается на спину, впиваясь взглядом в яркий свет потолка студии; его терпение на исходе. Его телу наверняка не особо нравится лежать вот так, но лучше уж быть на полу, чем стоять — у него что-то вроде мини-истерики. В его защиту можно сказать, что сегодняшний день должен был быть захватывающим, полным новых возможностей. А по итогу их взбесили и использовали в своих интересах какие-то сопляки, которым больше нечем заняться. — Да, но… Время еще есть, — говорит Сокджин, но даже он не может так долго быть оптимистом. — Может, кто-нибудь заявится в последнюю минуту и подарит нам причину жить? Не знаю. Это смешно, думает Юнги, потому что ничего подобного не произойдет. Сегодня они должны были провести прослушивание их будущего солиста, но пока пришли только три человека. Первыми двумя были пара парней, которые пришли вместе — вероятно, студенты из колледжа, которые увидели листовки, висящие вокруг. Быстро стало очевидно, что они здесь только ради бесплатной пиццы, поскольку ни один из них на самом деле не умел хорошо петь, а еда — первое, за чем они пошли, войдя в открытую студию. Получив желаемое и задав несколько вежливых вопросов, они немедленно ушли. Удивительно, но третий парень — довольно приличный певец. Неудивительно, что он также оказался в некотором роде контролирующим мудаком, начинающим высказывать свое мнение, несмотря на то, что его еще не выбрали в качестве нового участника. Он быстро поставил себя на пьедестал, и его первое предложение — полностью изменить название группы, потому что Starless Skies? Беззвездное Небо, серьезно? Он может придумать что-нибудь получше этого. Ему повезло, что Юнги не особо жесток. Тем не менее, Юнги ответил несколькими отборными словечками. Когда грубый парень сердито вышел из студии, они сожалели лишь о том, что тот не ушел раньше. По сути, все это их мероприятие было огромной тратой времени. Так как Юнги пока не полностью поддерживает идею добавлять еще одного участника, высоких надежд у него и не было. Он больше расстроен из-за количества времени и усилий, которые они потратили на организацию прослушиваний. Отсутствие интереса к их группе не просто разочаровывает; почти что растаптывает. В заключение: некоторые люди реально отстой. — Ну… Че пицце лежать без дела, — бормочет Намджун, угощаясь кусочком одной из двух коробок, лежащих на усилителе. — Дай-ка один, — говорит Сокджин, протягивая руки к дешевой еде. — И мне, — просит Юнги. В его сторону бросают кусок пепперони, и Юнги едва успевает его поймать. Он не утруждает себя тем, чтобы отчитать другого парня за излишнюю лень пройти через комнату. Юнги, вероятно, поступил бы так же. В любом случае, он откусывает кусочек и не может долго дуться, потому что и в самом деле проголодался, а пицца совсем неплохая. Нет, это чертовски хороший кусок пиццы, и не пришедшие на прослушивание люди его пропускают. Раздается стук в дверь. Юнги приподнимает голову от пола, чтобы посмотреть на неожиданного нарушителя спокойствия; корочка пиццы наполовину свисает у него изо рта. Он встречается взглядом с парой больших карих глаз какого-то парня, которого он никогда раньше не видел. — О, — первым заговаривает Сокджин, быстро проглатывая еду, чтобы сказать: — Привет, мы можем тебе чем-нибудь помочь? — Эм, — парень переминается с ноги на ногу и отводит глаза, ведь в пол глядеть, по-видимому, гораздо интереснее, чем кому-либо из них в глаза. Он делает заметно глубокий вдох, больше спрашивая, чем утверждая: — Я… Я пришел на прослушивания? Если они еще проходят. Сначала никто из них ничего не говорит, вероятно, они слишком шокированы внезапным изменением событий. Должно быть очевидно, почему он здесь, но они только что обратили внимание на чехол для гитары у него на спине. Если видеть — значит верить, то сейчас у них проблема и с тем, и с другим. — Правда? Отлично! — отвечает Намджун как первый участник, вернувшийся к реальности. — Прости, ты нас застал в разгар нашего отчаяния. Как тебя зовут? У тебя гитара за спиной? Мы сейчас больше в поисках вокалиста. Мальчик кивает головой, но явно борется с тем, на какой вопрос ответить первым. Юнги чувствует нервозность, исходящую с другого конца комнаты, и она практически заразительна. — Да, это моя гитара, — отвечает парень почти как робот. — Но я еще и пою, так что… Могу делать и то, и другое. И меня зовут Чонгук. Вместо того, чтобы прокомментировать странный порядок, в котором были даны ответы на эти вопросы, Намджун кивает и говорит: — Круто, круто. Тогда приятно познакомиться. Я барабанщик, меня зовут Намджун. Сокджин — наш басист, а парень на полу — Юнги, наш ведущий гитарист. Понимая, насколько непрофессионально это, вероятно, выглядит, Юнги ползает по полу, пока снова не встает. И он старается незаметно вытереть крошки пиццы о джинсы, прежде чем протянуть руку. Замечает Чонгук это или нет, тот не комментирует. Пусть уверенная речь и не является его сильной стороной, он быстро реагирует на рукопожатие. Рукопожатие крепкое, а это всегда хороший знак. — Извини за это, — говорит Юнги. — Эм, я Юнги… хотя, кажется, он уже меня представил. Впервые за все время Чонгук ему улыбается. — Ага, я тебя знаю. Вас всех, то есть. На самом деле, я видел вас на сцене на прошлой неделе. В ответ раздается хор удивленных вздохов. — Подожди, ты серьезно? — спрашивает Сокджин, от шока раскрыв рот. — Да быть не может. Правда? — Э, да? Я ходил на концерт со старшим братом. Вы же выступали последними, верно? — Да, мы, — подтверждает Намджун. — Твой брат, получается, в одной из тех групп играет? Чонгук мотает головой: — Нет, не он, а его девушка. Мы там были, чтобы посмотреть ее выступление, и остались до конца, потому что было весело и все такое… ой, я потом увидел одну из ваших листовок и вспомнил о концерте. Вы мне показались такими крутыми, так что… — Так что теперь ты пришел на прослушивание, — заканчивает за него Сокджин. Затем он восторженно вскидывает кулак в воздух. — Наконец-то! Видите, а я вам говорил, ребята, что это все было не зря. Смотри, как этот паренек станет нашим спасением. Игнорируя эту бурную реакцию, Юнги поворачивается к Чонгуку: — А тебе, кстати, сколько лет? — Шестнадцать, — дрожащим голосом отвечает Чонгук, будто готов к моментальному отказу. — Я знаю, вы все старше меня, но на листовке не было никаких ограничений по возрасту и… и я надеялся, что это не станет особой проблемой? Но я пойму, если что. — Эй, не расстраивайся из-за этого, — говорит ему Намджун. — На самом деле мы основали группу примерно в этом возрасте, а с тех пор прошло совсем немного времени. Мне, например, недавно исполнилось девятнадцать, а Джин-хен все еще недостаточно взрослый, чтобы выпивать, так что мы не будем выступать в сумасшедших барах. — Окей, но в декабре мне исполнится двадцать один, так что долго ты так говорить не будешь, — дерзит Сокджин. Он всегда напоминает им об этом простом факте, будто бы это важно — а на самом деле никого это не волнует. Может, они еще недостаточно взрослые, чтобы пить, но раньше это их никогда не останавливало, а Юнги знает, где легко достать алкоголь, если ему захочется. Однако, факт остается фактом: Чонгук гораздо младше них. Юнги еще не знает, что чувствует по этому поводу. — Хочешь кусочек пиццы? Она еще не успела так остыть, — предлагает Сокджин, указывая на коробки. — Я предлагаю, потому что ты первый человек, пришедший не только за пиццей. И наглым ты не кажешься, так что угощайся. — Вообще-то, меня… м-м-меня там в машине ждут, — быстро объясняет Чонгук, и звучит почти так, словно он спешит. — Я надеялся только на прослушивание, а потом… — Все в порядке. Сильно задерживать не станем, — заверяет Намджун. Он подходит, чтобы занять табурет за ударной установкой, по пути прихватывая еще один кусок пиццы. — Кстати, ты можешь начать играть что-нибудь, в любой момент. Мы слушаем. Чонгук реагирует на эти слова, как звезда легкой атлетики, опоздавшая на старт соревнований. Он кивает, затем быстро снимает футляр со спины и опускается на колени, доставая свой инструмент так быстро, как только может, не роняя его. Юнги отступает назад, чтобы встать рядом с Сокджином, шепчущим ему: — Как думаешь, он будет хоть капельку хорош? Меня уже раздирает любопытство. Юнги не знает, что на это ответить, поэтому только пожимает плечами. Он ничего не знает об этом парне, и не знает, чего ожидать, на что надеяться. Немного подозрительно, что кто-то действительно появился в последнюю минуту, но, возможно, нет никакого скрытого смысла во всем, что с ними происходит. Может быть, жизнь действительно состоит из серии совершенно случайных событий. Может быть, Чонгук и вправду станет их спасением, ответом на их текущие заботы. Кто знает? Уже наготове, Чонгук встает с пола с гитарой в руке, сначала убеждаясь, что она настроена правильно. Глаза Юнги округляются при виде этого, потому что держит он вишнево-красный Gibson, а ни у одного 16-летнего парня карманных денег не хватит на такой инструмент. Может быть, Чонгук из состоятельной семьи, или ему повезло заключить уникальную сделку на подержанную гитару с кем-то добреньким. Независимо от того, как он заполучил инструмент, его умение играть на нем гораздо важнее. — Тогда… Я буду петь «Paper Hearts» Тори Келли, — застенчиво объявляет Чонгук. Юнги никогда не слышал ни о песне, ни об исполнителе, но он внимательно слушает, когда Чонгук начинает бренчать на гитаре. Сразу видно, тот определенно знает, как играть на инструменте. Игра Чонгука отходит на второй план, стоит ему приоткрыть рот и начать петь, слово за словом. Стоящий сбоку от Юнги Сокджин реагирует первым, без причины цепляясь за руку Юнги и крепко сжимая ее, подобно ребенку, просящему новую блестящую игрушку в магазине. У Юнги не получается вырвать свою руку из захвата, и ему приходится с этим смириться. Он понимает, с чего вдруг приятель так взволнован — ведь Чонгук не просто приличный певец. Он хорош. Действительно хорош. Величина его мастерства действительно неожиданна. Может, он застенчив и несколько неуклюж, но уверенно играет на гитаре и поет; его ангельский голос эхом разносится по репетиционной студии. Все взгляды остаются прикованными к нему на протяжении всей песни, и после окончания никто не знает, что сказать — Юнги в частности. — Ну… как-то так, — объявляет Чонгук, потому что тишина явно заставляет его немного волноваться. — Вау… это было невероятно, — говорит Намджун, но даже он, похоже, не находит слов. — Я правда это имею в виду. У тебя… очень очаровательный голос, Чонгук. Спасибо, что пришел на наше прослушивание. Кажется, искренний комплимент, а также фирменная намджуновская улыбка с ямочками на щеках заставляют парня немного расслабиться. — Спасибо, что послушали меня, — отвечает он, улыбаясь в ответ. — Что теперь? Сокджин прочищает горло и поворачивается, чтобы взять лист бумаги и ручку, которыми они обычно пользуются. Старший будто наконец избавился от какого-то заклинания, под которым находился во время короткого выступления. — Вот, напиши тут свой адрес электронной почты. Мы скоро будем принимать решение, и как только примем, напишем тебе на почту. Тебя это устроит? — Да, вполне. Спасибо за это. Написав свою почту и лично поблагодарив каждого из них еще раз, Чонгук быстро убирает гитару и выходит из студии. Они смотрят, как он исчезает в коридоре, Сокджин закрывает за ним дверь. Полсекунды спустя старший друг разворачивается и объявляет: — Он нам нужен. Без сомнений, он нам нужен, и нужен нам безумно. — Согласен, — говорит Намджун, будто это общеизвестный факт. Он убирает челку с глаз и выдыхает. — Черт, у меня мурашки по коже… и ты же тоже слышал, как он играет на гитаре? Я имею в виду, я надеялся просто на кого-то приличного, так как же мы сорвали джекпот? — Скажи? Я как раз про это! Кроме того, его зовут Чонгук. Он кореец. Так что с ним мы все равно были бы полностью корейской группой. Намджун драматично ахает: — Мы могли бы стать The All-Korean-American Rejects. — Точно! Ну, не совсем точно, так как нас, вероятно, засудили бы за это, — и будто вспомнив, что в комнате есть еще один человек, Сокджин поворачивается, чтобы теперь обратиться к Юнги: — Юнги-я! Скажи мне, что мы думаем об одном и том же. Он великолепен, правда? — Да, он великолепен, — легко соглашается Юнги; но как бы он ни ненавидел играть адвоката дьявола, он чувствует, что его друзья слишком поспешны из-за своего восторга. — Но… Не знаю. Ты действительно думаешь, что он впишется? Сокджин отвечает небрежным пожатием плеч: — Ну, мы не можем об этом судить по одной встрече. — Это правда, но разве он не слишком юн? — Юнги переводит взгляд с одного парня на другого; у них, похоже, с этим совсем нет проблем. Затем он вздыхает. — Что, если он не настолько серьезно относится к группе? То есть… он еще школьник, так что кто знает, когда у него будет время прийти и порепетировать с нами — если его родители вообще разрешат ему. — Тем не менее, они позволили ему прийти на прослушивание, — указывает Намджун. — Да и он не единственный, кто занят учебой. Между занятиями и моей работой репетитора на полставки даже я раз в две недели могу выкроить время для репетиции. То же самое касается Джин-хена. — Да, мы всегда находили способ согласовать наши расписания. Это никогда не было особой трудностью, — добавляет Сокджин. Сначала кажется, что он закончил мысль, но затем выражение его лица меняется, словно он о чем-то начинает догадываться. Теперь, глядя прямо на Юнги, он говорит: — Хотя, тебе он не нравится. Почему же? — Я никогда не говорил, что мне не нравится этот малец, — быстро отрицает Юнги, нахмурившись. Теперь же, когда они оба выжидающе смотрят на него, он чувствует себя неловко и немного виноватым. Не может смотреть им в глаза. — Я просто пытаюсь позаботиться о группе, вот и все. Не хотел бы привязываться к кому-то, кто не останется надолго… или не сможет. Тишина стоит, пока Намджун не хмыкает и не отвечает простое: — Нет, я понимаю, что ты имеешь в виду. Мы должны быть осторожны и все такое, верно? Его навыки правда нас шокировали, и мы слишком воодушевились, но нам пока не нужно ничего решать. Нам нужно время подумать, да? — Да, да, именно это я и имею в виду, — говорит Юнги. Сокджин в конце концов соглашается, еще раз пожав плечами: — Хорошо, я думаю, это самый разумный план. Тогда закругляемся? Мы можем пойти домой и переспать с этой мыслью. Если этого времени будет недостаточно, мы просто продолжим обсуждать это, пока не будем готовы дать Чонгуку ответ. Никто не возражает этой логике. Лучше не торопить события, тем более когда они слышали лишь одну песню от потенциального нового мембера. Возможно, это все было случайностью. Встреча-то длилась несколько минут, и они, считай, не разговаривали с парнем; так что стоит подождать и посмотреть, к чему это приведет. И Юнги в самом деле испытывает облегчение.

***

Пару дней спустя, в ветреный субботний день, Юнги оказывается в местном парке недалеко от университета Хосока. Прошло двадцать минут с момента его прибытия, и Юнги изо всех сил пытается поверить, что сообщение Хосока не было шуткой. Понимаете ли, он приглашает Юнги сегодня в парк для «профессиональной помощи в спортивной категории». Конечно, в этом нет никакого смысла. Когда Юнги встречается с ним в парке, это все еще не имеет никакого смысла. Ему просто трудно поверить, что Хосок, кажется, не умеет ездить на велосипеде. Сегодня он хочет, чтобы Юнги научил его. — Я не понимаю, — говорит Юнги, возможно, уже в третий раз. — Ты… хочешь, чтобы я помог тебе покататься на велосипеде? Как ты можешь не знать, как ездить на велосипеде? Все знают, как ездить на велосипеде, Хосок. — Ты можешь перестать так говорить? — немного раздраженно ворчит Хосок. — Я — не каждый, так что твое мнение уже неверное. Сейчас он сидит на ярко-красном велосипеде, который он арендовал на день — о существовании такого сервиса Юнги не знал. Вдобавок к этому, Хосок одет в защитное снаряжение: наколенники, налокотники и неоново-зеленый шлем странной формы, который, несомненно, привлекает чужое внимание. Однако, похоже, ему все равно, он полностью сосредоточен на предстоящем ему испытании. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он правда нервничает. Честно говоря, Юнги немного его жаль. Он не знает всех подробностей отношений Хосока с родителями, но тот факт, что они никогда не учили его ездить на велосипеде, кажется сверхъестественным. Не то чтобы езда на велосипеде была чем-то необычным в Южной Корее; Юнги бывал там не раз, и он знает, что все как раз-таки наоборот. — Хорошо, больше не буду подкалывать тебя, — обещает Юнги. Он кладет руку на сердце, словно давая клятву. — И все же, как ты представляешь себе мою помощь? Серьезно спрашиваю, потому что я никогда никого не учил ездить на велосипеде. — Ну, типа, — На этом Хосок останавливается и не вдается в подробности. Скорее, он смотрит на Юнги так, будто тот уже должен понять, что делать. Но поскольку Юнги лишь таращится на него в ответ, Хосок в конце концов вздыхает. — Я не знаю? Думаю, просто будь здесь, рядом. Мне нужен кто-нибудь, кто проследит, чтобы я не умер или что-то в этом роде. Своеобразненько. Юнги даже не пытается сдерживать смех. — Ладно?.. Поверь мне, ты не умрешь от падения с велосипеда — я имею в виду, это маловероятно. Я уверен, что это возможно. Например, люди в реальной жизни определенно умирали от чего-то подобного. Интересно, насколько часто… — Заткнись! — скулит Хосок, его глаза расширяются от паники. — Ты сказал, что больше не будешь меня дразнить, придурок. — Воу, воу. Не нужно оскорблять парня, который спасет тебе жизнь, — все равно дразнится Юнги. Он ничего не может с собой поделать; иногда Хосок странно наивен. — Хорошо, да, на этот раз по-настоящему: не буду прикалываться. И умереть тебе тоже не дам. Так лучше? Вместо ответа, Хосок пристально смотрит на него. И, наверное, справедливо. Юнги сегодня ведет себя как засранец, ведь это несложно, а Хосока дразнить забавно. В конце концов, Юнги спрашивает: — Так значит, ты готов? — Я… думаю, да, — отвечает Хосок безо всякой уверенности. — Черт, я не знаю. Да? Возможно. — Сок-а. Ты должен звучать более уверенно и помнить, что ты управляешь великом. Не наоборот. Совершенно неожиданно Хосок хихикает, отвечая: — Окей, а теперь ты звучишь так, словно ты мой тренер. — Но я серьезно, — Юнги говорит это, но в итоге так же сильно смеется. Не задумываясь, он кладет руку на шлем Хосока и несколько раз успокаивающе похлопывает его. — Ты справишься, понял? Ты сделаешь это. Небольшое проявление привязанности, кажется, делает свое дело. От застенчивости нежная улыбка расцветает на лице Хосока, а он редко показывает себя с такой стороны. В одно мгновение он укрощает свою застенчивость, становится уверенней в себе — и улыбка вместе с ним. Когда он наконец готов, Хосок крепче сжимает руль и отрывает одну ногу от земли, ставя ее на педаль. — Хорошо, я готов, — объявляет Хосок. Он пристально смотрит на дорогу перед ним, бросая вызов ей и своим навыкам езды на велосипеде, которых ему явно не хватает. — Эм… Думаю, я сейчас поеду. Юнги кивает: — Езжай тогда. Проходит еще несколько секунд, прежде чем Хосок делает первый шаг к победе — или, скорее, первое нажатие на педаль. Не желая быть раздавленным как блин, Юнги идет за велосипедом справа, для баланса держась одной рукой за спинку сиденья. Поначалу велик качается туда-сюда, а Хосок издает самые веселые звуки, которые Юнги когда-либо слышал от него: смесь удивленных вздохов и испуганных визгов каждый раз, когда пытается сохранить равновесие. Каким-то образом им удается избежать катастрофы. К их обоюдному удивлению, Хосок, кажется, довольно быстро освоился. Велосипед он ведет, почти не с отклоняясь от курса, так что Юнги заявляет: — Ладно, я сейчас тебя отпущу. — Нет! Стой, погоди, я- — Вперед, Хосок! Стоит Юнги отпустить велосипед, Хосок орет так, словно отправляется в глубины ада. Юнги просто не может воспринимать это фиаско всерьез. В итоге он складывается пополам, скрестив руки на животе и смеясь так сильно, что приходится хватать ртом воздух. Некоторые люди поблизости, вероятно, пялятся на него, но Юнги лишь наблюдает за Хосоком вдалеке, изо всех сил пытающимся не упасть. Выглядит он как один из тех мультяшных персонажей, которым потребовалось десятилетие, чтоб перестать скользить на мраморной дорожке; когда Хосок действительно падает, он уже настолько далеко, что Юнги назвал бы это скорее успехом, чем провалом. Юнги требуется некоторое усилие, чтобы успокоиться, но как только он это делает — полубегом направляется к Хосоку, упавшему на траву вдоль дорожки. Повезло, что он не упал на асфальт, потому что там даже защитное снаряжение не спасло бы его от боли. И все же Хосок не двигается. Когда Юнги добирается до своего лучшего друга, он немного волнуется. К счастью, Хосок совсем не ранен; он все еще лежит там, потому что слишком сильно хихикает, чтоб подняться с земли. Лицо его нежно-красное, в уголках глаз — слезы, а его смех усиливается каждый раз, когда он пытается заговорить. — Окей, это, несомненно, самая смешная вещь, которую я видел за весь год, — говорит ему Юнги. Он наклоняется, берет руку, которую Хосок протягивает, и легко поднимает парня с земли. Хосок все еще трясется от смеха. — Поздравляю, ты проехал так далеко и ничего не сломал. Как ты себя чувствуешь? Когда Хосок наконец-то может отдышаться, он вытирает лицо тыльной стороной дрожащих ладоней. По его реакции кажется, что он был на дичайших американских горках в своей жизни, а не просто прокатился на велосипеде по парку. Тем не менее, это мило. — Кажется, что я только что умер и обратно воскрес, — говорит Хосок и болезненно стонет, хватаясь за грудь. — Тьфу. Я слишком много смеялся, и теперь немного больно. Это все ты виноват. — Я? — Юнги таращится на него. — Я не сделал ничего плохого! Я лишь позволил тебе взлететь и быть свободным, словно птица в небесах; как и подобает любому птенцу. Хосок качает головой и в самом деле не отвечает на шутку. Все еще дрожит с ног до головы с кривой ухмылкой на лице, будто одна поездочка по тропинке — самый большой выброс адреналина, который он когда-либо испытывал. Наконец, он говорит: — Теперь я передохну немного. — Что? Уже? — Юнги сам удивляется тому, что звучит искренне разочарованным, но он должен признать: эта странная поездка в парк довольно забавна. — Но все же у тебя так хорошо получается. Тебе просто нужно больше практики и меньше паники. Я уверен, ты освоишься после нескольких попыток. Он не может сказать, слушает ли его вообще Хосок. Вместо того, чтобы согласиться с Юнги, Хосок наклоняется, медленно поднимая велосипед с земли, затем подходит к ближайшей деревянной скамейке и прислоняет к ней свой велик. Вздохнув, он сразу после плюхается на эту скамейку, выглядя слишком измученным для человека, почти ничего не сделавшего. Юнги подходит и встает перед ним: — Выглядишь так, словно только что победил беспощадного дракона. Хосок смеется, откидывая голову назад: — Чувствую, что так и было. Капля пота стекает по одной стороне его лица. Хосок снимает зеленый шлем и кладет его себе на колени, чтобы провести пальцами по своим темным пушистым волосам, лицо еще красное, хотя и не так сильно, как раньше. Первый день осени ничего не значит для тех, кто имеет дело с погодой в Южной Калифорнии. Понятно, что Хосок изо всех сил пытается приспособиться к местной удушающей жаре. — Ты в порядке? — на всякий случай спрашивает Юнги. — Угу, — подтверждает Хосок, улыбаясь ему. — Никто никогда не говорил мне, что езда на велосипеде — это по факту тренировка. Юнги глядит на него пару секунд и спрашивает: — Хосок… А ты уверен, что мы с одной планеты? Потому что у нас как-то разнятся базовые знания о мире. Хосок реагирует на это искренним смехом. Он уже выглядит намного лучше, так что Юнги предполагает, что на того просто навалилось слишком много впечатлений. Если так подумать, в этом есть немало смысла. Хосок всегда казался чувствительным человеком. — Может, мне тебе принести что-нибудь попить? — предлагает Юнги. Он и сам чувствует себя измотанным. — Кажется, я видел несколько торговых автоматов там, у туалетов. Хосок нетерпеливо кивает: — Это было бы прекрасно. — Хорошо. Сок или вода? — Можно и воду, — отвечает он и тут же передумывает. — Или у них найдется что-нибудь с персиком или арбузом? Юнги делает мысленную заметку, чтобы это проверить: — Понял-принял. Тогда скоро вернусь. Кратчайший путь к торговому автомату не занимает больше двух-трех минут. Юнги покупает два напитка: Gatorade для себя и арбузный чай для Хосока. Когда он возвращается к скамейке, Хосок выглядит, будто уже полностью оклемался; он что-то сосредоточенно печатает в телефоне. Заметив возвращение Юнги, он широко улыбается и кладет устройство в карман. — Тебе повезло, — объявляет Юнги, передавая холодный напиток в нетерпеливые руки. — В автомате был один из тех холодных чаев, которые я до сих пор видел только в продуктовых магазинах. Хосок, уже открывший бутылку и сделавший большой глоток, отвечает: — Мм! Почему это лучшее, что я когда-либо пробовал? — Чудеса искусственных ароматизаторов, — честно отвечает Юнги. Некоторое время они сидят в мирной тишине, допивая сладкие напитки. Хосок берет с Юнги обещание сводить его в продуктовый магазин на днях, чтобы найти побольше этих фруктовых чаев и закупить их на целый год. Конечно, это преувеличение, но Юнги все равно дает обещание. Как только обе бутылки пустеют, Юнги выбрасывает их в ближайшую мусорку. — Спасибо, что помог мне сегодня, — говорит Хосок, когда Юнги вновь садится на скамейку. Улыбается до ушей, и невозможно не ответить ему взаимностью. — Я у тебя в долгу. — Ты не должен мне ничего, кроме своего достоинства, — шутит Юнги. — Хотя, я серьезно. Знаешь, тебе не надо благодарить меня каждый раз, когда мы тусуемся… мы друзья, а друзья так и поступают. — Ага… — Похоже, он мог бы сказать что-то еще на эту тему, но тут он ахает: — О, точно! Разве прослушивание не было пару дней назад? Как все прошло? События того дня проносятся перед глазами Юнги. Он стонет, вспоминая разочарование, странные сюрпризы и как все это испытание вымотало его. — Я даже не хочу думать об этом, — признается он. — Оу. Настолько плохо, да? — Да, — подтверждает Юнги. — Из четырех пришедших только один из них является реальным кандидатом. И фишка в том, что Джуни и Джин-хен уже решили, что хотят, чтобы он присоединился. Чувствую себя третьим лишним, потому что я еще не уверен насчет него. — О? — Хосок смотрит на него, приподняв брови. — Как же так? — Я даже не знаю, — отвечает Юнги и смеется над собой, ведь чувствует себя как-то глупо. — Он не… плохой. На самом деле, он отличный певец и гитарист. Кроме того, он кореец — естественно, это и не было обязательным требованием, но мы еще со средней школы были только корейской группой. Так что, он как бы идеален? Однако… — Это слишком хорошо, чтобы быть правдой? — заканчивает за него Хосок, словно прочитав его мысли. — Да… вот что я чувствую сейчас, — Юнги ерзает на скамейке, собираясь с мыслями. Если честно, он размышлял о своих чувствах еще со дня прослушивания, но их было трудно сформулировать. Разговаривая с Хосоком, каким-то образом становится легче понять ситуацию. — Но я понимаю, что это просто еще один способ сказать, что я пессимист. Хосок хмыкает и качает головой: — Хмм… нет, я так не думаю? Ты действительно любишь группу и хочешь, чтобы все получилось, верно? Понятное дело, что ты осторожничаешь. — Думаю, это так. Хотя и не могу избавиться от чувства вины. То есть, он хорош, мы все думаем, что он хорош, и это меня почти… расстраивает. Я, блять, этого не понимаю. После признания следует долгая пауза, и Юнги начинает чувствовать себя еще хуже, потому что он, по сути, сейчас признался Хосоку, что на самом деле ужасный человек. Он ужасен, и у него даже нет объяснения этому; просто знает, что его желание, чтобы Чонгук присоединился к группе, ранит изнутри. — Может, ты боишься перемен? — вот что в конце концов отвечает Хосок. — Тебе комфортно, как обстоят дела… и это было бы действительно серьезной переменой. Это страшно, не так ли? Юнги не может объяснить, почему так легко соглашается с такой интерпретацией: — Ага… наверное, поэтому. Он все это время глядел на свои пустые руки на коленях — так что слегка пугается, когда вместо них перед ним появляется лицо Хосока. Тот входит в личное пространство Юнги, заставляя смотреть ему в глаза. Порой, видя Хосока так близко, Юнги одновременно нервничает и успокаивается. Он не знает, почему так, и предпочитает об этом особо не думать. — Знаешь, это нормально — признаваться, что тебе страшно, — говорит ему Хосок; уголки его блестящих губ изгибаются вверх, и прямо над ними образуются крошечные ямочки. — Это не делает тебя менее крутым, чем ты есть сейчас. Почему у Юнги запоздалая реакция на ободряющие слова, он не знает; однако, когда его мозг просыпается, ему так легко улыбнуться в ответ своему лучшему другу. Ведь в конце концов, это тот же самый парень, что нашел его в темноте, привнося в жизнь Юнги свет и тепло каждым взаимодействием, каждым моментом, проведенным вместе виртуально и лично. — Вау, ты думаешь, я крутой? Это главное событие моей недели. Юнги предвкушает веселый, ласкающий слух смех, но оказывается не готов ощутить, как Хосок пододвигается ближе и кладет голову ему на плечо. Внутри все сжимается, и Юнги напоминает себе, что все в порядке, потому что Хосок — один из его самых близких друзей, ему можно так себя вести. Ему можно принимать ласку, которую ему дарят другие, и жаждать ее. — Просто говорю, — тихо отвечает Хосок. — Для меня ты крут. Это больше не похоже на шутку. Нет же, это то, во что Хосок искренне верит, и заявляет он об этом как о простом факте, который нужно высказать, иначе Юнги может забыть. А он не хочет, чтобы Юнги об этом забывал. Так что будет справедливо, если Юнги также будет честен. — Я тоже думаю, что ты крут.

***

Сегодня вечером мерцающие звезды в темном небе над головой еще менее заметны, чем обычно. Иронично, ведь сейчас Юнги так сильно хочется увидеть их. — Я не знаю, что мне делать, — признается Юнги вслух. На этот раз он стоит на заднем дворе, его голова поднята к небу, а руки — глубоко в карманах джинсов. Вдалеке ревет полицейская сирена, отвлекая его от мыслей. Порой он ненавидит жить в большом городе. — Как думаешь, это несправедливо с моей стороны так поступать? Ты думаешь, я эгоистичен? Я… я всегда думаю, будто знаю, что лучше для группы, но теперь я не так уж и уверен. На улице слишком громко, чтобы сосредоточиться. Звуки города, лай соседской собаки, тревожный голос в его собственном сознании — и как он здесь может принимать такие решения? Он хотел бы запереть себя в своем собственном маленьком пузыре — только он и звезды, и никто другой. Хотел бы дотянуться до них и услышать, что они хотят сказать, но это невозможно. В последнее время все кажется невозможным. — Сегодня я разговаривал с Хосоком, и это заставило меня кое-что осознать, — продолжает Юнги, несмотря на шум вокруг него. — Я говорю себе, что беспокоюсь о группе, но… это не единственная причина, и я это знаю. Может быть, ребята это тоже знают. Полагаю, я просто не хотел думать об этом или принимать это. Небо над ним пустое, холодное и отталкивающее. Может, на самом деле его никто и не слушает. Может, он говорит в пустоту, так как он плохой человек и не заслуживает быть услышанным. Он эгоистичен, пусть и притворяется, что это не так. Но Юнги знает правду, и он не может прятаться от нее вечно, потому что жизнь так не устроена. Жизнь может быть жестокой, беспощадной и несправедливой. По крайней мере, он многое из этого испытал на собственной шкуре. — Если быть честным с самим собой… Мне просто не нравится идея, что кто-то может заменить тебя, — наконец признается Юнги. Он впервые произносит это вслух и чувствует горечь на языке. — Вот почему я так противлюсь… если кто-то другой придет на твое место, разве это не означает, что мы, наконец, заменим тебя? Что кто-то иной достаточно хорош, чтоб стать тем человеком, которым должен был быть ты? На той сцене, рядом с нами, должен был быть ты… ты должен был быть здесь с нами все это время, и все же… Юнги сжимает кулаки и закрывает глаза, заставляя себя несколько раз глубоко вдохнуть. Сейчас не время для горьких слез и жалости к себе. Разве он не вырос из этой версии себя? Почему кажется, что он регрессирует в сердитого 17-летнего парня, которым был раньше? Он должен быть другим сейчас, он должен быть лучше. У нынешнего Юнги, по идее, есть ответы на все вопросы, так почему же он чувствует себя таким растерянным? Почему ты меня оставил? Это вопрос, который он никогда не сможет задать вслух, потому что он несправедлив, и Юнги никогда не получит ответа. Несчастные случаи происходят постоянно, даже с лучшими из людей. Бывают трагедии. Прошли годы, а он все еще пытается принять такой простой факт. Однако это никогда не было просто, только не для Юнги. Любовь никогда не бывает простой. Юнги вновь открывает глаза. — Я буду… Я просто буду больше стараться. Знаю, ты бы хотел, чтобы я так и поступил, но мне нужно это сделать… думаю, и для себя. Звучит странно, но я действительно не знаю, что еще можно сделать. Но если есть что-то, что я могу сделать, так это снова обрести веру. Я действительно хочу, чтобы это нечто стало группой. Юнги повторяет это про себя. Ему просто нужно продолжать говорить себе, что нужно верить в группу, и когда-нибудь все будет хорошо. Ему нужна вера, ведь ничего иного у него не осталось. — А пока ты можешь продолжать присматривать за мной? С этого момента я постараюсь стать лучше. Я обещаю, Сэбёль.

***

Звук его собственных шагов звенит в ушах Юнги, пока он поднимается по лестнице, ведущей на второй этаж студии. Это был долгий день. На работе он проливает на себя кофе, а его машина чуть ли не отказывается заводиться, когда ему пора уезжать. Знает, что должен отдать ее в ремонт на чек-ап или же продолжать рисковать застрять где-нибудь. Однако, он игнорирует все свои проблемы и вместо этого направляется в студию на запланированную репетицию группы. А ее он ни за что не пропустит. Находиться в студии и играть музыку — лучшая часть каждой недели, правда, эта неделя будет другой. Юнги старается не нервничать, когда он наконец взбирается по лестнице и обнаруживает аномалию, стоящую в коридоре, прямо за пределами репетиционной комнаты. Группа окончательно решила, что хотела бы познакомиться с Чонгуком хоть немного, прежде чем он станет официальным участником. Эта блестящая идея пришла в голову Сокджину, и Намджун предложил пригласить парня на репетицию группы, попросить сыграть несколько их песен и просто немного пообщаться с ним. Юнги задействован был минимально — согласился со всем, что предложили эти двое. Это не значит, что Юнги совершенно готов идти навстречу, но он попытается. — Хэй. Застанный врасплох Чонгук чуть из собственной шкуры не выскакивает. Он оборачивается и с раскрытым ртом глядит на Юнги своими большими глазами. В одной руке крепко сжимает пластиковые ручки продуктового пакета, и Юнги интересно, что в нем. Но это не настолько важно сейчас, так что он задает более очевидный вопрос: — Чего ты здесь стоишь? Дверь заперта? — спрашивает Юнги, потому что на самом деле он всегда приходит последним, и дверь за ним никогда не запирается. Сокджин и Намджун всегда ждут внутри, вооруженные инструментами и готовые к выступлению. — Она должна быть открыта, если только эти двое еще не пришли. — Оу, — Чонгук качает головой и говорит: — Вообще-то, я как раз собирался войти. По очевидным причинам — по нервной речи и поведению Чонгука в целом — Юнги трудно в это поверить. Он догадывается, что Чонгук стоял в коридоре, психологически настраиваясь на дневную репетицию. Хотя, на ней не должно быть очередной проверки его навыков или продолжения того прослушивания. У них уже есть представление о том, на что он способен. Сегодня они просто хотят поговорить с ним. Им больше нечего сказать, и нельзя терять времени; они вдвоем входят в репетиционную комнату. — А, вот и они, — машет им Намджун со своего обычного места на табурете, как только они открывают дверь. Следующую фразу он с дразнящей ухмылкой адресует Чонгуку: — Мы уж начали думать, что ты заблудился по дороге. — Извините, — отвечает Чонгук с искренним раскаянием. В качестве компенсации он протягивает пакет. — Я сегодня принес снэки, если вы, ребята, не против. Я не знал, что взять, так что в основном это рандомный набор того, что мне нравится. — Ой, да тебе вообще не стоило нам ничего приносить, — и все равно Сокджин подходит первым и лезет в пакет, чтобы прихватить лакомства. — Но я все равно рад, что ты это сделал. Избавляет меня от необходимости выходить что-либо покупать. — То же самое. Я приму все, что угодно, если это бесплатно, — говорит Намджун. Пока двое выбирают свои закуски, Чонгук теперь выжидающе подносит пакет к Юнги. Часть Юнги задается вопросом, считается ли это за подлизывание, но он отгоняет эту мысль и напоминает себе о данном обещании. В конце концов, Юнги никогда не нарушал обещаний. Ни друзьям, ни звездам, ни даже самому себе. — Спасибо, — просто говорит он, залезая в пакет и выбирая глазированную медовую булочку. Чонгук улыбается ему, а Юнги смотрит в другую сторону, потому что такие незамысловатые поступки не должны влиять на его мнение. Однако стоит признать, что он рад сладкому угощению и тому, как тает глазурь на языке. Это не значит, что его сердце уже завоевано. Просто акт доброты, и Юнги его ценит. Когда все доели свои вкусняшки и помыли липкие руки, репетиция начинается. Поскольку они впервые делают что-то подобное, никто не знает, с чего начать, пока Намджун не предлагает им выбрать одну из своих лучших песен с лирикой, чтобы сыграть ее для Чонгука. После чего тот сможет решить, хочет ли он сначала сосредоточиться на изучении аккордов или текста. Чонгук решает, что имеет смысл начать с текста, ведь он все еще пробуется на позицию солиста. Мемберы ожидают, что это займет какое–то время, как вдруг Чонгук уже хочет перейти к аккордам, ибо запомнил текст. — Ну что, затестим? — предлагает Сокджин с озорным выражением лица, которое слишком легко прочитать. Чонгук явно опытный музыкант, может быть, даже вундеркинд, и Сокджин не может дождаться, чтобы испытать его. — Мы сыграем эту песню снова, а ты попробуй спеть, словно мы на настоящем концерте. Хорошо? Чонгук соглашается легким кивком: — Конечно, хорошо. Так и сделаем. А потом я перейду к игре на гитаре, да? — Верно, верно, — смеясь, подтверждает Сокджин. — Тебе правда не терпится сыграть на гитаре, а? — Ну, я думаю, да. По факту, это мое любимое занятие, — отвечает он, почти застенчиво говоря о своем хобби. — Раньше меня больше интересовал спорт и тому подобное, но с тех пор, как я взял в руки гитару, больше ничем другим не занимался. — Звучит как кто-то нам знакомый, — комментирует Намджун позади. Не обращая внимания на поддразнивание, Юнги поправляет гитару и спрашивает: — Мы готовы? — Если ты готов, то и я, — говорит Сокджин. Как всегда, Намджун задает ритм. Несколько секунд спустя Чонгук начинает петь. Им не впервой удивляться голосу младшего, но теперь он вдвойне завораживает, когда поет одну из сочиненных ими песен. Его точность почти выбивает из колеи, потому что он слышал исполнение этой песни лишь дважды: один раз на сцене во время живого выступления несколько недель назад, и второй — мгновениями ранее, на сегодняшней репетиции; и все же он поет ее именно так, как она должна быть спета. Ни единая часть песни не вызывает у него трудности, а на текст он смотрит только один раз за все выступление. Как возможно быть настолько хорошим? Юнги вспоминает, каким был в шестнадцать лет — дерзковатым, очень чувствительным и крайне неловким. В свои шестнадцать он заботился только о том, чтобы поиграть на гитаре после школы и подурачиться со своими лучшими друзьями. В шестнадцать лет он искренне думал, что группа настолько впечатляюща, насколько это возможно — пока они не нашли, конечно, способ прославиться. Тогда он не смотрел на себя со стороны и не искал, что можно было улучшить. Он умел играть на гитаре, разве этого недостаточно? Юнги задается вопросом, о таких ли вещах думает Чонгук, когда играет музыку. Смотрит ли он в будущее и задается вопросом, где он мог бы быть? Отступал ли он когда-нибудь, понимая, что некоторые вещи в жизни контролировать невозможно — и предпочитал сосредоточиться на жизни в настоящем? Будущее группы в их руках. И в то же время это не так. Иногда жизнь преподносит тебе сюрпризы, которых ты никогда не ожидал, а некоторым вещам просто не суждено случиться. Усвоив этот урок на семнадцатом году жизни, Юнги может только сказать, что он все равно продолжит пытаться. Может, они никогда не получат именно то, о чем мечтают, но когда их приключение подойдет к концу, они, по крайней мере, смогут сказать, что боролись изо всех сил, чтобы попасть туда, куда хотели. Когда все закончится, они смогут сказать: весело было, покуда все не закончилось. — Что заставило тебя захотеть стать певцом? Этот вопрос — первое, что задают, когда песня заканчивается. Спрашивает об этом Сокджин, на лице которого больше нет того игривого выражения. Теперь на нем явный трепет и любопытство, потому что Чонгук — загадка, и они даже не уверены, откуда он взялся. Что еще важнее, они не знают, почему он выбирает их. Чонгук не сразу отвечает на вопрос, вместо этого тратит время на обдумывание ответа. Теперь все взгляды устремлены на него, но ему, похоже, все равно, или он просто эти взгляды не замечает. — Ну… разве петь не весело? — наконец он отвечает, хотя это не то, что они ожидают услышать. Он продолжает: — По крайней мере, мне всегда было весело. Мне нравится это делать, так что… Я думаю, что я счастливее всего, когда я делаю то, что мне нравится. Каждое слово, исходящее из уст Чонгука, такое уверенное и честное, что вопрос сейчас кажется почти глупым. Ответ прост, и никаким другим он не может быть. Важно то, что Чонгук любит петь и играть на гитаре. И он хочет посвящать этому время в компании людей, разделяющих его чувства. Вот и все, что нужно. — Понятненько, — комментирует Намджун, поскольку больше никто не говорит. Но все они думают об одном и том же; это видно, когда Намджун улыбается Чонгуку и добавляет: — С твоей логикой не поспоришь. Как и обещали, они позволяют Чонгуку перейти к следующему этапу, поскольку он явно не испытывает ни малейшей проблемы с лирикой. Сейчас он сидит на стуле рядом с Юнги, чтобы научиться играть песню на гитаре. Здесь необходимы тщательное руководство и корректировки, потому что Юнги уже является ведущим гитаристом, а значит, Чонгук займет роль ритм-гитариста. Для группы, выступавшей так со школьных лет, ничего необычного в этом нет. А для Чонгука это все в новинку. Им хочется, чтобы он успешно влился к ним в группу, и ключ к этому — практика. Несмотря на все это, Юнги чувствует себя немного неловко, раз он общается, по сути, с ребенком. В этом нет вины Чонгука; он слушает все, что говорит ему Юнги, и искренне старается все сделать правильно. На самом деле, он прямо говорит Юнги, что скоро сыграет песню идеально, но это не высокомерие — он действительно полон решимости усердно работать и доказать свою ценность. Поэтому Юнги и неловко, ведь Чонгук явно старается изо всех сил произвести впечатление на кого-то, кто на самом деле не стоит его времени. Но теперь, когда они провели вместе целый день, Юнги решает, что хочет быть достойным этого. Ему бы не хотелось, чтобы Чонгук оглядывался на этот день и сожалел о времени, потраченном на знакомство с группкой незнакомцев. Юнги не желает, чтобы его запомнили как парня, проявившего недостаточно страсти, недостаточно энтузиазма, чтобы расширяться и расти с этой группой, у которой все еще большой потенциал. — То есть, вот так? — спрашивает Чонгук, проводя пальцами по струнам гитары. Как и множество раз до этого, он играет набор аккордов с минимальным усилием, все время напевая текст. — Правильно звучит? — Это… как бы идеально, — признается Юнги, и он действительно так думает. — Кто научил тебя играть на гитаре? — Самоучка, — отвечает Чонгук, как будто в этом нет ничего особенного. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на Юнги, впервые за несколько часов встречаясь с ним взглядом. — Вот почему я всегда стараюсь совершенствоваться, поскольку рядом нет никого, кто мог бы исправить мои ошибки. Хм, а что насчет тебя? Иронию судьбы слишком трудно игнорировать. Кажется, у них гораздо больше общего, чем Юнги изначально полагал. В итоге он тихо посмеивается и честно отвечает: — Я тоже, на самом деле. Ну, я про то, что научился сам. Родители не хотели платить за занятия, так как уже много потратили на репетиторов по фортепиано, когда я был помладше. Не пойми меня неправильно, я все еще люблю фортепиано, играю на нем с семи лет, но… гитара — мой истинный соулмейт. Чонгук все-таки тоже смеется. — Вау, почти как у меня. Типа, я рос одержимым тхэквондо и просмотром спортивных соревнований по телику. Мне это все еще нравится, но исполнять музыку — самое веселое за многие годы. Видится мне, что музыкой я буду заниматься гораздо дольше, чем чем-либо еще, понимаешь? Юнги кивает на это, потому что он действительно понимает. Он часто просыпается с мыслями о музыке и с ними же засыпает. В этом нет ничего плохого. Музыка — это его способ выражения мыслей и чувств, о которых он все равно не сможет открыто говорить. А еще музыка — одна из радостей жизни, погружаясь в которую, он обретает счастье. Годичный перерыв от занятий музыкой, который он себе устроил в старшей школе, был, по сути, самонаказанием, ведь музыка делает его счастливым, а он не верил, что заслуживает им быть. — Тогда тебе определенно стоит продолжать в том же духе, — говорит ему Юнги. Из его уст этот жизненный совет звучит как-то неправильно, но он чувствует, что должен сказать Чонгуку эти слова. — Не только потому, что ты хорош в этом, но и потому, что это интересно и нравится тебе. Так что… кто бы что ни говорил, но тебе одному решать, является ли музыка твоим призванием. Определенно не самый красноречивый совет в мире, но все равно Чонгук смотрит на него так, будто тот только что раскрыл секреты вселенной. Юнги обычно находит подобные вещи забавными, но сейчас он слишком смущен, ведь посмел подумать, что имеет право делиться мудростью. Хотя, он имеет в виду каждое слово. Сейчас он лишь надеется, что донес свою мысль. — Хорошо… — Чонгук снова смотрит на гитару у себя на коленях, потому что он явно так же смущен всем этим испытанием. Заканчивает тем, что бормочет запоздало: — Спасибо, хен. Его обращение «хен» действительно затрагивает струны сердца Юнги. Перед ним возникает далекое воспоминание, похороненное в далеком уголке его разума: внутренний образ его молодого «я» во время аналогичного разговора. Он помнит, как смотрел на человека, которым восхищался тогда, помнит тепло румянца на своих щеках. Помнит себя молодым и наивным, полным надежды и жажды. Жажды любви. Юнги уже не тот человек, каким был раньше, но в этом нет ничего плохого. С тех пор он многое узнал о жизни и повзрослел, однако это лишь капля в море его жизненного пути. Что бы ни случилось с ним сейчас, он все еще 20-летний парень со множеством возможностей для личностного роста и открытий о себе. Все верно. Это только начало. Репетиция группы заканчивается примерно в то же время, что и обычно, но вместо изнеможения, вечно нависающего над ними, ощущаются надежда и воодушевление. Как глоток свежего воздуха, в котором они, не осознавая, нуждались все это время. Чонгук объявляет, что его сегодня забирает брат, и все трое встают со своих стульев, чтобы вежливо попрощаться с ним. — Еще раз спасибо, что пригласили меня, — говорит Чонгук, улыбаясь каждому из них. — Это было очень весело, и я действительно узнал кое-что новое, спасибо Юнги-хену. Раз Юнги вечно не знает, как реагировать, когда его так выделяют среди остальных, он все отрицает; говорит, что ничего такого не делал, ведь Чонгук уже мастерский гитарист и просто лукавит. По крайней мере, Чонгук смеется и не пытается заставить его принять комплимент. — Спасибо, что снова пришел, чувак! Было здорово, что ты был рядом, — серьезно отвечает Сокджин. — Кстати, извини за прошлый раз. Я знаю, я сказал, что мы скоро примем решение, но к общему решению мы не пришли и действительно хотели сначала немного узнать тебя. Но ты обязательно получишь от нас ответ как можно скорее. — Все нормально, я понимаю. Хотя он и говорит так, трудно представить, что он не волнуется из-за ответа. Юнги уверен, что на его месте чувствовал бы себя точно так же. Они вновь прощаются и наблюдают, как Чонгук исчезает в коридоре. Когда Сокджин закрывает дверь и поворачивается к ним лицом, он более спокоен по сравнению с его импульсивностью в прошлый раз. — Итак. Что мы думаем, парни? Готовы ли мы что-то решать или нам нужно больше времени? Намджун реагирует долгим «хм-м-м», будто он действительно обдумывает решение, хотя все они знают, что только один участник не определился насчет Чонгука. Они стараются не делать это очевидным, не глядеть прямо на него, но Юнги знает, что они ждут, пока он заговорит. Впервые в жизни Юнги действительно готов рассказать, что у него на уме. — Честно говоря… Сначала я был настроен скептически, но не совсем по тем причинам, которые я тогда упомянул, — начинает он с признания. Независимо от того, поняли это уже его близкие друзья или нет, это не важно, пока Юнги не признается сам. Сделав глубокий вдох, он продолжает: — Я много думал об этом последние несколько дней, и я понимаю, что моя единственная проблема заключалась в том, что… Я боялся мысли о том, что он заменит Сэбеля. Он испытывает облегчение, когда ни один из друзей не перебивает его, вероятно, чувствуя, что ему есть что еще сказать по этому вопросу. Однако Юнги ненавидит быть в центре внимания, и раздражение усиливается, когда дело доходит до подобных неловких эмоций, поэтому он быстро высказывает остальные свои мысли. — Но я признаю, что мои мысли были ошибочны и незрелы. Мы сегодня с ним пообщались, и я больше так не думаю и… Я теперь вижу, каков он. В общем, вам не нужно беспокоиться насчет моего мнения, поскольку я согласен с вами. Он хорош, и даже если он нам не нужен, может, все равно было бы неплохо включить его. Рискуя собственным достоинством, Юнги заглядывает в лица своих друзей. В глубине души он знает, что они в такой ситуации ни за что не посмотрят на него с жалостью, потому что, в отличие остальных людей в мире, они поймут. Они прошли через то же, что и он — через что он все еще проходит. Та трагедия — одна из многих вещей, связывающих их жизни, поэтому они никогда не станут жалеть его. Выражения их лиц могут быть не совсем понятны, но определенно есть какая-то связь, которая все еще ощущается даже три года спустя. Сокджин говорит ему: — Спасибо, что был честен с нами, Юн. Может быть, ты это не осознаешь, но это многое значит. — Это правда так, — соглашается Намджун. — Я понимаю, тебе наверняка мусолить эту тему не хочется, но, может, тебе будет полезно послушать, как я это вижу? Не имея причин возражать, Юнги пожимает плечами: — Да, конечно. — Видишь ли, я просто не хочу, чтобы ты винил себя за то, что поначалу смотрел на вещи другим образом. Я понимаю. Действительно… трудно представить, что у нас есть четвертый участник, и это не Сэбель, — Намджун делает паузу, обдумывая свои следующие слова, словно он не пытался собрать воедино все свои мысли в течение долгого времени. — Вместо того, чтоб рассматривать группу как единое целое, где все неотделимы друг от друга, мне нравится думать о каждом участнике как о дополнении группы, понимаешь? — Я… не понимаю, — признается Юнги. Прошло несколько секунд — а он уже в замешательстве. — По сути, я пытаюсь сказать — если не растягивать эту тему на три часа — то, что на самом деле никто не сможет заменить его. Да, возможно, Чонгук будет нашим следующим вокалистом и ритм-гитаристом, но он совершенно другой человек со своим собственным звучанием и взглядом на вещи, которые он создает. Он дополняет группу по-своему… совсем как это делал Сэбель. Как ни странно, Юнги думает, что теперь он действительно понимает. По крайней мере, он понимает основную, стоящую за этим идею. Все, что Намджун на самом деле пытается сказать: каждый участник группы по-своему уникален, что делает их по-настоящему незаменимыми. Чонгук может быть заменой технической, но никак не человеческой. Да он и не пытается заменить человека. Как и остальные трое, Чонгук всего лишь пытается воплотить свои мечты в реальность. Юнги это уважает больше чего-либо еще. — Вау… колледж определенно изменил тебя, Джун, — мягко дразнится Сокджин, стоя в стороне. Но он говорит тихим тоном, не похожим на его обычный, ведь он тоже на эмоциях. Естественно. — Бель был моим лучшим другом. Я… я никогда не встречал кого-либо похожего на него, понимаете; и я думаю, что я сейчас такой, какой есть, потому что так долго находился рядом с ним. Типа, он всегда был таким громким. Мне пришлось начать громко говорить, чтобы он хоть раз меня послушал. Так что никто и никогда не сможет заменить такого сумасшедшего парня, как он. Намджун хихикает: — Более правдивых слов никогда не было сказано. Юнги улыбается вместе с ними, сам того не осознавая. Невозможно удержаться от нежной улыбки, вспоминая множество злоключений, с которыми они вчетвером сталкивались в старших классах. За большинство из них можно винить их бывшего солиста и лучшего друга, потому что тот каким-то образом всегда умудрялся попадать в неприятности. Это не значит, что он был плохим парнем, скорее, наоборот; по сути, он был просто проблемным щеночком, думающим, что пирсинг и отвратные сигареты делают его крутым. Таковым они его не сделали; люди быстро узнавали его истинную сущность, стоило ему раскрыть рот. Подобные мелкие детали — лишь одна из многих причин, по которым Юнги влюбился в него. — Ты прав, — бормочет Юнги, все еще нежно улыбаясь. — Его никак нельзя заменить. Кстати… мы отправим имейл Чонгуку сегодня или завтра? Я имею в виду, парень уже долго ждет. Выражения, что появляются на лицах его лучших друзей, заставляют Юнги улыбаться еще шире. На эту тему сказать больше нечего, но Сокджин, воодушевившись, хлопает в ладоши и возвращается к своему обычному состоянию. — Предоставь это мне! Я отправлю его, как только вернусь домой, а пока… кто хочет поесть в привычном местечке? Юнги и Намджун не могут поднять руки быстрее.