Воины Фастри

      Харифы не смогли оказать аранийцам сопротивления. Из отрядов, сформированных для борьбы со вступившей в город армией, не вернулся никто. Большинство убиты на месте, а тем, кто остался, был подписан смертный приговор. Дон Салот не знал, казнили их уже или они ожидают исполнения приговора в камерах, но это было уже не важно. Фастрийцы никак не могли спасти своих товарищей. После неудачной попытки выхода из подполья надо было опять схорониться и отправить большинство бойцов обратно в джунгли, пополнить партизанские отряды. Дон Салот быстро сформировал подкрепление, назначил командиров и приказал отправляться на следующий же день. Капу, естественно, пока не выдали оружия, но и из лагеря не выгнали (как выразился один из бойцов, «теперь не сбежишь»). Командиром отряда, в который определили Капа, оказался Риш. Конечно, Дон Салот сделал это специально, чтобы у Капа был хоть кто-то знакомый. Сам он оставался в городе с ещё парой десятков опытных и проверенных людей, поддерживать связь с сельскими районами и начинать всё сначала. Сейчас полиция проводит массовые аресты и репрессии против фастрийцев в Халаси, но Хариджар по-прежнему остаётся очень влиятельным. Дон Салот чувствует себя очень подавленно: то, к чему он шёл долгих четыре года, разрушилось у него на глазах и унесло жизни очень многих близких друзей. Но сдаваться он не собирался. Теперь он ненавидел аранийцев и их режим ещё больше, а ненависть, как ему хорошо известно, является самой разрушительной силой, которая только может быть у человека.       Капу пришлось забыть о Халаси и о тех, кого он там оставил. На рассвете он ушёл в джунгли с колонной Риша, и все мосты, казалось, были сожжены. Он чувствовал странную отстранённость от всех своих проблем; с ясной головой и со спокойствием в душе он топтал влажную от ночного дождя землю и совсем не думал ни о двойняшках, оставшихся теперь круглыми сиротами, ни о погибших родителях, ни об Анару и его непрекращающихся заботах. Бесконечно длинные переходы, ритмичное движение чьих-то грязных ботинок впереди и чьё-то постоянное покашливание сзади, шелест высоких деревьев и хруст ломающихся веток создавали монотонный и потому располагающий к размышлениям пейзаж. Кап читал в книгах, что заключённые в тюрьмах, оторванные от внешнего мира, часто полностью переосмысляют свою жизнь и с предельной ясностью понимают все мотивы своих действий и все свои ошибки. Жизнь оказывается у них на ладони, и они, теперь уже никуда не торопясь, неспеша рассматривают её и дотошно анализируют, предаваясь воспоминаниям. Именно это происходило с Капом первые месяцы пребывания в джунглях. Останавливались только поесть и поспать: во время этих остановок Кап слушал рассказы партизан, рассказывал им свою безынтересную историю, учился и читал книги, которые ему одалживали как новичку.       Первой прочитанной книгой было самостоятельно напечатанное и сшитое «Учение Акуфата», рассказывающее о моральных принципах и религиозных установках харифов. Акуфат – это имя одного из первых фастрийских пророков, которого изгнали из общины и на которого наложили проклятие все существовавшие тогда монахи и духовные учителя. Многие исповедуют учение Акуфата (так называемый акуфизм), но, так как любые фастрийские книги запрещены в Булутти на законодательном уровне, воззрения современных последователей Акуфата довольно сильно отличаются от тех, что прописаны в книге. Акуфизм считается одним из наиболее радикальных течений фастризма, но за столетия под аранийским гнётом он значительно смягчился в головах людей. Древние акуфы придерживались принципа «всё или ничего»: человек, не достигший единения с Фастри, так называемой Вайры, к концу своей жизни, приравнивался к неверному, тогда как в классическом фастризме на Вайру претендовали только монахи. Акуфы считали себя вправе убивать тех, кто отрицал существование Фастри, а в классическом фастризме подобные деяния считались смертным грехом. Эти фундаментальные вещи, отличающие акуфизм от остальных течений и послужившие причиной изгнания Акуфата, сейчас забыты подавляющим большинством фастрийцев. От Акуфата осталось только имя и пиктограмма в виде наполовину закрытого глаза, от которого вверх расходятся лучи, как от солнца. Можно сказать, что его действительно получилось изгнать, пусть с помощью аранийцев и их диктаторских законов.       Харифы же хотят утвердить господство фастризма именно под знаменем Акуфата. Они являются одними из немногих настоящих последователей акуфизма, и почти никто из мирных жителей, поддерживающих харифов, не знает, что на самом деле представляют из себя их взгляды. Хариджар запрещён в Булутти как террористическая организация, но влияние их на фастрийцев огромно. Кап, читая Учение Акуфата, сначала впал в ступор и боялся смотреть в глаза Ришу и своим новым знакомым, но потом, пообщавшись с ними ещё немного, сам заразился идеями Акуфата. Сначала они показались ему как подростку романтичными, потом – разумными и справедливыми, а потом единственно правильными. Такую эволюцию в том или ином её проявлении переживал практически каждый член Хариджара, и все они действительно верили в то, что делают. Дон Салот, лидер Хариджара в Халаси и авторитет среди акуфов, верил Акуфату так же сильно и искренне, как любой рядовой боец из колонны Риша. Поэтому харифы и были сильнее, чем другие подобные им движения. Они не «промывали мозги» новоприбывшим, а делились своими воззрениями. Кап не мог не стать таким же, как они, харифом, ведь все вокруг были харифами.       Первые бои начались, когда Кап уже освоил все необходимые навыки, получил оружие и знал всё о партизанской тактике и особенностях местности. Сказать, что это было страшно – ничего не сказать. Поговорка «тяжело в учении – легко в бою» затрещала по швам и разорвалась под оглушительный грохот автоматных очередей. Однако в первом же бою Кап убил двух аранийцев и по совету товарища стащил с одного из них новенькие ботинки взамен своих, рваных и разваливающихся. Эти ботинки своим существованием словно подтверждали, что аранийцы – такие же люди, способные умирать и бояться. Но страх от этого никуда не делся; в ушах теперь постоянно звенело, и Кап шёл в бой, внутри сотрясаясь от ужаса. Так было, пока у Капа на глазах не убили Риша. Убили метким выстрелом из винтовки прямо в голову. Кап сидел рядом с ним в засаде; они двое и ещё несколько человек ждали, когда на дороге появятся аранийские солдаты. Но аранийцы, видимо, узнали о засаде и застали харифов врасплох, подойдя с другой стороны. Риш не успел и шелохнуться: он безвольно упал, как кукла, на сваленные в кучу брёвна. Не было времени думать. Партизаны выскочили как по команде, и начался бой. Спасались бегством. Кроме Риша, убили ещё двоих.       Капу открылась ещё одна страшная истина: смерть проста, незамысловата и невесома. Любой фастриец знает, что смерть постоянно ходит за спиной бесплотным духом, и стоит только её потревожить, как она сделает шаг вперёд, и поминай как звали. Когда чужая смерть вот так делает шаг вперёд в нескольких сантиметрах от тебя, ты физически ощущаешь момент, когда рядом с тобой уже не живой человек, а мертвец. Как же это просто! Проще, чем прибавить один к одному, проще, чем кивнуть или покачать головой! От этой зловещей кристальной ясности у Капа поехала крыша. Он думал, что победил страх, и теперь хотел стать легче этого невесомого духа, что и сейчас парит в воздухе где-то за спиной. Как бы убить свою смерть? Тут не поможет ни автомат, ни суровая аскеза, ни даже Вайра, единение с Фастри.       Так думал Кап, впервые столкнувшись с тем, что для остальных стало повседневностью. Привычное сознание оказалось в этих условиях беспомощным, и новые потрясения убивали прежнего Капа Кисари, превращая его в совершенно другого человека. У Капа отросли длинные волосы и появилась щетина, ставшая через некоторое время бородой. Голос стал хриплым и низким, звон в ушах прекратился, ушли лишние движения, такие как постукивание пальцами по колену или болтание ногой в воздухе. Моложе всех своих товарищей не менее чем на пять лет, он перестал быть новичком и стал таким же бойцом, как все остальные. Выходя из леса, партизаны останавливались в сёлах, и почти везде их ждали радушный приём и поддержка. Иногда из сельских жителей вызывались добровольцы, и отряд пополнялся новыми бойцами, сначала тоже неопытными новичками, но потом верными и надёжными товарищами. Не обходилось и без потерь: кто-то погибал в боях, кто-то дезертировал, кого-то приходилось убивать из-за заражения смертельной инфекцией, каких в джунглях очень много. Как бы ни была проста смерть как явление, она всегда будет тяжёлым грузом для тех, кто рядом, и не имеет значения, друзья это или враги. Дух смерти, витая над только что убитым человеком, чувствует, что у него больше нет хозяина, и мечется от одного к другому, заставляя невольно поёжиться, нервно сглотнуть, оглянуться зачем-то назад.       Партизан постоянно мучали голод, жажда, вши и болезни. Могли не мыться по три месяца. Многие сдавались и ныли, часто приходилось тащить на себе раненых и больных. Кап тоже периодически жаловался на жизнь, но строго про себя. Два раза Кап заболевал дизентерией и тогда ложился в носилки, не в силах сделать ни шагу. Было очень стыдно, но он успокаивал себя тем, что те, кто нёс его, сами неоднократно валялись в бреду и ходили под себя. Иногда он вспоминал родителей и двойняшек, но никакой тоски и скорби на душе не было, а была лишь светлая грусть по давно минувшим счастливым временам. Двойняшкам сейчас должно быть по двенадцать лет. Живы ли они? Как у них дела? Что с Анару? Кап дал себе слово узнать об этом, если посчастливится вернуться когда-нибудь в Халаси.       А вернуться удалось. В очередное село, где харифы остановились передохнуть, прибежал связной, измождённый и измотанный. После хорошего ужина и здорового сна он доложил командиру колонны, что Дон Салот приказал «колонне Риша» двигаться в Халаси. Также он просит незамедлительно доложить о последних достигнутых успехах. Со своей стороны он сообщает, что Хариджару удалось взять под контроль Халаси и Пасуа, и теперь там нужно больше людей. Спустя два года непрерывных боёв и лишений наконец можно было вернуться домой. Кап и его оставшиеся в живых товарищи чувствовали невероятный душевный подъём и прилив сил. Поблагодарив крестьян, они в тот же день собрали свои скудные пожитки и уверенно пошли по направлению к городу.       Их встретил Дон Салот, такой же, как два года назад: стройный, подтянутый, с узким лицом и длинными тонкими пальцами. Он пожал каждому руку и приказал в срочном порядке всем идти отмывать грязь и менять одежду. Когда ему сказали, что Риш мёртв, у него на глаза навернулись слёзы, но он быстро собрался и стал снова давать распоряжения. В лагере царило приятное оживление и какая-то общая расслабленность. Было видно, что промежуточная победа одержана: Дон Салот сказал, что они отправили ещё несколько отрядов в противоположном колонне Риша направлении, и сейчас эти люди контролируют ближайший к Пасуа крупный город, поставив там, как и в Пасуа, своё революционное правительство.       В Халаси много произошло за время отсутствия Капа. Когда большинство харифов скрылось в джунглях, дабы обезопасить себя и Хариджар в целом, в Халаси началась настоящая зачистка: полиция вламывалась в дома и школы, разгоняла собрания, арестовывала каждого третьего. Дону Салоту и остальным пришлось сидеть в лагере и не подавать признаков жизни. Нескольких схватили во время вылазок в Халаси, и одному из них удалось вернуться. Он рассказывал, как в тюрьмах пытали всех подряд, в том числе женщин и детей, клещами вытаскивая из них признание в том, что они причастны к деятельности Хариджара. Такие зверства, впрочем, продолжались недолго: сразу после того, как обстановка стабилизировалась, харифы начали восстанавливать своё влияние. К ним во второй раз попросился Анару, заявив, что знает отличное место для штаба в Халаси, поближе к людям. Ему поверили, и он показал им недостроенный дом, тот самый, в котором они играли с Капом. Он уже был заселён беспризорниками разных возрастов, но Дон Салот особенно не церемонился, когда понял, что это место действительно идеально подходит для деятельности харифов. Полиция здесь появляется редко, рядом такие же заброшенные дома, жителей тоже очень мало, но при этом до густонаселённых районов рукой подать. Дон Салот решил использовать детей как прикрытие, а сам переоделся с другими харифами в бездомных и организовал пропаганду в близлежащих районах, чтобы набирать людей в свой новый штаб. Также он распорядился найти всех выживших агентов Хариджара в городе и дать им новые задания (кстати, именно таким агентом была учительница истории в школе; она привела Арджана и многих старшеклассников к харифам).       Ещё один мучительный год восстанавливали разрушенную сеть снабжения, набирали людей, организовывали по Пасуа и Халаси конспиративные штаб-квартиры, обучали новых бойцов навыкам обращения с оружием и основам партизанской тактики, печатали и распространяли учение Акуфата и другие религиозные книги. И через год смогли наконец во второй раз предпринять попытку начать активные действия. Дон Салот решил рискнуть и сразу, минуя этап мелких актов саботажа, пойти на мэрию Пасуа, главное отделение полиции в Халаси и на городскую тюрьму. Все три операции удалось успешно совершить: мэр Пасуа и его многочисленные министры сбежали в столицу, и на следующий же день на улицах города засверкали чёрно-красными квадратами знамёна Акуфата. Дон Салот понимал, что это лишь промежуточный успех, и главный бой ещё впереди, но всё же чувствовал себя удовлетворённым.       Главная база «переехала» в центр Халаси, и Анару с Кайлой теперь работали там. Анару научился читать и писать, а также зарекомендовал себя как хорошего водителя (отец ещё давно научил его водить, и Анару при любой возможности просил его потренироваться на грузовике, который они использовали для перевозки рыбы). В первых акциях он занимал ответственную должность водителя внедорожника и перевозил бойцов между локациями. Анару показал способности и в стрельбе: лучше него стреляли только опытные бойцы начинавшие своё дело ещё с Доном Салотом. Имея острое зрение и будучи в хорошей физической форме, Анару быстро освоил этот навык и полюбил оружие. Многим казалось, что он воспринимает всё происходящее как игру, до того спокойным и расслабленным он всегда был, даже в критические моменты.       Кайла же занимался бумажной работой. Когда фастрийцы начали выпускать собственную газету, он вызвался быть одним из её редакторов. До этого он также работал в пропаганде, и значительную часть первых людей привёл к харифам именно он. Кайла имел какой-то загадочный талант убеждать людей в чём бы то ни было; он превосходно умел проповедовать. Когда его спрашивали, где он приобрёл свои ораторские навыки, он лишь пожимал плечами, мол, само получилось. А ещё Кайла, казалось, был лишён всякого стыда и тем более совести. Он всегда говорил, что думает, а в спорах был абсолютно бескомпромиссным. Там, где лучше бы промолчать, он говорил, а там, где надо оправдываться, он молчал, как рыба. Многие недолюбливали Кайлу, многие были на него за что-то в обиде, но приходилось его терпеть, ведь он очень много делал для Хариджара.       Была ещё одна причина прощать Кайле все его выходки. Когда харифы пришли в дом к беспризорникам и познакомились с каждым из них, они обнаружили, что у многих нет татуировок со звёздами. Всех в срочном порядке послали к пожилому монаху, который жил рядом и делал метки всем детям в Халаси. У Кайлы звезды тоже не было – сделать её ему было просто некому, поэтому Кайла пошёл с ними. Для того, чтобы определить, в каком месте на теле ставить метку, надо предоставить монаху даты рождения ребёнка и его матери. Он по специальным звёздным картам вычислит, какой из пророков является покровителем ребёнка и где, соответственно, ему положено иметь звезду. У Кайлы возникли проблемы: он не знал, когда родилась его мать (он даже в глаза ни разу её не видел). Но метку надо было обязательно сделать, поэтому Кайле пришлось её искать. Единственное, за что можно было зацепиться – это фамилия, которая передаётся у фастрийцев по материнской линии. Кайла пошёл на завод, где работал его отец, узнал, с кем он общался, и начал спрашивать у его бывших друзей по поводу его контактов с женщинами. Насобирав информации о десятке женщин, как капли воды похожих одна на другую, он наконец нашёл одну со своей фамилией. Друзья отца оказались добрыми (видимо, сочувствовали харифам) и дали координаты бара, куда обычно ходила его потенциальная мать – после расставания со своим любовником она «с радаров не пропадала», как выразился один из рабочих, и поддерживала контакты с рядом его бывших друзей. Сейчас она живёт на окраине Пасуа, на границе с промзоной (там бомбёжек, к счастью, не было), и регулярно выпивает в пасуанском баре.       Под описание внешности, которое рабочие дали Кайле, подходила чуть ли не каждая вторая женщина средних лет в том баре. Яркий макияж, высокие каблуки, пышные кудрявые волосы, большая грудь. Единственное, что могло отличить её от остальных таких же – звезда, нарисованная на внутренней стороне левого запястья. Кайла, посидев немного в сторонке, походив между столиками, искоса поглядывая на руки подходящих под описание женщин, вскоре нашёл нужную ему. Он и не думал, что это будет так просто. Она напилась в стельку: ещё немного, и её бы отсюда выгнали. Сидела за барной стойкой без компании и пыталась завести разговор со стоящим рядом мужчиной, громко флиртуя без всякого ответа. Опустилось на такое же дно, как и отец, мрачно подумал Кайла. Говорить с ней не было никакого желания. Её сумка висела на стуле: он украдкой вытащил оттуда какой-то документ, вроде бы водительское удостоверение, запомнил цифры, указанные в поле даты рождения, сунул его обратно и, расталкивая людей, вышел из бара. Он ожидал чего-то большего. Думал, может быть, его мама занимается чем-то интересным, с ней будет, о чём поговорить. Может, удастся даже воссоединить семью и забыть о всём, что произошло до этого? Он был готов простить ей, что она его бросила, но такого простить никому не мог. Она пьёт как свинья, и это так мерзко, что хотелось прямо в баре хорошенько дать ей в морду.       Но Кайла сдержался. Впервые за всю жизнь, наверное, сдержался и не позволил себе распускать руки. Кроме горячего негодования было в его душе какое-то ледяное презрение, вмиг делающее разум холодным и рациональным. Раньше он такого не ощущал.       Так или иначе, заветная дата была раздобыта. В документе этой женщины значилась фамилия Кайлы, а на её запястье он видел звезду, так что, вне всяких сомнений, это действительно была его мать. Он дал дату её рождения монаху и через два дня пришёл к нему, чтобы сделать татуировку. Монах смотрел на него круглыми глазами и не мог собраться с мыслями, чтобы сказать, что его так поразило. Оказалось, что даты совпали удивительным образом: Кайла родился в тот же день и под той же звездой, что и Джейрам, первый пророк Фастри. Кроме того, мать Кайлы родилась в том же месяце и тоже под звездой Джайрама. Рассмотрев подробнее дату рождения матери Кайлы и используя информацию о том, в какой точке тела у неё была звезда, монах понял, что и её мать родилась в то же время. Такое случалось очень редко; на его памяти такого не происходило никогда, и лишь старики, давно отошедшие в мир иной, рассказывали о таких совпадениях. Означало это простую, но потрясающую воображение вещь: Кайла, достигнув Вайры, может стать новым пророком.       Кайле полагалось сделать татуировку в ямочке между ключицами. Это место считалось священным; у всех пророков звезда была именно здесь. Такие дети, как Кайла, назывались даришами. Ребёнка-дариша с детства готовили к аскетичной жизни в общине: он не играл со сверстниками и получал домашнее образование. К нему нанимали лучших учителей по всем предметам. Ребёнок развивался всесторонне, проходя на углублённом уровне и математику, и литературу, и химию с биологией. До полового созревания дариша оберегали от всего и хранили, как хрустальную вазу. После же достижения пубертата начинались тяжёлые испытания, как физические, так и моральные, с целью закалить тело и дух будущего лидера фастрийцев. Эти испытания имели много общего с теми, которым подвергаются уже взрослые сформировавшиеся фастрийцы, самостоятельно решившие покинуть отчий дом и примкнуть к общине. Испытания были разные: от безобидных и наименее вредных, вроде пробегания голышом сквозь заросли крапивы или месяца на хлебе и воде, до самых жестоких – например, отрубания фаланги пальца (причём ребёнок должен был сделать это сам, нажав на рычаг специального устройства). В период испытаний для дариша находили учителя, который брал на себя контроль над ситуацией и над дальнейшей судьбой ребёнка. Кайла вспомнил свои попытки укротить гнев и преодолеть страх перед болью, взглянул на свои давно зажившие шрамы, усмехнулся про себя. Он тоже бегал через крапиву, и плавал в ледяной воде, и выдерживал самый строгий пост.       Период испытаний заканчивался для дариша через год после полового созревания, и после успешного прохождения инициации считалось, что он готов жить в общине. Там он продолжал обучение наравне со взрослыми (обычные люди допускались в общину по достижении семнадцати лет). Считалось, что до семнадцати дариш уже должен достичь Вайры.       Смысл существования таких людей в том, чтобы под их началом объединить всех фастрийцев, вне зависимости от того, к каким сектам внутри фастризма они принадлежат. Считается, что даришу после достижения Вайры открываются способности изменять не только своё будущее, но и будущее всего человечества. Он может предвидеть любые случайные события, ещё не произошедшие во Вселенной, и подчинять их своей воле, приближая или отдаляя от настоящего. Дариш рождён быть лидером, и, получив силу, эквивалентную силе первого пророка, он должен стать духовным покровителем фастрийцев. В какие-то времена дариш был, в какие-то его не было; старый монах, который должен был делать Кайле татуировку, застал смерть последнего дариша совсем юным. И вот, обнаруживается новый дариш, но он уже испорчен миром: сын алкоголика, член террористической организации и крайне неуравновешенный человек, он просто не способен будет взять на себя такую огромную ответственность.       Кайла выслушал монаха, с вызовом смотря ему в глаза, и под конец его речи лишь горько усмехнулся. «Я хариф, – сказал он, – только если мы победим, я стану вашим проводником в прекрасное новое общество».