***
Было поздно по меркам обычной жизни, когда присоединились Саске и Карин. Сидели мы тихо и довольно мрачно. Друг то и дело заваливался на стул, теряя власть над телом, лицо тоже выказывало степень усталости. Но он крепился и не терял возможность поесть. Гречневая лапша стремительно вываливалась из дырявого рта. Я даже не стала потешаться вслух, прикидывая уровень его утомления. От моего бездумного жевания собы насыщение пришло преждевременно, и я раздвигала залежи съедобных нитей под вялое начало обмена вопросами. Карин предпринимала попытки безмятежно поболтать, но сама же делала паузы, понимая, что так скоро все не сойдет. Останутся следы утраты, и боль еще не спешит отпускать, держась за задворки сознания. Не было даже ссор, оба уставшие и морально вымотанные. — Мебуки-сан почти не расспрашивала, — смогла вставить Карин, смирившись, что нейтральных тем все равно не отыскать. — После обсуждения твои родители оставили меня дома, сказали, что мне надо отдохнуть. Я потом прихватила Учиху и сразу к вам. Хорошо, что у вас ужин. — А чего ты Гаару звала? — несмотря на откровенное бессилие, Саске еще мог включиться в диалог и задать действительно интересный вопрос. Не потому ли, что однажды он способствовал сражению против Кимимаро? — Меня бы в таком состоянии еще слушать, — отмахнулась Сакура и сумела бы привлечь цепкий взгляд Сая своей улыбкой. Впрочем, и любопытства Учихи это не умалило. Усмирился он по той простой причине, что уснула Карин. Жилплощадь откровенно не позволяла держать большое количество людей, однако никто не интересовался. Минато исчез в призыве еще до появления ребят, что несколько упростило ситуацию, однако остальные и не думали повторить его заслуг. Было бы тактично вручить свитки с комфортабельными печатями для побывки на ночь? Ответ Саске был бы длиннее и неприличнее простого «нет» и предназначал бы для меня вполне знакомый вектор направления. Несмотря на то, что Узумаки уже восстановила силы, передохнув у Харуно, она первой не сумела побороть сковавшую тело усталость. По Саске было видно, что он с превеликим удовольствием бы завалился и забыл обо всем, послал куда подальше, не давая морочить забитый мозг, нагруженный за сегодня как никогда раньше. Но друг перебарывал тело, отстранял все ограничения, зацепившись за обязательное утоление любопытства. — Так в той реальности Гаара победил и спас Конохамару? — Учиха не беспокоился о сохранности нашей тайны, продолжая распространять дзюцу параллельно движущимся нервным импульсам Карин. — Об этом нельзя так просто говорить, — Сакура вспылила и уже подорвалась с места, дабы потаскать за уши и волосы, оттянуть кожу затылка и всячески угрожать расправой, скинув расправленной ногой его тушку до самого балкона, а то и прочь с него. Желание всыпать герою этой смены остановил груз на его коленях и возможная отдача от подзатыльника. Натянуть ухо и гаркнуть в него не препятствовал ни один фактор, чем юная куноичи всенепременно воспользовалась: — Для всех нас это опасность! Превозмогая ряд размышлений, я все же поделилась с Саске первым о том, что нас уже посетил шпион. Цунаде с Джирайей не воспринимали моих волнений всерьез, так, может, стоит искать помощи в других источниках? Учиха поогрызался ради приличия с подругой, но тут же свел эту сцену к нулю, когда обратился ко мне: — Так что скажешь, добе, это правда? — очевидно имея в виду тайну нашей команды. Саске не знал, что я Сакура, что грызется с Наруто. И поделиться этой простой истиной значило бы изменить уровень доверия раз и навсегда, разрешить путаную симпатию, поставить крест на больно бьющих чувствах треугольника. Настолько ловко и хорошо, что вот возьми и сделай. Но я не решилась. Я видела, сколько стремления услышать правду в глазах Саске, и не находила его столько в себе. О чем смогла ему рассказать, так это о том, что в нашем неидеальном, но таком временно спокойном мире Конохамару не требовалось спасения. Там он знать не знал о проблемах и рос, не неся гигантских забот (которые я свалила на него). Да и как бы он отнесся к тому, что мы не рассказали всего сразу? Выудили удобоваримую часть, только чтобы утихомирить в момент истерики. Все равно что заткнуть — на вот, возьми, а больше тему мы не поднимем, и правду тебе знать необязательно. Были ли мы лучше Итачи? И не стал бы Саске сравнивать, отдаляться от нас? Действительно вопрос симпатии разрешился или только запутался более плотным клубом? — Я знаю, что тебе нужны ответы. Остро чувствую, как ты хочешь быть в курсе всех творящихся дел. Прости, Саске, если это выглядит недоверием. Расскажем, как только со всем справимся. На тот момент я взаправду отмахивалась, не зная, смогу ли хоть когда-нибудь собрать силы и соединить их со смелостью, сплести воедино и вручить другу с лентой и сползшим на бок бантом (который бы все равно не скрыл нелицеприятной картины стойкой лжи). — Ты считаешь, на это будет время? — усмешка и краткое вложение смысла, что он это уже слышал. И не только из наших уст, годами — от брата, так и не ставшего ничем делиться. — Ты даже не представляешь, как я надеюсь на то, что темп жизни хоть чуточку замедлится. Я не лгала. Я устала от бешеной Сансары. От потерь, беспомощности. Комом сжимаемых судеб. И своего идиотского желания всем управлять и хоть как-то исправить ошибки. Чем больше я перечеркивала, тем чаще образовывались дыры в листах истории. Стоило и Саске уснуть, мы с Сакурой развязали человеческий узел и понесли их на кровать. Молчавшая, она вдруг спросила: — Тебе эта жизнь действительно кажется хуже? — Не хуже, — шепнула я, снимая руку товарища со своей шеи и одновременно приподнимая край покрывала. — Но с каждым разом темп жизни будто становится все быстрее, а я так и не понимаю, кто же его подгоняет и куда-кому засунуть плеть, которой пользуются, — друзья дышали глубоко и умиротворенно, не помня себя от пережитого стресса. — А насчет Гаары? Дело все же в Кимимаро. Сакура не сказала ничего, только забрала одну из подушек, уходя стелить на пол кухни. Мне не требовался ответ. Я ведь не спрашивала.***
Борясь со всколыхнувшими мыслями, я не находила покоя во сне спина к спине с подругой. Я хотела уйти от чувств и как-то припомнила сказанный совсем не обиженным голосом совет Кьюби уйти к брату. Теперь меня поднимали волны свитка. Я держалась на плаву, разрезая гладь спиной. Волосы и голова по уши под водой, глаза можно смело сомкнуть. Санби не стал спрашивать и уточнять. Связь с ним была похожа на связь с Йондайме. Мне нечего было утаивать от них информацию. Биджу мог поддерживать тишину, пребывая в долгом уединении, я могла не волноваться до самого утра. Костер у морды Кьюби догорал до утра, мелкие искры растворялись над затылком с топорщащейся шерстью. Он тоже не мог уснуть, и перебирающая палкой уголья Иннер казалась умиротворяющим зрелищем. Но сон не шел. В теле и разуме поселился резонанс. Напоминали о себе старые раны. Никто не сказал вслух, но изменения подступали и могли быть испробованы перекатыванием мякоти языка.***
Каждый из нас проснулся с четким осознанием, что это был за день. Примиряясь с мыслями, мы тяжело вставали с мест, где вчера оставили свои уставшие разумы. Я потеряла контроль над телом, прислонившись к стеклу, ненадолго остановившись на подоконнике. Мыслительная деятельность требовала нажать на «стоп», прервав тем самым течение безумия. Еще бы это спасало. Ни исполнительная Карин, ни Саске, о котором не подумаешь, что он хотя бы раз сгорбится за всю жизнь, не могли перебороть стойкое желание остаться в тесных стенах моей квартиры, не пересекая порога, ведущего к чуждой неизвестности. Со смертью Конохамару жизнь понесла изменения. Я стала чувствовать, что именно наношу добродушному миру, принявшему меня, давшему шанс. Люди здесь умирали, и я считала это вполне естественным. Пока это не коснулось лично меня, не утащило с сопротивлением моего маленького друга. Кровавые следы его ногтей не сойдут из памяти, как с легкостью растворились искалеченные враги Звука. Так легко считать что-то правильным, что-то достойным, но осознать потом и взвесить, невыносимо. Я наносила вред. Ломала границы, сносила стены. А по итогу ими давили не меня же, а окружающих. Мне не хотелось пересекать порог, чувствуя, что теперь за дверью чуждый мир, который создан моими непутевыми руками. И будь я одна, струсила, зарылась в кровать маленьким ребенком, не признавая реальности. Но мы не могли себе позволить остаться. Карин была самой сильной, не слушая, не глядя. Просто таща за собой. Мы отрекались от траура, не примирившись с утратой, никто не сменил одежду на положенные цвета. Мою обитель мы покидали в гражданском, следуя лишь единой традиции — гуськом к Яманака. Сегодня Ино не встретить нас заводной улыбкой и не спросить, как изменилась жизнь. Вряд ли слухи оставили хоть кого-то далеким от того, чтобы быть вовлеченным в жестокую реальность. Ино взаправду смолчала. Мятое черное платье звучало приветствием, сочувствием и сквозило страхом. Первые смерти из поколения. Нас учили жить, взяв потери за руку, не бояться их, зная, что они придут, главное помнить, что нужно завершить миссию и отстоять деревню. Мы не усвоили урока. Не взяв денег, она зацепилась бессильной хваткой, и слегка отросшие полумесяцы ногтей скользнули по коже. В этом жесте было больше сожаления, способного отрезвить тех, кто остался жить, чем в тысяче потом услышанных речей. Люди не прислушались к Конохамару, даже посмертно оставляя на нем клеймо достопочтенного внука. Мне в яростном ключе, в горьком осадке не запомнилось ничего сказанного, слова были лишены смысла и горя. В памяти, подобно образам Хокаге на скале, высечены действия. Мелкие и упущенные толпой по воле случая или жажды отстраниться. Я могла смело перечесть тех, кто забрел сюда, а кто пришел осознанно. Разум счел нужным быть беспристрастным и думать о других, нежели сосредотачиваться на собственной глухой боли, накатывающей вине. И я бы не повела себя иначе, даже если бы заставила. Было что-то трогающее сердце и не уходящее с годами из мыслей в протекающих действиях. Стоявший Асума зажевывал фильтр, глубоко вонзаясь молярами в бумагу, прокусывая сигарету насквозь. Рука срывалась по огниву, сталь отблескивала при тщетных попытках не выпасть из плотно зажатых и не движимых пальцев. Куренай удержала зажигалку ладонью и разожгла пламя, второй рукой проводя по линии щетины. Какаши стоял рядом, невербально повествуя, что в кладбище нет ничего плохого, он готов принять его компанию и неспешно прогуливаться среди мемориалов вместе. Неподалеку Белый Клык, чуть дальше Обито, потом Рин, а вот и чета Узумаки и Намикадзе. Какаши знает кладбище лучше собственного дома, но не находит должных слов. Не терял родственников детьми. Максимум его способностей утешать состоял в нахождении рядом и неотрывном слежении за процессом погребения, семенящими людьми. Гай потрясенно зажимал плечи Ли, мужчины нисколько не скрывали крупных слез. Давние друзья, по стечению обстоятельств оказавшиеся нашими наставниками, тосковали ничуть не меньше. Доставлявший много шума малыш обращал внимание каждого жителя. Плач Ли раздавался диким животным ревом, перебивая разносившиеся напоследок слова от политических лиц Конохи. Хатаке сузил взгляд, а я могла лишь удивиться взявшему слово человеку. Теперь возникло желание вслушаться, перестать водить взглядом и уноситься размышлениями прочь. Звонкий женский голос прорезал толпу: — Достойный член клана Сарутоби оставил нас. Юный подающий надежды дарований, единственный, кто был способен соперничать с Узумаки Наруто за пост будущего Хокаге. Он достоин упоминания такого рода, и никакого больше. Этот малыш проявлял не дюжее упрямство, его несклоняемая сила воли не забудется. Так давайте указывать его как самостоятельную личность. Иннер не выдержала устроенного театрализма, устроенного некоторыми кланами. Использовать похороны в угоду политике? Что же, не возьмусь никого судить. Вопреки словам Альтер, я проводила аналогию с Хирузеном. Правда, больше с его уходом. Тогда стеной стоял ливень, Сакура вела меня домой, а после и нападение не заставило себя ждать. Конохамару с детской непосредственностью и позже пришедшей мудростью принял в образе Энмы своего старого деда. Он исправил детские обиды, взяв себя в руки и начав жизнь с новыми условиями. Я не могла думать о нем плохо, и даже приходящие видениями капризы теперь не виделись нелепо. Я думала о нем с легко различимым теплом. Эти похороны иные. Погода разнилась. Не было позволено даже чуточку расслабиться, зная, что дух взаправду нетленный и может быть переселен Королем Шинигами в новую оболочку. Опасным казался Кисаме, но он в нынешней роли отличной подкормки для цветов не вспоминался как опасный нукеннин. К тому же он никогда не был хитр и изворотлив настолько, чтобы сравниться со змеем. Подчиненные Орочимару могли заявиться прямо сюда, воспользовавшись моментом слабости. А могли выжидать, когда конфликт уляжется, разойдется основное население, когда я буду одна. Чего бы ни планировалось, я все еще обособлялась от происходящего. Но также меня не покидала мысль о присутствии в Конохе Курозецу, Джуго и Кимимаро, повинных в смерти, которую я не приму, но охотно поверю в наличии лазутчиков. Теперь мне обязаны были поверить. Окончания церемонии я так и не дождалась.***
В жизни, правила которой я помнила уже не так ясно, Орочимару обособился от опаснейшей организации. Первопричины не столь важны, сколько тот факт, что сейчас он отпочковаться все никак не спешил. Собственное детище — государство, полное мутированных шиноби, — уже не так грело эго? Или его держали, поскольку он занимал нишу Дейдары, пустота которой ощущалась предводителем этой вакханалии? Я была так спокойна в размышлениях, к сожалению, только пребывая в отдалении от пугающего ученого. Связь на уровне подчинения не давала даже находиться рядом, не говоря о словесных играх, где был хоть малейший шанс выудить информацию. Иннер разделила догадку, что Курозецу явился неспроста. Посол «Акацуки», пособник в том, чтобы вызволить Орочимару. Или убить. В зависимости от того, согласен ли Пейн с тем, что подчиненный засиделся на посту (под ладошкой Гедо-Мазо, ага). Хлорофилльный товарищ очевидно отошел от указаний, завалившись в квартиру. А вот провести подчиненных Орочимару и увести их из-под атак Хатаке — пожалуйста, прямое подчинение. Я даже удивилась трезвости разума, проявившейся в период сплошной тошноты с ощущением желудочного сока на кайме губ. Желудок отказывался принимать хоть сколько-нибудь пищи и воды, чем накликал острую ненависть Кьюби и бешеного метаболизма тела. Головокружений было нечего бояться. По пятам мне шла моя живая тень, способная убить любого, мало мальски неловко выронившего из кармана кунай шиноби и гражданского, прижавшего зубочистку с большим давлением. Ширануи Генма двухкратно отчихался. Спектр эмоций Иннер тянулся тонкой нитью, а ощущался лучше высказанной в глаза тирады слов. Она не хотела уходить, в планах четко читалось намерение рассмотреть посетителей ново возвысившегося мемориала. Альтер попросту жаждала смириться и зябко сжать плечи, позволить себе выпустить слезы. И она не могла смотреть, как я ухожу, последовав мигом, давая шанс друзьям оставить горе на земле героев. Только причислялся ли к ним Конохамару? Снова сунулся, затягивая шею в путы собственного шарфа, в руки врага. В этот раз петля не разболталась и не скинула его наземь резким броском, чтобы он очухался и распознал, сколько же адреналина в крови. Узел не ослабили даже сухие омозолевшие руки джонинов. Его смерть будто была неизбежной: он ходил по кайме лезвия. Что, если мое эгоистичное желание спасти жизнь Хирузена, повлекло за собой преследование Шинигами? Иннер тряхнула меня, и кровавая тропа, по которой я шествовала, разорвалась. Я очнулась неподалеку от госпиталя. Запах и цвет крови не замыть Суитоном, как на черепице Резиденции, где ушел первый Сарутоби. Водные техники огибают реки мыслей, и сквозь них кристально виден профиль безрассудного мальчишки. Бессознательно ноги привели к наиболее вероятному месту встречи с посланниками Пейна. Подарков от главы «Акацуки» не оказалось по наиболее логичной случайности. Осуждающий взгляд Иннер мог запросто заверить, что сейчас не время допускать глупостей и идти по следам убийц. — Даже дома я не застрахован. Они знают, где меня искать, — Иннер кивнула, и собранный хвост хлестнул ее по плечу. Нисколько не отреагировав, она повторно тряхнула мое не поприветствовавшее жеста тело. — Вот только Зецу не нападал, чего не скажешь про место убийства. Я не говорю тебе скрываться в домах друзей, обрекая их на преследование, но лезть на рожон в твоем состоянии — высшее проявление идиотизма. Верно. Если я хотела их победить, мне не мешало побороть хотя бы голод.***
Джуго — мальчик неприметный, мало говорящий, лишь изредка поглядывающий на пробегавших мимо собак, отошедших от стаи. На таких не обратишь внимания, сливаются с окружением, сколь ярко ни полыхают волосы. Таким должно обращать на себя взгляды и подолгу задерживать. А он был тенью серого едва движимого жизненным током Кимимаро. Парадокс. Глупость. Привязанность до стиснутых в кровь под кожей пальцев. Я не должна была их видеть, а если и сложились так обстоятельства — обязательно нужно вылететь прочь из плотных циркулярных узоров деревьев и ринуться в атаку, согласно требованиям тела, в котором жила. Однако у меня оказались вожжи. Одними из них, ударившим, точно буйную лошадь по дёснам, стала Иннер. Она бы и впрямь ударила, лишила чувств, выжгла заимствованным пламенем воздух — все, на что хватило смекалки, если бы только нога скользнула дальше. Но все, что было сделано, — руки двинулись бесшумно латать барьер, отсекающий мир прочь от нас двоих. Среди них не шло разговоров. Мертвенно тихая процессия с летящими стайками соек, бурыми зайцами, не навостряющими ушей, а среди ног путались щенки. Выводок собак Инудзука, спутать которых невозможно, целиком провоняли чужим запахом, что било по носу, резонируя с должным оказаться запахом молока, вдруг поставил все на места. Это Джуго проник к клеткам и подставил Кибу перед матерью и целым кланом. Кусочек мозаики услужливо подставил смутное воспоминание о слабости животных перед прошлым членом «Така». Рослый, хочется назвать мужчиной и перепутать по возрасту с Кимимаро, но на язык приходило «мальчик». И он действительно ловко мимикрировал с природой, словно вливаясь в пейзаж. И даже вид щенков не заставил меня ринуться вперед. Я стоически устояла, оценив свои силы и ожидая хоть слова в их обмене репликами. Заметной стала лишь тень, точно где-то неподалеку оказался Нара или потемнело перед глазами от слабости. Слежке был положен конец. Я взялась за руку Альтер и позволила себя повести. — Ты тоже это видел? — спросила она, пока я приценивалась, удержу ли клона под прикрытием и не слягу. — Не нравится мне их компашка, что-то следовало за ними. И чуйка Лиса подсказывает, что Курозецу вынюхал нас, только не смог обнаружить. Не снимай пока барьер. Во внутреннем конфликте возникла точка. Телу не был предоставлен положенный за нервное истощение отдых, тремор преследовал и не покидал, чакра осела в бассейнах Санби, тошнота и потемнение в глазах дополняли картину. Ринусь в бой — обрушу гнев на Альтер, которая безусловно сильна, но будет оглядываться на меня. Не надо долгих размышлений, чтобы предвидеть исход. Рационально было не создавать свою копию. Мне вполне хватило и того, что я сосредоточилась на резонировании их чакры, запахах. Теперь, если впредь не потеряю сосредоточенности, это станет моим преимуществом.***
Иннер не стала меня бросать. Убедившись, что я как следует поела, дала поспать, оставшись неусыпным сторожевым. Голоса сталкивались, отбрасывая друг друга. Прыжок к прыжку, и цветная линия падает напрочь. Кривая кардиограмма ломаных аляпистых лучей. Наруто. Сакура! Боль в плече и зазывание. Пульсация. Спазмы. Проснулась я с четким ощущением должного дежавю, будь я Сакурой. Царила суматоха, соотносимая обнаружению в стене Курозецу. Паккун неторопливо, но вприпрыжку рассекал пол, пытаясь догнать быстрые шаги Какаши в порыве укусить его за штанину и остановить. Если он не меланхолично водит взглядом со скучающей мордой, должно быть, хождение длится слишком долго. Сакура действительно сидела здесь, на полу у кровати, свесив голову на бок и искоса смотря на весь цирк. А Джирайя неподалеку размашистым штрихом заполнял документ, чтобы спрятать в контейнер и отправить. Что могла значить вся эта процессия, я бы и в менее сонном состоянии не сумела предположить. Они примерно одновременно заметили пробуждение.***
Паучья сеть влияния Данзо плесенью распространялась по Конохе. Он захватывал все новые цели, ставил флажками метку «завоеванное» и торжествовал в лаврах старейшин. В то время как Цунаде не могла поступиться моей свободой и жертвовала властью над ее народом Огня. [Она могла надеяться на одно благодушие Дайме к ее супругу и собирать силы, не навлекая пристальной слежки Корня]. В его коробке шоги было предостаточно фигур. Хватало и на тюремные катакомбы. С легкой руки, усеянной кровавым достоянием погибшего клана, шпионы сменяли караул. И даже здесь, в наиболее мрачной точке Конохи, Цунаде не могла воспротивиться и разорвать путы. И все же у нее тоже был караул. Орочимару с дотошной тщательностью впитывал личности охраны. Запоминал, сменялись ли взгляды при переговорах, которые вели редкие посетители, узнают ли пришедших, есть ли йота метаморфозов. Обращаясь к своей памяти: знал он их? Маски сводили старания на нет. Но даром он носил бремя злого гения? Очевидно у него оставалось чем воспользоваться. Широкий спектр средств: испугать нечеловеческой приближенностью к змеиной природе, вынуть хитрость и предлагать возможности, ища слабых, а это он еще под ночь не предавался воспоминаниям о своих научных свершениях, как полагается начинать в его возрасте. Санин мог перечислять вечно. Было о чем вспомнить, например, как поначалу бережно холил тех, кто шел в созданную Отогакуре, а после — холодно рассчитывал, как удобнее распорядиться, о первой созданной лаборатории — и как с непривычки сердце оттарабанило под крик, — и о том, что в войне никто не ищет пропавших, и это удобно. Язык от сотрясания каждого эксперимента высыхал напрочь. Он впивался в ведро, и сколь прямо ни держалась его осанка, Орочимару хлебал в три горла, примиряясь с самим собой: усилия окупят себя. И он приникал к воде, поданной как скотине, прежде чем продолжал. В редкие периоды он брал передышку. Тогда его посещали Ибики или Джирайя. Мужчина смолкал, набираясь сил. Однажды, прежде чем он заглушил жажду, нога надзирателя рассекла воду покатившимся по полу сосудом. Лицо ученого разрезал заинтересованный взгляд.Попал?
— Жаль, это не заткнет тебя надолго, — и фигура вышла из тени. Голос раздался молодой, ровный по тону, почти стерильный. Кабуто это бы приятно удивило, маленький скиталец, направляемый куда душа ляжет и становящийся незаметнее электронного жучка, был удобным орудием, правда, не сумевшим вызволить и справиться с атакой. Но ведь «удобное» не означает «совершенное». Во рту взаправду жгло, и говорить становилось затруднительно. Орочимару был готов стерпеть, если это подразумевало надавить на болевые точки. Жажда — не сдирать кожу, перебираясь в новое тело. Терпимые ощущения. Мужчина сопоставлял доступные ему данные, подбирая к ставшему известным полу примерный возраст, не скрытые детали внешности, и размышлял. На что еще можно воздействовать? Стражнику наскучил рассказ или это животрепещущая тема? Как бы то ни было, если он продолжит, подтвердит или опровергнет обе версии. — С-с-хватывать детей увлекательнее вс-сего. Верят запугиваниям. Нес-смотря на с-слабость, они вс-сегда увертливые. Хитрее. Укус-сят, пнут, вывернутс-ся ужом. Ловиш-шь их хоть трижды, а азарта только больш-ше. Интерес-снее, чем с-со взрос-слыми. Маска не скрывала краев и кончика подбородка. Складки, возникающие при сжатии мышц, давали ученому ликовать. Сухой язык шипел только сильнее от недостатка влаги, давая тем самым картину, будто это хищник с даром речи, но никак не человек. Под горловиной тоже виднелась работа адамова яблока, колотящегося при яростном подавлении злобных вдохов. — Как-то удалос-сь вывес-сти больш-ше полус-сотни. Человек за маской был выдрессирован, жестко выучен не показывать врагу слабости. Ранен? Скрой. Будут бить именно по ране, разрывая ее края до обнажения алого мяса. Главное правило после первого табу — раскрывать язык, дозволяя печати выжечь тело изнутри. Однако никто не учил, что противопоставить напоминанию о колбе, воде, ударах током. — Умирали пачками, заходяс-сь блевотой. После проще отыс-скать новое убежище, чем отс-крес-сти ос-станки. Детс-ские с-скелеты имеют обыкновение липнуть к земле. О смертях, одной за другой. Медленных и предсказывающих, как тебе уготовано испустить дух, не найдя, за что зацепиться пальцами. Разве что желая утопить легкие водой вокруг тела, дабы уйти легче. Только дети погружены в раствор, который этого не позволяет, вынуждая дышать дальше, в страхе зажимая веками глаза. Без дополнительных шипящих слов. Тельца прорастали, кожа становилась плотнее и чернее камня. Вскрытие прямиком на полу — и две ветки вместо бронхиальной развилки. Жилы, натянутые лианой, скрученные листья в пупке и органах, сердца, нашпигованные корой. Всем им Мокутон не прижился. — Никто не выбралс-ся живым. Самостоятельно — нет. Но привыкший подбирать все за более сильными хищниками, ходящий гиеной по следу трупного запаха Данзо поспособствует вынесению и дальнейшему выращиванию. Столбы, покрытые иглами, точно железная дева, пронзили тело Орочимару. Густая кровь разлетелась ошметками. Немного. Но он и не должен умирать так быстро. — Брош-шенный в одной из лабораторий с-сирота? — протянул Санин, выглядя при всех обстоятельствах крайне удовлетворенным. Ответа не последовало. Чакра, поданная для сжатия тисков, нанесла еще увечий. Дальнейшую расправу прекратила сторона Данзо. Разлитая темная волна отсекла камеру с Орочимару, застыв завесой в воздухе. — Я не доложу на вас, — двинулись губы. Шиноби Корня знал, кто за маской АНБУ, и будучи осведомленным в досье, не потрудился срастить части головоломки и понять причину потери контроля. А поскольку знал и личностные качества, и посодействовала услышанная характеристика, не преминул добавить аргументов и вытянул язык. АНБУ отступил тяжелым, едва поддающимся командам мозга шагом. Путы продолжали впиваться в кожу пленника.***
Орочимару Мокутон доставлял неудобства, и не более. Он мог достаточно перетерпеть, если цена окупала пути достижения. Кожа не рубцевалась. Кровь мелкими медлительными каплями орошала пол тюрьмы. Нельзя сказать, что наследие Шодайме Хокаге так уж сильно препятствовало регенерации. Прежнее тело обветшало, выжидая появления новой жертвы. Пасть Орочимару зарилась на наиболее выгодный кусок, такой, чтобы челюсти свело и тяжело переварить. Ему была нужна седьмая команда. Признал всех троих. [Думая, что троицу можно сменить поочередно.] В радостных раздумьях грядущего не забывал о дне нынешнем. Изведение стражи забавляло мужчину. Ответил вновь лишь один. При слишком резком рывке удара замок оказался пробит. Тело ученого вытекло прочь. На этот раз Сай не смог препятствовать. Чернильный пес требовательно ворвался на границе поздней ночи и раннего утра, грыз ногу Какаши, принуждая обратить внимание на донесение. Приписка в самом низу гласила Как только к Орочимару проникли трое, я начал преследование. Мы с дежурным вступили в бой, но один из сообщников изменил свою внешность и отбил дзюцу. Дальнейшее слежение берет на себя пес. Как только Хатаке дочитал, животное с разбегу плюхнулось в свиток, и текст продолжился, дав узнать про побег Орочимару. В Конохе никому не суждено спать по-людски. Он пересказывал все это довольно тревожно, мрачность сама собой ложилась на складки лица, не сокрытого тканью. Обращался он в большей степени к Джирайе, как равноправно главному человеку Конохи, однако в нем читались решимость и доверие к ученикам. Ему бы не помешало присутствие Йондайме, но показывая его сейчас, мы рисковали сломить дух не смирившегося с виной сенсея. Иннер порывалась рвануть в любой момент, пока я старательно подавляла боль и зов, с ужасом начиная понимать их происхождение. — М-ма-а, знали бы вы, сколько раз Тензо ставил операции под угрозу. Но уровня вражеского Санина еще не было. Раскрытие имен прошло мимо внимания. Ситуация накалялась, норовя прожечь нехилую дыру в благополучии деревни. Не схожу с ума, не паранойя. Я не ждала мгновенных вскриков: «Наруто, ты гениален. Прости грешных!». Дело до этого не было: все вернее до меня доходило, что за лихорадка следовала за пробуждением. Сосредоточенная местная температура, сжигающая плечо — Орочимару собирался взять наиболее легкую цель, ту, что уже помечена и, загипнотизированная, придет сама. Он собирался свести на нет все старания вернуть моему телу силы, а Кьюби — положить на кон свои умения, перенятые у клана Узумаки, только бы удержать распространение зла по телу. — Нам повезло лишь в одном, — заключил свои нервозные хождения Хатаке, сумев успокоиться. — Сообщников задерживает Сай, в Конохе достаточно джонинов, один из которых скорее отречется от чести и стиля жизни, чем оставит смерть на их руках просто так. При удобном нам раскладе они пересекутся. — Это удобное стечение не для нас, — улыбнулась Сакура, рассматривая на свету остроту оружия. Я не отмечала ее навыков в кен- и букидзюцу. Мандраж нарастал, паникующий Лис ставил ограничители, дающие время не сломить печать. Последняя надежда на случай, если меня не остановят. Слова продолжали литься по комнате, капелью отбивающие по уму. — Это Ли поблагодарит благосклонность Ками, что ему попался под руку Кимимаро. А что до Джуго, против него есть средство. Са-аске, — повысила она голос, уперто крича и не обращая внимания на дальность цели, — ты там надолго в толчке? И так придется вводить тебя в курс дела. Если бы я привычно засмеялась, сейчас тело бы испытывало крайнюю степень дискомфорта. Невидимая внешне борьба, выражающаяся лишь в красноте лица и учащенном дыхании. Я не могла скрывать вечно. Сакура только начала поворачиваться в мою сторону, когда Саске из коридора рванул ко мне. Я даже не заметила, когда именно стала падать.***
Ли не примирился. Как и никто из нас. Но их связывали куда более крепкие связи. Я дала себе свыкнуться с другой мыслью — я была в путешествии. Меня не было в деревне. Не проводила много времени с друзьями и того меньше именно с Конохамару. Теряла и находила других людей в других государствах. Мне было неведомо, на что стал способен этот смелый (и самонадеянно-глупый) мальчуган. Но все это знал Ли. Он был его боевым товарищем. Он учил его. Именно ему больнее. Ли не позвал ни наставника, ни сокомандников, когда выследил Кимимаро. В этом поступке читался весь пыл Конохамару. Те качества, которые мы, несмотря на высокую степень горя, так и не смогли корить. Нам бы хотелось откреститься: маленький мститель! Однако в каждом играло желание как можно скорее избавиться от Орочимару. Вечно увиливающий от смерти, находящий куда ужалить. Не хотелось скрываться от Пейна, он не нависал кошмаром, и это при условии, что он погребал Коноху на моих глазах. Орочимару был тихой угрозой, какую ждешь с напряженными мышцами и связками, дергаясь от любого шороха. Ксилофон ребер отдавал переливами ударов. Но шиноби было не до звуков. Ли отвлекался лишь на содействующие атаки Сая, прицениваясь, как сильно он вымотан и ранен с ночи. Джуго уже утратил здравый рассудок, а Кимимаро не имел шанса выйти из-под прицела. Подошедший после Гай и ученики невербально сошлись на едином решении: им надо удержать озверевшего нукенина, а второй — на совести Ли, которому надо утихомирить обиду. Он не мог простить себя. Товарищи принимали склад души со всеми ранами. Понять наверняка и на все сто процентов нет возможности, но всегда возможно не идти наперекор логичному и стоящему прямо впереди убеждению. Ли не пользовался оружием чуть ли не от слова «совсем», он не боялся накликать гнева сокомандницы, поднимая свой клинок. Тен-Тен таким не орудовала. Ей не дарили вырванного у врага ребра. Ли же возвел в цель разорвать противника в клочья собственной плотью. В идеале вонзить прямиком в сердце. Сай компенсировал недостаток в ниндзюцу. Естественно, он прибегал к экономии чакры, трезво расценивая собственные шансы. Не приди подмога, возникла бы необходимость вызывать подкрепление. До кого первым дорвался бы чернильный зверь, нельзя ручаться, что не до Корня. Саю бы этого крайне не хотелось. Полной противоположностью был Ли. Впервые в жизни пропустив тренировку, выспавшийся и собравший в себе максимум своих сил, он готов выложиться на предел своего максимума. Совсем не ожидающий столкнуться с кем-то раньше рассвета, он бы должен был растеряться. Однако он развернул сверток и сомкнул крепко пальцы, обещая, что эта встреча последняя, не считая самого Кимимаро. Выбивающийся из привычного уклада жизни поступок привлек куда больше внимания, и подобное бы проявление спасло Конохамару, но быстро отреагировала только его команда. Присоединившись в тот момент, когда сандалии яростно вбивали руки против их естественного положения. Кимимаро тогда лишь закрыл глаза, вправляя конечность. Он не почувствовал боли. Сместив запястье, накопившее чакру, он начал атаковать, выстреливая фалангами пальцев. — Я уже сражался с человеком, чьим оружием были пули. Ты ему и в подметки не годишься! — Ли знал, что примесь металла в песке в разы опаснее любой костной ткани. И в отличие от Гаары, у Кимимаро была весомая слабость, дающая преимущество врагу в бое: ему нужно было время для восстановления. Ли не собирался ждать и утратить упавший прямо в руки шанс. Без фаланг ему не сложить печатей. На момент нанесения удара Кимимаро активировал проклятую метку, заставив отступить. Ли не ожидал, что соперник сможет использовать нечто, хоть каплю схожее с Джуго. Но и он мог изменять возможности тела и собственные силы. Раскрытие врат вновь выравнивало возможности сторон. Кружащийся по оси, он был нисколько не слабее, чем обладатель Футона. Порывы ветра раскрывали режущие лепестки, усиливающие костяной клинок — как не назвать его цветком геликонии?***
Саске удерживал меня расцветом алого в глазах. Гипноз шарингана окутывал водами. Точно волны подле Санби, что удерживают и не дают пойти ко дну. Эта ворожба была мягкой и приятной, не то что злой и чуждый голос, сковывающий волю цепями. Учихе было достаточно сказать: — Прислушайся к себе, ты ведь не хочешь туда идти. Орочимару приказывал: следуй. — Саске. Саске был моим средством, — послышался голос Сакуры. — Проклятую печать можно подавить шаринганом. Не знаю, как, но это работает. Следующим раздался приказ Какаши: — Саске, твои силы потребуются Саю. Иди, — Джирайя кивнул, отринув волнение и спокойно пересчитывая начерченные печати. Как только появятся хвосты, им будет что противопоставить. — Паккун, нам потребуется Тензо. Направишь кого-то из Нинкен, твоё дело — уведомить госпожу Хокаге. Нега покинула, чувства обострились, поднимая в памяти и волны чакры, и запахи. Несмываемый след угрозы, кинутый в руки Энмы. Я знала, как пахнет имя, написанное чужой кровью, процарапавшее бумагу. Ничто не составило труда отыскать того, кто был нужен, когда против меня встала Сакура. Поперек воли начинающего безуметь Кьюби возникла Иннер, в пальцах удерживая уведенную пару печатей. Хатаке готовился сдерживать до прибытия подмоги, крестный нервно ускорялся, хоть и знал, что хоть ненадолго этой команды хватит. Время было не на их стороне. Когти противоестественно быстро вырастали из ногтевого ложа. Лоскуты кожи облезали, а в ногах возникала скорость, превосходящая скоростные навыки Сакуры. Иннер вновь разрывала воздух, но и это помогло лишь ухватиться за хвост, а после отнять обожженную ладонь. Побег продолжался, и Альтер нашла решение, поджигая руку одолженной силой и хватаясь огненной рукой. Командное содействие Сакуры способствовало задержанию. Отлаженные атаки могли помочь не вырваться на зов и все же не заглушали его. Им только и надо было, что налепить печать в ожидании Тензо. Звучит легко. Но я могла представить, во что им выливалась моя ярость. Сознание все больше меркло, воздействие закончившего с печатями Джирайи не помогало. Одно смыкание век, и локации менялись, утаскивая за собой сдержанность у смотрящих на меня лиц. Рокот зверя в груди заводил под шелестящие команды. «Беги навс-стречу». Разум, застланный чакрой, не беспокоился о мысли, что, стоит печати захватить тело, и я останусь рабом на пожизненный срок. Действия помутнились, последовательность событий восстанавливалась с чужих слов. Дичайшая пульсация. Мир омрачился.***
Опасения Иннер не подтвердились. Кимимаро и Джуго не разлетелись распотрошенными кусками мяса. Рука, охваченная яростной чумой безумия, не вырывала суставов и не снимала органов с сетей нервов и пульсирующих сосудов крови. Я не причинила им никакого вреда и не отдала их во власть Шинигами. Не подтвердилось и насчет меня. Задавленная деревянными стропилами, я не могла пыхнуть огнем. До Лиса не дошла чуждая чакра, берущая мозг под узды. Тензо удерживал меня, прилагая тот максимум сил, после какого Какаши потом лежал, отходя от Мангекье. — Прошу меня простить, я вылечился не до конца, — предпоследняя реплика потонула в грохоте сражения. Обе мы сошлись на мысли. Лучше бы казнь свершилась.