Воины Фастри

      Ранним утром, только-только после восхода, Анару поднялся на третий этаж базы и вошёл в просторную комнату, обустроенную им с начала до конца. В углу лежит, как всегда, матрас с помойки, но теперь на нём ещё и завёрнутый в тёплый плед мертвец. Анару нашёл этого мальчишку вчера утром на улице распластавшимся по камням и, кажется, уже почти мёртвым. Тогда ещё он верил, что мальчик оживёт, поэтому взял его под руки и невероятными усилиями дотащил до базы, положив в комнате на мягкий матрас. Если он очнётся, думал Анару, то поймёт, что его спасли, увидит уютно обустроенную комнату с красивым ковром на стене и со столиком, где предусмотрительно поставлены миска с кашей и кусок жареной рыбы. Анару завернул его в плед, положил под голову подушку, но что дальше делать, не знал. Весь вчерашний день он думал об этом мальчике, но работа не позволила ему ещё раз прийти сюда и проверить его. Проснувшись, он сразу же помчался к базе. Мальчик как лежал на матрасе, так и лежит: руки сложены на груди, холодные ноги торчат из-под одеяла, болезненно тонкие веки тяжело опущены.       Анару подставил руку к его приоткрытому рту и, как и вчера, почувствовал тёплое, но очень слабое дыхание. Жив! Анару заволновался и начал робко трясти мальчика за плечо, чтобы разбудить. Конечно, он не просыпался; тогда Анару собрался с духом и поднёс к его носу заранее приготовленную баночку нашатыря, как делал это обычно с сестрой, когда она падала в обморок. Это сработало: мальчик чихнул, разлепил глаза, потянулся к ним и вытер скопившийся за две ночи гной. – Живой! Очнулся! – тихо радовался Анару. – Где… что, как… – он закашлялся и не смог договорить. – Ты, наверное, заболел. Ещё бы, пролежать всю ночь под таким дождищем! Тебе надо одеть тёплую одежду, укрыть чем-нибудь ноги, а то они скоро отвалятся, и уже наконец поесть чего-нибудь. – Анару, бегая глазами по углам, нервно щёлкал пальцами. – Я умер? – спросил мальчик в перерыве между приступами кашля. – Почему умер? Вроде целёхонек… правда, очень больной.       Анару пощупал его лоб и убедился, что у него сильный жар. Достав из рюкзака баночку с жаропонижающим сиропом, он чуть ли не силой заставил его принять одну ложку. Затем Анару достал бутылку с ещё тёплым травяным чаем и налил его в грязную кружку, стоящую на столике рядом. – Когда болеешь, надо обильно пить. У нас этого чая очень много, я для таких случаев берегу специальные лечебные травы.       Мальчик взял кружку из рук Анару и залпом выпил всё, что там было. – Как тебя зовут-то хоть? Я Анару. – А я… Кайла. – Что?! – Анару выпучил глаза. – Тот самый Кайла? – Какой тот самый? – Что значит какой! Это же ты зверски избил какого-то там воришку из школы! Я-то в школу не хожу, а мой друг ходит, и он рассказал об этом… ициндете. – Ициндете? – Кайла улыбнулся его глупой ошибке. – Ну, событии, случае, не знаю, заумное какое-то слово. – А как зовут друга? – Кап! Ты его, наверное, не знаешь, он старше тебя.       Анару положил рюкзак рядом с матрасом и начал доставать оттуда вещи, которые лежали в самом низу глубокого ящика в родительском комоде: свитер, тёплые носки, пуховое одеяло. Он не видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь надевал эту одежду, но знал, для чего она нужна. Накрыв Кайлу одеялом, он протянул ему шерстяные носки. – Надень на ноги, а то ты весь дрожишь от озноба. – Жрать охота, – вместо ответа буркнул Кайла и опять зашёлся кашлем. Когда его немного отпустило, он взял носки и засунул их под одеяло. – Наконец-то! Я принёс тебе свежей еды. Эту овсянку уже есть не надо, сухая, противная… отдам собакам. – Он махнул рукой в сторону столика, на котором стояла миска с сухой кашей, которую он принёс сюда вчера на случай, если Кайла проснётся. – А тут у меня рис с рыбой! Рыбу сам поймал.       Анару поставил перед Кайлой железную миску с кусками пищевой плёнки по краям. Рис был ещё тёплым, хотя успел немного остыть по дороге. Кайла огляделся в поисках ложки, и, не найдя её, начал жадно есть руками. Миска опустела спустя минуту, и Кайла, облизывая пальцы, попросил ещё попить. Анару торопливо налил ему чая в ту же кружку и поставил миску на столик. – Ты носки-то надень, а не суй под одеяло, – засмеялся он. – А ты не боишься от меня заразиться? – спросил вдруг Кайла подозрительно. – Да мне что, я всегда на ногах! Иначе не могу, загнусь без работы. Уже было такое, я болел, а всё равно выходил в залив. Блевал жутко! Наверное, подхватил каких-то паразитов. Ерунда это, подумаешь, паразиты, а у тебя серьёзная болезнь, что-то типа… воспаления лёгких. Как так случилось-то, что ты оказался ночью под этим адским ливнем? – Ну… выгнали из дома. – Кто? – Ну… папаша мой, чёрт бы его побрал, – он опять закашлялся. Врать не было ни сил, ни желания. – А что он? Пьёт, небось? – Можно и так сказать. – Понимаю, мой тоже любит. Но он добрый и никогда меня не выгонит. Наоборот, всегда поможет с любой проблемой, покажет, что не так и где я облажался. Ты не стесняйся, говори, если ещё хочешь есть, у меня тут ещё два банана, кусок хлеба и… больше ничего, кроме этой каши дурацкой.       Анару сунул ему в руку банан, и Кайла охотно съел его, почти не прожевав. – Бедненький. Жаль мне тебя очень. Кап рассказал, как ты этого чувака отмутузил, и я уж думал: какой же ты негодяй, псих ненормальный, просто зверюга! А на деле оказалось…       Он не смог подобрать слово. Кайла положил на пол шкурку от банана и натянул одеяло на подбородок. – Спасибо тебе, – произнёс он тихо. – Я бы там помер. – Нет уж, теперь не дождёшься. Ладно, лежи, болей. Чай свой я тебе оставляю – он остынет, но ты всё равно пей, больным нужно много жидкости. После полудня я постараюсь вернуться и принести тебе ещё еды. А сейчас мне надо на пристань, там наверняка меня уже ждут.       Анару застегнул свой рюкзак, пожал горячую руку Кайлы и засеменил по лестнице наружу. Кайла совершенно не понимал, почему вдруг какой-то незнакомец взялся помогать ему, буквально с того света вытащил и сейчас говорит с ним, как с родным братом. У Анару же не было времени о таком задумываться: целыми днями он жарился на солнце, помогал взрослым разделывать рыбу, бегал к грузчикам, стоял на рынке. Увидев Кайлу без сознания на улице, он просто не мог не остановиться и не потащить его к себе. Возможно, его так воспитали, возможно, он таким родился, но ему гораздо важнее было, как себя чувствуют окружающие, а на себя было, в сущности, плевать. Он не мог спокойно слушать плач ребёнка или чьи-то крики боли: его выворачивало наизнанку, и, казалось, он испытывал такую же боль на физическом уровне.       На пристани почему-то на редкость безлюдно. Обычно там толпится народ, причём самый разный: рабочие, женщины, рыбаки, маленькие дети, бездомные. А сейчас лишь несколько подростков смеются над чем-то на краю деревянного помоста да облезлые собаки рыскают по берегу в поисках объедков. Анару подошёл к этой небольшой группе ребят и спросил у них, почему сегодня так тихо. – Ты что, совсем в танке? – округлив глаза, спросил один из них. – Наступают! Все сидят дома и не высовываются, а мы… а нам и тут хорошо. – Кто наступает? – Анару забеспокоился. – Аранийцы, кто же ещё, – парень сплюнул на землю, выражая своё презрение к аранийцам. – Ты тоже, малыш, иди домой. Мы-то за себя постоять сможем, – он указал на прикреплённую к поясу кобуру с пистолетом. – Так они всё-таки… – Да, представляешь! Утром сообщили. Где ты вообще был, что не слышал?       Анару повернулся и увидел Капа, со всех ног бегущего к пристани. – Кап! А что ты тут делаешь?       Кап добежал и, тяжело дыша, остановился в двух метрах от них. – А ты как думаешь? Тебя ищу! Ты где шляешься?! Я зашёл на нашу базу, думал, ты там, а там какой-то хрыч бомжеватого вида на матрасе разлёгся. На Кайлу того немного смахивает. Ну он что-то промямлил, мол, ты на пристани, я пулей сюда! Твой отец с тебя сейчас три шкуры сдерёт…       Анару поёжился. Парень с пистолетом уже потерял к нему интерес и повернулся к друзьям, начав говорить о чём-то отвлечённом.       Аранийцы наступают. В Халаси долго ждали этой новости. Последние три недели воздух был словно наэлектризован, внешнее напряжение чувствовалось во всём: в походке людей, в их разговорах, в недобрых взглядах и в дурных мыслях. На каждом шагу были расклеены листовки, с которых строго смотрела обезьяна Фастри или кошачий аранийский глаз, призывающий поскорее расправиться с террористами. В каждой подворотне можно было наткнуться на внушительного здоровяка со всеми опознавательными признаками Хариджара, из каждого угла слышались разговоры о предстоящей войне. И вот, ранним солнечным утром, не поставив никого в известность, аранийские отряды вошли в Халаси. Анару в это время бежал к Кайле на третий этаж, его мать только встала и собиралась готовить завтрак, а отец уже ушёл на пристань. Кап мирно сопел во сне, отвернувшись к стенке, а Кайла лежал трупом под одеялом. Отец Капа, один в своей комнате, одевался на работу, а отец Кайлы валялся на полу рядом с разлитой бутылкой. Никто не был готов к такому внезапному началу, но, когда новости настигли всех, их приняли легко. Кажется, объявление о начале боевых действий принесло даже какое-то облегчение: мучительное ожидание наконец кончилось, и теперь всё было понятно. Где-то далеко свистели пули; люди попрятались по домам и занавесили шторы. Все, у кого было оружие, вышли на улицу, готовые принять удар неприятеля. К этому моменту почти на каждой улице Халаси были люди, принадлежащие к Хариджару: это движение распространилось очень широко, вербуя людей целыми семьями. Кто-то из них уже прошёл необходимую боевую подготовку и обладал всеми необходимыми навыками, кто-то только научился стрелять, но все были готовы защищать свой народ и свою веру. У многих на плотно затянутых поясом чёрных накидках красуется ярко-красный квадратный орнамент, а на рукавах вышиты семиконечные звёзды. Они идут на верную смерть, почти все молодые, и им очень страшно за себя, за родных и товарищей. Но никто не показывает своей слабости, ведь трусость и жалость – одни из самых страшных грехов для человека, который называет себя воином Фастри.       Анару и Кап побежали к домам, но далеко убежать не успели. Совсем близко послышались выстрелы; из-за ближайшего дома вышли двое аранийцев с автоматами. Один из них, невысокий коренастый мужчина лет тридцати, быстро осмотрелся и приковал взгляд к детям. Второй, долговязый и сгорбленный, был ещё совсем юным – лет девятнадцать, не более. Он беспокойно озирался и, напротив, старался на детей не смотреть. Анару пятился, огромными глазами уставившись на автоматы и прикрыв рукой рот, а Кап, чувствуя себя старшим, оставался стоять на месте и со стойкой ненавистью глядел в глаза первому. Несколько секунд, что они смотрели друг на друга, показались Капу вечностью. Первый начал приближаться к детям, и тут же из-за того же дома вылетел мужчина в фастрийской форме. Рассчитанным движением он застрелил старшего из пистолета; следующая пуля попала младшему в плечо, и тот, вопя от боли и страха, повернулся спиной и попытался убежать. Через несколько мгновений он тоже упал на холодные, ещё не нагретые солнцем камни. – Убирайтесь живо! – рявкнул фастриец Капу и Анару, резко развернувшись. – Тут вам не место!       Кап побежал, не оглядываясь, а Анару не двигался с места, в ужасе смотря на убитых. – Пошёл, кому говорят! – он ткнул Анару прикладом. Это подействовало: Анару подскочил как ужаленный и понёсся по мостовой к базе, обгоняя Капа.