Ты мне больше не враг...

Главное чудо в драконьей сокровищнице — сам огненный змей… — пронеслось в голове. Причем дракон представлялся не европейский, а китайский — длинное гибкое тело, покрытое черно-золотой чешуей и алые горящие глаза… Дагбаев снова легко засмеялся, и от слов, и искренних эмоций восхищения. — О, я рад, что впечатлило. Выращивается это всё не первый год, в конце концов… Алтан взял лейку, налил туда воды из специального кранчика. Кипарис, стоявший недалеко от центральной статуи Будды, явно нуждался в поливе, как Алтан помнил после утреннего осмотра. Нажав отключение контролёра влажности, который мог их облить дождиком сверху, если система посчитает, что надо подать влагу, Дагбаев полностью открыл дверцы, опять же, пропуская вперёд Серёжу. Разумовский поспешно отвернулся, чтобы скрыть покрасневшие скулы, и прошел внутрь, рассматривая растения, коих здесь, казалось, было больше, чем в любом ботаническом саду. Пройдя несколько шагов, Серёжа остановился около одного очень красивого цветка, чьи бархатистые лепестки темно-бордового оттенка привлекли его внимание. Не удержавшись, Разумовский подошёл ближе, припоминая, что, кажется, это гладиолусы. Осторожно протянув руку, он невесомым движением провел кончиками пальцев поверх одного из цветков, не касаясь, боясь навредить этой хрупкой красоте. — Я и не знал, что такие бывают… — восхищение было отчётливо слышно в тихом голосе Серёжи. — Это селекция, возможно почти всё, — Алтан подошёл довольно тихо, и тут улыбнулся. — Флористка говорила, что вдохновилась мной, когда создавала этот сорт гладиолусов. Забавно. Не думал, что способен вдохновлять… В душе у снова появилось то жуткое ощущение. Редко, но иногда он чувствовал себя так — что не заслужил ничего. Он ведь сделал столько плохого. — Впрочем, данный цвет присущ также и крови. Не удивлён, что это вдохновило, опасность вдохновляет, — грустно закончил Алтан, и пошёл к дивану. Вскоре подошла и домохозяйка, принесла поднос с двумя кружками латте и зефир с клубникой. — Благодарю вас, Ирина, — сказал Алтан. Его тон минуту назад не прошел мимо сознания Разумовского, и он с сожалением вздохнул: это чувство было ему слишком знакомо. Ещё в самом начале, когда сеть Vместе только была создана и получила признание людей, Серёжа долго пытался научиться принимать чужое признание его заслуг, но в результате научился лишь изображать спокойную признательность, скрывая неловкость. — В тебе есть и более вдохновляющие черты, чем опасность… — вырвалось у Разумовского почти случайно, стоило Ирине уйти. Поняв, что произнёс это вслух, Серёжа смущённо опустил глаза, закусывая губу и чувствуя, как горят щёки. Алтан удивлённо поднял взгляд на Серёжу и невольно улыбнулся. Не с какой-то ухмылкой, а чистой улыбкой. Светлой. Ему неожиданно стало тепло на душе. Но зачем Серёжа кусает губу? Нервничает? Почему? — Мне интересно, какие ещё черты, но куда больше… Ты нервничаешь? Всё хорошо, ты же не сказал ничего плохого… Ну правда… Алтан не мог побороть странное появившееся чувство ответственности за Серёжу и желание позаботиться о нём. Не мог. Да, кажется, не особо-то и хотел. От того, насколько хорошо Алтан его читал, наверное, должно было быть неуютно, но… Разумовскому отчего-то в такие моменты становилось тепло, и хотелось улыбаться, но он сдерживался, боясь выглядеть глупо. Серёже вспомнился недописанный портрет, ждущий его в комнате и мысли о новом рисунке, но он не знал, как объяснить, что именно Алтан разбудил в нём, казалось, давно исчезнувшее желание творить. На вопрос Разумовский только отрицательно покачал головой, любуясь столь редкой улыбкой Дагбаева. — Всё в порядке, — Сережа не смог не улыбнуться в ответ. — Кажется, ты хотел поговорить? Говорить, если честно, не хотелось, но от Разумовского не укрылись задумчивые взгляды Алтана, по которым было ясно — он хочет обсудить что-то важное. — А ты не ответил на вопрос, — Алтан продолжал улыбаться, и по-доброму. — Что ж, поговорить… Ладно. Иногда это сложно сформулировать. Алтан взял зефир, задумчиво покрутил его между двумя пальцами. Съесть? Может ему опять захочется выдворить всё из организма… Дабгаев откусил небольшой кусочек. Пока хватит. Он отложил зефир и запил его глотком кофе. — Как ты понимаешь, Чумной доктор доставил немало проблем и боли ещё куче людей. Одно дело я. Предположим, я позволил себя убедить, что уже не тот монстр, и что для тебя это всё в прошлом. Что дальнейшее твоё существование никому не угрожает. Но если кто-то другой решит тебя поймать и убить? — Дагбаев посмотрел на Серёжу с тревогой. — Или ещё хуже… Чумной доктор, борец за справедливость, и сразу же — маяк для преступников, что куда сложнее меня и круче. Слышал когда-нибудь про трёх пациентов Сенежской? Которых держали в клетках? А вот Игорь Гром слышал, и был с ними. Кризалис, Поэт и Огнепоклонник. Они живы. Игорь смог их победить, но не без помощи друзей. И потом, Поэт выжил даже после падения с башни. А Дама? Нет? Петербург изменился… И насколько я знаю, Гром видел что-то ещё хуже, чем эти четверо… Однажды я был в Райдо, кофейне, которую держала подруга Игоря, Уля, и там работает Лиля, ещё одна его подруга. Кстати, теперь она владелица кафе, а Уля неизвестно где. Ладно, сейчас не про это. Они обсуждали кого-то страшного. Монстров. Реальных. Куда опаснее многих. И кто знает, для чего им может понадобиться Чумной доктор? Я пока остановлюсь, дам пару минут всё это осознать. Серёжа подобрался, когда речь, как он и предполагал, зашла о Чумном докторе. Упоминание Сенежской заставило вздрогнуть и поежиться — если у сумасшедшего Рубинштейна были ещё пациенты, то… Разумовского замутило, хотя тот факт, что Гром смог с ними справиться и успокаивал, но факт того, что необычные и явно опасные психи живы заставлял задуматься. Гром… Про майора Разумовский обычно старался не думать — у них слишком тяжёлая история, и чувство вины, как и страх, вряд ли когда-нибудь исчезнут из души Серёжи. Но несмотря на это, он уважал Игоря. Реальные монстры, которых опасается даже Игорь Гром? Раньше Серёжа не поверил бы в подобное, но после Кутха… Разумовский зажмурился, прижав пальцы к вискам — он и предположить не мог во что ввязывается, вернувшись в Питер. — Что я всем этим хочу сказать, — Дагбаев чуть прокашлялся. — Чумному доктору лучше исчезнуть навсегда. — А если я не захочу? — чуть помолчав, Сергей поднял глаза на Алтана. — Это твоё дело. Продолжать, быть этаким маяком… Но поверь, все эти твари до тебя доберутся. И, боюсь, я не уверен, что Игоря на этот раз хватит, чтобы справиться, — сказал Алтан. — Да, у него есть Лиля, Командир отрядов подростков с ножами, горячими сердцами и умениями, которые им передал Командир прошлый и нынешняя, да, есть связи и с частью криминала, некая Шарлотта, собственно, выживший Дима Дубин… Некий Калигари, со своими умениями. И они справлялись. Но все те, кого побеждают, учатся и идут дальше. Алтан вздохнул. — Я не знаю, что со всем этим можно сделать, но ясно одно — один ты не справишься. Тебе будет нужна помощь. Я не вправе сказать, чтобы ты перестал делать то, во что веришь. Это твой выбор, и, учитывая новую концепцию, мне неэтично противостоять. Поэтому… Алтан прикрыл глаза и приложил пальцы к переносице. Обычно это было жестом принятия тяжёлого решения. Усталости, некого замешательства… — Я тебя прошу, — Дагбаев так и не открыл глаз и не убрал пальцев с переносицы, — хотя бы немного переждать, прежде чем заявлять, что Чумной доктор вернулся. Найти сторонников… Быть уверенным, что ты не один. Большего требовать я не могу, и запирать тут, прикрывая от всего, и в том числе от подобных мне, я не буду. Это всё равно что держать в неволе. Алтан открыл глаза, подошёл к ближайшему растению. — А люди, как и цветы, не расцветают без свободы. Серёжа долго молчал, слушая Алтана. Быть символом и маяком, снова надевать маску и идти с кем-то воевать отчаянно не хотелось. Да, возможно, когда Птица исчез, Серёже, чувствовавшему ответственность за его дела, хотелось хоть как-то помочь пострадавшим людям, были даже мысли воссоздать Чумного доктора, но именно как защитника, а не убийцу, но… Когда-то давно Разумовский был молодым идеалистом, мечтавшим изменить мир, но сейчас у него едва хватало сил, чтобы просто общаться с кем-то, кроме Алтана. Сережа чувствовал, что устал, что не хочет возвращаться к прошлому, а наоборот, предпочтет забыть его, предоставив менять мир тем, у кого это лучше получается — тому же Грому с его командой, но то, что Алтан, кажется, за него волновался, заставляло сердце замирать. Серёжа вздохнул, обняв себя руками — Алтан был прав, он не мог всю жизнь прятаться в поместье Дагбаева, тем более что рисковал подставить его. — Я не хочу вновь ввязываться в подобное, не беспокойся, Чумной доктор мёртв, как и Сергей Разумовский, и больше никогда не вернётся. Пусть я пока не знаю, что мне делать дальше со своей жизнью, но я скорее стану вольным художником, чем снова начну убивать, — от последнего слова его передёрнуло. — А свобода… — горькая улыбка тронула губы Разумовского. — Я уже давно не чувствовал себя свободным больше, чем здесь, как бы безумно это не звучало. Серёжа поднял на Алтана спокойный взгляд, в котором ясно читалась привычная грусть — он нигде не был нужен, вот и сейчас стоило уйти раньше, чем у хозяина дома кончится терпение или кто-то его тут найдёт. Откладывая эти мысли, Серёжа неуверенно попросил: — Потерпишь меня еще пару дней — я хотел бы закончить рисунок… — Ты можешь остаться здесь ровно столько, сколько тебе нужно, — терпеливо повторил уже озвученное ранее предложение Дагбаев, — и куда дольше пары дней. Запомни — я тебя не терплю, нет. Меня не напрягает твоё присутствие, и с тобой интересно общаться. Если тебе здесь легче и свободнее, то — пожалуйста, я совсем не против. Алтан снова сел на диван рядом с Серёжей, слегка соблюдая дистанцию. — Я беспокоюсь не о том, мёртв ли Чумной доктор или нет. Меня уже гложет не это. Может, есть ещё немного, но я постепенно отпускаю всё. Меня будет беспокоить если Сергей Разумовский правда будет мёртв. Ты только начал свою полноценную жизнь, ведь так? Даже те годы, что ты просто создавал Vmeste, не совсем то, верно? Прошлое учит нас, и усвоив его уроки, мы должны отпустить его. Дагбаев аккуратно погладил лепестки орхидеи, которая слегка нависала над диваном. — Мне жаль, что в какой-то момент для тебя может не хватить всей безопасности этого дома, и это единственная причина, по которой я беспокоюсь за тебя здесь. Возможно, стоило бы найти остров, как только закончу все дела в Петербурге и не стану больше нужен сестре, где никто не найдёт, и никто не будет трогать. Если захочешь, то можешь приехать туда, когда будет возможность. Но это так, будущее, не случившееся. А пока… Оставайся здесь сколько пожелаешь, тут никто не потревожит и не выгонит, — Алтан снова улыбнулся. Было сложно поверить, что он может быть не просто помехой, для кого-то, кроме Олега Волкова. И именно вспоминая, чем кончились отношения с другом, и чем тот заплатил за свою преданность, сейчас пугали больше всего. И было видно — сам Алтан осознает, что однажды может столкнуться с проблемами из-за присутствия в его доме, в его жизни Разумовского, но почему-то при этом всё равно предлагает остаться… — Я боюсь… — честно произнес Разумовский, в его глазах было отчётливо различимо и желание остаться и страх перед тем, к чему это может привести. — Не надо. Если всё время бояться, не успеешь прожить эту жизнь. Тут и правда хорошая защита, если что, — Алтан хмыкнул, — да и кроме Вадима и пары наёмников с персоналом никто не знает, что ты тут. В общем… — ему хотелось, что ли за руку Сергея взять, подержать немного, стиснуть её, как иногда делала мама… Но личные границы не позволяли. Пространство, в конце концов. Без согласия Серёжи Алтан ничего такого бы не сделал. — Ничего не бойся, пока ты тут. О твоей безопасности позаботятся. Серёжа помотал головой, нервно и сильно сжав пальцами одной руки запястье другой, пытаясь хоть так привести себя в чувства, когда понял, что ему сложно произнести вслух самый большой страх. — Я боюсь не того, что кто-то придет за мной с целью отомстить и убьет. В конце концов, это было бы справедливо… Серёжа зажмурился и закончил ещё тише: — Я боюсь, что из-за меня пострадает кто-то, кто окажется слишком близко… Не нужно было объяснять, что этот кто-то — Алтан.

***

Кажется, впервые до Алтана стало доходить — Серёжа тоже за него волнуется, и за короткий период он почему-то стал важен Разумовскому. Дагбаев ещё не думал, да и не допускал мысли, что его могут полюбить. Но даже мысль, что он важен и нужен сам по себе, а в этом Алтан был уверен, ведь у Серёжи есть и свои деньги, грела его. Впервые Дагбаев чуть смущённо улыбнулся. Нет, он не позволит никому навредить ни себе, ни Разумовскому. Алтан аккуратно и легонько положил свою руку на руку Серёжи. — Не стоит переживать за меня. Я не маленький и беззащитный мальчик, а один из самых разыскиваемых в Гонконге, в Майями, да много где, один из главарей обширной сети. Меня не трогают только лишь по той причине, что материалов не хватает. Дагбаевы давно всё это строили, а я как пятое колесо, не особо желал ввязываться. Такой же, как и мама. Юма нет, она истинная королева. Тут Дагбаев хихикнул. — Даже вон сердце Вадима растопила, а что у неё на душе — никто не знает. Дракон, конечно, это скрыть пытается, но… — и снова хихикнул, — ладно, ладно. Весёлая у меня жизнь, в общем. И я уже столько всего пережил, что за меня нет смысла волноваться. А что насчёт справедливости — хм, нет, справедливо давать второй шанс. Кажется, он держал руку очень долго, так что Алтан убрал её. Мало ли… Вдруг это неприятно. Серёжа не двигался, и, кажется, даже не дышал, но отнюдь не из-за того, что сейчас рассказал Алтан. О том, что с его семьёй всё не так просто, Разумовский понял и сам — не зря так долго изучал всё, что нашел в сети. В ступор же его ввело прикосновение, и Серёжа не хотел напоминать о нём, пока Алтан сам не уберет ладонь. Впрочем, он надеялся, что немного разочарованный вздох, когда это всё же произошло, был незаметен. Разумовский с детства был тактильным, правда, учитывая его интровертность, вся жажда прикосновений доставалась исключительно Волкову. Позже — он закрылся, прячась за очками от толпы и стараясь ни к кому не прикасаться дольше необходимого. Птица таких проблем не понимал, ему было не до того. Серёжа не знал, почему именно сейчас, почему именно Алтан, но для него это было важно. Мелькнула мысль — история имеет свойство повторяться. Главное, чтобы не во всём. Разумовский давно приметил, что Алтан привык уважать чужие личные границы, поэтому не знал, как объяснить или показать — к нему можно и нужно прикасаться. Нет, думать о чем-то большем сейчас было рано, но… — Кхм… Я знаю, что ты сильный и можешь себя защитить, — Серёжа всё же смог ответить, облизнул губы и продолжил: — Я просто не хочу доставлять проблем. Дабгаев закатил глаза с весёлой улыбкой. — Ой, знаешь, раньше об этом надо было думать. Ладно, если серьёзно, то ты не доставляешь их, всё хорошо. Алтан вспомнил, что у них ещё есть кофе и зефир, так что взял кружку и выпил ещё немного, подумав слегка, откусил и зефир. Внутри молился, чтобы ему не пришлось потом сидеть в туалете. Это всего лишь зефиринка. Не страшно, не страшно… Серёжа, чтобы окончательно не умереть от смущения, тоже решил обратить внимание на принесённый кофе и сладости. — В любом случае, я всё ещё собираюсь дорисовать картину. Да и новая идея появилась, — напомнил он, с удовольствием пробуя зефир. — Хорошо, буду ждать, когда ты закончишь. Хочу посмотреть, что там… — Алтан улыбнулся, — Я рад, что мы договорились. Предпочту знать, что ты более-менее в безопасности. Он снова откусил зефир. И почувствовал, что больше не надо. Аккуратно отложил на тарелку. Серёжа смущённо потёр кончик носа, вспомнив, что именно начал рисовать, но кивнул. Забота и беспокойство Алтана теплом отдавались в груди, впрочем, привычная мысль, что он этого не заслуживает, слегка портила настроение, но Сережа старательно заталкивал её поглубже. — А пока — я ещё поброжу тут? — полувопросительно произнес Разумовский, уже допивший кофе. — Конечно, сколько угодно. И пока не советую подходить ко мне минут пять, потому что будет неприятно. Дагбаев красноречиво достал вейп. Серёжа нахмурился, не сразу поняв, о чем он говорит, а потом улыбнулся, успокоив: — Я вырос в приюте и успел привыкнуть к запаху сигарет, хоть и не люблю его, а подобные электронки вообще не считаются — сладковатый пар совсем не похож на дым от табака. Разумовский поднялся, подходя ближе, одновременно и чтобы разглядеть одну из орхидей, и просто, чтобы быть ближе к Алтану. Алтан кивнул, мол, твоё право, я предупредил, взял свой вейп и затянулся. Было приятно и легко. Он старался курить не больше разочка в день, в некоторые отказывался совсем, иногда мог и на месяца два бросить, но если ему нужно было стать спокойнее, или подумать о проблеме, то он вспоминал про вейп. Этот был клубничным. И, возможно, уже даже губы им пропахли. Но Дагбаеву и правда было плевать на это. Серёжа подошёл к орхидеям, оказываясь довольно близко. Алтан стал рассматривать его огненно- рыжие волосы. В лучах почти заходящего солнца, в самый золотой час, выглядело просто невероятно. Можно было сравнить с янтарём. Алтан это отметил. Помимо множества других секретов, которыми волей-неволей обрастает человек его уровня и положения, он тайком от всех занимался пением. Было стыдно признать, что у него есть такая вот слабость, так что никто не знал, кто та таинственная девушка, приходящая раз в неделю. Дракон как-то намекал, что можно найти эскорт получше. Алтан тогда смерил его презрительным взглядом, но ничего не сказал. Сейчас же Дагбаев решил оставить эту деталь рыжих волос для песни. Однажды ему пригодится такая метафора. Глаза Серёжи напоминали озёра, и Алтану нравилось, что есть некоторая возможность потеряться там, в глубине. Может, и сам Серёжа ему очень нравился, но Дагбаев пока не задумывался об этом. Он просто наблюдал, подмечал что-то интересное. Волосы, глаза, или родинку на шее. Алтан вернул взгляд к цветам. Его предупреждали: не смотреть на людей пристально, ведь даже обычное наблюдение настоящими глазами Алтана, казалось, проникало в самую душу. Он мог напугать, а Серёжу пугать не хотелось. По этой причине Дагбаев был рад, что Разумовский не заметил пристального взгляда некоторое время назад. Это всё равно ощущалось нарушением границ Серёжи, так что Алтан получил ещё одну причину, почему перестал это делать. Серёжа не сказал бы, что совсем не почувствовал, как чужой взгляд теплом скользит по коже, однако, он не напрягал и не пугал, поэтому Разумовский только улыбнулся, стараясь не краснеть и отвлечься на цветы. Как он и думал — пар от вейпа пах вполне приятно, хотя и не очень вязался с образом Алтана. Тот отчего-то ассоциировался у Серёжи с чем-то восточным, возможно, сандал или лотос… Разумовский прижмурился, когда в голове вновь начали всплывать образы для рисунков. Как же давно он не ощущал этого вдохновения… Никаких посторонних мыслей, только красота и зудящее на кончиках пальцев желание выплеснуть яркие фантазии, причудливо переплетённые с реальными образами, на бумагу. Поймав себя на том, что чаще всего среди мысленных набросков мелькает Алтан, Серёжа вздохнул — приплыли… Впрочем, грустить сейчас было бы неправильно, потому, Разумовский перевёл взгляд на оранжерею, залитую предзакатным золотом солнца, любуясь и запоминая. Мельком посмотрев на Алтана, Разумовский словно мысленно сфотографировал для себя эту картину, стараясь не привлекать внимания. В груди закололо от понимания — он и правда влип. Алтан расслабленно сидел на диване. На некоторое время он взял орхидею и осмотрел цветок, сделал пометку в голове про излишнюю сухость, снова затянулся и прикрыл глаза. Ему представился домик в окружении пальм, и всякими цветами внутри. Хорошее место с красивым видом на океан. Алтан босиком прошёлся по песку, согревая ноги, и улыбнулся в своём воображении. На диване он всё так же сидел с почти ничего не выражающим лицом, лишь закрыв глаза и оставшись с полуулыбкой. В видении вдруг произошла небольшая перемена: кто-то выходил из воды. Алтан чуть напрягся, но расслабился, когда понял, что это Серёжа. И снова напрягся. Тот был без рубашки. Голый торс с мышцами, присущими так или иначе занимающему спортом человеку, отлично освещался солнцем. А ещё капли, которые оставались от воды. Разумовский поправил мокрые волосы и улыбнулся. Нет уж, это казалось слишком не то что бы странным, но Дагбаева удивило. Воображение отчётливо рисовало Серёжу с ним там, в этом домике. Что он тоже живёт там, работает, они вдвоём не отягощены прошлым. Алтан полностью открыл глаза и сосредоточился на том, что он вообще-то данный момент в оранжерее. Пару раз моргнув, он прогнал картинку подальше. Кажется, или нет, но щёки иногда его выдавали, и сейчас они наверняка хоть немного, но покраснели. Надо с этим всем заканчивать. — Если хочешь, можешь побродить тут, сколько тебе будет надо, а я, пойду, допишу пару документов. Как кстати, что у него всё же была работа с парой отчётов. Алтан указал на двери в оранжерее, которые вели к рабочему помещению. — Двери будут открыты, если что. Он встал и пошёл туда. Кажется, Алтан что-то забыл сказать, но это же не столь важно, если ты забыл, да? Может, это было грубовато вот так уходить? Или всё же нет? Он не знал, но очень надеялся на то, что не был невежлив. Надо бы слегка остудить голову. Подумать. А работа настроит на нужный лад. Серёжа честно старался не показывать, насколько его завораживает улыбка Алтана. Пока тот отдыхал, растянувшись на диване, словно большой кот, Разумовский запоминал каждую чёрточку, спохватывался, переводил взгляд на цветы, а затем его взгляд снова примагничивался к Алтану. Когда тот открыл глаза, Серёжа вздрогнул, а сердце его забилось, словно его поймали за чем-то неприличным. К счастью, кажется, Дагбаев не заметил его наглости. — Алтан, а… — Сережа не был готов к тому, что тот так быстро соберётся уйти. Пусть и недалеко, но все же… Да и Разумовский чувствовал, что у него не хватит терпения сейчас дойти до своей комнаты за скетчбуком и карандашом, а все ещё стоящие перед глазами образы жгли руки, просясь на бумагу. Дагбаев почти дошёл до кабинета, как услышал, что его окликнули. Тихо, конечно, но слух у Дагбаева был неплохой, и расстояние позволяло. Он повернулся и почти мгновенно снова оказался возле Серёжи. — Что?