***
Спустя год ситуацию в Халаси удалось хоть как-то стабилизировать. Война затянулась; с переменным успехом харифы продвигались в глубь Булутти. Пасуанский административный район и ещё несколько граничащих с ним областей теперь полностью под контролем харифов, но идти к столице пока опасно. С аранийцами в Пасуа было покончено: мэр Пасуа и многочисленные городские депутаты сбежали в столицу, и теперь всех жителей, высказывающих недовольство действиями фастрийцев, публично расстреливают. Дон Салот считает это необходимой в военное время мерой. В будущем, конечно, такие казни следует отменить, но сейчас надо вырывать с корнем все контрреволюционные идеи и делать это устрашающе, чтобы боялись и лишний раз не высовывались. Харифы были убеждены, что самое горячее и кровавое время позади. На карте, растянутой на столе в помещении основной базы Хариджара, вокруг Пасуа красовались гордые красные звёздочки. Харифы не только захватили прибрежные районы, но и расширили своё влияние на западе, в горах. Сейчас горные территории всё ещё под контролем аранийцев, но партизаны становятся всё сильнее. Скоро они планируют разом ударить по самым крупным городам западных регионов и, не дав аранийцам опомниться, пойти штурмовать Гакуасану, столицу Булутти. Дон Салот знал, что будет нужно подкрепление. Уже сейчас он думал, кого назначить командиром этого ещё не сформированного отряда и кого из бойцов туда отправить. Совсем скоро харифы должны были осуществить последний рывок; со взятием Гакуасану вся территория Булутти окажется под контролем фастрийцев. Пасуанский район граничил со столицей, так что Дон Салот понимал, что ему и его людям придётся сыграть в этой важной операции одну из ключевых ролей. Он готовил себя к этому, но всё ещё боялся сделать что-то неправильно. Хотя и многое было уже достигнуто, харифам предстояла последняя заключительная битва, исход которой решит будущее Булутти и всего фастрийского народа.Ветер с севера - II
26 июня 2022 г. в 13:57
На пристани в центре Пасуа сегодня особенно шумно: прибыл грузовой корабль из далёкой северной страны. Грузчики бегают по трапу, относя в склады тяжёлые ящики, богато одетые белокожие иностранцы стараются протиснуться сквозь плотную гудящую толпу, матросы машут им сверху и кричат что-то на странном незнакомом языке. В такой толкучке, конечно, никто не заметит двух подростков, только что вылезших из воды и торопливо убегающих от пристани прочь. Впереди бежит высокая девушка крепкого телосложения: бледная со светлыми волосами, она, выбравшись из толпы, сразу начинает привлекать к себе внимание местных. За ней еле-еле успевает худенький мальчишка лет четырнадцати, такой же бледный, со множеством царапин и ссадин на лице и голых коленях. Скоро он останавливается и, задыхаясь, кричит своей подруге, чтобы та притормозила. Она круто поворачивается на ходу; её заносит, и она чуть не падает спиной на пыльный асфальт.
Эти двое сидели последние пять суток, скрючившись, в трюме, и молились, чтобы их не нашли. Корабль стартовал из восточного порта Лоркора и, пройдя по океану на юг шесть с лишним тысяч километров, причалил здесь. Этот корабль был единственной в жизни возможностью пересечь границу и выбраться из страны, и они её использовали.
Лоркор, холодную страну в зоне тундры, называют по-разному, поэтично и не очень: страной-концлагерем, несостоявшимся государством, адом среди вечной мерзлоты. Все эти названия, конечно, сильно преувеличивают и приукрашивают жестокость установившегося в Лоркоре режима, но все они ясно дают понять, что от этого места лучше держаться подальше. Текущая власть Лоркора удерживает лишь две трети территории страны, но эти две трети обнесены высокой стеной и охраняются в особо строгом режиме. Пересечение границы категорически запрещено, среди населения регулярно проводятся репрессии и чистки, каждый гражданин находится под контролем власти. На северном же участке, на трети «свободной» территории, господствует хаос. Множество разношёрстых бандитских группировок разрешают там свои территориальные споры и постоянно пытаются захватить юг, свергнуть наконец тоталитарную власть и установить свои порядки. Население севера живёт в нищете и постоянно страдает от налётов разбойников. На просторах бескрайней тундры здесь пасутся стада оленей и кочуют лагеря беженцев с юга.
Можно сказать, что Лоркор представляет из себя две крайности: тотальный контроль, слежка и ряды колючей проволоки на юге и полное отсутствие власти на севере. Между двумя сторонами постоянно идёт война; на границе всегда стреляют. Девушка, что сейчас щурится от непривычно яркого солнца в Пасуа, была дочерью важного чиновника в Южном Лоркоре. Прожив там семнадцать с лишним лет, она знала всё о том, как живут на свободной территории и почему бежать туда ни в коем случае нельзя. На корабль она пробралась с помощью мальчика-матроса, который взял с неё обещание взять его с собой. Перед началом пути корабль тщательно обыскали, и они чудом остались незамеченными. Все члены экипажа были под строжайшем контролем начальника, пронумерованные и занесённые в списки. Мальчика в этих списках не было. По пути проблем не возникло, но, когда корабль причалил в Пасуа и грузчики открыли трюм, беглецы были обнаружены. Схватить их не удалось: Кира (так звали девушку) прострелила ногу одному из грузчиков украденным у отца пистолетом, и, воспользовавшись суматохой, выскочила на палубу вместе со своим спутником. Оказавшись окружёнными со всех сторон, они прыгнули в воду.
На корабле начали бить тревогу. Личность мальчика быстро установили: это Никко, сын одного из старых матросов, мальчишка на вид очень спокойный, даже какой-то пришибленный. Киру же никто опознать не мог. Скоро они поймут, кто это: отец Киры, богатый государственный деятель, уже объявил её в розыск во всём южном Лоркоре, и он, конечно, сразу догадается обо всём, увидев письмо с нарисованным по описаниям грузчиков портретом Киры. Ещё больше он убедится в своей догадке, узнав, что у неё был пистолет.
С корабля поспешно выбежали лоркорцы, получившие задание прочесать каждое местечко на пристани и в радиусе десяти километров, опросить всех местных, кто мог видеть беглецов и предоставить их на корабль живыми.
– Никто не видел двоих белых? Подростки, девчонка и парень? Ну, светленькие такие? – лихорадочно спрашивали они прохожих на аранийском языке, и те с характерным простодушием отвечали, что видели, и указывали, куда они побежали.
А Кира и Никко сломя голову неслись куда глаза глядят, теряясь в толпе ярко одетых аранийцев. Они не представляли, куда им бежать и где им скрываться и надеялись лишь на удачу. Удача не подвела: спустя несколько минут они выбежали к реке, над которой возвышался широкий длинный мост. Сверху не было видно, что происходило под мостом, и они посчитали, что там можно спрятаться. Торопливо спустившись к берегу, они юркнули туда. Сколько же людей было под этим мостом! Все они имели очень маргинальный вид: грязные, рваные, с отросшими нечёсаными космами, с гнилыми зубами. Некоторые сидели на корточках, некоторые лежали, обернувшись одеялами; тут и там можно было заметить небольшие группки по три-четыре человека, накрывшиеся пледами и дымящие чем-то из-под них. В углу рядком стояли, подпирая стену, с десяток парней в рабочих комбинезонах и курили. Кира уверенным шагом направилась к ним, переступая через лежащие на земле тела. Никко, скорчив брезгливую гримасу, засеменил за ней.
– Что это за место? – спросила Кира на ломаном аранийском. Последние полгода она учила этот язык, пользуясь десятками учебников, которые достались ей с большим трудом в государственной библиотеке Южного Лоркора. Никко стоял, потупившись: он аранийского не знал.
– А вы зачем здесь? – один из рабочих прищурил глаз и пустил дым Кире в лицо.
– Никакого приветствия, никаких манер! Чему вас только учили в вашей стране? – возмутился другой, постарше, размахивая трясущимися руками.
– Извините, пожалуйста, – Кира сдержанно кивнула и сложила руки у груди в знак уважения. – Мы не знаем вашей культуры. Мы тут… – она вопросительно посмотрела на Никко, но не дождалась от него инициативы. – Мы тут туристы. Туристы, да! Приехали, значит, посмотреть страну… познакомиться с местными жителями…
– И зачем же туристы заходят в такое нетуристическое место? – спросил долговязый, сгорбленный, похожий на скелет мужчина со впалыми глазами..
– Кого вы обманываете, детишки? – парень, заговоривший с ними первым, снова прищурился и сплюнул в сторону. – Я сам уезжал на заработки за границу, я видел сотни людей с белыми волосами и белой кожей, таких, как вы. На вашем севере вы не о туризме думаете, а о том, как бы выжить. У вас в стране питаются по карточкам и умирают на улицах от переохлаждения. И воюют. Мне столько всякой мерзости понарассказывали о диких северных головорезах, что наши харифы по сравнению с ними сосунки сопливые! Верно говорю, парниша? – он наклонился к Никко.
– Он по-аранийски не умеет, – сказала Кира тихо. Спрашивать, кто такие харифы, она не рискнула.
– Ох и трудно ему придётся! Пока не выучит язык, говори, что он глухонемой. Тут таких, вроде, жалеют.
Мужики загоготали, и один из них, крепкий громила, подошёл к Кире и пожал ей руку.
– Я был там с ним, – он указал на первого. – У меня была девушка из Лоркора. Вас ищут, так?
– Ищут, наверняка уже подняли переполох на пристани… мы спрыгнули с корабля.
– Ну что ж, даже если они придут сюда, мы скажем, что никого не видели. Там, за границей, мы с треском провалились: нас депортировали обратно на родину. И вот, в какой дыре мы сейчас, – он окинул рукой пространство перед собой. – Закутайтесь в одеяло и изображайте бомжей.
– Бомжей? Это кто?
– Ну, бездомные.
Кира всё ещё не понимала, о чём речь: словарного запаса не хватало.
– Господи, ну вот эти все, на полу валяются, колются дерьмом всяким.
Кира не знала, что значит «дерьмо», но решила не нервировать людей лишними вопросами. Она надеялась, что быстро адаптируется и будет в скором времени хорошо понимать чужой язык. Они с Никко вдвоём накрылись одеялом и сели у стены рядом с рабочими. Вокруг стоял дым коромыслом, от него слезились глаза, а нос до сих пор не привык к удушливому смраду. Опустившись на землю, Кира почувствовала все эти запахи сильнее и невольно сморщилась, закрыв нос руками.
– Не нравится у нас? – усмехнулся человек-скелет. – Приходить сюда тебя никто не просил, можешь в любой момент убраться.
– Будь терпимее! Судя по её пухлым щёчкам, она из хорошей семьи, потому и сумела сбежать, – произнёс в защиту Киры громила. – Себя вообрази на её месте.
Вскоре рабочие ушли, и Кира с Никко остались одни среди бездомных и наркоманов. Никко быстро заснул, закутав лицо в одеяло, а Кира не могла себе такого позволить. Да и спать совсем не хотелось. Некоторые наркоманы к ней приставали, и она совсем не понимала, что они пытаются сказать. С ужасом она смотрела на их гнилые чёрные зубы или беззубые дёсны, на лысые черепа или редкие выпадающие волосы, на трясущиеся руки с маленькими, казалось, тоже гниющими ногтями, на морщинистые лица и похабные улыбочки. Ей становилось мерзко и страшно, она повторяла много раз слово «нет» по-аранийски и закрывала лицо руками.
Люди с корабля так и не заглянули под мост. Плохо искали. Если бы они догадались посмотреть здесь, Киру и Никко с большой вероятностью бы забрали на родину. Там бы им пришлось не сладко… Кира знает, что случается с теми, кто нарушает самый строгий запрет и покидает Лоркор. Ей доводилось слышать крики умирающих «изменников Родине», как их громко называли правительственные агенты, следящие за каждым бомжом в каждой подворотне каждого города страны. Кира думала, что наконец вздохнёт свободно. Она пока не знала, что творится в Булутти.